Автор №15

Что люди подумают

Воздух в бору весенним утром особенно чист и буквально прозрачен. Этим воздухом невозможно надышаться. Он буквально пьянит и кружит голову, после истоптанного выхлопными трубами сотен машин городского. Наверное, я даже люблю это место. Дело не только и не столько в природе. Как же можно не полюбить место, где можно встретить любимых людей? Цена встречи - билетик на пригородный рейс автобуса, отходящий раз в час. Конечная у маршрута - дачный поселок, но я, обычно, не доезжаю до остановки и прошу чтобы меня высадили перед поворотом. А дальше - пешком. По пути встретишь не мало знакомых людей. Живых и мертвых.
Изначально это было ведомственное кладбище. Все покойнички гнездились при жизни в одном поселке - там, где я вырос. Десяток могил в ряд - это путешествие в прошлое. Во времена, когда все были живы, и родители были моложе, а до неба и вовсе не дотянуться, но мечта подняться в небеса еще была. И уж точно - не мог помыслить в те счастливые времена, что буду часто сюда мотаться. Пусть умрут все вокруг - но не мама с папой. И уж точно не сын и жена.
У дачного сезона есть одно неоспоримое преимущество - рейсовый автобус позволяет оставить свою ласточку дома, а вместо документов взять с собой бутылочку водки и граненый стакан. До чего горек привкус белой над могилами. Водкой здесь нельзя напиться, как и рвущим легкие воздухом, которым невозможно надышаться. Но пить не чокаясь с фотокарточками - последнее дело! На дне стакана утонет вина перед мертвыми. Глупая, надоедливая, как заусенец, мысль, что ты еще жив. У тебя есть проблемы, у тебя есть заботы. У них - нет. Они спокойно полеживают, не зная срама и вины.
А что подумают люди? Покачают головой и скажут - жалко, мол, мужика. Всех своих схоронил. А мужики - уважают. Я не один считаю, что правильно всё сделал.
Что бы я там про себя не думал - наверное, все-таки, именно я уложил их в одну оградку. Но что подумают люди? А вы посудите сами.
Оглядываясь назад, думается, что еще лет пять назад я был абсолютно счастлив. Это тогда все время были какие-то там пустяковые проблемы, по капле отравляющие жизнь. Да и не в них-то дело! Разве кто-нибудь, когда-нибудь, перманентно осознавал что он счастлив? Потеряв всех, я записался в библиотеку и стал много читать, но ответа так и не нашел. Почему бы не гнать тяжкие думы запойным чтением? Ведь пить не чокаясь с фотокарточками - последнее дело! И я читал. Читал все подряд. Со временем, моя собственная история сгладила углы, обрела некоторую логичность и последовательность в повествовании. Спасибо книгам за это! Давайте-ка я вам всё расскажу.
В то время я много работал. Работал на заводе, и, случалось что вахтой. На северах и деньги совсем другие, а они для семьи ой какие не лишние. Может стоило бывать дома почаще? Ну да чего уж теперь. А мужик - он должен работать, деньги домой носить. Одним вниманием и любовью семью не прокормишь. Семья у меня была не большая. Люба и Мишка-сынок. Не дал моей Любоньке Господь больше детей, да оно нам и не надо было. Времена тогда были тяжелые - тут бы одного на ноги поднять... Что люди подумают? На редкость порядочная семья! А Миша радовал. Умный был парень, работящий. Во всем подмогой и опорой рос. Чего уж там - я гордился своим сыном. Всем про него рассказывал - мужики завидовали, своим в пример постоянно ставили. Не суеверный я, но как будто сглазил кто. Может, конечно, возраст такой - всякие глупости в голову лезут. Только вздохнешь с облегчением - ну вроде как воспитал человека - ан нет - моча в голову как ударит - и поминай сынишку.
Мишка у меня молодцом. Я все отложить каждую копеечку старался ему на обучение - в газетах пишут, по телевизору передают - мол, взятки кругом, никуда без денег не поступить, будь хоть семи пядей во лбу - и не таких заваливают на экзаменах. А Мишка - он у меня не такой. Настоящий мужик рос! Вот сказал мне: "Батя, ни копейки ты за меня не заплатишь! Сам поступлю! А не поступлю - схожу в армию, потом денег заработаю - руки-ноги на месте - и все равно поступлю. И буду я медиком!". От так вот. И ведь закусил удила, гаденыш - день и ночь пыхтел над книгами - свету белого не видел. И сдал. Все сдал сам! Поступил - куда хотел. Решил сперва на фельдшера выучиться - чтоб побыстрей деньги начать зарабатывать да опыту на скорой набираться - всё ж учиться потом в академии легче будет. Что люди подумают? Ну молодец же парень!
Да только видать перегорел он. Надломился. А может все дело в бабах как всегда. Это мы, взрослые мужики вроде - и туда же - с горя пьем. А они? Сопляки зеленые! Швыранет девка - так сразу и сердце в дребезги. Разве ж это любовь - охи-вздохи на скамейках? Ты двадцать лет сперва проживи с ней, ребенка воспитай - вот тогда о любви и поговорим! Да разве объяснишь оболтусу этому?
Нет, Светку его я ни в чем не виню. Девченка была приличная. Всё у ней ладно с фигуркой, с лицом и жена бы с неё приличная вышла - добрая, хозяйственная. Жалко со сватами так и не познакомился - знать люди приличные. Ну и любила она его, видать. На похоронах - до срыва голоса рыдала. Буквально ревела, как зверь в капкане. Видать, что-то сродни моим чувствам ощущала. Брось ты, Светка. Не ты его в гроб положила...
Поссорившись со Светкой, мой малой просто не находил себе места. Стал куда-то пропадать по ночам. Мне не нравились его эти загулы, ну а что мне - морали ему что ли читать? Все сам понимаю - молодым же был когда-то. Танцы-шмансы там... Детей пороть надо, пока поперек скамейки ложаться. А как по вдоль ляжет - так уже поздно - не ребенок вовсе - своя уж голова на плечах. А что люди подумают? Чего ты, хрыч старый, парнишку тиранишь? Он у тебя и так молодчина вон какой - дай хоть погулять маленько! Ну я и давал. Вот единственное, когда стоило, пожалуй насторожиться - это когда куртка начала чем-то приторно сладким пахнуть. Не удержался - залез в карман - а там - трава. Я и в этом ничего плохого не увидел. Пацаны вон, когда из Афгана возвращались, тоже рассказывали про эту травку. Сам-то я этого "кайфа" так и не понял, но умирали-то они там не от травы, а от пуль душманских. Все, кто не в цинке вернулся, людьми приличными стали. Пусть, думаю, покурит - дело-то молодое.
А лёг повдоль скамейки уже и не мой сын вовсе. Оборотень. Вервольф. Мардгайл. Много всяких слов в книжках про этих тварей понаписанно. Да только сказки все это. Жизнь - она всегда намного страшней. За тем сказки и выдумывают, чтобы реальность такой страшной не казалась.
Деньгам я особо счета никогда не вел, но кошелек тут как-то подозрительно быстро пустеть начал. И Мишка - денег на карман никогда не припрашивал, а тут - начал. И все чаще и чаще. Любка вот взбеленилась - то кольца не найдет, то сережек недосчитается. Сама ж и потеряла - думал я себе. Ну кто на сынка родного подумает? Что люди подумают? Сын из дома вещи несет? Отец сына вором считает?
Тревожный звоночек прозвенел для меня по возвращению из очередной вахты. У любки - глаза не видно - все гемотомой заплыло. Я сразу спросил - кто? Она давай выгораживаться - мол, споткнулась, на косяк в темноте налетела. Я Любку-то как облупленную знаю. Хоть и честная она баба, а вранье за версту чуять за двадцать лет научился. Врет - значит ей так надо. И роде бы как поверить надо - столько лет душа в душу прожили, но это не пустяковые секретки. Надавил на неё, она-то мне все и рассказала. Мишку застукала на днях - тот сам не свой - по дому мечется, все вещи перерывает. Та спросить что да как, а он на неё с топором кинулся - где, грит, старая, деньги прячешь. Она ему: "Мишенька, зачем тебе денежки?", а он на колени пал и в слезы: "ломает меня, мамка". Мать ему денег дала на первый раз, тот домой вернулся и давай чего-то на кухне химичить. Вонища стоит - страшная. Ацетоном несет, еще какой-то дранью. Любка - ни жива ни мертва - понимает, что сейчас будет. И было. Но она же мать - любым своего ребенка примет. Тот укололся да тут же и свалился в отуплении. Она его на кровать оттащила, блевотину с него стерла, а у самой - сердце разрывается. Понимает, что ребенка хоронит.
Мишка как в себя пришел, мать с ним разговор затеяла - мол давно ли это у тебя, что да почем... А он только трясется, рыдает и прощенья просит. Мать прорыдалась вместе с ним, и решила мне пока ничего не говорить. А уже к вечеру, ему потребовалась новая доза, за которой он проторенной дорожкой - к маме. Та - как кремень: не дам и все тут. Тогда и приложил он её хорошенько, деньги все вытащил, а сам - ушел. Дня два не появлялся. Вернулся - пуще прежнего - кожа да кости. А главное - глаза. Глубоко-глубоко завалились в череп и смотрит ими... не Мишка уже. Ну мать дурковать перестала - смекнула - будь что будет, а лучше меня дождаться. Вот и стала ему деньги давать - пусть уж лучше дома колется, а то что люди подумают, когда увидят его где-нибудь в подвале обоссаным и заблеванным.
Ну я, значит, Мишку-то с ходу и встретил. Только он из дурмана выплыл - я ему в рыло. А потом высек ремнем, как Сидорову козу. Сразу в газету - там объявления разные - клиника, санаторий, знахарка. Все гарантии дают - стапроцентные! Только денежки заноси. А одни - и денег-то особо много не просят, и эффекта быстрого не обещают. Какое-то там добровольное общество бывших нариков. Я туда позвонил - люди видно знающие - расспросил, как, мол, лечите? А мне в ответ - как сами лечились, так и лечим. Сдай на два месяца и приходить навещать не вздумай - только тогда сына и вернем. Ну, я веще много собирать не стал - так в чем был, в том и отвез. Сдал на руки какому-то верзиле. Денег предлагал - тот сперва ломался, а потом взял. Сколько, грит, не жалко дай, а нам много и не надо. Ну я-то думаю - лекарства там разные потребуются, да и при деньгах я с северов вернулся. Дал им нормально так. Попрощались со здоровяком, а Мишка - слова не сказал мне - только смотрит, так... все еще дрожь по телу.
Не скажу, что зажили мы как в старь. Те три недели, что Мишки дома не было - все как-то разговор не клеился. Сидим, вроде, как всегда, ужинаем, а поговорить-то и не о чем. Ни кусок в горло не лезет, ни слова из горла не вылазит. На Любке лица нет - аж смотреть больно. Чего ей там пришлось пережить, пока я на вахте был - лучше бы и не знать. Ну не можешь ты чужих страданий на себя переложить - как бы ни старался. Только себе зря сердце рвешь. Что люди подумают на нас глядя? А не насрать ли уже?
А потом из милиции позвонили. Спросили: такой-то такой-то - ваш сын? Наш. Вот и забирайте его.
Мы ни к чему - примчались - думали уже что убег из лечебницы. А оказалось - накрыли их лечебницу. Стуканула какая-то добрая душа как их там лечат. Мишка - вроде как уже совсем здоровый - на человека стал походить. Расспрашиваем что там было, а тот - как воды в рот набрал - не колется. Ну мы и не стали приставать - настолько были рады. Миша совсем прежним вернулся - снова в мед колледж пошел - еще не отчислили, подтянуть учебу удалось. Все, вроде как, наладилось, мы с мамкой рады... Потом сюжет по телевизору прошел - про клинику эту самую. Оказалось, их там натурально к батарее пристегивали и держали на воде-хлебе. Конечно уж там не до наркоты - тут парню бы поесть по-людски, да на мягком поспать. Метод-то эффективный, да только не законно это совсем. Как бы не просился домой - не отпустят, пока сами не решат, что пора. А будешь права качать - так сапогом под брюхо тебе, а не амнистия. Страшно это все, конечно, но я мужиков поддерживаю - они, что бы там про них люди не думали - чудеса творят! Как умеют.
Когда из милиции второй раз позвонили и пригласили показания дать против тех ребят - я на отрез отказался. И Мишке с Любкой наказал - чтоб больше в мусарню - ни-ни. А те позвонили потом еще раз, значит. Думал уж послать их на три совестских, раз по-человечески не понимают, а им уже не показания нужны. Они Мишку приняли. Он с какой-то девицы на остановке цепочку сорвал золотую и сумочку отнял. Я, конечно, в отделение примчался сразу да там прям и отходил его хорошенько по морде. А девице той, денег дал, только что в ножки не кланялся - только заяву на него не пиши.
Разошлись-то миром, а у меня - душа не на месте. Видно могила только горбатого исправит. Не сын он мне больше. Не пристрелишь же его, как собаку, правильно?
Вот и пошел я на свиданку к тому парню, что "клинику" держал. Покурить, поесть принес в передачке, да покумекали с ним, как быть. Он мне на своей шкуре рассказал все. Оказалось, что доза стоит сущие копейки. Я, было дело, спросить у него - где взять, а тот говорит, что таким никто не торгует, а ингредиенты для зелья можно в любой аптеке купить. Натурально копеечное дело! Чуть дороже, чем билетик на пригородный рейс...
Думал, сделать еще что можно, да тот седелец мне сказал по-чесноку - пока дров не наломает - не угомонится. И сам-то он жив, потому только что наломать успел и ходка у него не первая. Вот так вот - люди-то знающие говорят...
В аптеке мне никто слова не сказал - человек-то взрослый, мало ли чего там у него болит. И продали мне кодеинсодержащих таблеток. Несколько пачек. Я девочке-фармацевту говорю - с запасом, чтоб не бегать в аптеку, когда прижмет. А той - той все равно. Ничего-то люди о других не думают.
Йод брал в другой аптеке. Растворитель - в хозяйственном. Серную кислоту тоже не трудно достать - у любителей порезать провода она в большом фаворе - на раз оплетку убирает. Мужикам тоже плевать, что я там ей растворять собрался. Так с миру по нитке и насобирал на варево.
И варил - тоже сам. Пришлось немного отойти от рецепта. Если достаточно десятка таблеток, то я положу два. Вонь - страшная, аж глаза от ацетона ест. Руки не слушаются, дрожат. Мишка по своей комнате мечется - знакомый запах чует. Совет еще через стенку дает, паскуда. Любка, видно, смекнула что к чему и тоже на глаза не показывается.
Принес я Мишке варево и говорю - "Набирай шприц". Тот на меня смотрит и не понимает ничего. Спрашивает: "Пап, ты чего?". Я ему - "ну ты же дрянь эту больше матери родной любишь? Вот и колись. Нормальная отрава. Только тут её в два раза больше". Мишка мне в глаза смотрит, я - ему. Злоба колотит!... А взгляд отвести не могу, хоть и у самого слезы наворачиваются. А он - смотрит - и набирает дерьмо это в шприц. Смотрит - и вкалывает в вену. Туда, где была когда-то вена. Кожа вся черная, от неё уже мертвечиной какой-то разит - только что куски еще заживо с рук не отваливаются. Нет. Это не те розовенькие нежные ручки, которые мать целовала, на руках нянча. Умер Мишка-сынок. Давно умер. Теперь и этому зверю туда же дорога.
Шприц фыркнул и Мишка закатил глаза. Я свет в комнате выключать не стал, а сам спать пошел. Любка уже давно постелила постель. Лег я с ней, а у самого мыслей в голове - нет. Ну вообще нет. Пусто. Пусто в голове. Внутри - вообще пусто. И Люба лежит, отвернулась от меня. И до того-то, братцы, холодно мне под одеялом... Что, грит жена, делать-то будем. А что тут поделаешь? Поспать попробуем. Обнаружим тело под утро, чтоб натурально все смотрелось. Ложки-поварешки - черт с ними. Какие там отпечатки? Передоз на лицо, а мало ли чьи там пальчики - может я на той неделе в кастрюльке этой борщ разогревал?
Так и лежали до рассвета. Самая длинная ночь в жизни. Лежишь - и знаешь - через стенку тело мертвое. Душа отлетает... А ты лежишь сам - ни жив ни мертв. Вроде как и окончится всё это утром, а с другой стороны - страшно. Страшно кровиночку свою мертвой обнаружить. И вот тут хоть сквозь землю провались! Не дай Бог кому такую ночь.
А утром, я зашел к нему в комнату. Любку пускать не стал. Сразу ментов вызвал. Те тоже порог не приступили - приятного мало с таким добром возиться. Потом бригаду вызвал. Приехали ребята на темной газельке, объяснили что к чему дальше и забрали тело. Через пару дней закатили похороны - цветы под ноги бросали, гроб, крест... Всё, как у людей. А Люба кинула горсть земли в могилу и прижалась ко мне - даже не рыдает уже - так, беззвучно трясется. Она прикасалась тогда ко мне в последний раз.
Люди говорят, что на девятый день только душа отлетает на небо. Видать, решила Любка моя не дожидаться, а пойти с Мишкой под ручку к апостолу Петру на прием. Еще земля на могиле его не осела. Удавилась на поясе от халата - прямо на пороге Мишкиной комнаты. Один я совсем остался. Что поделать - и любимую свою следом схоронил. Пить не чокаясь с фотокарточками - последнее дело. Жить мне больше не зачем, но и следом за ними я не пойду. Как-то не по-мужицки это, трусливо, срамно... Что люди подумают?
А мне при встрече, как правило там, на кладбище только со знакомыми и вижсуь, руку-то мужики подают. Земля слухами полнится. Всё, что говорят - всё правда. И я вам тут мозги не пудрил. Руку-то мужики подают - уважают. Никто ничего не говорит, а всем видом намекают, мол, всё-то ты, Сашок, правильно сделал. Правильно-то правильно, а я же вижу, как им противно. Мне и самому от себя противно. Но не в петлю же теперь лезть? Не по-мужицки это...
Оградку вот нынче кованную своим справил. Кресты сам сварил. Все лучше, чем у людей! Как там говорят? "Вы оставайтесь - лучше я к вам приду". Коснешься каждой могилки ладонью, оградку на засов и ступай себе, не оборачиваясь.