.jpg)
Княжна Виктория Три робких огонька, трепещущих на кончиках свечей кованного канделябра, колыхнулись на встречу проскользнувшему сквозняку. В отворившуюся со скрипом дверь, чуть шаркающей, знающей пулю походкой, вошел князь Могильный. От него так и веяло январским морозцем, а на щеках его играл лихорадочный, выжженный ветром румянец.
- Кого только в поздний час на ассамблею к Васильичу нелегкая не притащит! Могильный, да какими судьбами! - всплеснул руками князь Шадов
- Вы непроницаемо темны, милейший Шадов - томно молвила графиня Татьяна Редракова - у князя в наших краях неотложные дела - решать вопросы чести. По утру ему предстоит стреляться с бароном фон Корром. Право, по тому, я не меньше вашего удивлена его визитом. Не до потех вам нынче праздных, Владимир.
Могильный в ответ лишь поцеловал тонкую, аристократически бледную руку Татьяны, вежливо поклонился хозяину бала - молодому графу Артемонову, и, усаживаясь за стол, не смог миновать медвежьих объятий своего старинного товарища Шадова.
- Рад приветствовать Вас на нашей скромной ассамблее, уважаемый Могильный - сдержанно приветствовал князя юноша
- Благодарю за любезнейший прием, уважаемый Роман - чуть пародирую молодого человека ответил князь - Однако я удивлен - что среди этих затворников делаете Вы, тогда как вашей юности кружиться с красавицами в мазурке потребно?
- О, видишь ли, уважаемый точно пёс - зализывает среди прожженных циников сердечные раны - иронизировал Шадов
- Видите ли, уважаемый Владимир Владимирович, оскорбить Сергея Васильевича своим отсутствием я не посмел, однако портить своим сплином настроение собравшимся не смею, ровно как и развеять его в хмельном веселье - сказал Роман, чуть обмокнув губы в высокий, тонкостенный бокал красного вина
- Ну так таки правильный подход, Рома! - одобрил сей поступок Шадов - Кто ж сплин развеивает-то? Его подобает топить и топить в зелье! А мы, как осмелился выразиться уважаемый князь - опять передернул коренастый весельчак - самая для того подходящая компания.
- Что ж - вздохнул Могильный - позвольте и мне в таком случае, хворь душевную у вас оправить
- Тю! - деланно удивился Шадов - От семи смертей живым ушел, а тут на тебе - пал жертвой какой-то соблазнительницы! Давай-ка лучше партейку в преферанс заложим! Хотя играть-то с тобой... Тебе и черт вмастить старается!
- Отнюдь. С нечистым у нас с недавних пор отношения несколько натянуты - отвечал князь - Угости-ка, брат, табачком своим славным. Турецкий для меня особо горек с недавних пор. Тогда, погоняя мушира Абдул-Кериму, на юг от Дуная, пьяный от запаха близкой победы, я и поймал османскую саблю. Рассечение вышло хоть и кровавым, да только мундир и запачкало, но выпасть из седла, несясь в авангарде клина, без серьезных травм редким счастливцам удается. Так уж вышло, что на берегу дунайском без меня флаг Руси-матушки подняли. Ну а мне стало быть, дорога одна - в тыл, раны зализывать. А уж там, война - не война - все одно... - повествовал Могильный, набивая свою большую, верно четвертьфунтовую трубку предложенным табаком.
- И отправили меня тогда посеченное плечо, да выбитое колено латать на минеральные воды, в городок **ск. Захолустье страшнейшее - не чета здешнему свету, однако ж и там ассамблеи случаются. Чего уже и скромничать - прознав о моем титуле, пусть даже и не кровном вовсе, всяк почитал за честь на свой бал заманить. На одной ноге, польку я не танцор, однако ж, более приемлемого занятия в тех местах не случилось, и потому, куда бы не звали исправно хаживал, вино пить да в картишками перекидываться. Дурная слава проходимца и прожигателя жизни до тех мест не успела докатиться, и провинциальной публике представлялся мой образ вполне благовидным - раненый офицер благородного происхождения - чем не идеальная партия для их наливающихся соком дочурок...
- О мерзорстях речь заходит, княже - фыркнула Татьяна - не совестно ли в обществе дамы?
- Согласен, Татьяна, разговор мужской - уж и не обессудьте - отвечал Могильный, пыхтя трубкой - однако ничего непристойного в повести моей не предвидится, от того общество ваше меня нисколько не смущает.
Шадов в миг погрустнел и самозабвенно засопел трубкой, закусив роскошный ус. Графиня же демонстративно отвела взор и раскрыла веер. Один лишь юный Роман глядел на Могильного чуть подернутым хмельной пеленой, но глубоким взглядом, свойственным молодым романтикам, амурными делами еще не слишком искушенным. Князь поймал этот алчущий взгляд, отхлебнул вина и продолжил:
- Городничий принимал меня как сына родного. Очевидно, что он уже давным-давно в своем сметливом уме поженил меня со своей средней дочерью - Еленой. Однако ж, сияющая в местном свете Елена, у ног которой лежал абсолютно любой мужчина в этом городе, нисколько меня не интересовала. Королева бала - она нужна лишь тем, кто бал править хочет и впредь. Нет, никогда меня не смущала перспектива стреляться за благосклонность барышни - при этих словах Шадов многозначительно хмыкнул в усы, явно поминая какую-то старинную историю из общей бурной молодости, но князь, как ни в чем не бывало продолжил - можно взобраться по телам несчастных возлюбленных - с такого постамента серенады до балкона долетают несколько лучше... А вот захочется ли очутиться на том же балконе рядом с ней - вот это - вопрос...
- Я ничего не понимаю, уважаемый князь! - пылко взвился Роман - Уж простите, что оборвал на полуслове... Как же так выходит - вы не видите ничего зазорного построить свое счастье на чужом горе, а меж тем за счастье завоеванное биться отказываетесь?
- От чего же, Роман? - парировал князь - За счастье биться - не отказываюсь. А вот за женщин - увольте. Ну вот представь себе: застрелил ты на дуэли такого же безнадежно влюбленного страдальца, как и ты сам. А за что ты его убил? Только за то, что он тебе мешает? Ну, допустим. А кто же тебя в такую неловкую ситуацию загнал? Уж не возлюбленная ли? И от пылкой ли любви к тебе она обрекла тебя на поединок? Ну хорошо, беднягу схоронили, свадьбу сыграли... неужели ты думаешь, что это была твоя последняя дуэль на этом бранном поле? Сколько их тебе еще предстоит? Станешь ли ты чужой безвинной кровью выкармливать самодовольство пусть даже трижды горячо любимой избранницы?
На некоторые мгновения, в комнате повисло неловкое молчание. Прервал его Шадов, пристально глядя на просвет свой бокал, философски изрекший:
- Вот поэтому я не женюсь!
- Продолжайте, любезный князь - сказала Татьяна - право, ваши росказни начинают меня занимать!
- Так вот, стало быть. Чуждый светским потехам, я игнорировал навязчивое внимание Елены. Напротив, жгучий интерес во мне пробудила Виктория - младшая из дочерей Евграфа Семеныча. Её не затягивало в водоворот всеобщего хмельного веселья - по обыкновению, она томилась в углу с французским романчиком. В её скромной, юной красоте, едва подчеркнутой невычурным нарядом, было что-то манящее и недоступное, что затмевало пышущих роскошью, испытанных светом дам. И взыграла тогда во мне юнкерская кровь, пробуждая в памяти прежнюю буйную рань. Я краснел и бледнел, ловя её безразличные взгляды как высочайшую награду. Бравый офицер буквально размяк до робкого юнца, не в силах приблизиться и завести беседы. Клянусь, легче было бы, будь это вражеский редут! Однако, не стыдно бояться - куда постыдней спасовать так и не решившись. Скривив предельно страдальческую и благовидную гримасу раненного война, с робкой надеждой если не на симпатию, то по меньшей мере на сострадание, я решился наконец завести пустой, непринужденный разговор. Коварство мое, пусть и не сразу, однако же принесло свои плоды. Льда её сердца разбить не удалось, однако, толща начала таять. И уже через пару дней, мы непринужденно гуляли по закатному саду, на задворках особняка городничего. Отец же её, с судьбой примирился поразительно быстро - ему было едино - что "княжна Елена", что "княжна Виктория" - одинаково ласкали его честолюбивый слух.
- Так за тебя же можно только порадоваться, старый распутник! - хлопнул своей дюжей, точно медвежьей лапой барон по эполету Могильного
- Не все тут так просто, друг мой. Тут-то и начинается быль, что фантастичней иного вымысла. Лишь только начало смеркаться, как буквально на средине слова Виктория спешно оставила меня. Я не мог взять в толк и начал поперво пенять на себя - уж не оскорбил ли я чем прекрасную деву? Однако, как ни к стати, вспомнилась мне услышанная краем уха сплетня брюзжащих в салоне старух, будто бы не чиста духом моя прекрасная Виктория. Будто бы подпустила она к себе нечистого, и от того, по ночам не почивать, а бродить по округе изволит, чем народ провинциально суеверный крайне тревожит. Но не пристало русскому солдату суеверий глупых пугаться, а дыму без огня не бывает. Знать, Виктория любит прогулки под луною в одиночестве... Вот и решил, за полночь вновь в сад наведаться. А меж тем, чем ближе был час назначенный, тем меньше во мне лихости оставалось, однако ж и её хватило. Сунул за пазуху самовзводный кавалерийский револьвер мистера Кольта, перекрестился да и отправился к городничьему дому. Обойдя вокруг, истинно заметил - виднеется меж деревьев белый силуэт, с распущенной копной огненно-рыжих волос. Сердце моё возрадовалось, а все страхи отступили. Отбросив всякие приличия, я со всех ног пустился навстречу возлюбленной. Едва я только достиг её, как она внезапно кинулась на встречу и оттолкнула, с нечеловечьей силой. Оказавшись на земле я заметил, что глаза её закрыты, и вовсе не ступает она по земле, а будто бы парит над нею. Знать правду люди говорили - дело тут не чисто. Я поднялся на ноги, вынул револьвер и крикнул: "А ну, нечистый! Отпусти девицу! Выходи биться по-честному!". В ответ, Виктория лишь склонила противоестественно голову и прорычала: "Не тобою сажено, не тебе и прогонять!" - и снова сбила меня с ног. "Чего ты хочешь, скверный дух? Ни моей ни её души тебе не видать как своих ушей!", на что девушка выгнулась всем телом мерзко расхохоталась: "Нужны мне ваши душенки, что кобыле пятая нога! А коли торговаться надумал, то я тебе цену назначу". "Чего тебе?" - спросил я его, одержимый азартом - не было в ту минуту цены, которую я бы не согласился уплатить. Виктория подлетела ко мне вплотную и почувствовал запах серы, исходящий от её волос. Она сказала: "На нижней улице стоит старая часовня. Там, по утру будут отпевать купца Барышева. Старый скряга был настолько гнил душой, что перед смертью слопал все свои облигации. Это мой мешок с деньгами!". "Так пойди да забери" - отвечал я, не понимая чего нечистый от меня хочет. "Не могу я войти в эту церкву - там икона рукописная висит, животворящая. Да и место там больно намоленное - не гляди, что на костях стоит . Ты пойдешь и вытащишь усопшего за церковную ограду - тогда девку и отдам". "Ну что ж - веди, коль не шутишь" - сказал я и поплелся следом за летящей подогнув над землей босые ноги Викторией...
- Чур меня, - крестился барон Шадов - да как же можно? В сговор с Нечистым!
- Вот-вот... - вставила Татьяна, прикрывающаяся до самых глаз веером - Не жутко ли Вам, князь, было?
- Да как же не жутко, - отвечал Могильный, наполняя бокал вином - Оно и не только там жутко было. Картечь - она намного свирепей над ухом проносится - а биться-то надо!
- Ну война-войной, - не унималась графиня - Но тут то Вас самого - какой бес попутал?
- Уж явно не тот самый. Оно, конечно, голову там сложить было бы и вовсе не мудрено... а чего ж ею дорожить? На что ж еще жизнь дается? Не в преферанс же её проигрывать.
- Ну да черт с тобою! Могила тебя только исправит, благо по самому краю её ходишь - не выдержал барон - Дальше-то что было?
- Ведомый бесом, пришел я к церквушке. Виктория остановилась у ворот, прорычав: "Дальше - сам. Волоки его сюда, да поживей!". И я вошел в часовню, перекрестившись и поклонившись, как и подобает всякому христианину. Тяжелые дубовые двери скрипнули и, схлопнувшись за спиной приглушили отвратную брань, с рыком извергающуюся из прелестных уст Виктории. В церкви было темно и тихо - лишь у некоторых икон горели свечи, выхватывая из темноты рубленый силуэт гроба, в котором прибывал покойный. Я обошел домовину стороной и встав подле иконы прикрыл глаза и помолился деве Марии, с такой чистотой и искренностью, которой прежде не испытывал. Ноздри с упоением ловили знакомый с детства запах ладана, и видимо сами святые угодники мне подсказали хитрейшую идею. Я взял свечу, и некоторое время пошарив в потемках, таки обнаружил ладанку. Я взял из нее несколько крупиц смолы, откинул барабан револьвера, и, немного размягчив благовоние над пламенем свечи, смазал им пули. Затем, преисполненный уверенности, принялся вынимать усопшего из гроба. Надо отметить, что покойный был весьма тучен, и занятие представилось тяжелейшее. Взвалив на плечо эту жуткую ношу, стараясь не путаться в его саване, я медленно зашагал на встречу бесу. Когда я положил на землю покойного, с максимальным почтением к телу, нечистый от чего-то не поспешил к нему приблизится. Виктория ткнула в сторону тела своим тонким перстом и проревела: "Крест сними с его шеи!". "Э, нет" - отвечал я - "Теперь твоя часть уговора! Отпусти девушку!". Виктория отшатнулась назад, занялась страшным криком и, неожиданно, рухнула ниц на земь, а, подле нее тут же очутилось отвратительнейшее создание. Тварь была густо покрыта кучерявой бурой шерстью, имела рога, на манер бараньих и мерзкую рожу, схожую с собачей и свиной одновременно. По уговору, я снял с шеи покойного серебряный нательный крестик и отдал его бедной Виктории, едва держащейся в сознании, взирающей на всю картину глазами полными ужаса и недоумения. Одними губами я прошептал ей строго: "Надень и молись!" и обернулся в сторону лукавого, который, тем временем, принялся стремительно увеличиваться в размерах. Вымахав до размера примерно полутора человеческих ростов, он схватил покойника за ногу и принялся трясти, что тряпичную куклу. Каково же было мое удивление, когда из распахнутого безвольно рта мертвеца со звоном посыпались монеты и полетели скомканные облигации. Дождавшись, когда этот жуткий град уймется, я вынул револьвер и окликнул нечистого. "Посмотрим" - сказал я как можно уверенней - "правду ли люди говорят, будто черт ладана боится! Чуешь, чем пахнет?". Звук выстрела прокатился над спящим городом, а пороховой дым застелил глаза мои на некоторое мгновение. Попал ли я в лукавого - знать, скоро свидимся и спрошу - однако, луна, освещающая своим серебристым светом пустырь подле церквы, не выхватывала из тьмы ничего окромя покойного, горстки денег, сидящей на земле девушки в ночном платье, да меня, нелепо метящегося револьвером в пустоту.
- Ну ты, брат, даешь! Самого черта объегорил! - залился хохотом Шадов - А денежки? Денежки-то собрал? Много ль там было?
- Весьма - наигранно скромно пожал плечами Могильный - Не легко мне далось прокутить все до нитки за полгода!
- А что же Виктория? - нетерпеливо любопытствовал Роман - Вы с нею виделись? Она Вас полюбила?
- Вероятнее всего, уважаемый Роман, вероятнее всего - отведя глаза в пол, задумчиво ответил князь - На следующий день, она прислала мне записку, крайне сбивчивого содержания, в которой будто бы стыдясь своей поруганной ночным приключением репутации, объяснялась как такое вышло, что спуталась она с нечистым духом. Причиной всему являлась зависть к своей старшей сестре, на фоне которой Виктория явно меркла. Конечно, мы виделись с ней и еще, однако ж любовь моя улетучилась, как с белых яблонь дым. Не то омерзение от всей этой чертовщины отталкивало меня, не то она лишилась своего дьявольского обаяния... Мне это не ведомо, да и ровным счетом уже и не важно. Я отбыл обратно на передовую, как только счел это возможным.
- Но как же так? Простите мне мою дерзость, уважаемый князь, но что же тяготит вашу душу тогда, если вы добровольно оставили влюбленную в вас девушку? - не унимался Роман
- Не то чтобы уж совсем добровольно - там где войны дела мои. Хотя... кому я голову морочу? А главное - зачем? - князь помолчал и вынул револьвер. Он откинул барабан, который, как казалось, до сих пор источал тонкий запах ладана, вынул патроны, и принялся их вновь опускать в зияющие каморы, волнительно проверяя, будто бы и не сам зарядил его прежде - Горестно мне от того, уважаемый Роман, что не моя это доля. Не найти мне счастья в покое... без постоянных сражений за женщину... а та, в которой не уверен и места в сердце вовсе не достойна...
- Вот поэтому я и не женюсь! - вновь резюмировал Шадов.
***
Непроглядный сумрак сменился серым маревом зимнего утра. Вдалеке, у назначенного барьера, уже виднелась фигура повидавшего многое на своем веку Софтина - обговоренного по обоюдному согласию секунданта. Решительной поступью, свойственной гордым сынам германской земли, к нему приближался Барон Ерих Иероним Фон Кор. По другую руку от секунданта, на встречу ему слегка прихрамывая, но от того не менее величественно, приближался к барьеру князь Могильный.
Татьяна смотрела на них, прекрасно осознавая, что уже через мгновение пуля, толкаемая пороховыми газами и истинно мужским сумасбродством разлучит её на всегда с одним из старинных друзей. Такими они были и останутся в её памяти на всегда - слишком хорошими, чтобы просто умереть. Слишком гордыми, чтобы состариться.
Сообщение отредактировал mauser: 22:59:33 - 19.01.2013