К сожалению, я не успела закончить свой рассказ для Блица, да и по всем параметрам на блиц он не подходит из-за чрезмерного объёма, но надеюсь, что многобуквенное произведение не отпугнёт тех, кто всё-таки решится обратить на него внимание.
Итак, моя версия конкурсной темы:
Доброволец
Мы не умерли! (с) Резкая.
(Тема блиц-конкурса «Мерцание звёзд»)
Пролог
Если прищурить глаза и приставить ладонь козырьком ко лбу, на небо вполне можно смотреть без тёмных очков. Даже днём, когда безоблачная лазурь небосвода пропитывается солнечным светом, и кажется, что тени прячутся, забираясь под камни. Иногда они таятся в чахлых кустарниках, которые можно заметить по обе стороны дороги. А особо хитрые тени прячутся под соломенными шляпами пейзан, которым солнце «до фонаря»: всё равно рассматривать его некогда, да и незачем. Так и работают, обратив к небу тощие спины, обёрнутые кусками выцветшей коричнево-серой ткани.
Единственные, кому солнце в радость – это дети. Светловолосые, чумазые, одетые в одни лишь набедренные повязки, они бегают наперегонки среди густо засеянных полей, выполняя поручения взрослых: принести воды, заменить серп или оттащить готовые снопы ячменя к ожидающим на дороге телегам. Детям весело, для них это развлечение. Так и соревнуются: кто быстрее добежит, кто больше снопов отнесёт, кто меньше воды расплескает. Особое уважение тем, кто сумеет поднять голову к небу, в котором переплетаются лучи двух солнечных братьев: Ромула и Рема. А тот, кто выдержит хотя бы полминуты, не закрывая глаз, и не заплачет – становится местной знаменитостью; до тех пор, пока не появится смельчак, готовый бросить вызов чемпиону.
Мар ухмыльнулся – его рекорд в тридцать две секунды так и не был побит за четыре сезона, и из деревни он уехал непобеждённым.
Телега подпрыгнула, наскочив колесом на камень, и мальчик, примостившийся на копне сена, ударился локтем о борт. Не сильно, но вполне чувствительно. Досадливо потирая локоть, он оглянулся на возницу:
- Эй, дядька Лумино, а до школы далеко ещё?
- Почти на месте. Сейчас мост переедем, а там дорога прямая, хорошая… К вечеру будем! – усмехнулся в седую бороду фермер.
- Так это долго!
- Не нравится - беги пешком!
- Э, нет! Я лучше с вами! – торопливо проговорил мальчик, перебираясь на облучок, к вознице. Отсюда вид был гораздо лучше, да и риск отбить себе локти бортами телеги заметно уменьшался.
Фермер подвинулся.
- Может передумаешь, а? Далась тебе та школа! – без особой надежды проговорил он.
Мальчишка насуплено молчал, и дядька Лумино досадливо махнул рукой. Этот разговор был далеко не первым, и он прекрасно понимал, что Мар своего решения не изменит. Всё было правильно и законом не запрещалось, вот только отдавать ребёнка на верную гибель старик не хотел. Привязался к весёлому и доброму пацанёнку, а вот, - приходится самому в школу везти! С другой стороны, это и впрямь семье поможет. Отца у него нет, старшего брата в солдаты забрали, мать еле концы с концами сводит, а ещё двух сестёр кормить надо. Сам-то Мар пока слишком юн, чтобы работать наравне со взрослыми в полях. А в деревне работы не найти. И, выходит, продаться в гладиаторы для него - не самый плохой выход. Семья получит деньги, а Мар… Что ж, если повезёт, он вырастет, станет богатым и знаменитым.
Если, конечно, выживет на аренах Нового Рима.
Почему-то вдруг вспомнились ровные шеренги фалангеров Четвёртого штурмового легиона, залитые кровью поля Британии
1 и противоестественная лёгкость, с которой боевое копьё пробивает живот врага. Короткий чавкающий звук – и бесконечное удивление в глазах напротив. Липкая радость, всплывающая над ужасом: в этот раз я, а не меня!..
То, от чего он просыпается в холодном поту последние двадцать лет.
Отозвалось болью перебитое колено – к дождю…
Отставной легионер Лумий Фант, а теперь просто дядька Лумино с тоской посмотрел на увлечённо ковыряющего в носу мальчишку, сплюнул на дорогу и с неожиданной злостью хлестнул вожжами старую кобылу.
I
Как и было обещано, до гладиаторской школы они добрались к вечеру.
Вблизи школа оказалась обнесена высоким деревянным забором, по верху которого вилась колючая проволока. Забор тянулся на добрую сотню метров, а по углам его стояли сторожевые вышки, из-за чего школа напоминала хорошо укреплённый форт. У входа, перед массивными воротами, через которые вполне могли проехать пара колесниц, ожидали въезда телеги с припасами, а поодаль, возле разбитых у забора купеческих шатров, толпилось человек двадцать соискателей. В основном это были подростки в одних набедренных повязках, но было и несколько мужчин, одетых в заплатанные тоги. Некоторых людей сразу же проводили во двор через специальную калитку, остальные вынуждены были ожидать своей участи, скучая под забором.
Проехав мимо дорожного столба с табличкой, уведомляющей, что здесь начинаются владения гладиаторской школы, принадлежащей Флавию Креспу, телега остановилась.
- Приехали. Дальше пешком.
- Это школа? – Мар оглядел забор, но ничего интересного не нашёл, и опасливо покосился на соотечественника. – А те люди возле шатров – это и есть рабы?
- Большинство из них. Видишь, те, которые с ошейниками – рабы. Их привезли по заказу, поэтому и провели без очереди. А те, что сидят – свободные, которым в гладиаторы податься приспичило. Завтра помощники ланисты проведут кастинг
2 и купят понравившихся, остальных отправят по домам. Требования здесь очень жёсткие.
- А кастинг – это больно?
- Нет, - засмеялся фермер. – Это что-то вроде отбора. Соревнования проведут. Им нужны самые лучшие, самые сильные… Эй, ты куда?
- На кастинг! Я самый лучший и сильный. Не собираюсь мёрзнуть до утра!
- Мар, погоди!
Старик, покряхтывая, спешился и обнял мальчика, нетерпеливо рвущегося в рабство.
- Береги себя!
*-*-*
Младший наставник Вергилий заниматься кастингами не любил. Отбирать из толпы желающих нескольких потенциальных гладиаторов – дело неблагодарное. Сейчас они все исполнены уверенности, все молоды, здоровы, но как покажут себя на арене? Нередко бывало так, что драчливые и самоуверенные погибали в первом же реальном поединке, и школа несла убытки, не говоря уж о подрыве репутации. Таким образом, выбирая между рабами и добровольцами, Вергилий всегда выбирал раба. Рабы не подвержены амбициям, их устремления просты и понятны: выжить любой ценой. А все эти романтические сопли добровольцев: «я дерусь ради славы», «я дерусь ради любви» - тьфу! Плюнуть и присыпать песком
3.
И присыпают.
Поэтому, когда перед младшим наставником возник десятилетний щуплый мальчуган, Вергилий почувствовал раздражение.
- Ну, и чего тебе? – спросил он с лёгким оттенком брезгливости.
- Вы главный по гладиаторам?
- Допустим. Чего хотел?
- Я это, - шмыгнул носом паренёк, - в гладиаторы хочу! Возьмёте?
- Кастинг завтра, тогда и приходи. Но шансов у тебя нет.
- Мне не нужен кастинг, берите сейчас. Я буду самым лучшим гладиатором, вот увидите!
- Свободен! – отрезал Вергилий и, отодвинув ребёнка в сторону, повёл очередную группу рабов к калитке. Несколько рабов ухмыльнулись, а один даже показал незадачливому кандидату язык.
Мальчишка разочарованно присвистнул, но сдаваться и не подумал.
- Эй, главный, я ж не сдамся! И ты лично меня в школу проведёшь!
- В тот день спляшу я тарантеллу у самых школьных врат, - фыркнул наставник, цитируя песню гладиаторов. Он даже не повернул головы, и потому не заметил довольной улыбки на лице кандидата.
-Да пляшите, кто ж вам помешает-то, - с нарочитым безразличием проговорил мальчик. – Только сначала раба моего отдайте. Вон того, языкатого!
И тонкий палец указал на разом посерьёзневшего раба, который ранее имел неосторожность показать мальчику язык. Вергилий остановился и смерил кандидата презрительным взглядом.
- Чего? А плетей тебе не выдать?
- Плетей не надо, - важно ответил Мар, - а вот раба не мешало бы и отдать. Мне папа его подарил! – добавил он в порыве вдохновения, заметив, что к разговору начали прислушиваться любопытствующие зеваки.
- А что ж за папа у тебя, что подарки такие делает? – хохотнул один из кандидатов в гладиаторы.
- Да уж не такой, как у тебя! Мой отец – ланиста Флавий Кресп!
- Да ну?
Вергилию всё меньше нравился этот разговор. Лучше всего было бы пожать плечами и уйти, но упомянутое имя не засунешь обратно, а зеваки разнесут новость, что парень действительно сын господина. Опять же, репутация школы может пострадать. Хотя ясно же, что врёт! Проучить бы наглеца, да так, чтоб другим неповадно было.
- Хватит врать, малыш. Ты никакой не сын ланисты. Он даже не знает о твоём существовании. Уходи, иначе я заставлю тебя жалеть о своём поступке до конца твоей никчёмной жизни.
- А я могу доказать! – храбрился Мар, показывая электронный чип на запястье. Вот сбегайте за чипридером
4 и узнаете!
Вергилий фыркнул:
- Да уж, делать мне нечего, только бегать по поручениям сопливых мальчишек! Пошли, на стационарном проверим. Но учти, если ты соврал, будешь наказан так, как тебе и не снилось.
Устройство с труднопроизносимым названием «чипридер» обнаружилось в комнате охраны, которая скромно теснилась во дворе школы, прямо у главного входа. На деле чипридером оказалась гладкая металлическая плита с мигающим окошком. Чтобы считать информацию, записанную на микрочипы в запястьях людей, достаточно было приложить запястье к плите, и в окошке сразу же отражалась вся требуемая информация о человеке. В этом мире не знали документов, но инопланетные технологии любили и использовали повсеместно. Процедура идентификации была бесплатной, и каждый житель Нового Рима вместе с именем наделялся маленьким чипом, имплантируемым под кожу запястья. Подделать эти записи было невозможно.
Мар храбро выполнил необходимые манипуляции и с наглым видом уставился на Вергилия. Конечно, его обман раскроют, и, разумеется, он будет наказан – и всё же, эти секунды сомнения в глазах наставника гладиаторов того стоили. Вот бы мальчишкам в деревне рассказать!
Тем временем, Вергилий наклонился над столом, и с нескрываемым удовольствием прочитал запись: Мар Тацит, десяти лет от роду, свободный, отец неизвестен, по происхождению пейзан. Имущество отсутствует, наказаний и взысканий не было, физически и генетически здоров. Родственные связи… Читать о родне мальчика наставнику было неинтересно, раз уж там не было ссылок на Флавия Креспа.
- Как я и говорил, - улыбнулся охранникам Вергилий. – Просто маленький лжец. Повесьте его на воротах, может хоть это умерит пыл соискателей. Обнаглели – дальше некуда!
Мар побледнел:
- Вы… Вы не имеете права! Вешают рабов, а я свободный! Я требую суда!
- Ты свободен там, за воротами. А здесь – гладиаторская школа, и мы не церемонимся с малолетними лжецами.
А ведь его действительно могут повесить! Мар понял, что наступил момент, когда следует забыть о героизме и бежать. Охранник уже протянул руку к мальчику, но тот легко увернулся, и со всех сил припустил к выходу. Он почти успел; дверной проём уже был совсем рядом, но внезапно чья-то нога заставила мальчика споткнуться, и у самого порога Мар был пойман. Огромный рыжебородый мужчина в синей тоге только на вид казался толстым и неуклюжим, - его пальцы держали детское ухо не хуже стальных щипцов. Осознав, что попытки вырваться обречены, мальчик затих и вопросительно посмотрел на господина. Тот швырнул беглеца в руки охране и широко улыбнулся. От этой улыбки у Мара впервые в жизни задрожали колени.
- Господин Флавий, - Вергилий почтительно поклонился.
- Кое в чём ребёнок прав: мы не можем вешать свободного человека без суда и следствия. Мы же не разбойники, в конце-то концов! С другой стороны, уважаемый наставник Вергилий тоже прав: ложь и клевета, да ещё при свидетелях – тяжкое преступление. Гладиаторская школа это частная территория, которая имеет право наказывать провинившихся. Так уж получилось, что я стал свидетелем… инцидента, и, как хозяин этой школы, могу отправлять правосудие лично. Мне понравилась твоя настойчивость и решимость в достижении цели, мальчик. Сомневаюсь, что ты ясно представляешь, что значит – быть гладиатором, но мы уж постараемся тебя научить. Что ж, сделаем просто: я тебя покупаю. Мальчик будет принят учеником школы, и сегодня же получит заслуженные двадцать плетей. Деньги за него перечислим на счёт матери. А уважаемый наставник Вергилий отправится к воротам – исполнять свою часть уговора.
- Но, господин! – изумлённо воскликнул Вергилий.
- Выполняй. В следующий раз не будешь трепаться с каждым голодранцем!
II
Следующий рассвет Мар встретил в железном ошейнике и с окровавленной спиной. Из-за боли и мух, что постоянно садились на свежие раны, он так и не смог уснуть. В памяти постоянно всплывали колючие глаза наставника Вергилия, и мальчик впервые начал задумываться о том, что значит – потерять свободу. И всё же, несмотря на боль и страх перед будущим, где-то в глубине души он испытывал необъяснимую радость: это была его маленькая, но победа!
Боясь пошевелиться, Мар с трудом дождался утра.
Кроме него в бараке учеников было шесть мальчишек, по виду от восьми до тринадцати лет. Кроватей им не полагалось, и все они спали на тощих соломенных тюфяках. В углу стояла бочка с питьевой водой и ковш на длинной ручке, а на глиняном полу высилась горка алюминиевых мисок. У дальней стены была большая плетёная корзина, но подойти и проверить, что в ней, Мар заставить себя не смог.
- Подъём! – наконец, скомандовал охранник, и мальчики начали просыпаться. Не успел Мар оглянуться, как все выбежали на улицу. Старший из ребят, смуглый крепыш, подошёл к нему и рывком поставил на ноги, нимало не заботясь о ранах и не реагируя на стоны Мара. Вытащив из корзины белую школьную тогу, он бросил её новичку.
- Была команда «подъём», принцесса! – напомнил он. – И переоденься. Здесь все носят одинаковую одежду. Моё имя - Дарий; если не знаешь, что делать, можешь брать пример с меня.
- А ты чего раскомандовался?!
- Потому что я старший в группе и не хочу, чтобы всех лишили завтрака из-за одного недоумка.
К моменту, когда Мар с товарищем добрались до столовой, завтрак почти закончился и им досталось лишь по куску хлеба и кружке молока. Мар вспомнил, что со вчерашнего утра у него во рту не было ни крошки, и с аппетитом принялся за еду. К слову, хлеб оказался довольно вкусным. Видя, как жадно ест новичок, Дарий отдал ему свою пайку и быстро вышел из-за стола.
Когда группа выстроилась на тренировочной площадке, старшие гладиаторы уже были там. Разбившись на группы, они отрабатывали приёмы владения мечом, другие боролись на небольшом помосте, пытаясь уложить противника на спину, а некоторые бегали вдоль забора, взвалив на себя даже по виду тяжёлые мешки. Рем ещё не взошёл, но лучи Ромула уже блестели на загорелых потных спинах.
Мар так увлёкся наблюдением за гладиаторами, что полностью забыл о своих ранах, и о том, что впереди его ждёт собственная тренировка. Ему нравилось всё: чарующий звон оружия, кожаные набедренные повязки гладиаторов, ремни, украшенные тиснением и бронзовыми заклёпками, гордые лица, которых не встретишь в родной деревне, уверенные и сильные движения бойцов. Дома они иногда играли с мальчишками в «войну», вот только мечи им заменяли тонкие деревянные палки, совсем непохожие на настоящие мечи гладиаторов. В эту минуту он мечтал, чтобы ему разрешили взять со стойки затупленный учебный меч и присоединиться к богам арен.
Гладиаторские мечи были прекрасны. Изящные и смертоносные, они сверкали, отбрасывая на землю солнечные пятна, и казалось, что это свет порезался, ненароком коснувшись полированных бронзовых лезвий. Прямые клинки, длинной с предплечье взрослого мужчины, переходили в круглую рукоять, заботливо обмотанную чёрной кожей, и отделённую от лезвия небольшой гардой, чуть выступающей за пределы клинка. Торцевая часть рукояти, украшенная круглым бронзовым шаром, так и манила взять меч в руки, и Мар просто не мог устоять перед соблазном.
Улучив момент, когда Дарий отвлёкся, Мар подошёл к стойке и потянулся к мечу.
- Так-так, - раздался рядом насмешливый голос, - Группа к занятию не готова, дисциплиной даже не пахнет, а мелкие выскочки тянутся к оружию. Почуяли дух свободы? Так я вас разочарую: это не свобода, это ваши задницы смердят!
- Извините, наставник Вергилий, - поспешно поклонился Дарий. Это больше не повторится!
- Конечно, не повторится. Я не собираюсь тратить время на подготовку тупиц, которые не понимают, где находятся. Дарий, после тренировки доложишься Клавдию, и в качестве наказания будешь чистить отхожие ямы. Скажешь, я приказал поблажек тебе не давать.
- Понял, - кивнул парень, и бросил предупреждающий взгляд на новичка: вернись, мол, на место. Но Мар просто не мог поверить в такую несправедливость и с вызовом повернулся к Вергилию.
- Зачем вы так? Он же ни в чём не виноват! Это я, я без спросу взял меч! Вы меня должны наказывать!
Наставник Вергилий посмотрел на мальчика, и от этого взгляда сердце Мара испуганно сжалось в комок. Мар вспомнил экзекутора Клавдия, благодаря которому его спина до сих пор горела от боли. В горле вдруг пересохло, а ноги сами сделали шаг назад, обратно в строй, к таким же перепуганным детям. И всё же, отвести взгляд было равнозначно позору, и Мар продолжал эту безмолвную дуэль. Наконец, когда глаза его затуманились от слёз, Вергилий подошёл ближе.
- Тебе мало вчерашней порки? Кого и как я буду наказывать – решать только мне. Я с рабами не советуюсь. Как тебя зовут?
- Мар, господин, - потупился мальчик.
- Это имя свободного человека, но ты больше не свободен. Я дам тебе новое имя, скажем… Тарквиний.
Наставник достал из кармана планшет и быстро пробежался пальцами по гладкому экрану. Запястье мальчика, в которое был имплантирован чип, немного защипало, как было всегда при обновлении данных, и новобранец с ужасом понял, что потерял свободу окончательно. Теперь у него не было даже имени.
- Запомните все, - Вергилий обвёл взглядом притихшую группу и, убедившись, что его слушают, продолжил, - вы не люди. Вы - мои вещи. Вещи, которые выполняют свою задачу, это хорошие вещи. О них заботятся, их бережно хранят и гордятся ими. Вещи, которые не делают то, для чего созданы – ломают, выбрасывают и покупают новые. Я не хочу этого, но при необходимости я легко могу вас убить, продать или подарить какой-нибудь шлюхе. Пока что вы ничем не доказали мне, что вы - полезны. Если доживёте до того времени, когда сможете выйти на арену и отработать своё жалкое существование, я, может быть, изменю своё мнение о вас, но сейчас меня не интересуете ни вы, ни ваши сопли. Единственные, кому есть до вас дело – ваши товарищи. Вы все в ответе друг за друга. Если ваш товарищ провинился, наказаны будут все. Если у товарища болит живот, лечить будем всех. И, если ваш товарищ заслужит поощрение, поощрена будет вся группа. Вы рождены от разных матерей, но здесь, вы братья. Если вы встретитесь в бою на арене – должен победить сильнейший, и лучшее, что вы можете сделать для побеждённого – убить без колебаний. Это ваше уважение и честь ваших товарищей. Пока что вы никакого уважения ещё не заслужили, поэтому все вы сейчас подойдёте к вон тем камням, выберете себе по одному, и побежите вокруг тренировочной площадки, удерживая камень на вытянутых руках, кругов, эдак, двадцать. Ну, чего смотрите? Бегом!
И дети бежали.
Спотыкаясь, глотая пыль и горькие злые слёзы, умирая от жары и сбивая ноги в кровь на твёрдых каменистых дорожках, они тренировались под ехидные комментарии Вергилия. Несколько раз он прерывал тренировку для короткого отдыха и объяснения новых упражнений, а потом был обед, во время которого Мар чувствовал себя настолько уставшим, что совершенно не различал вкуса еды, и, спроси его кто-нибудь о том, что он ел, мальчик не смог бы дать вразумительного ответа.
Он с ужасом думал о вечерней тренировке, но вечером наставника Вергилия позвали на кастинг для новичков и детскую группу отправили на уборку территории. Что и говорить, махать мётлами и таскать воду оказалось не так интересно, как махать мечом, но не менее тяжело.
Когда ученики смогли вернуться в свой барак, никаких мыслей, кроме тех, что связаны со сном, в голове у Мара просто не осталось. Он мечтал о своём жёстком тюфяке, бредил отдыхом, и самым горячим его желанием было умереть, чтобы сегодняшний день больше никогда не повторился. Тем не менее, мальчик заметил, что Дарий, убедившись в том, что все на месте, направился к выходу.
- Ты куда? – спросил Мар.
- У меня сегодня ещё свидание с Клавдием, - усмехнулся юноша.
- Так Вергилия ж нет?
- Ну и что? Думаешь, он забудет о наказании? Поверь, с ним лучше не шутить.
- Тогда я пойду с тобой!
- Не стоит, - улыбнулся Дарий. – Вергилий послал меня, а за нарушение приказа достанется всей группе. Отдыхай, сегодня был трудный день.
Услышав слово «сегодня» Мар заметно приуныл. После сегодняшней тренировки на его теле не осталось места, которое бы не болело. Если так будет продолжаться каждый день, его карьера гладиатора закончится, так и не начавшись.
- Не грусти, все через это проходят. Привыкнешь! – бросил Дарий и вышел в прохладные вечерние сумерки.
Вопреки ожиданиям, Мар так и не уснул.
Слушая мерное похрапывание товарищей, он терзался чувством вины, злостью и сожалениями о том, что вообще решил приехать в эту дурацкую школу. А дядька Лумино его предупреждал… И зачем ему понадобилось Вергилия задирать? Ведь не хотел наставник брать его – как сама Судьба на ухо шептала: откажись, найди занятие получше! Нет, же – Мар тугоухим оказался. Ещё и парня хорошего подставил. За такое в деревне мальчишки давно уже «тёмную» устроили бы, а эти ничего, посмотрели как на дурачка, но даже не упрекнули. А Дарий, хоть и зануда, но вроде неплохой. Надо будет извиниться, когда он придёт, и больше не косячить.
Нет, подумал он. Не косячить ему не удастся. Да и Вергилий – слишком подлый тип. Обязательно прицепится к чему-нибудь. Старый Тул в их деревне точно такой же: въедливый, ехидный. Мальчишки часто залезали к нему в сад, чтобы набрать яблок, а то и просто подразнить вредного старика. А тот злился, спускал собаку,- такого же старого дворнягу,- и ходил жаловаться матери. Мама каждый раз долго извинялась перед соседом, а потом била «мелкого негодяя» мокрым полотенцем. И всё-таки её наказание не шло ни в какое сравнение с ударами Клавдия.
Воспоминания о доме были слишком тяжелы. Стало трудно дышать: то ли в горле поселился выводок ежей, то ли ошейник начал сжиматься. Мар вцепился обеими руками в стальную скобу, но разогнуть её было не под силу. Кузнец был мастером своего дела.
Мальчик отвернулся к стене и дал волю слезам, заботясь лишь о том, чтобы его товарищи не услышали ни звука. Но, к счастью, дети, вымотанные тренировкой, спали крепко. Нет, долго здесь он не выдержит, понял Мар. Отмахнувшись от неприятной мысли, что Вергилий может отыграться на остальных, он встал и направился к двери.
Решение о побеге показалось ему таким простым и естественным, что он даже удивился, почему оно не пришло к нему раньше. Из барака его выпустят, а через двор пройти будет не так уж трудно. Если спросят, можно будет сказать, что идёт за наказанием. Ну а с охранником он тоже что-нибудь придумает.
Но не успел он привести свой план в исполнение, как дверь открылась, и в барак вошёл наставник Вергилий в сопровождении темноволосого мальчика, чуть постарше самого Мара. Мальчик был весь покрыт грязью и запёкшейся кровью, а под левым глазом наливался огромный фиолетовый синяк. Впрочем, на ногах он держался крепко, и, казалось, даже улыбался. Вергилий бросил насмешливый взгляд на несостоявшегося беглеца и кивнул:
- Встречаешь пополнение? Молодец. Позаботься о новичке, а после завтрака оба к Клавдию зайдёте, он вас перевяжет.
- А тренировка? – растерялся Мар.
- Какая тренировка? Завтра выходной – гладиаторские игры.
Когда наставник ушёл, Мар почувствовал себя полным идиотом. Оказывается, здесь бывают выходные! И гладиаторские игры, которые он чуть было не пропустил!
Новичок сложил руки на груди и усмехнулся:
- Ну, привет, что ли. Бежать собирался?
- Аа…,- грустно махнул рукой Мар. - С чего ты взял? – добавил он, испугавшись.
- Да у тебя на лбу написано. Ты из свободных, они всегда пытаются бежать.
- Что, умный, да? Всё знаешь? Ничего, скоро сам сбежать захочешь! – разозлился Мар.
- Да пробовал, пробовал… Раньше тоже свободным был, - мальчик сел на ближайший тюфяк и осторожно потрогал шатающийся зуб. Зуб выпадать не собирался, и новичок облегчённо вздохнул. - А потом родители в Капую продали. Мамка ещё такая: «не расстраивайся, мы тобой гордиться будем!». Я год в тамошней школе проучился - три раза бежал.
- И что?
- Ловили… Два раза чуть голову не оторвали, а после третьего продали Креспу. Он брать ещё не хотел, на кастинг отправил. Но там легко было: свободные драться не умеют. Я троих побил, а потом желающих уже не осталось. Этот ваш наставник так обрадовался! Как он вообще, нормальный мужик?
- Ага, нормальнее не сыщешь, - проворчал Мар, почёсывая избитую спину. – Зовут-то тебя как?
- Здесь назвали Стиром.
- А я Мар. То есть, теперь уже Тарквиний. А родное имя твоё как?
- А родное я храню для свободы. Оно – единственное, что у меня никогда не смогут отнять. Когда-нибудь я стану гладиатором, выкуплю себя и тогда снова стану собой. А пока что – пусть зовут, как хотят!
Мальчик улыбнулся и протянул руку новому товарищу.
- Ну что, покажешь мне, где тут помыться можно? Неохота завтра в таком виде с остальными знакомиться.
*-*-*
Уже перед самым сном уставший Мар осторожно откинул край тюфяка и черенком от ковшика нацарапал на плоском камне своё имя. Ему казалось, что так он сможет сохранить себя - вместе с памятью о доме и родных, вместе с памятью о детстве и далёкой свободе. Пусть теперь его будут звать иначе. Глупое имя, но выбирать не приходится. Тарквиний, так Тарквиний! Пусть бьют его и ломают, как хотят. Рабу всё равно, а настоящий Мар будет надёжно укрыт от любых унижений. Он обязательно выживет. Выживет назло Вергилию, Клавдию и всем, кто спит и видит, как бы его убить. Он будет самым лучшим и самым сильным. А когда вырастет, станет чемпионом гладиаторов и всем отомстит!
III
Тарквиний больше никогда не жаловался и тренировался изо всех сил. Он освоил технику владения мечом и копьём, научился кулачному бою и верховой езде, стрельбе из лука и управлению колесницами. Он сдружился со своими товарищами по школе, привязался к Дарию, как к брату, а тренировки со Стиром временами напоминали настоящие соревнования. Никто не хотел уступать, из-за чего ребята часто несли наказание, но Тарквиний об этом не жалел. А когда ему становилось невыносимо тяжело, он представлял, как будет убивать мучителя-Вергилия, и черпал силы в своей ненависти.
Иногда это помогало.
Он вырос и окреп. Его волосы приобрели пшеничный оттенок и отросли до самых плеч; сильное, мускулистое тело покрылось густым загаром и шрамами, а когда ему исполнилось пятнадцать, ему впервые разрешили участвовать в гладиаторских играх.
По традиции каждые игры начинались поединками учеников. В этих боях убийства случались редко, и, как правило, победитель определялся после первой крови. Радостное возбуждение Тарквиния только усилилось, когда он узнал, что Дарий тоже участвует, но уже в статусе полноправного гладиатора.
- Ох, и напьёмся же мы после победы! – мечтал парень, улёгшись на траве после очередной тренировки. – А потом пойдём к гетерам! Вернее, напьёмся-то мы все, а к гетерам пойдём только мы с Дарием.
- А чего это только вы?
- Кресп тот ещё скупердяй, только победителям оплачивает отдых. Остальные – за свой счёт. Счёта у вас нет, и не предвидится, а мы с Дарием победим и будем развлекаться! Может даже на всю ночь!
- Ой, мечтай! – хохотнул Стир. – Среди учеников победителем стану я, а ты будешь ползать в пыли и просить пощады! Поэтому к гетерам пойду я, и, если хорошо попросишь, принесу тебе подвязку!
- Врёшь! Тебе до победы – как до задницы гетеры! Дарий, хоть ты скажи! Кто из нас победит?
- Судя по вам, парни, победит задница гетеры, - притворно вздохнул Дарий и тут же предусмотрительно прикрыл голову. Тарквиний и Стир атаковали его сразу с двух сторон, шутливо колотя руками, щипая и отвешивая подзатыльники.
- А ещё друг называется!!
Когда товарищи отсмеялись над шуткой и вдоволь оттаскали Дария за уши, он повернулся к Тарквинию:
- А если серьёзно, с чего ты взял, что я стану чемпионом? В этих играх примут участие сразу три школы: наша, школа Пиния Деодата и школа Тиберия Ласа. У них серьёзная репутация. Среди наших тоже сильные парни: Бистус и Фаулус очень хороши, да и Септим всё ещё чемпион. Будет хорошо, если я перейду во второй круг, но справиться с лидерами будет непросто.
- Боишься? – удивился Тарквиний. – Да они старые все. Им за тридцать уже. А ты молодой, сильный. И ловкий, как обезьяна! Слууушай, да ты ж и есть обезьяна!
- Да иди ты! – отмахнулся Дарий. – Одни шуточки на уме!
*-*-*
В день игр участники поединков получили двойную порцию завтрака, новую одежду и длинную лекцию от хозяина школы, суть которой вкратце сводилась к тому, что он ими гордится и надеется на победу. В случае победы всем была обещана слава и почёт, вкупе с денежным вознаграждением и бесплатной выпивкой. В случае отсутствия побед - участникам ничего не будет, а чего именно не будет, можно поинтересоваться у экзекутора Клавдия, он-де в этом крупный специалист.
К моменту, когда Тарквиний оказался у врат арены, его экипировка состояла из чёрной кожаной набедренной повязки, диагональной перевязи на груди, бронзовых поножей со стилизованным изображением грифона и рыбы, искусно выкованной маники
5, прикрывающей правое предплечье, круглого щита и короткого меча-гладиуса. Голову бойца защищал бронзовый шлем с заточенными полями, пластинчатым забралом и узкой прорезью для глаз.
Тарквинию уже доводилось тренироваться в доспехах, но сейчас они казались ему слишком громоздкими и вычурными. Сделав несколько разогревающих упражнений, он прислушался к шуму на трибунах: зрители аплодировали.
- Что там? – с лёгким волнением спросил он раба, и тот расплылся в улыбке.
- Стир победил!
- Ха! Ну, если этот смог победить, я уж точно не проиграю!
Арена встретила его жидкими аплодисментами подвыпивших зрителей и разогретым на солнце чёрным песком. Высоко в зените солнечные братья уже скрестили свои мечи, и небо истекало их горячим дыханием. Воздух дрожал. От яркого света смотреть вверх было просто невозможно. Зрители, что побогаче, надели солнцезащитные очки, рабы раскрывали над хозяевами отражающие зонтики, а публика, не обладающая толстыми кошельками, довольствовалась широкополыми шляпами и кусочками окрашенного стекла.
Разомлевшие зрители обмахивались маленькими веерами, которые продавались тут же, на трибунах, и уделяли больше внимания поискам тени, чем поединкам юных гладиаторов. Изредка, если кому-нибудь из дебютантов удавалось ранить противника или провести какой-нибудь интересный приём, его награждали аплодисментами, но в целом зрители берегли свои симпатии для основного действия.
На отдельном балконе амфитеатра находились ложи знати: прищурившись, Тарквиний разглядел синюю тогу Флавия Креспа, лысого чернокожего верзилу, что, видимо, был Тиберием Ласом, и седого усача – ланисту Пиния Деодата. Владельцы гладиаторских школ о чём-то переговаривались, и, видимо, находились в прекрасном расположении духа.
На почётном месте под штандартами губернатора сидел крупный мужчина в парадной тоге, а рядом, на скамеечке для приближённых, зевала красивая белокурая девушка. По рассказам старших товарищей Тарквиний знал, что губернатор не слишком любит подобные забавы, чего нельзя было сказать о его дочери. Прекрасная Крессида слыла известной меценаткой и покровительницей гладиаторов, поэтому, если уж она уговорила отца присутствовать, победитель мог рассчитывать на щедрую награду.
Засмотревшись на девушку, он чуть не пропустил выход своего соперника. Им оказался Туллий из школы Деодата – такой же дебютант, как и сам Тарквиний. Худой и высокий, облачённый в чёрный шлем с перьями и массивный доспех, закрывающий правую руку от плеча до пальцев, он был обладателем фракийского кривого меча и маленького круглого щита, почти такого же, как и у своего оппонента. Парень явно был настроен на победу, и весь его вид выражал полное пренебрежение соперником. Казалось, что он даже слегка разочарован.
Тарквиния это задело.
- Аве, губернатор! Идущие на смерть приветствуют тебя! – хором крикнули гладиаторы, и бой начался.
Тарквиний обнажил меч и пошёл полукругом, стремясь вывести противника на позицию, где свет будет падать ему в глаза, но тот кувыркнулся, вызвав аплодисменты зрителей, и оказался у Тарквиния за спиной. Молниеносный удар – и вот уже Туллий теснит своего оппонента, а Тарквиний вынужден отбивать его атаки. Это было нехорошо. Зрители не любят тех, кто защищается, но перейти к атаке он не успевал. Раз за разом его выпады встречали пустоту, и только благодаря врождённой ловкости ему удавалось хоть как-то противостоять натиску Туллия. Тарквиний с ужасом понял, что долго ему такого темпа не выдержать. Нужно было срочно перехватывать инициативу, и сделать это по возможности, зрелищно.
Тарквиний в очередной раз принял удар на центр щита, но вместо того, чтобы отступить, нарочно сделал шаг вперёд и рукоятью меча нанёс удар по забралу противника, из-за чего шлем слетел на землю, а следом за ним – и потерявший равновесие Туллий.
Трибуны наградили его аплодисментами.
Развивая успех, Тарквиний прыгнул на поверженного соперника, чудом успев отбить отчаянный выпад меча, но Туллий откатился в сторону и, вскочив, как ни в чём не бывало, с размаху ударил противника ногой в живот. От боли Тарквинию перехватило дыхание, и он согнулся, корчась на песке. Он видел, как его противник подходит, как заносит меч, собираясь добить побеждённого. Убить – не убьёт, но памятную отметину сделает.
Что ж ты медлишь, Туллий? Ближе! Зрители требуют зрелищ!
В какой-то момент он почувствовал интерес толпы, как единого существа: вечно голодного, жадно разевающего маленькие розовые глотки в ожидании чуда, зрелища; того, чего сами они никогда не имели. Например, вон тот, потеющий толстяк, или престарелая матрона, или одетый по последней моде изнеженный юноша, или …. да каждый, каждый из них! Им не почувствовать веса меча, их руки не вздрогнут от напряжения, отражая очередной удар, им незнаком азарт поединка, и всё то, чего им никогда не сделать в своей никчёмной жизни, эти люди видят в нём. Здесь и сейчас раб становится выше свободных. Он может стать богом. Если, конечно, победит.
Сознание Тарквиния прояснилось, и, казалось, что время для него замедлило свой бег. В момент, когда Туллий замахнулся для удара, Тарквиний резко выпрямился, и его меч прочертил ровную полосу на животе врага. Отпрянув в последний момент, Туллий отделался кровоточащей царапиной, но Тарквиний почувствовал его страх и бросился на соперника, сбивая его на землю. Пытаясь выбить оружие из рук друг у друга, парни покатились по земле. Наконец, Тарквинию удалось взять верх. Усевшись на грудь Туллия, он прижал его руки к земле и, не имея другой возможности для атаки, ударил головой в лицо. Острые края шлема глубоко вошли в незащищённую плоть. Из разбитой переносицы Туллия хлынула кровь, и окровавленный враг потерял сознание.
Аплодисменты усилились одобрительными выкриками, и даже Крессида благосклонно улыбнулась победителю с трибун. Тарквиний приветственно обошёл арену по кругу, и, не дожидаясь, пока рабы унесут раненого, вышел в вестибюль. Там, приплясывая от нетерпения, его ждал Стир.
- Ну и зверь! Ты бы видел, как орали зрители, когда ты боднул Туллия! Может, тебя следовало назвать Бычарой? – засмеялся он и радостно хлопнул Тарквиния по плечу.
- Полегче, приятель, - охнул тот, и, приложив руку к плечу, увидел багровое пятно крови. Не все атаки Туллия оказались напрасны.
- Ты ранен? Ну, сам виноват: нечего было отступать! Глупо, конечно, но ты всё равно умом никогда не блистал. Я уж думал, ты собираешься умереть.
- Скажешь тоже! Я к гетерам собираюсь!
- Ага, конечно. Знаешь, если ты сейчас же не соберёшься к Клавдию на перевязку, гетеры будут сильно разочарованы. Придётся мне отдуваться за двоих!
- Да ну тебя! А мне зато Крессида улыбнулась…
*-*-*
Когда юноши после перевязки вернулись в вестибюль, игры были в полном разгаре. Ученические бои закончились, и, судя по крикам толпы, тем, кто сейчас сражался на арене, удалось вызвать нешуточный интерес. Раб, в обязанности которого входила уборка арены, беспокойно поглядывал на дверь.
- Что там? – спросил повеселевший Тарквиний. Напряжение боя понемногу отступало, и сражения других для него воспринимались как-то отстранённо, будто во сне.
- Второй круг пошёл, - ответил раб, - Губернатору не понравились бои первого круга, поэтому все теперь дерутся насмерть.
У Стира пересохло в горле.
- И кто там сейчас?
- От школы Тиберия – Красс, от нашей – Дарий.
Тарквиний выругался и прильнул к маленькому смотровому окошку, через которое была видна часть арены. Он радовался за товарища, который смог пробиться во второй круг, но Красс был чемпионом школы Тиберия, и разница в их опыте была видна даже новичку.
Место для обзора оказалось неудачным. Солнечный свет бил прямо в глаза, но Тарквиний скорее бы умер, чем позволил себе зажмуриться. Даже отсюда он видел, что Дарий серьёзно ранен. Его маника была сорвана и по локтю правой руки бежала кровь. Меч он перебросил в левую руку и с отчаянием смертника пытался контратаковать уверенного и сильного противника. Красс не спешил: играя с Дарием, как кошка с мышью, он раз за разом наносил ему не смертельные, но кровоточащие и явно болезненные раны, заставляя публику сходить с ума от восторга.
- Ну же, держись, брат! – шептал Тарквиний. Было невыносимо смотреть и не иметь возможности помочь товарищу. О, как бы дорого он дал за возможность хоть на миг оказаться на чёрном песке! Его ногти до крови впивались в ладони, и ещё никогда в жизни Тарквиний не чувствовал себя таким беспомощным.
Когда зрители разразились овациями, он отвернулся.
- Сволочь.
Побледневший Стир подошёл на негнущихся ногах и крепко сжал его предплечье.
- Пообещай мне, что если мы когда-нибудь встретимся в бою насмерть, и ты победишь, ты убьёшь меня быстро и без колебаний.
Тарквиний сжал предплечье друга.
- Обещаю.
IV
Вечером, после праздничного ужина и обильных возлияний в честь победы, Стир и Тарквиний были счастливы: оказалось, что Дарий, несмотря на раны, выжил, но больше никогда не сможет участвовать в поединках. Обсуждать его дальнейшие перспективы ребятам не хотелось, и они добросовестно топили стресс в алкоголе.
Когда отзвучали здравицы и закончилось презентованное вино, ланиста зачитал список учеников-победителей, впервые принимавших участие в играх. Ненадолго воцарилась торжественная тишина, а затем полноправные гладиаторы стали весело стучать кулаками по столу.
- Братство! Братство! Братство!
Тарквиния, Стира и ещё троих учеников, одержавших свои первые победы на арене, вытащили из-за столов и, несмотря на шутливые протесты победителей, щедро обмазали кровью, о происхождении которой Тарквиний предпочёл не думать. Вкус вина смешался со вкусом соли, терпкий, чуть сладковатый запах вызывал неведомое ранее возбуждение; он чувствовал, что силы переполняют его, угрожая хлынуть через край; он был молод, он был до безумия храбр; он смотрел на своих товарищей, - нет, теперь уже братьев! – и его сердце пело от восторга. Они – семья! Почему раньше он этого не понимал? Почему не ценил? Тарквиний чувствовал, что стал частью единого целого.
Он стал гладиатором.
*-*-*
Смеясь от счастья в кругу своих товарищей, он не сразу понял, что его куда-то ведут, и опомнился уже запертым в маленькой комнате. Зажёгся факел, и среди танцующих теней Тарквиний увидел молодую девушку, почти его ровесницу, сидящую в углу на соломенном тюфяке. Она была красива: огненно-рыжие волосы струились по плечам, на светлой, чуть тронутой загаром коже кое-где золотились веснушки, а зелёные глаза гармонировали с короткой зелёной накидкой – паллой, которая подчёркивала стройность её фигуры.
Заметив гладиатора, девушка встала и с чуть смущённой улыбкой потянулась к краю своей накидки. Щёлкнула бронзовая застёжка. Огненный блик соскочил с металла застёжки и пробежался по складкам одеяния, которое с лёгким шелестом упало на пол. Тарквиний больше не жалел о несостоявшемся походе к гетерам. Он подхватил девушку на руки и бережно уложил её на импровизированную постель.
- Как тебя зовут? – спросил он.
- Хлоя.
Волосы её пахли вереском и немного – яблоками…
*-*-*
Проснувшись, Тарквиний долго не решался открыть глаза. Утопая в воспоминаниях, он переживал вчерашнюю ночь снова и снова, и молился о том, чтобы утро задержалось в пути. Ах, если бы это было возможно! Гладиатор крепче обнял спящую рядом девушку и с наслаждением зарылся лицом в копну рыжих волос. Они всё ещё пахли вереском, теплом и солнцем. Девушка что-то пробормотала сквозь сон. Рука Тарквиния коснулась её плеча, и в какой-то момент он почувствовал металл ошейника.
Рабыня!
Вещь, предназначенная для работы. Неодушевлённый предмет, который способен улыбаться, говорить, ложиться в постель с кем прикажут – и при этом не чувствовать ничего.
Наверное, такой горечи ему не приходилось испытывать никогда в жизни. Очарование прошлой ночи исчезло без следа, как будто рабыня украла его самые светлые воспоминания. В эту секунду он готов был её убить, но портить хозяйское имущество казалось, по меньшей мере, глупым, и поэтому он ненавидел себя.
Брезгливо посмотрев на девушку, Тарквиний резко оттолкнул её. Рабыня упала на пол и проснулась. Огромные зелёные глаза беспомощно взглянули на гладиатора, но тот не удостоил её объяснениями. Всё ещё чувствуя себя обманутым, он швырнул девушке её одежду.
- Убирайся!
Рабыня дёрнулась, как от пощёчины.
- Что случилось?
- Я сказал «убирайся», подстилка! Ты настолько тупая, что не понимаешь с первого раза?
Плечи девушки печально поникли. Бросив на Тарквиния укоризненный взгляд, она быстро оделась и направилась к двери. Но перед тем, как уйти, она обернулась, и парень был поражён перемене, произошедшей в ней. Она как будто выцвела, потускнела. Могло ли это взаправду случиться за несколько минут? Или это просто игра света? Гладиатору было всё равно. Важнее было то, что сейчас она действительно походила на вещь. Использованную и отброшенную за ненадобностью.
- А ты молодец. Быстро учишься! – бросила она и исчезла в темноте коридора.
- Наконец-то! Хоть капля искренности! – проворчал Тарквиний, и его вырвало прямо на пол.
*-*-*
День оказался хуже, чем он мог себе представить. С самого утра пошёл дождь, и размокшие серые тучи затянули небо до самого горизонта. Холодный ветер нёс первое дыхание осени, а оба солнца, подобно местным гладиаторам, получили выходной. Тренировочные площадки пустовали. Скоро будут объявлены кастинги, и школа пополнится новыми учениками, а пока что выжившие и прошедшие посвящение ареной бойцы жестоко страдали от похмелья.
Тарквиний понуро брёл к ученическим баракам. Хотелось выговориться, обсудить вчерашний вечер, но Дарий пока не пришёл в сознание, а Стира в общей столовой не оказалось. Разговаривать же с кем-то другим ему было не под силу.
- Что ты здесь делаешь? - Тарквиний обернулся. Этот голос он узнал бы из тысячи. Сложив руки на груди, на него смотрел наставник Вергилий. За всё время обучения парень так и не научился слышать его шаги.
Утренняя злость вернулась с новой силой. Если подумать, во всех его бедах виноват был именно он: ехидный старик, убивающий всё, что было дорого юному добровольцу.
- Ты оглох? Я спросил тебя, что ты здесь делаешь? – повторил Вергилий.
- Я здесь живу.
- Больше нет. Это бараки учеников, а ты уже полноправный гладиатор. Вчера тебе должны были показать твою комнату.
Напоминание о вчерашнем вечере из уст наставника обожгло стыдом. В глазах Вергилия молодому гладиатору почудилась насмешка, и Тарквиний больше не мог сдерживаться.
- Вчера? О, да, вчера мне показали. И бараки, и ту девицу!..
- Что, не понравилась? – хмыкнул наставник.
- Вы подсунули мне рабыню! Вещь!
- А кого ты ожидал увидеть в своём бараке? Принцессу?! Или может, ты вдруг получил свободу, а мы и не в курсе?
Второй раз в жизни Тарквиний почувствовал, как сжимается на его горле стальной ошейник, но демонстрировать свою слабость перед врагом не стал бы и под страхом смерти. Хуже всего было то, что Вергилий прав, вот только его правота казалась невыносимой. Сжав кулаки, он попытался войти в барак, но дверь была заперта.
- Я же говорил, ты здесь больше не живёшь.
- Но вещи можно забрать? – вскинулся гладиатор.
- У тебя нет вещей. Рабы имуществом не владеют.
- Это временно. Я получу свободу, нравится вам это или нет! – крикнул Тарквиний и, развернувшись, побежал к своему новому дому.
Поговорить со Стиром ему так и не удалось. Впечатлённый успехами юноши, Тиберий Лас выкупил его контракт, и молодой гладиатор покинул школу ещё на рассвете. Общаясь с товарищами, Тарквиний понял, что они считают это нормальным и вопросов больше не задавал. Вместо этого, он полностью сосредоточился на тренировках. Редкие выходные он проводил, практикуясь во владении оружием или усложняя для себя уже существующие упражнения, и гладиаторы часто шутили, что он поселился на тренировочном поле, а в бараки приходит просто переночевать.
Жажда свободы не давала ему покоя.
V
- Файла, ленту! Да не эту, красную неси! Ой, нет, не красную… Давай голубую! Точно: жёлтую! Да не стой же ты столбом, двигайся!
Темнокожая рабыня едва успевала подавать указанные ленты и подбирать с пола отброшенные. Споткнувшись в очередной раз, она стиснула зубы, чтобы не ругаться, и подала хозяйке ленту на свой вкус.
- Белая?!
- Осмелюсь заметить, что жёлтый цвет вам не идёт…
- Много ты в цвете понимаешь! – буркнула женщина, но ленту всё-таки взяла.
Примеряя её то так, то эдак, она, как девчонка, вертелась перед зеркалом, и отражение вертелось вместе с ней. Круглое, слегка оплывшее лицо ещё хранило остатки былой красоты: высокий лоб, ровный аккуратный нос, чувственные губы. И глаза у неё очень красивые. Да, она не юная девушка, но для своих пятидесяти лет вполне хороша. И что есть возраст? Лишь иллюзия, помноженная на опыт. Вот если бы ещё как-то скрыть эти надоедливые морщины и старческий румянец…
- Принеси белил! – наконец решила Порция. – И румяна. И сажи! Но не той, что из очага, а той, что подарила госпожа Веридиана.
- Сажи? Неужели вы будете красить глаза, как… как какая-то вертихвостка? Вы, добропорядочная матрона! Да я служу в этом доме почти всю жизнь, и никогда ещё замужняя женщина не использовала сажу! – возопила рабыня, заламывая руки и принимая одну из артистических поз, подсмотренных в театре. Такое с ней случалось нередко, и Порция давно не обращала на неё внимания.
- Поговори мне тут! Сказано – тащи! – притопнула ножкой хозяйка.
- Да что это с вами? – нахмурилась Файла. – Вы так не нервничали, даже когда выходили замуж!
- Ах, это совершенно разные вещи! Замуж я выходила раз и навсегда, а любовник у меня не каждый день, понимать надо! Да что ты в этом можешь понимать!
Рабыня закатила глаза. Сказала бы она, что думает об этом увлечении хозяйки, да только кто её слушать будет? Если уж госпожа Порция решила завести любовника, доводы разума тут бессильны. Недаром же сказано: сердце слепо и глухо, и разума не имеет.
«Тоже мне важность – любовник!», - подумала Файла, завивая волосы хозяйки мелкими кольцами. Нет, если хозяйка на старости лет решила сойти с ума – это, конечно, её дело, но Файла-то уже не в том возрасте, чтобы носиться по всему дому в поисках ленточек и бантиков!
Приготовления были почти закончены, когда в комнату вбежала молодая служанка.
- Там!
- Что? – встрепенулась Порция.
- Пришёл! – восхищённо выдохнула девушка, – Такой молодой, красивый!
- Так чего ж ты ждёшь? Зови!
Госпожа сделала несколько глубоких вдохов, затем поправила чуть выбившийся из причёски локон и посмотрела на отражение Файлы в зеркале.
- Скажи, что я ослепительна!
- Госпожа Порция, вы ослепительны! – проговорила рабыня и удалилась, ворча о нравах современной молодёжи.
Оставшись в одиночестве, госпожа критически осмотрела комнату и осталась довольна: кровать застелена шёлковыми покрывалами и посыпана лепестками роз, на маленьком столике томятся фрукты и вино, в светильниках заправлено свежее масло, ароматизированное сандалом.
Обстановка полностью соответствовала представлениям Порции о романтическом свидании, вот только женщина впервые в жизни волновалась, не зная, как вести себя с молодым и прославленным гладиатором. Уж он-то подобных комнат, небось, перевидал на своём веку! Что-то подумает он о доме Граэлей? Приличная семья, муж – известный виноторговец, а она ещё ни разу гладиаторов не покупала! Соседи и так уж сплетничают вовсю. В сектантстве обвиняют, в извращениях! Понять-то их можно, но кто виноват, что на гладиаторов такой спрос? Хорошо, хоть в этот раз удалось первой купить победителя игр. Можно будет сказать, что она-де только с чемпионами развлекается, и на всякую мелочь даже не глядит. Да, так она и скажет всем подругам.
Порция уселась на кровать и попрыгала на мягкой перине. Вроде неплохо. Но если этот гладиатор вдруг заявит, что у Веридианы кровать лучше, она просто умрёт от стыда!
Для храбрости Порция выпила бокал вина. Лёгкое, ароматное, живое; летний букет с нотками вишни и бергамота, приятное послевкусие, - невольно отметила она. Их любимое с мужем вино. Рука уже тянулась за вторым бокалом, когда в коридоре послышались уверенные шаги, и в комнате появился виновник переполоха.
«Ой, надо было приказать постелить на полу шкуру зебры!» - с досадой подумала Порция, но приказывать было уже поздно, и она, как хозяйка дома, раскрыла свои радушные объятия.
- Тарквиний! О, как я рада, что ты пришёл! – заулыбалась она.
- А уж я-то как рад, - прохрипел гладиатор, задыхаясь от нежности, которой одарила его Порция. Дышать в этих объятиях было совершенно невозможно, и он попытался мягко, но настойчиво освободиться.
Сделать это оказалось непросто. Руки женщины так и норовили ощупать его крепкие плечи, вцепиться в спину или забраться под набедренную повязку. В конце концов, ему пришлось подхватить хозяйку на руки и аккуратно бросить на кровать.
- Ах, Тарквиний, ты такой шалун! – хихикнула Порция и уши её, не скрытые под слоем белил, покраснели. - Вина? Фруктов? Или предпочитаешь что-то более пикантное?
- Вина! - радостно кивнул Тарквиний.
«А ещё неплохо бы поужинать!» - подумал он.
Порция вновь наполнила кубок, но вместо того, чтобы вручить его гостю, выпила сама и села на кровати. Вино уже успело ударить ей в голову, и сейчас, в обществе молодого и сильного мужчины, она чувствовала себя прекрасной и желанной, как во времена своего расцвета. Забыв о приличиях, она легонько похлопала ладонью по кровати, рядом с собой, и Тарквинию ничего не оставалось, как сесть рядом.
- А вблизи ты гораздо красивее, чем когда выступаешь на арене, - проворковала хозяйка.
- Вблизи я без шлема.
- И то правда! Рассматривать лучше с более близкого расстояния, - сказала она, ослабляя ленту накидки, и из-под складок её одежды выпорхнула левая грудь. - О, как бы мне хотелось рассмотреть тебя получше!
- У вас такие большие глаза…, - проникновенно сказал Тарквиний, игнорируя открывшееся зрелище, но Порция сдаваться не собиралась.
- А ты умеешь делать комплименты!
Широкий пояс, вышитый жемчугом и шёлком, упал на пол, и женщина игриво оголила своё бедро.
- У вас такие большие уши…
- Тебе нравятся? Ах, ты ещё не видел меня с настоящей причёской! Просто у Файлы руки из задницы. Ну же, иди ко мне!
- У вас такая большая… эмм… душа!
Идти в постель к благородной госпоже Тарквинию не хотелось. Разумеется, он понимал, зачем его пригласили, и знал, какая сумма была за это уплачена, но скупердяй Флавий по такому поводу оставил его без обеда, в надежде, что в доме госпожи Граэль его накормят. Опыт же подсказывал гладиатору, что получив своё, госпожа даже не вспомнит о еде.
Пока Тарквиний раздумывал, как бы половчее напомнить хозяйке о жареном мясе, запах которого он учуял по дороге в эту часть дома, дверь отворилась и в комнату вошла девушка лет тридцати. Высокая, тощая, как жердь, она окинула гладиатора оценивающим взглядом и, явно оставшись довольна, удивлённо посмотрела на Порцию.
- Мама? Так это не выдумки? Мне тут Веридиана сказала…
- Привет, Каллисто. Ты слегка не вовремя, – проворчала женщина, поднимаясь с ложа и поправляя причёску. Попытка выдворить дочь из комнаты не удалась, и они обе неприязненно уставились друг на дружку.
Пользуясь моментом, Тарквиний налил себе вина. Семейные разборки могут затянуться и тогда его точно оставят голодным.
- Ты плохо себя чувствуешь? Давай я заберу этого мальчика, а ты отдохнёшь, - предложила Каллисто.
- Вообще-то я собираюсь спать с этим мальчиком!
- Он для тебя слишком молод. А для меня – в самый раз, - плотоядно улыбнулась девушка.
- Я первая его заказала!
- А я моложе!
- А вот и не подерётесь! – подначил гладиатор, хрустя яблоком. Не мясо, конечно, но за неимением лучшего, сойдёт.
- А ты вообще молчи! – хором рявкнули женщины, сердито глядя на него.
- А что здесь происходит?
В очередной раз дверь спальни отворилась, и на пороге возник хозяин дома. Это был невысокий, упитанный человек, одетый в белую тогу и подпоясанный широким кожаным поясом. Его волосы, тёмные в молодости, уже успели покрыться сединой, а на затылке начала появляться лысина. Седые нити серебрились и в маленькой аккуратной бородке, которая забавно топорщилась, когда винодел был возмущён.
- Гай? А ты что здесь делаешь? – растерялась Порция.
- Вообще-то это мой дом! А ты – моя жена! А вот почему спальня моей жены напоминает городской Форум – это уже вопрос!
- Но, милый, как ты узнал? Я ведь никому…
- А, Веридиана сказала, - отмахнулся Гай и продолжил тем же возмущённым тоном. – Гладиатора они поделить не могут! В моём доме! За мои деньги! Стыдоба!
- Папа, уверяю, ничего не было!
- Бесстыдницы! Ух, я вас! – Винодел показал женщинам кулак и посмотрел на гладиатора. – В общем, так: я его забираю себе, а вы сидите тут и молитесь, чтобы боги вас простили.
- Себе? – обомлела Порция.
- Да, себе! А что тебя удивляет? Он куплен за мои деньги!
- Но ты же никогда…
- Всё бывает впервые!
«О, нет, только не это! - подумал Тарквиний. – Ещё один извращенец! Если он ко мне прикоснётся, клянусь, я его убью».
Вопреки опасениям, Гай повёл его не в хозяйскую спальню, а на кухню, где уже был накрыт стол. Жаркое из кролика, мягкий сыр и запечённая рыба, мясные пироги и пузатый бочонок вина, установленный прямо на столе, очаровали гладиатора больше, чем все красавицы мира.
- Хороший ты человек, - растроганно сказал Тарквиний, уплетая кроличью ножку. – Вот только спать я с тобой всё равно не буду.
- Спать? Ты что, из этих, да? – скривился винодел. – Ну так мне всё равно, кого ты там предпочитаешь. Мне и жены хватает. Дура она, конечно, зато своя. А, что там говорить. Давай-ка выпьем?
…- И вот как мне с ними жить? – сетовал изрядно выпивший винодел. – Грызутся, каждый день, как эти… Грызуны! По любому поводу! А дочка вообще от рук отбилась, не слушается. Вот что мне с ней делать?
- Замуж выдай! – предложил Тарквиний, находясь примерно в той же кондиции.
- Пробовал. Но там характер – уу…. Одного просто выгнала, другого священным треножником избила. До свадьбы! Он до сих пор хромает и заикается при одном упоминании имени Каллисто. Ну, то есть жених хромает, а не треножник, понял, да? Вот в кого она такая? А генетически – моя…
Наевшись до отвала и опустошив три кувшина вина, Тарквиний понял, что пора возвращаться в казармы. На предложение вернуть гонорар, Гай решительно замахал руками и предложил парню ещё один бочонок вина, от которого отказываться пришлось уже Тарквинию. В результате бочонок был распит и признан лучшим вином Нового Рима.
- Ну ты заходи, если что. Выпьем… А то и поговорить не с кем, - проговорил Гай Граэль и уснул, уткнувшись лицом в тарелку.
VI
Тарквиний всё чаще становился участником гладиаторских игр, и вскоре стал чемпионом школы, а потом – и города. Несколько раз его приглашали на игры в Капую и Аквилею, и каждый раз он возвращался победителем. Его гонорары опережали его славу. Женщины всех сословий мечтали о его внимании. О нём говорили в тавернах и светских салонах, ему завидовали и его боготворили. И когда император Антоний IV устроил стодневные игры в честь победы над Понтием Галльским, двадцатипятилетний Тарквиний из школы Флавия Креспа оказался в числе приглашённых участников.
Участвовать в императорских играх было вершиной признания для гладиатора. Лучшие бойцы из наиболее прославленных школ, на время игр они получали множество привилегий, в числе которых избавление от рабского ошейника, бесплатное посещение таверн и публичных домов, массажных салонов и бань, а также участие в разнообразных телешоу, банкетах, оргиях и прочих забавах для знати. Также участники игр получали солидное денежное вознаграждение, но главным призом, заставляющим гладиаторов мечтать об участии в Центуриалиях, была свобода. Абсолютный чемпион получал символический деревянный меч и освобождение от рабского контракта.
Этого шанса Тарквиний упустить не мог.
*-*-*
- А ты всё так же хорош, - довольно улыбнулась Крессида, откидываясь на белую атласную подушку. Пурпурные шёлковые покрывала давно сбились, и блики от масляных светильников играли на безупречно гладкой коже патрицианки. Тарквиний нежно провёл губами по её плечу, вдохнул её запах и блаженно закрыл глаза. Жасмин и пачули – модные в этом сезоне духи «Юдифь».
– Может, останемся? До вечернего представления ещё есть время, - спросил он, осторожно касаясь её бедра.
- Нет. Скоро вернётся отец, а я не хочу, чтоб он увидел нас вместе.
- Можно подумать, он не знает!
- Знать и видеть – разные вещи.
- Кресс, ну пожалуйста! Я так устал скрывать наши отношения!
- Я тоже. Но случайных любовников с родителями не знакомят, а ты ведь знаешь, он никогда не согласиться отдать меня замуж за… гладиатора.
- Ты хотела сказать: «за раба»?
- Вот только не надо усложнять, - сказала Крессида и мягко отстранилась.
Тарквиний приподнялся на локте и заглянул в её глаза. Сияющая небесная лазурь. Этот взгляд, одновременно порочный и невинный, насмешливый и чуть удивлённый, в своё время заставил его потерять голову. Он тонул в этом маленьком подобии неба, и за годы их кратких, но содержательных встреч его чувства только окрепли.
- Ты любишь меня?
- Конечно, люблю! Тарк, ну что за вопросы? – мягко улыбнулась девушка. - Неужели ты думаешь, что я просто так хожу смотреть все твои выступления последние десять лет? Ты же лучший! Ты чемпион, воплощённый Геркулес! Разве можно тебя не любить?
- Правда?
- Ну конечно! Ещё с самых первых игр, когда ты разбил лицо тому мальчику. Ах, это было незабываемо! – Крессида по-кошачьи зажмурилась и томно вздохнула. Затем она бросила на гладиатора восторженный взгляд. – Знаешь, у него шрам остался на всю жизнь! Я сразу поняла: ты - парень, что надо!
- А я не знал…
Он впервые поймал себя на мысли, что действительно никогда не задумывался о дальнейшей судьбе тех, с кем ему довелось сразиться на арене. Лица тех, кого он убил и тех, кого искалечил, смешались, и даже при всём желании он больше не мог вспомнить ни одного. Смешно сказать: он помнил поединки и боевые приёмы; если постараться, он мог бы вспомнить оружие и узор на доспехах противников, но люди, что выступали его оппонентами, начисто стёрлись из воспоминаний. Эта мысль была неприятной, и гладиатор поспешил избавиться от неё.
- Кресс… - Тарквиний сел на кровати, бережно обнимая девушку за плечи. – Я люблю тебя. Если я стану чемпионом игр и получу свободу, ты выйдешь за меня?
Крессида усмехнулась и поцеловала его в губы.
- Если ты это сделаешь, я обещаю подумать. Но! – взмахнула она изящным указательным пальчиком, - Чтобы победить, ты явно должен быть не здесь.
- Я не проиграю!
Тарквиний сиял. В этот момент он был счастливей всех на свете.
*-*-*
Амфитеатр Веспасиана был величайшей и престижнейшей ареной Нового Рима. Начиная от мраморных ступеней, обитых бархатом скамеек и заканчивая куполом из фотохромного стекла и сверхсовременной системой голотрансляции, он по праву считался одним из чудес света, поэтому билеты на игры раскупались быстрее, чем пирожки в базарный день. Ажиотаж подогревался ещё и императорской лотереей: в последний день игр специальные распорядители называли номера выигравших билетов, и счастливые их обладатели получали сертификаты на приобретение скота или земельного участка, туристических путёвок, рабов или денежного вознаграждения. Для тех же, кому билетов не досталось, на время игр оборудовали специальные фан-зоны, где можно было смотреть голографические трансляции поединков, делать ставки и тратить свои кровные на приобретение различных товаров и услуг.
Таким образом, в день финальных состязаний трибуны амфитеатра были забиты битком. От разноцветной одежды публики рябило в глазах. Мелькали прожекторы и вспышки фотоаппаратов. В рубке ведущих надрывались комментаторы, визжали болельщицы на трибунах, бросая на чёрный песок любовные записки, цветы и нижнее бельё. Даже мужчины не оставались равнодушными, вскакивая с мест во время самых острых моментов и подбадривая фаворитов криками во всю мощь своих глоток.
А шоу продолжалось. На арене появлялись скиссоры и фракийцы, мирмиллоны и реттиарии, провокаторы и голомахи
6. Каждый класс гладиаторов имел свои отличительные приёмы и детали экипировки, малейшие изменения в которых активно обсуждались толпой. Каждый зритель считал себя крупным специалистом, активно доказывая соседу значение того или иного символа на доспехах или же комментируя эффективность боевых техник. Фразы, что начинались со слов: «Надо было...» или «А вот я бы в этом случае…» слышались повсеместно, и кое-где участники дискуссий даже пытались подкреплять свои убеждения кулаками. Таких сразу же выводила охрана, и после кружки-другой пива в баре амфитеатра, спорщики возвращались на места вполне довольные собой и друг другом.
Но владельцев гладиаторских школ, Флавия Креспа и Тиберия Ласа подобные глупости не волновали. Интерес, испытываемый ими, был профессиональным и, частично, финансовым. Разомлев от жары, они пили вино, закусывали охлаждёнными фруктами, и время от времени держали пари на интересные, по их мнению, бои. После очередного поединка, в котором победил воспитанник Ласа, Флавий нехотя отдал коллеге мешочек с золотом и досадливо прищёлкнул языком.
- А ведь ты меня надул, милейший Тиберий! Как подумаю, что ты уговорил меня продать этого заморыша, так бороду рвать на себе хочется!
- Только не твою бороду! – шутливо ужаснулся темнокожий ланиста, но скрывать своё удовольствие от победы не стал. – А он неплохо вымахал, да? Чемпион школы! Глянь, какие мышцы: лафресский жеребец, а не парень. Сильный, гибкий, беспощадный! Вся Лафра по нему с ума сходит.
- Представляю, сколько ты на нём зарабатываешь теперь!
- Да уж не хуже, чем ты на своих мальчиках! – засмеялся Тиберий. - Гонорары за поединки, реклама, свидания...
Флавий засмеялся в ответ, отпил вина из высокого кубка и изящно промокнул уголки рта батистовой салфеткой. Скептически оглядел трибуны со зрителями и презрительно фыркнул.
- Свидания! – протянул он. – То, что богатые матроны заказывают себе гладиаторов для постельных развлечений – это я понять могу. Но то, что их мужья готовы за это платить, поистине удивительно!
- А что тебя удивляет? Ты ведь тоже своих ребят не раз патрицианкам одалживал! И деньги за это получал немалые! – Последнее слово Тиберий подчеркнул, и, после небольшой паузы продолжил, задумчиво глядя на арену. - Гладиаторы молоды, физически и генетически здоровы, а большинство состоятельных господ, - увы! – похвастаться этим не могут. Или генетика дрянь, или импотенция во всей красе. А наследников – хочется! И жёны после таких мероприятий добрые, покладистые, как овечки. Они чувствуют свою вину и позволяют благоверным то, чего раньше бы ни-ни! А мужья этим пользуются. Знаешь, почему они ходят на игры? Приятно им видеть, как гладиаторы друг другу глотки режут. Ещё одним любовником жены меньше! И жёны в глубине души довольны: «Ах, честь моя отомщена! Отныне мужу я верна!» Чем не праздник? И все при этом счастливы!
- Кроме гладиаторов, - усмехнулся Флавий.
- Им тоже хорошо! Развлекаются с богатыми, ухоженными женщинами – раз! Процент от гонорара получают – два! А если кто остался недоволен, сгоняет злость на тренировках и только и ждёт, чтобы кого-нибудь убить. И заметь: я им такую возможность предоставляю. Так что гладиаторам в этой ситуации лучше всех!
Тиберий заговорщически понизил голос и, поманив коллегу пальцем, проговорил ему почти в самое ухо.
- Я иногда своих ребят нарочно к бабам отправляю, чтобы постарше и поуродливей была. Они потом на арене – как боги!
Флавий задумчиво посмотрел на товарища. Идея была не лишена смысла, но представить, что кто-нибудь становится чемпионом игр после таких испытаний, ланисте было трудно. Разве что в качестве наказания попробовать? За недостаточное усердие в тренировках, например. Могло бы сработать.
Заметив, что Тиберий всё ещё ждёт его реакции, Флавий мысленно закатил глаза, но для виду кивнул.
- Это очень… изобретательно!
- Станешь тут изобретательным, если деньги на кону. Кстати, не хочешь сделать ставочку на победителя? Скажем… тысяч на двадцать сестерций?
- А ты уже сказал своему чемпиону, с кем он встретится в финале?
- Портить такой сюрприз? Да ни за что! – расхохотался Лас и налил себе вина.
- Тогда ставки двойные, Тарквиний тоже пока не знает!
Скрепив пари, они чокнулись бокалами. Густое вино плеснуло через край, и большая красная клякса упала на пол. Но увлечённые разговором друзья не привыкли обращать внимание на подобные мелочи.
VII
Перед началом поединка Тарквиний не находил себе места. То ли сказывалось напряжение перед боем, то ли осознание близкой свободы наполняло его нетерпением. Даже здесь, в комнате ожидания, он слышал восторженный рёв трибун и впервые спрашивал себя, что именно так возбуждает его: власть над зрителями или осязаемый призрак свободы? И что будет, если он всё же победит? Сможет ли он впредь обойтись без этого чувства риска, что безумным напряжением всех сил переплавляется в победу? Нравится ли ему вообще побеждать или он сражается по необходимости?
Гладиатор подумал, подошёл к большому настенному зеркалу, поскрёб гладко выбритый подбородок и решил, что всё-таки нравится.
- А раз нравится, надо побеждать, верно? – спросил он у своего отражения.
По ту сторону отражения на него смотрел высокий загорелый мужчина с длинными светлыми волосами, гладко зачёсанными назад и собранными в «хвост» по моде воинов-самнитов. На овальном лице привлекали внимание резкие скулы, тонкий нос с небольшой горбинкой, оставшейся после поединков, красиво очерченный рот и чуть прищуренные, глубоко посаженные серые глаза. Обычно, в этих глазах чувствовалась решимость и воля, но сейчас Тарквиний увидел в них растерянность и страх.
Тарквиний поправил кожаную перевязь. Две ленты, скреплённые по центру бронзовым кольцом, пересекались накрест, подчёркивая грудные мышцы. Чёрная кожаная набедренная повязка была украшена золотым тиснением с изображением герба школы. Этот же узор повторялся на лёгких кожаных наручах с фигурными бронзовыми накладками. В этот раз Тарквиний решил отказаться от доспехов, избрав своим оружием парные мечи, закреплённые в ножнах на спине. Бойцы-димахеры
7 были редким классом гладиаторов: им требовалась лёгкость и скорость, а доспехи, при всей своей прочности, полной защиты дать не могли.
Второй причиной отказа от доспехов была Крессида. Она обязательно будет смотреть, и гладиатор не хотел, чтобы ей хоть что-нибудь помешало. Пусть видит его глаза, пусть знает, ради чего он сегодня здесь! Ведь всё, что он делает, он делает ради неё.
Тарквиний проверил, как выходят мечи из ножен, сделал несколько пробных взмахов и, убедившись, что всё идеально, улыбнулся: пора.
«Ты готов», - шепнуло отражение в ответ.
*-*-*
На арену он выходил из правых ворот, а с противоположной стороны, вооружённый сетью и трезубцем, шёл его противник. Беглого взгляда на него оказалось достаточно, чтобы вызвать на лице Тарквиния одобрительную улыбку. Гладиаторы с сетью традиционно считались не самым сильным классом бойцов, и то, что этому парню удалось пройти в финал, говорило о многом.
Впрочем, по мере сближения улыбаться Тарквинию хотелось всё меньше: лицо противника показалось ему смутно знакомым. Сбросить бы парню лет эдак, десять, расчесать и отрастить густые чёрные волосы, добавить лиловый синяк под глазом…
В другое время и в другом месте он был бы рад увидеть друга детства, но сейчас эта встреча не сулила им обоим ничего хорошего. И, судя по виду товарища – он тоже это понимал. Некоторое время они стояли молча, а затем, не сговариваясь, пожали друг другу запястья.
- Ну привет, что ли. А у тебя всё такой же глупый вид, когда ты растерян, - усмехнулся реттиарий.
- А тебе всё так же не хватает синяка под глазом, Стир, - парировал Тарквиний.
- В школе Тиберия меня зовут Марцеллом.
- Дурацкое имя.
- Просто имя. Так или иначе, сегодня мы оба получим свободу, и вернём настоящие имена.
- Не смей поддаваться, - улыбнулся Тарквиний, но улыбка получилась более грустная, чем ободряющая.
Марцелл кивнул:
- И пусть победит лучший!
Оба гладиатора повернулись к императорской ложе и, произнеся ритуальные слова приветствия, отправились на свои позиции. Зрители шумели, подбадривая участников поединка, но для Тарквиния их голоса вдруг померкли. Он слушал, как шуршит под ногами покрывающий арену, чёрный песок, и ощущал себя точно такой же песчинкой под чьим-то сапогом. Забавно, подумал он, - песок можно топтать, можно залить кровью, можно лепить из него что угодно – он всё равно останется собой. Песок не жалуется и не ищет возмездия. Он просто ждёт, и в итоге получает всё. Пожалуй, нам есть чему поучиться у песка.
Ожидание раздражало. Но вот отзвучали все полагающиеся речи, император взмахнул шёлковым платком и бой начался. Ощущение звука вернулось. Под гром аплодисментов Тарквиний выхватил мечи из ножен и двинулся вперёд. Марцелл сделал эффектную «восьмёрку» трезубцем и коротким движением кисти расправил сеть. Когда мечник оказался на расстоянии броска, Марцелл сделал обманный жест копьём, а сам в это время попытался опутать его ноги сетью. Тарквиний подпрыгнул, одновременно прикрываясь клинком от атаки трезубца, и вовремя – оружие Марцелла с разочарованным звоном скользнуло вдоль бронзового меча. Вторым мечом он сумел достать противника, и на груди реттиария появилась неглубокая, но длинная и кровоточащая рана. Марцеллу пришлось отступить, а у Тарквиния появилось преимущество.
Приветственные крики стали его наградой. Первая кровь раззадорила зрителей, они хотели продолжения шоу. Тарквиний же мечтал о том, чтобы оглохнуть и не слышать их больше никогда. Он злился на себя за малодушие, на Марцелла, что так некстати оказался его противником; на правила, согласно которым, в живых останется только один.
Всё это враньё, - неожиданно подумал он. Победителей здесь не будет. Убийство друга он себе простить не сможет, а Марцелл не простит ему, если Тарквиний сдастся.
- Ну, чего стоишь? – крикнул Марцелл. – Это простая царапина!
Тарквиний чудом увернулся от сети, но угодил под удар трезубца и, откатившись в сторону, заметил кровь на своём плече. Не смертельно, - подумал он. Такие раны у него уже бывали. В памяти вдруг проступили события десятилетней давности, когда, вот так же раненый в плечо, он наблюдал за поединком Дария. Он вспоминал жестокость и безумные, на первый взгляд, атаки чемпиона; вспоминал восторг толпы и то, что, несмотря на приказ губернатора, Дарий остался жив. Теперь он понимал тот поединок.
- Прости меня, - сказал мечник и прыгнул.
Тарквиний атаковал, вынуждая товарища пятиться назад и отводить выпады мечей резкими ударами сети или древком трезубца. На какое-то время, Марцеллу даже пришлось убрать свою сеть за пояс, и, фехтуя трезубцем, как копьём, двумя руками отражать атаки Тарквиния. Тем не менее, его руки и плечи раз за разом покрывались новыми порезами. Находясь в заведомо проигрышной позиции, Марцелл показывал такие чудеса ловкости, что зрители восторженно поддерживали храбреца аплодисментами.
Тарквиний не спешил. Его задачей было нанести как можно больше ран противнику и сделать это как можно более зрелищно. Он падал, прыгал, вертелся волчком, заставляя свои мечи сверкать в лучах прожекторов и разбрызгивать алые капли крови. Он жертвовал эффективными атаками в пользу эффектных, и заставлял публику влюбиться в раненого, но не побеждённого Марцелла. Гладиатор кожей ощущал настроение толпы и играл на её чувствах, ставя на кон сразу две жизни.
Марцелл злился. Он не понимал поведения друга, нарушающего все писаные и неписаные законы гладиаторов. Что за игры? Тарквиний же не такой! Он сошёл с ума? Или это его тщеславие перешло все мыслимые границы? Хотелось бросить этот глупый трезубец и по старинке набить ему морду. Движения Марцелла становились всё более резкими и напряжёнными, и это было только на руку оппоненту.
Улучив момент, Марцелл бросил сеть, надеясь поймать мечника, но тот сделал сальто назад, и сеть прошла, едва зацепив его ноги. Уклоняясь от удара трезубцем, Тарквиний упал ничком. Вдохновлённый успехом и подбадриваемый зрителями Марцелл шагнул вперёд для повторной атаки, но Тарквиний предугадал его движение и одним сильным ударом перерубил древко трезубца. Остриё отлетело в сторону, а в руках у Марцелла осталась только сеть и древко, укоротившееся наполовину. Не растерявшись, Марцелл бросил сеть повторно, и в этот раз Тарквиний увернуться не успел. Сеть опустилась на него, сковывая движения, и все попытки освободиться только ухудшали ситуацию.
Трибуны взорвались аплодисментами. Как правило, пленение гладиатора всегда заканчивалось его гибелью, и многие зрители уже праздновали победу Марцелла.
- Марцелл! Марцелл! – скандировали одни.
- Убей его! – кричали другие.
- Возьми меня! – кричали самые отчаянные.
Реттиарий подобрал остатки своего трезубца, видимо, рассчитывая использовать его в качестве кинжала, но для удара по связанному противнику ему нужно было подойти ближе, и Тарквиний воспользовался этим шансом сполна. Он оставил попытки сбросить сеть, вместо этого резко выпрямил руки, и его мечи, рассекая путы, устремились к Марцеллу. Реакция гладиатора была мгновенной: точным ударом трезубца он выбил меч из руки Тарквиния, но второй меч глубоко вошёл под его ключицу, и Марцелл выпустил сеть из онемевшей руки. Одним движением Тарквиний выскользнул из сети и, подобрав свой меч, бросился на Марцелла.
Зрители вопили от восторга. Оба гладиатора оказались опытными бойцами, которые даже проигрышную ситуацию оборачивали себе на пользу. Публика любит храбрых и мужественных, но всё же, победителей она любит больше. Удар, парирование, удар – и вот уже симпатии зрителей на стороне Тарквиния. Ослабевший от боли и потери крови Марцелл ещё боролся. Хлёсткие удары сетью и выпады трезубцем оставили на теле противника несколько отметин, но в конец вымотали реттиария. Он задыхался, ему с трудом удавалось оставаться на ногах. В отчаянии Марцелл бросил в противника трезубец, но промахнулся и тяжело рухнул на колени. Продолжать сражение он больше не мог.
- Убей! Убей! Убей! – кричали зрители.
Тарквиний подхватил его за плечи и осторожно положил на арену. Раненый из последних сил сжал его запястье.
- Помнишь? Быстро и без колебаний…
- Не смей умирать, Марцелл! - шепнул он товарищу, но тот лишь печально улыбнулся.
- Лоренцо… Больше не Марцелл.
Тарквиний занёс меч над поверженным противником и с надеждой оглядел трибуны: согласно древнему обычаю зрители имели право помиловать проигравшего общим решением, и даже император не мог противиться воле народа. Кое-где зрители уже начали поднимать руки и комментатор начал подсчёт. Ну же, пусть это будут руки, сжатые в кулак! Сегодня пролилось достаточно крови, чтобы удовлетворить любое чудовище. Все раны Лоренцо не смертельны, и если зрители будут милосердны, он останется в живых.
От волнения гладиатор даже забыл, что умеет дышать.
Наконец, подсчёт был закончен, и император простёр свою руку над ареной. Четыре огромных экрана сфокусировались на его кисти. Вот холёные, украшенные перстнями, пальцы сжались, и Тарквиний уже позволил себе облегчённо выдохнуть, но рука вдруг повернулась, и отогнутый большой палец указал вниз.
Проигравший должен умереть.
Под радостные крики толпы Тарквиний стиснул зубы. Он ненавидел этих кровожадных чудовищ. И вместе с тем, он знал, что Крессида одна из них – единственная, кого он любил. Его страсть и муза, его женщина и его же проклятие. Гладиатор чувствовал жадный, требующий взгляд Крессиды. Вот, сейчас она сидит в своей ложе, на бархатной подушечке и, сжимая колени от желания, комкает край своей одежды. Она жаждет этой смерти. И может ли он оставить её без удовлетворения?
- Убей! Убей! Убей! – звучало со всех сторон.
На мгновение гладиатору показалось, что зрители снова превратились в единое существо: многорукое, многоголовое, вечно голодное. Руки-щупальца тянулись к нему отовсюду, рвали на части, пытаясь ухватить частичку его молодости, храбрости, силы, и Тарквиний вдруг понял: для них он вовсе не бог и никогда им не был. Он – жертва, возлагаемая на алтарь их тщеславия.
- Да пошли вы все! – тихо сказал гладиатор, и его меч точным движением вошёл в грудь Лоренцо.
Обходя арену под аплодисменты зрителей, ему стоило огромного труда хранить на лице улыбку. У каждого действа свои законы, а шоу должно продолжаться.
На поверженного противника он старался не смотреть.
VIII
В арендованной таверне было шумно. Сидя на бочке, молодой кифаред пел какую-то забористую песню, а гости подпевали, аккомпанируя себе притопыванием ног и барабаня ладонями по крепким дубовым столешницам. Кое-кто даже танцевал, между делом тиская визгливых подавальщиц, но большинство гостей гуляли по залу, предаваясь общению и обсуждению сплетен со старыми и новыми знакомыми. Нестройные голоса почти заглушали музыку, впрочем, никого из присутствующих это не волновало. Гладиаторы, спонсоры, немногочисленные друзья и приглашённые гетеры, политики, ораторы и поэты, дети обеспеченных родителей, гордо величающие себя золотой молодёжью – все они праздновали окончание Центуриалий, и победу Тарквиния.
Большинство из них он видел впервые.
Тарквиний был в полубреду. Раны, полученные им сегодня, оказались пустяковыми, но усталость и алкоголь туманили его сознание. Словно ведомая кем-то марионетка, он пил, принимал поздравления, смеялся вместе гостями и снова пил, старательно изображая веселье. Ему казалось, он вот-вот сумеет разделить общую радость. Да пёс с ней, с радостью – хотелось почувствовать хоть что-нибудь!
Не получалось.
Он пытался найти Крессиду, но, как назло, девушка исчезла, и Тарквинию не оставалось ничего, кроме как слоняться среди гостей в надежде увидеть её красную паллу.
- Спроси его! – вдруг услышал он сердитый женский голос, а в следующий момент к нему протолкалась дородная матрона в жёлтой тунике, на которую была наброшена жёлтая же оборчатая стола. Из-за широкого пояса и многочисленных оборок женщина казалась ещё более необъятной, а суровое выражение лица и пурпурная лента в волосах выдавали в ней представительницу аристократии. Рядом с матроной смущённо переминался с ноги на ногу упитанный юноша лет двадцати в белой тоге и зелёном плаще, скреплённом дорогой фибулой. Женщина злобно толкнула юношу локтем, из-за чего он скукожился и втянул голову в плечи.
- Спроси его, ну? – повторила она, указывая глазами на Тарквиния, но парень так и не смог выдавить из себя ничего членораздельного, и женщина махнула на него рукой.
- Скажите, Тарквиний… Вы ведь Тарквиний, чемпион игр, верно? – улыбнулась она и доверительно взяла гладиатора под локоть. – Вот вы такой сильный, мужественный, а мой Корнелий, - матрона сердито зыркнула на смущённого паренька, - совсем ничего не ест! Уж я так стараюсь, так стараюсь, а он? Кушать не хочет, учиться не хочет, маму огорчает! Я уже думала женить его – так он и на это не способен! Невесту выбрала ему: красавица, из хорошей семьи, ну глаз у неё кривой – так ведь не в этом же счастье! Ну скажите, Тарквиний!
- Что сказать?
- Как это – что? Вы меня хоть слушали? Я спрашиваю, что моему мальчику кушать, чтобы стать таким, как вы!
Тарквиний озадаченно взглянул на молодого человека, именуемого Корнелием. Ему казалось, что это какой-то глупый розыгрыш. Вот, сейчас парень засмеётся, хлопнет его по спине (только не по спине – там ведь едва зашитая рана!), поздравит и предложит выпить… Нет, не засмеётся - планшет достал, записывать будет!
Тарквиний вздохнул.
- Значит так. Пиши: кушать надо обязательно. Лучше всего брокколи. Можно и просто капусту, но брокколи лучше. В сыром виде. Хорошо бы ещё молоком запивать. Но главный секрет в том, чтобы вырастить его самостоятельно, иначе ничего не выйдет.
- Что, правда? – удивилась матрона.
- А как же! Это ж брокколи! Он силу из самой земли черпает и просто так не отдаст. Если самому не вырастить, можно хоть целую телегу сожрать – не усвоится.
- А точно поможет? – усомнился Корнелий.
- Результат налицо! – заверил Тарквиний и показал ему свой бицепс.
Такой аргумент был принят безоговорочно.
- Всё записал?
Женщина склонилась над планшетом сына. Гладиатор надеялся воспользоваться этой оказией, чтобы по-тихому уйти, но женщина всё ещё сжимала его локоть и хватка у неё была не хуже, чем у школьного экзекутора. Он оглядел зал, в надежде увидеть хоть какое-нибудь знакомое лицо, но никого, способного помочь не обнаружил. И когда матрона, убедившись в правильности записей Корнелия, в очередной раз произнесла: «А скажите, Тарквиний…», гладиатор всерьёз подумывал о том, чтобы прикинуться мёртвым.
Как и всегда, наставник Вергилий появился неожиданно и неслышно. Как-то сама собой разжалась железная хватка матроны, Вергилий ловко вклинился между ней и своим воспитанником, жестом показав ему «никуда не уходи». Кратко обсудив с женщиной и её сыном цены на ячмень и последнюю пьесу Аристофана, он умудрился нагнать на неё такую скуку, что она и сама была рада прервать общение. Когда взгляд женщины затуманился, а глаза начали плавное движение навстречу друг другу, Вергилий цветасто и многословно извинился перед благородной госпожой, и отвёл гладиатора в сторону.
- Ты что творишь? Какой брокколи? Какие записи? – прошипел он. – Ты хоть знаешь, с кем сейчас разговаривал?
- Не-а.
Тарквиний не лгал. Но даже если бы матрона и назвала ему своё имя, он бы не стал его запоминать по причине своей сильнейшей усталости. Единственное, что его сейчас интересовало, это постель – и чтоб никаких посетителей.
- Это принцесса Квинтильда, внебрачная дочь императора!
- И что? – сонно пробормотал гладиатор.
- Ты совсем тупой? Других детей, оставшихся в живых, у императора нет. Как думаешь, кто после него станет новым императором, балда? Правильно, муж этой самой госпожи, легат Валерий. А он – на минуточку! – командующий флотом Империи. Квинтильда помешана на своём сыне, а ты в деревню их отправить надумал?! Брокколи выращивать? Это ж государственная измена!
- Какая измена? Император вроде жив и здоров… Был. Сегодня.
- Сегодня был, а завтра – как знать? Говорят, он серьёзно болен.
Тарквиний вспомнил усталое и измождённое лицо императора, вручавшего ему ритуальный деревянный меч. Было видно, что императора Антония, прошедшего три войны от простого центуриона до главнокомандующего, не слишком радуют гладиаторские бои. Но публика требует зрелищ, и даже император не может обмануть её ожидания. Несмотря на обиду, Тарквинию даже стало немного жаль этого человека. Он ещё не знал, что через несколько лет Квинтильда свергнет своего родителя, чтобы привести к власти мужа. Получив желаемое, она быстро станет вдовой и передаст империю в безвольные руки своего сына Корнелия. Того самого, который назло ей отречётся от власти вообще и уедет в деревню выращивать брокколи. А на просьбы вернуться и управлять государством, ответит: «Что мне власть! Вы лучше посмотрите, какую я вырастил капусту!». И напишет первый в истории трактат о сыроедении.
Проведя краткий экскурс в политику, Вергилий покачал головой:
- Мне кажется, хватит с тебя праздников на сегодня. Иди спать. Здесь на втором этаже для тебя комната приготовлена.
- Но ланиста Флавий просил дождаться его и обсудить условия контракта…
- Ага, только контрактов тебе сейчас и не хватало. Спать иди! Пока ты ещё в состоянии передвигаться.
Поднявшись по лестнице на второй этаж, Тарквиний с трудом отыскал свою комнату. Внутри было темно и восхитительно тихо. На ощупь добравшись до кровати, он стащил свою тунику и уже собирался рухнуть на перину, когда почувствовал, что находится здесь не один.
Мягкие женские руки, украшенные перстнями и браслетами, обвили его шею, а нос уловил знакомый аромат жасмина и пачули.
- Ну, наконец-то, любимый! А я уж заждалась, - промурлыкала девушка, увлекая его на постель.
- Крессида… - прошептал Тарквиний и уснул на её груди.
*-*-*
Солнечный луч скользнул в комнату и огляделся: ничего интересного. Маленькое, неуютное помещение, потолок низкий, на выбеленных известью стенах – цветочный орнамент. Довольно безвкусный, подумал луч. Даже пол не выметен, как следует: пятна от сажи, вина и чего-то липкого. Эх, а ещё приличная таверна! Луч нахмурился, подхватил горсть пыли и рассеял по комнате. Спящий на кровати гладиатор поморщился, чихнул… и проснулся.
- Приснится же такое! – пробормотал Тарквиний. – Представляешь, Кресс… Кресс?
Крессиды не было. Вместо неё была смятая постель, головная боль и кувшин воды, заботливо оставленный кем-то на тумбочке возле кровати. Сколько же он проспал? Наверняка пропустил утреннюю тренировку, и теперь Вергилий накажет его по полной программе!
Резко вскочив с кровати, он застонал. Голова отозвалась резкой болью, в глазах у Тарквиния потемнело. Желудок дёрнулся, подкатив к горлу, и камнем рухнул на место. Но вместе с болью пришло и осознание того, что теперь он свободен. Ему больше не нужно тренироваться, выступать на арене, выполнять приказы и бояться наказаний. Он свободен, и больше никто не заставит его убивать.
Гладиатор провёл пальцами по своей шее и ощутил заживший рубец от ошейника.
Попытка встать удалась только с третьего раза, после чего он осторожно сел и припал губами к кувшину. Вода пришлась очень кстати, но, – увы! – быстро закончилась. Спускаться в таверну ему не хотелось, и Тарквиний долго сидел, раздумывая, так ли сильно его мучает жажда или это ощущение - всего лишь иллюзия, вызванная усталостью и переизбытком алкоголя?
Возможность лениться оказалась странно непривычной. Одна из привилегий свободы – просыпаться, когда захочется, делать, что захочется, или же ничего не делать, если такое желание возникнет. Например, оставаться в постели весь день!
Эта мысль так понравилась Тарквинию, что он вернулся в постель с явным намерением оставаться там столько, сколько сможет. Но в дверь постучали, и этот звук неприятно отозвался в ушах гладиатора.
- Кого там холера принесла? Убирайтесь! – крикнул он и зарылся лицом в подушку.
- Всенепременнейше!
Дверь открылась, и в комнату с любезной улыбкой вошёл хозяин таверны. В руках у него был запотевший кувшин пива. Позади хозяина две подавальщицы тащили корзины с разнообразной снедью. Ароматная уха, свежеиспечённый хлеб, кровяная колбаса и ячменная каша, щедро заправленная луком и шкварками; были здесь и ягнячьи рёбрышки, жаренные в меду, и свежие овощи, редкие в это время года, и квашеная капуста, и даже немного яблок.
В животе у гладиатора заурчало.
- Всенепременнейше, - повторил хозяин, передавая кувшин в руки Тарквиния. – Закроем несколько формальностей и уберёмся! Не извольте беспокоиться!
- Что это? – гладиатор указал на стол, который расторопные подавальщицы уже успели накрыть в его комнате.
- Ваш завтрак, разумеется! Вы не спустились в таверну, и я подумал, что вам будет приятнее позавтракать прямо здесь.
- Спасибо. Это очень кстати, - сказал Тарквиний и отхлебнул холодного пива. Отломив кусок хлеба, он без лишних уговоров принялся за уху.
- Вы наш особый гость. Кстати, как долго вы намерены оставаться у нас?
- Недолго. Позавтракаю и пойду. Кресп ещё здесь?
- О, господин Флавий ушёл ещё вчера вечером. Просил передать вам, что он возвращается в Неаполь.
- Тогда мне лучше поторопиться.
- Как вам будет угодно. Тогда я попрошу вас оплатить счёт.
- Какой счёт?
- Десять тысяч сестерций. Оплата за аренду, еду и напитки.
- Десять тысяч?! Вы шутите!
Тарквиний поперхнулся и изумлённо уставился на трактирщика. Надежда на то, что это скверный розыгрыш, не оправдалась. Слишком уж серьёзное выражение лица у этого трактирщика.
- Вечеринку устраивал Кресп! С него и спрашивайте! – раздражённо бросил он. Завтракать ему как-то резко расхотелось, и вид аппетитно расставленных блюд вызывал глухое раздражение.
- Да, но вечеринка была в вашу честь. И, в отличие от вас, господина Флавия здесь нет.
- Вы не понимаете, я гладиатор, я не могу ничем владеть! И деньгами тоже.
- Разве? – лукаво улыбнулся трактирщик, но улыбка его была уже не столь радушна, как в начале. – Вы теперь свободный и полноправный гражданин. Я уверен, если вы приложите к запястью чипридер, на вашем счету найдётся достаточная сумма. Вам же полагались премиальные выплаты? Ну же, не заставляйте меня звать стражу…
Мысленно обругав себя всеми известными ему бранными словами и придумав с десяток новых, Тарквиний перевёл трактирщику необходимую сумму со своего счёта. За десять тысяч он мог приобрести трёх рабов, - если подумать, его самого купили за гораздо меньшую сумму, - и подобные траты не входили в список его планов на сегодня. Хорошо ещё, что призовых денег, полученных за победу, ему хватило.
Покончив с формальностями, гладиатор хотел немедленно уйти. Всё в этой таверне раздражало его, начиная от лучезарной физиономии хозяина, и заканчивая цветочным орнаментом на стене. Впрочем, по здравому размышлению Тарквиний решил, что оставлять нетронутым столь дорогой завтрак будет глупо.
*-*-*
Марк Оберин Сулла нервничал. Конечно, он бы скорее упал на собственный меч, чем позволил кому-нибудь усомниться в его мужестве, но вид размышляющего виноторговца сводил его с ума. Какие здесь могут быть размышления? Почётный караул, золочёные доспехи и пурпурный плащ губернатора уже сами по себе должны были указать на серьёзность его намерений, а этот лавочник тянет с ответом! Чтобы скрыть нетерпение, губернатор осушил кубок вина и потянулся к бочонку. Если уж предстоит осада – позаботимся о припасах, подумал он с улыбкой.
Этот жест не на шутку встревожил Гая Граэля, не первый год торгующего вином. Марк Оберин выглядел, как настоящий воин, получивший должность губернатора не за красивые глаза. Этот выпьет и бочку, и две, а если понадобится, осушит весь его винный погреб, но без ответа не уйдёт. Безумец! По правде сказать, глаза у него были не такие уж и красивые: серые, льдистые; глаза человека, не терпящего неповиновения. Что ждёт его с Каллисто? Да она зарежет его на свадебном пиру! А может, и раньше. Как тогда оправдываться перед императором? Губернаторы-то не казённые, особенно, в новых провинциях.
Его супруга Порция сердито подтолкнула мужа локтем.
- Ну, и что ты скажешь?
- О чём?
- О пирогах, наверное! – всплеснула она руками. – Дочь из дому сбежала, в гладиатриссы подалась, а ты ещё спрашиваешь, о чём речь!
- Но, милая, ты ведь понимаешь, её характер…
- У вашей дочери талант! – с жаром сказал губернатор.
Он поставил кубок и решительно посмотрел на родителей своей невесты.
- Я старый солдат, и не знаю слов любви. Я многое повидал на своём веку, но ваша дочь – особенная. В бою она свирепа и беспощадна, как дикий кабан! Когда она издаёт свой боевой клич – даже у меня в жилах стынет кровь, а её противники молятся богам. Скажу вам честно: мне бы хоть половину таких воинов в моём легионе, и я не просто завоевал бы Галлию, я бы Карфаген разрушил! Она фурия и гарпия в едином лице! Но в душе она – нежная фиалка, - быстро добавил Марк.
- Ой, вы такой романтик! – прослезилась Порция и крепко обняла героя галльской войны. – Гай, скажи!
- Давайте за это выпьем!
«Узнаю семейное сходство», - подумал губернатор, с трудом переводя дыхание в могучих объятиях тёщи.
*-*-*
Увидеться с Флавием Тарквиний не успел. Вальяжный стражник, охраняющий вход в амфитеатр, сообщил, что господа из школы Креспа уехали ещё утром, поэтому остановиться в гладиаторских бараках амфитеатра Тарквиний не сможет. Возвращаться домой ему не хотелось, и он решил навестить Крессиду.
Покружив по улицам столицы, гладиатор понял, что столица – далеко не тот уютный городок, вроде Неаполя, где он провёл почти всю жизнь. Поначалу ему нравилось разглядывать красивые здания и величественные храмы, гулять по тенистым зелёным бульварам и цветущим садам, слушать журчание фонтанов и выступления ораторов на Форуме, и до хрипоты спорить с уличными торговцами о цене какой-нибудь безделушки. Ему нравились разноцветные толпы людей, в которых можно было увидеть одновременно рабов и торговцев, ремесленников и жрецов, и даже аристократов и воинов. Однажды ему показалось, что в небе мелькнула воздушная колесница инопланетников, но, поскольку воздушных колесниц ему видеть раньше не доводилось, то и уверенности в своём предположении Тарквиний не имел.
Оказавшись на Базарной площади, гладиатор быстро забыл о небесном видении. Он окунулся в шум и толчею, где ему немедленно оттоптали ноги, обругали и чуть не оглушили какофонией запахов. Многочисленные нищие напоказ выставляли свои увечья, тянули к нему грязные руки, поэтому, когда гладиатору удалось выйти на относительно свободное место, он был почти счастлив.
Группа зевак окружала старого певца, что сидел на старой циновке, расстелённой прямо на земле. Аккомпанируя себе на цитре, он пел, и песня эта показалась Тарквинию странно знакомой.
Однажды порастёт травою
Песок, политый щедро кровью
Таких, как ты и я.
Тогда спляшу я тарантеллу
У самых школьных врат!
О, как я буду рад!
Под звон мечей мы кровь пролили,
Смеялись вместе, вместе пили
И стал ты мне как брат.
Давай же спляшем тарантеллу
У самых школьных врат!
Нам нет пути назад!
Нас презирали, нас любили
Пускай недолго - но мы были!
Мы тешили ваш взгляд.
Со смертью пляшем тарантеллу
От самых школьных врат!
Садитесь в первый ряд!
Нас не сломить мечом, стрелою,
Огнём, водой и волей злою -
Свободу не отнять!
Ещё мы спляшем тарантеллу
У самых школьных врат!
Героями баллад.
Что впереди, что за спиною,
Что огорожено стеною?
Пустите! Но нельзя.
Один - пляшу я тарантеллу
У самых школьных врат.
Несмотря на весёлую мелодию, песня звучала грустно, и зеваки расставались с монетами неохотно. Сам не понимая зачем, Тарквиний протолкался к певцу и бросил в его корзинку пять золотых сестерций. При ближайшем рассмотрении певец оказался не таким уж и старым: просто волосы его были совершенно седыми, а то, что он поначалу принял за сеть морщин, оказалось многочисленными шрамами.
- Спой ещё, - попросил Тарквиний.
- А, гладиатор! Вольноотпущенник, – понимающе улыбнулся певец, одарив его цепким и пронзительным взглядом. – Послушай доброго совета: не оставайся в столице. Рим не место для таких, как мы.
- Что?
- За кошельком следи! – сказал он и медленно поплёлся прочь.
Тарквиний машинально хлопнул себя по кошельку и ухватил за руку чумазого мальчугана, который пытался незаметно отвязать его от пояса. Мальчишка отчаянно дёргался, но вырваться не мог и в итоге обречённо заскулил. Гладиатора это развеселило.
- Вот, правильно. Кричи погромче, и мне будет легче найти стражу. Знаешь, что ворам отрубают руки?
- А что мне тогда делать? – разом посерьёзнел парень, нутром почуяв деловой разговор.
- Ты знаешь дом губернатора Максимилиана?
- Из Неаполя? Знаю!
- Проводи меня к нему. Проведёшь – отпущу.
*-*-*
Встретиться с Крессидой ему удалось только вечером. Уставший и проголодавшийся, Тарквиний сидел на земле, привалившись спиной к забору, когда к воротам поместья прибыл хозяйский паланкин. Восемь рабов-носильщиков смиренно ждали, пока личная стража Крессиды открывала ворота и отгоняла прочь незваного посетителя. Шум привлёк внимание девушки, и она недовольно выглянула из-за бархатной занавески.
- В чём дело? – нахмурилась она, - О, Тарквиний!
Лицо её просветлело, и она жестом подозвала гладиатора ближе.
- Ну и где ж ты пропадал? Заставил меня волноваться! Быстро в дом, сейчас я пришлю слуг, они помогут тебе привести себя в порядок и подберут что-нибудь из одежды. Времени у нас немного, Семпронии устраивают званый ужин.
- Крессида, я хотел…
- Ах, милый, давай поговорим позже? Мне нужно ещё переодеться.
Он смотрел на неё – величественную и прекрасную, любимую и недоступную – и не мог не подчиниться.
Крессида посещала театры и дружеские вечеринки, ходила на диспуты ораторов и спортивные игры, участвовала в благотворительных охотах, Тарквиний же был её тенью. Он сопровождал её в поездках, делил с ней ложе и всё больше ненавидел столицу. Ему казалось, что этот город похож на огромный бордель. Грязный, порочный и очень дорогой. Призовые деньги медленно, но верно исчезали. Тарквиний грустил без тренировок, и даже ехидные комментарии Вергилия теперь казались ему более искренними, чем все восхищения Крессиды и её многочисленных друзей. И всё же, без неё он больше не мыслил своего существования. Крессида стала его смыслом жизни, его светом, его воздухом.
Иногда он уходил в город и с тоской наблюдал за парнями из городской стражи или бравыми легионерами, отмечающими увольнение. Он выискивал их в толпе, в трактирах и борделях; смотрел на них, как смотрят в истекающее солнцем небо, и мечтал обратить время вспять. Ах, если бы он не победил тогда на играх! Смерть на арене, под аплодисменты многотысячной толпы казалась ему привлекательной, как никогда.
В один из дней вернувшись в поместье, Тарквиний сразу почуял неладное, но почему-то не удивился. Молчаливая рабыня провела его в зал, где Крессида ужинала в обществе молодого парня. На вид ему было не больше двадцати лет. Русые волосы непослушными кудрями спадали на плечи, а юное, ещё не тронутое растительностью лицо вполне могло принадлежать сыну какого-нибудь аристократического рода. Вот только рабский ошейник и хорошо развитая мускулатура, видимая даже через тогу, говорили о другом.
Крессида не любила менять предпочтения.
При виде Тарквиния парень встал со своего ложа и чуть растерянно посмотрел на Крессиду. Девушка поставила кубок с вином, приподнялась на локте и весело помахала вошедшему.
- Тарквиний! Как хорошо, что ты зашёл! Вот, познакомься: это Сильвио.
- Гладиатор, - понимающе кивнул Тарквиний.
- Он из школы Гая Сульпиция. Помнишь, я тебе о нём рассказывала? Очень перспективный мальчик. Всего три месяца как полноправный, а его уже приглашают на игры в Сиракузах. Я тут подумала, почему бы тебе не поделиться опытом? Я могу договориться о совместных тренировках.
Тарквиний смерил перспективного мальчика ненавидящим взглядом, и Сильвио неловко выбрался из-за стола. Он чувствовал напряжение, возникшее между этой парой, и принимать в этом участия не хотел.
- Я… отойду. Приятно познакомится, Тарквиний, - виновато бросил он и поспешил к выходу.
Проводив его глазами, Тарквиний подошёл к патрицианке. Было странно видеть её в обществе другого мужчины. Её, такую красивую, нежную и величественную, что занимала все его мысли. Он смотрел в её бездонные голубые глаза и понимал, что за всё это время она не изменилась ни на йоту, и, скорее всего, не изменится никогда. Она всегда будет такой же прекрасной и недоступной, а ему придётся смириться с этим, если он и дальше хочет быть рядом с ней.
Тарквиний медленно подошёл к Крессиде и сел на пол у её ног. Это и есть его место – последние десять лет, - внезапно понял он. Вопреки здравому смыслу, его это не огорчило. Так устроен мир: кто-то всегда наверху, иным же судьбой уготовано сидеть у их ног. И может ли быть что-то лучше, чем вовремя найти своё место?
- Кресс.. Нам надо поговорить.
- И о чём же?
- Я так больше не могу. Я хочу вступить в городскую стражу. Или добровольцем в легионеры. Мне нужно какое-нибудь занятие!
- То есть я тебя больше не занимаю? Я для тебя ничего не значу? – нахмурилась девушка.
- Дело не в этом. Просто этот город… Я задыхаюсь в нём. Прошу тебя, давай убежим! Вместе, только ты и я, - с надеждой сказал Тарквиний.
Крессида тихо засмеялась. Её золотые украшения тихонько зазвенели, и казалось, что даже они смеются над незадачливым любовником.
- И как ты себе это представляешь? Я должна всё бросить и поселиться где-нибудь в деревне? Свежий воздух, козы и свежий навоз – так, что ли?
- Ну почему сразу «навоз»? Можно работать где угодно. Да я и не заставил бы тебя работать! Мы можем уехать… В какой-нибудь маленький город. Открыть своё дело…
- Давай, иди! После всего, что между нами было, оставь меня одну!
- Да я уж заметил, как ты страдаешь от одиночества! – вспыхнул Тарквиний, вспомнив Сильвио. Ах, Сильвио! Ещё одно глупое дитя, летящее на пламя…
- Ушам своим не верю! Ты ревнуешь! Ты ли это?
- А что, не должен? Кто я для тебя, Крессида? Очередная игрушка? Я люблю тебя и любил всегда. Я жил твоим именем, сражался ради твоей улыбки, я мечтал о свободе, надеясь, что это позволит нам быть вместе. И вот я свободен. Вот только больше тебе не нужен…
- А ты ничего не путаешь? – усмехнулась Крессида. – Ты сам не знаешь, чего ты хочешь. Сражался он, ради улыбки! Да я в жизни не слышала ничего смешнее! Ради себя ты сражался, чтобы не сдохнуть раньше времени! Вспомни, каким ты был лет десять назад! Ты горел, ты жил! Каждый твой день мог стать последним, и ты проживал его со страстью. Во что ты превратился? Ах, Тарквиний! Ах, чемпион! – иронично протянула она, - Знаешь, мир не вертится вокруг тебя одного. Хочешь – уходи. Жалеть не буду.
- Да, - с горечью сказал Тарквиний. – Ты не будешь жалеть. А я – больше не идущий на смерть. Спасибо, госпожа. Ты была добра ко мне.
Тарквиний миновал коридор, украшенный колоннами и светильниками, и вышел в атриум. Здесь было свежо и свободно. Ночной зефир покачивал ветки мирта, журчал фонтан, и на поверхности бассейна жёлтая луна перемигивалась со звёздами.
Гладиатор поднял голову и долго смотрел в небо: ему чудился терпкий запах вереска.
IX
На тракте было пыльно и пусто. Дожди задерживались на целую неделю, и дорога успела превратиться в растрескавшуюся твёрдую корку, на которой глубокими складками пролегли вмятины от колёс. По обе стороны от дороги расстилались гористые пустоши, поросшие вереском и полынью, а чуть дальше, там, где почва становилась более мягкой, - тянулись густые сумерки леса. Дорога петляла, огибая возвышения и каменистые гряды, как будто идти до Галлии, недавно покорённой императором, ей не хотелось.
Одинокий путник неспешно подошёл к большому камню на обочине, согнал с него большого чёрного ворона и устало опустился на разогретую солнцами поверхность. Ворон сердито нахохлился, вспорхнул на ветку маленькой кривой акации и покосился на человека блестящим чёрным глазом.
- Даже не думай! – сказал ему путник. – Я ещё не умер, и пока не собираюсь.
Птица моргнула и склонила голову набок, но улетать не спешила.
«Я подожду» - говорила её поза.
- Ну-ну, - фыркнул человек, и снял с ноги запылённый башмак. Вытряхнув из ботинка пыль и мелкий камушек, он проделал такую же процедуру с другим ботинком, блаженно вытянул ноги и прикрыл глаза.
Он вспоминал.
Тарквиний встретился с наставником на берегу моря. Зелёные волны подпрыгивали на ветру, и казалось, что они пытаются дотянуться до чаек, парящих над водой. Вергилий стоял на песке и изредка бросал птицам кусочки лепёшки.
- Опаздываешь.
- Как вы узнали? – спросил Тарквиний.
- Ты слишком нетерпелив. И всегда таким был. А шаги – лишь твоё отражение.
Очередная волна оставила на берегу клок пены и с шумом откатилась назад. Вергилий проводил её взглядом, после чего обернулся и посмотрел на гладиатора.
- Как ты?
- Нормально. Дарий восстановился?
- Да. Клавдий выходил его. По правде сказать, они очень сблизились в последнее время. Старик начал сдавать, но Дарий ему помогает. Ещё немного – и Флавий предложит ему работу школьного экзекутора. Думаю, это правильно. Он заслужил.
- А как…? – Тарквиний не посмел назвать имя, но Вергилий понял.
- Стир выжил, но до сих пор тебя ненавидит.
- Я всего лишь хотел спасти его…
- Конечно. Ты устроил хорошее шоу, но смириться с этим будет нелегко. Он-то сражался с тобой по-настоящему.
- Я рад, что его выкупили.
- Флавий купил его за бесценок. После твоего последнего удара никто не мог подумать, что он выживет. Вонзи ты меч на полпальца левее, это был бы конец, и Тиберий с удовольствием избавился от парня. Тем более, что он потерял много денег на ставках. Оргкомитет игр не возражал – гладиатор Марцелл честно умер на арене, а гладиатор Стир вернулся в школу Флавия. Я знаю, что ты хотел выкупить его сам. Не нужно этого делать – Стир не хочет. Он мечтал заслужить свою свободу, и уж поверь, он это сделает. Не лишай его смысла жизни.
- Вот как…
Тарквиний подошёл к воде, позволяя волнам касаться своих ног, подобрал со дна маленький камушек с дырочкой и задумчиво посмотрел через неё на небо – слишком яркое.
- Тебя гложет что-то ещё? – спросил наставник.
Тарквиний резко обернулся, отбрасывая камушек в сторону.
- Вы знаете, что! Вы не разрешили мне вернуться в школу. Почему? У меня же огромный опыт, я мог бы сражаться и дальше, но вы даже на порог меня не пустили! Я и с друзьями увидеться не смог.
- Я думал, ты понял это ещё там, в столице. Арена больше не для тебя.
- Хотите проверить? – вскинулся Тарквиний. – Без кастинга никуда, верно? Конечно, вы же всегда меня ненавидели! Вам победы мои костью в горле встали.
- Как думаешь, что помогло тебе стать чемпионом?
- Любовь.
Вергилий усмехнулся и протянул руку вперёд. В его ладони были остатки лепёшки, и одна из чаек устремилась к нему. Усевшись на руку, она склевала угощение и даже позволила себя погладить.
- Любовь… - протянул наставник, и птица, испугавшись, вспорхнула ввысь. – Значит, это из-за любви ты выдерживал суровые тренировки, из-за любви ты убивал, из-за любви тебя продавали и покупали?
- Замолчите! Я ненавижу вас! – отвернулся Тарквиний.
- Вот видишь, уже теплее. Значит, это я сделал тебя чемпионом, и ты меня за это ненавидишь?
Тарквиний промолчал и Вергилий продолжил:
- Конечно, ненавидишь. Открою тебе секрет: все ученики нашей школы меня ненавидят, и это хорошо. Ты ненавидел меня и отчаянно хотел на свободу. О, свобода! Она окупает всё: каторжный труд, боль, смерть, унижения. Гладиаторы отрекаются от самих себя ради призрака свободы. Как думаешь, что с ними будет, если освободившийся чемпион вернётся обратно?
- Я… не подумал об этом, - тихо сказал его воспитанник.
- Послушай доброго совета: возвращайся домой.
Тарквиний горько усмехнулся:
- Да был я там. Деревня сильно изменилась – теперь это маленький город. Красивый, уютный. Там не осталось почти ничего, что я помнил. Иногда я спрашивал себя – не приснилась ли она мне вообще? Если бы не запись на чипе… - он грустно посмотрел на своё запястье.
- А твоя семья?
- О, с ними всё в порядке. Мама разбогатела, она теперь уважаемая матрона. Сёстры вышли замуж, но всё равно флиртовали со мной – ведь я знаменитый гладиатор Тарквиний! Чемпион! Прямиком из столицы! Никто из них меня так и не узнал.
- Ты говорил им?
- Зачем? Они вполне довольны жизнью, у них всё хорошо. Зачем я им? Когда-то я продался в рабство, чтобы обеспечить семью, и я это сделал. Я рад. Моя победа. – С горечью сказал Тарквиний. Солнце блеснуло, на миг ослепив гладиатора, и на глазах у него выступили слёзы. - Они уже давно похоронили меня. И ты… Я знаю: ты такой же! Почему мы не умерли, Вергилий? Всем было бы лучше!
- Мы живы, пока нам есть ради чего жить. Я живу, чтобы не умирали парни, вроде тебя. А ты – ищи, раз уж не умер.
Тарквиний подошёл к нему, и вдруг сам не зная почему, пожал ему запястье.
- Спасибо. За всё. Странно, но самым близким для меня человеком оказался тот, кого я всегда мечтал убить.
- Возьми, на память, - усмехнулся Вергилий, и в ладонь гладиатора опустился маленький плоский камень с неумело нацарапанным именем.
«Мар», - прошептал он, словно пробуя имя на языке. Оно казалось гладким, словно обкатанная волнами галька, и тёплым, как солнечный день. Кто он теперь? Гладиатор Тарквиний или Мар, вольный отправиться куда угодно и строить жизнь по своему усмотрению? С каким-то странным чувством гладиатор посмотрел на камень, хранившим его воспоминания, и вдруг с силой запустил его далеко в море. Камень лягушкой подпрыгнул на волнах и погрузился в глубину.
- Я собираюсь делать новые воспоминания! – засмеялся он.
А за его спиной улыбался Вергилий, и шумели волны, перебирая мелкие песчинки…
Мар потянулся и встал на ноги. Вскрикнул перепуганный ворон. Сердито хлопая крыльями, он умчался в небо, но крик повторился. Тонкий, полный отчаяния призыв на помощь отражался от каменных гряд и перемежался испуганным ржанием коня и треском дерева. Парень раздумывал недолго: он слышал истории о разбойниках, что нападали на одиноких путников.
Поскольку дорога позади Мара была пуста, он побежал к лесу, и вскоре увидел перевёрнутую телегу. Рядом с ней суетились двое бродяг, проверяя содержимое тюков. Повсюду валялись клочья одежды, предметы утвари и несколько винных бочек, одна из которых разбилась, и над дорогой поднимался крепкий винный дух.
По-видимому, ось телеги сломалась - одно из колёс валялось во рву, а гнедая лошадь безуспешно пыталась освободиться, оглашая окрестности диким ржанием. Прямо на дороге лежало тело возницы, ещё один человек сидел, привязанный к обрешётке, а ещё двое разбойников тащили молодую женщину в густой подлесок. Женщина отбивалась и звала на помощь, но защитить её было некому, кроме светловолосого мальчика лет десяти. Мальчик бросал в них камни и спёкшиеся куски земли, но поняв, что это бесполезно, подхватил с земли палку и попытался отбить женщину. Разбойник сильным ударом сбил мальчика на землю.
- С дороги, байстрюк!
- Я не байстрюк! Мой папа – чемпион гладиаторов! Он всех вас убьёт! – крикнул мальчик, утирая слёзы.
- Ну да! А я тогда римский император!
Грабители засмеялись, и смех этот был похож на конское ржание.
- Утихомирь их, или клянусь, я их прирежу! – отозвался один из бродяг, нехотя отвлёкшись от разбитой бочки, в которой ещё осталось немного вина.
- Пожалуйста, не трогайте моего сына! Делайте что хотите, только не убивайте нас! – заплакала женщина, падая на колени.
Мар не помнил, как подобрал с дороги брошенный возницей хлыст, как оказался рядом с телегой, и почему вокруг него замелькали молнии. Лицо ближайшего разбойника украсилось багровым рубцом, человек закричал и упал на землю. Из раненой руки второго выпал короткий меч, третий и четвёртый взвыли, получив удар по ногам. Люди кричали, трещала разрываемая ткань, и ноздри гладиатора почуяли знакомый запах крови. В глубине души Мар был счастлив. Бой был его стихией, и даже навалившись вчетвером, бродяги существенно уступали ему во владении оружием. Впрочем, они и сами это поняли довольно быстро.
- Спасайся, ребята! – заорал грабитель, и вся компания, хромая и истекая кровью, поспешила скрыться в лесу.
Гладиатор не стал их преследовать. Вместо этого, он подошёл к мальчику и помог ему встать на ноги.
-Ты в порядке?
На веснушчатом лице ребёнка кое-где была засохшая грязь, во рту не хватало переднего зуба, а из разбитой губы сочилась кровь, но в целом, если не считать нескольких синяков и ссадин, он почти не пострадал. Отряхнув сбитые колени, мальчик восхищённо посмотрел на Мара.
- А ты хорошо дерёшься! Жаль, что с мечом не умеешь, а так мог бы даже гладиатором стать, наверное.
- Наверное, - улыбнулся Мар. – Как тебя зовут?
- Тиррен.
Прежде, чем он успел ответить, женщина подбежала к мальчику и крепко обняла его. Простая полотняная накидка сползла с её головы, и кудрявые рыжие волосы, блестя на солнце, рассыпались по плечам. Лицо женщины показалось Мару смутно знакомым. Забытое имя вертелось на языке, и вспомнить его он так и не смог, но он определённо уже видел эти яркие зелёные глаза, густую россыпь веснушек…
И железный обруч на её шее.
Та самая рабыня, с которой он провёл ночь посвящения. Он поймал себя на мысли, что больше никогда не видел её в школе, да и не особенно интересовался её дальнейшей судьбой. Внешне она почти не изменилась, даже похорошела. Материнство, определённо, было ей к лицу. Его ли это сын или другого гладиатора? Мар подумал, что это не так уж и важно: ему хотелось заботиться об этой женщине и её ребёнке.
В жизни должно быть что-то большее, чем просто факт существования. Мар смотрел на неё, и впервые за многие годы чувствовал в сердце тепло. Ему нравилось, как она обнимает сына, нравился её встревоженный и ласковый голос, её взгляд, исполненный нежности. Это и есть любовь, - вдруг понял он. Безусловная. Не зависящая от обстоятельств, - чистая; непорочная. Любовь не превращает в раба, не унижает и не лишает разума. Истинная любовь – это жизнь. И живы мы, когда любим, а иначе – мы всего лишь «не умерли».
-Тиррен, мальчик мой! – Рабыня осыпала сына поцелуями, и мальчик, очевидно, считая себя достаточно взрослым для этого, почувствовал неловкость.
- Мама, ну хватит… Мы же не умерли, всё хорошо, - сказал он, оглядываясь на гладиатора в поисках поддержки.
- Мы живы, - улыбнулся Мар.
Женщина подняла голову, и взгляды их встретились.
Эпилог
Телега, отремонтированная общими усилиями, поскрипывала, прыгая на ухабах, но в целом, лошадка шла довольно резво. К счастью, возница при нападении был просто оглушён и теперь ехал, низко надвинув соломенную шляпу и ворча о качестве современных дорог. Связанный же по рукам и ногам хозяин оказался никем иным, как виноторговцем Граэлем, который так обрадовался неожиданному спасению, что, признав старого знакомого, болтал без умолку. Мар не возражал: виноторговец направлялся в Галлию, к замужней дочери и внукам, а ехать в компании гораздо веселее.
- Красивая у тебя рабыня, - сказал он.
- Красивая, - кивнул довольный виноторговец. – Вот только она давно уже не рабыня.
- Твоя наложница?
- Скажешь тоже! Я жену люблю и ни на кого её не променяю. А Хлоя - моя экономка. Она уже как часть семьи.
- А как же ошейник? – опешил Мар.
- А что ошейник? Она свободная женщина; хочет – носит его, хочет – снимает. Говорит, ошейник помогает ей помнить, кто она и кем была. Уж не знаю, что это значит, но слуги её очень уважают – считай, весь дом на ней держится.
- И давно она у тебя?
- Да уже лет десять, наверное. Купил её как-то на рынке: она избитая была, больная, ещё и беременная. Продавали дёшево, думали – помрёт. А мне и рабыня новая не слишком нужна была, просто жалко стало. Привёл домой, получил взбучку от жены, а она возьми и выживи! Добрая она - как будто солнце в доме поселилось. В общем, отпустил я девочку, чтоб сын её свободным родился, а она всё равно осталась в моём доме и имя менять не стала. А что ты спрашиваешь? Понравилась?
- Я люблю её, - сказал Мар, и понял, что говорит чистую правду.
Мар ещё не знал, что ждёт его в далёкой провинции Нового Рима, какое имя выберет себе Хлоя и захочет ли она остаться с ним, и всё же, какое-то странное чувство уверенности улыбкой расцветало на его лице. Солнечные братья щедро заливали дорогу светом, золотили волосы женщины и окрестные поля пахли вереском. А если прищурить глаза и приставить ладонь козырьком ко лбу, на небо вполне можно смотреть без тёмных очков.
Сообщение отредактировал Мегана: 22:10:13 - 08.06.2017