Автор №13

И дважды в эту реку не войти,
И нет пути к таинственным истокам,
Где Время спит, свернувшись в плотный кокон,
У Вечности на каменной груди.

М. Катыс.

Дважды в одну реку.

* по течению*

Офис начинал свой день. Уже тек между столами бодрящий кофейный аромат, сотрудники болтали, перешучивались, делились новостями. Некоторые сидел в чате, комментируя реплики оппонентов, другие, бряцая оружием и броней, неслись на несметные полчища орков. В дальнем углу, за низкой перегородкой, вполне импозантный, седеющий брюнет крошил зомби из «минигана» , «мышь» дёргалась в нервной руке, шея выворачивалась, пытаясь помочь глазам заглянуть за край экрана. Все как обычно. Шел трудовой процесс.
В открытую дверь впорхнула Марина Белозерова. Стройная и длинноногая, покачивая бедрами, затянутыми в узкую черную юбку, она прошла к своему столу. Розовый шелк блузки выгодно подчеркивала белизну кожи, а локоны светлых волос каскадом струились по плечам.
Даже ленивые и сильно занятые оторвались от мониторов. Каждый хотел, чтобы она его заметила. Мужчины пыжились, выпячивая грудь, и юморили в меру своих возможностей. Женщины спешили поделиться новостями и продемонстрировать обновки. Фальшиво улыбаясь, они скрывали завистливые взгляды.
Лишь Артем, считал ее внешность вульгарной. Его коробило обилие косметики, вызывающая одежда, надменная речь и слишком сладкий для столь юной особы аромат парфюма.
Сухощавый, среднего роста, с густой шевелюрой непослушных, блеклых волос, он не вызывал интереса у женщин. Недавно отметив тридцатилетие, парень выглядел скорее подростком, чем взрослым мужчиной. Робкий и замкнутый, он сторонился шумных компаний.
К Марине, молодой человек испытывал неприязнь, какую вероятно испытывает унылый клерк к успешному бизнесмену. Девушка отвечала ему взаимностью. Иногда он встречал ее взгляд, полный брезгливой жалости или презрения. И это еще больше его раздражало.
Остановившимся взглядом Артем уперся в темный экран монитора. Мысли крутились вокруг денег.
Молодой человек размышлял, как уговорить начальство поднять ему зарплату. Теперь за съемную квартиру приходится платить значительно больше, «хозяйка» в очередной раз подняла цену. Старая карга, на его просьбу, повременить с увеличением квартплаты отреагировала неадекватно. Она кривила губы, побрякивала унизанными золотом пальцами и жаловалась, на нищую старость, но была непреклонна.
В споре с «хозяйкой» он проиграл вчистую и теперь пытался решить проблему с другого конца.
Уговорить…, упросить..., потребовать, наконец. По отрешенному лицу блуждало сомнение.
Он должен потребовать увеличение зарплаты! Поставить вопрос жестко и безапелляционно – «или-или». В душе Артема поднималась решимость. Она робко просочилась через врожденную скромность и с каждой секундой все больше крепла и уплотнялась.
«Я делаю половину всей работы отдела, горбачусь за этих бездельников!» - Он бросил угрюмый взгляд на разношерстных коллег. Мысли легким облаком проносились по задумчивому лицу. Артем размечтался. На губах появилась улыбка, когда он представил, как диктует свою волю начальству.
Хлопок по столу подействовал на парня, как ведро холодной воды. Рядом с клавиатурой легла толстая папка с распущенными тесемками.
- Семенов, все в облаках витаем? Может уже пора начинать работать? У нас, знаете ли, коммерческая организация, а незаменимых работников не бывает!
Артем поднял вверх испуганные глаза. Его правое веко дернулось от нервного тика, руки затряслись, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Парень ошалело вертел головой по сторонам, ища поддержку. Белозерова презрительно улыбалась, помахивая перед собой словно веером, пилочкой для ногтей, остальные сотрудники делали вид, что ничего не происходит и у них полно неотложной работы, но их уши, казалось, шевелятся в ожидании продолжения.
- Что вы головой крутите, Артем Николаевич, я обращаюсь именно к вам, а не к кому-то еще. Когда вы начнете работать с полной отдачей?
Артем молча смотрел снизу вверх на начальника, и ему казалось, что уши его начинают гореть тихим спиртовым пламенем, а голова уменьшается и медленно проваливается в плечи, как в зыбучий песок, к тому же она стала абсолютно пустой и звонкой, как чугунный котел.
- Ладно, ответа от вас, я, наверное, не дождусь. – Длинный, ухоженный ноготь уперся в папку с документами.
- Если вы не в курсе, Семенов, - это, ваш годовой отчет, и он совсем не готов, а готов быть должен! В понедельник утром я хочу его видеть у себя на столе, в абсолютно… - Альберт Станиславович повысил голос. – …абсолютно законченном виде. И еще, чтобы у вас не возникло иллюзий, напомню: страна в кризисе, и наша фирма, тоже испытывает… - Он замялся. - Некоторые трудности. Решается вопрос, нужны ли вы компании или вам стоит поискать себе новую работу.
Высокий и элегантный, он улыбнулся напоследок, и уверенной упругой походкой вышел из кабинета, не забыв сделать комплимент Марине.
Артем снова встретился взглядом с девушкой, она возмущенно фыркнула, покрутила пальцем у виска и углубилась в полировку ногтей.
- Пустышка! - Парень скрипнул зубами и опустил глаза.
Он рывком придвинул к себе документы. Из открытой папки министерской лестницей выехала стопка листов, не менее трех пальцев толщиной. Начальник отдела недавно уволился и всю его бумажную работу свалили на безропотного Артема.
Он задержал дыхание и досчитал до десяти, успокаивая дрожь в пальцах.
На дворе стояла пятница. Самая-самая - "после обеда", когда всяк рабочий люд уже начинает нервно поглядывать на часы и строить планы на грядущие выходные.
Просидев до одиннадцати вечера за разбором отчета, Артем смирился с неизбежным. Кое-как запихав папку с бумагами в портфель, подгоняемый неуемной шваброй тети Маши, поплелся домой.
Семенов брел по темному и безлюдному кварталу. Городок был небольшой, и местная администрация не сильно утруждала себя заботой об освещении второстепенных улиц. Фонарные столбы, конечно, наличествовали, и провода тянулись от одного к другому, но лампы не горели. Одни давно исчерпали свой ресурс, над другими потрудились рогатки и самострелы местных мальчишек. Лишь вдали, в самом конце улицы нервно моргал одинокий огонек.
Спасибо ночному светилу. Луна, круглая и яркая замерла в небе, даря свой призрачный свет одинокому прохожему. Она висела чуть сбоку, поэтому жирная, как копоть, тень от домов, исполинской пилой делила улицу на две части. Артем двигался, по освещенной стороне. Ему казалось, что он идет, по краю бездонной пропасти. Там, где здания были выше, тень удлинялась, образуя корявый выступ. Парень обходил зону мрака, стараясь не наступать даже на её край.
Малые города России хороши в любую погоду. Тихие и немного сонные, они - рай для туристов. Как мило бродить, по узким, мощеным булыжником улицам и разглядывать старинные дома. Пусть даже их облупившиеся фасады пятнает разноцветная плесень, а за треснутыми стеклами, в обрамлении ветхих занавесок притулились чахлые фикусы. Зато, какой колорит.
Непременные кошки, замерли на подоконниках фарфоровыми статуэтками, лишь безразличные глаза с вертикальными зрачками лениво провожают суетливые силуэты.
Здесь каждое фото - шедевр.
Солнечные очки в пол лица, яркое платье, соломенная шляпка, тонкий стан на фоне древнего кирпича, или столетних бревен. Как мило! Мило? Приезжайте. Живите. Welcome! Жизнь поближе к земле, удобства во дворе, электричество через день, экологически чистая вода - в конце улицы из водяной колонки чугунного литья с полустертым штампом " Линдемъ и сын, 1884г".
Развлечения?
Есть и развлечения. Покосившийся барский дом с колоннадой, крупным гербом «союза советских» в треугольнике фасада и не менее крупной надписью "КЛУБ". Кучи мусора перед входом и засиженные голубями карнизы. На выгоревшем листке, томящемся в углу информационной доски, курчавым шрифтом выведено: «Вечер Встреч - кому за 30» (косо перечеркнуто), красным чернильным карандашом добавлено «40», дальше уже ручкой в несколько обводов – «50». Какой-то умник, чем-то жирным, возможно губной помадой поставил еще одно тире и подрисовал знак бесконечности. Смешно.
А так, конечно хорошо. Экология, чистый воздух, рыбалка, грибы-ягоды.
Хорошо! Только нет работы. Не на что жить-существовать. Огородом много не проживешь, да и не каждый готов отказаться от благ цивилизации. Бывало на радостях приезжали энтузиасты, желающие припасть к первоисточнику. День, два, неделя, месяц - мозоль, заноза, изжога, кашель, насморк, артрит, артроз, защемление позвонков, - домой!
Артем пробирался по улице мелким торопливым шагом. Шел, чуть боком, инстинктивно прикрывая стенами домов беззащитную спину. Тишина стояла кромешная. Молчали цикады, спали охрипшие за день собаки, замерли на деревьях листья, слышен был только сухой стук каблуков. Артем проклинал ботинки на твердой подошве, купленные по случаю на распродаже. Он старался ступать как можно тише, но чудо китайской обувной промышленности, казалось, издеваясь над ним, прибавило к привычному цоканью, мерзкий скрип.
Узкие переулки и подворотни между домами выглядели бездонными провалами. Проходя мимо одного переулка, Артем услышал сдавленный шепот и суетливую возню.

Он замер и прислушался. Тишина. Как только он собрался идти дальше, ночь прорезал отчаянный женский крик. Последовал глухой удар. Крик оборвался на высокой ноте, воздух наполнился всхлипываниями, треском рвущейся одежду и торопливыми неразборчивыми ругательствами.
Парень замер, сердце застряло где-то в горле, ступни, и кончики пальцев словно пронзили тысячи игл, на лбу выступил пот.
Такой крик, он слышал лишь раз в жизни. Крик настоящей непереносимой боли и страха. В тот день он стал свидетелем ДТП. Пострадавшего в аварии мужчину извлекали из сплющенного автомобиля, он кричал страшно и безысходно, цепляясь за обломки машины и плечи спасателей.
Артем прислонился спиной к стене и замер. Мысли путались, метались и разбегались, словно стайка застигнутых на кухне тараканов.
"Бежать, замереть и не дышать, спрятаться в ближайшем подъезде!"
Он очень живо представил, как дюжие хулиганы бьют его по лицу огромными кулаками, валят на землю и пинают в живот. Воображение рисовало белые полотнища, плоские в своей неподвижности, темный замусоренный двор и женское тело тряпичной куклой распростертое на грязной мостовой. Навалившийся страх отогнал эти мысли. Артем бросился по улице, не разбирая дороги. Он бежал, сворачивая в переулки, проносился по дворам, перепрыгивал заборы и канавы, ломился как раненный кабан, пока не выскочил к зданию администрации, на центральную площадь.
В центре журчал невысокий фонтан, короткие сонные струи, коровьими хвостами поднимались и опадали, дробя отражение луны в воде на тонкие золотые чешуйки.
Совсем близко светились окна опорного пункта милиции. В желтых прямоугольниках скользили плоские серые тени, слышалась тихая музыка. Мягкий баритон пел о любви.
- Бэссаме, бэссаме мучо...
Артем, задыхаясь, рухнул около фонтана на колени, оперся на дрожащие руки и медленно сел, прислонившись спиной к гранитному ограждению. Портфель выскользнул из подмышки и глухо шлепнулся на тротуар. Тонкая водяная взвесь опустилась на его разгоряченное лицо Артема. Парень откинул голову назад и закрыл глаза, пытаясь успокоить дыхание.
«Надо дойти до отделения милиции и рассказать о случившемся, пусть разбираются». - Мысли текли неспешно, в голове тяжело пульсировала кровь.
Он попытался подняться, но ватные ноги отказывались слушаться.
- Ладно, еще посижу. Если, что произошло, то уже произошло и ничего не изменить.
Он посидел еще немного, потом еще, потом переполз за другой край фонтана, так, чтобы его не было видно из окон отделения милиции. Водяная пыль промочила костюм, ночная прохлада постепенно проникла под одежду, а он все сидел, бессмысленно глядя перед собой. Жуткие картинки размытыми слайдами вставали перед его мысленным взором. Так, томясь и страдая, он просидел, до рассвета.
Только, когда на небе растаяли звезды и где-то далеко послышались первые голоса, он встал, и побрел домой.

Понедельник выдался дождливым.
Офис встретил его шумом голосов, треском оргтехники и запахом кофе. Все, как всегда.
Прямо с порога его зацепил замдиректора, и увлек к себе в кабинет.
Отчет за выходные Артем не закончил. В голову лезли дурные мысли, не позволяли сосредоточиться на работе. Начальник долго читал ему лекцию, тряс перед носом, разбухшим от влаги отчетом, показывал планы, графики, и наконец, объявил о понижении Артема в должности с соответствующим понижением оклада. Парень сидел молча, лишь иногда кивал головой не в такт и пожимал плечами.
Когда он вышел из кабинета начальника, офис бурлил. Служащие, кучкуясь, что-то оживленно обсуждали. Он подошел к одной из групп и прислушался. Из общего гомона можно было выделить отдельные слова. "Марина, убили, страшная смерть, Белозерова, куда смотрит милиция..."
Слова раскаленными гвоздями вонзались в мозг Артема. Шатаясь, как пьяный он вышел из здания и побрел по центральной улице. В глазах стояла пелена. Его обрызгала пронесшаяся мимо машина, несколько раз он пересекал улицу, где придется, не реагируя на рев клаксонов и ругань водителей. Грязная вода сочилась по его костюму, а он упрямо шел в одном направлении, будто влекомый магнитом.
Мост через реку, черный и массивный, забранный в ажурную паутину стальных конструкций, контрастно прорисовывался на фоне серого неба, и походил на скелет древнего ящера.
Артем вышел на середину и оперся на ограждение. Раздувшаяся от недавних дождей река отражала хмурое осеннее небо. Вода, темная и стремительная, несла опавшие листья и мусор, бурлила вокруг опор моста, закручивалась водоворотами. Иногда под беспокойной поверхностью видны были старые деревянные сваи.
Большая белая рыба, извиваясь всем телом, боролась с течением. Спинной плавник резал рябую поверхность реки. Водовороты подхватывали и кружили ее, пенные струи отбрасывали назад. Она устала, но каждый раз возвращалась на выбранный путь, борясь с рекой и побеждая её. Было странно видеть это одинокое существо, стремящееся к одной, только ей известной, цели. Наконец рыба миновала буруны и скрылась под мостом.
Река стонала от собственной мощи, не зная, с кем поделиться своей первозданной силой. Струи журчали, плакали, шептали, звали, обещая покой и небытие.

* стремнина *

Крик оборвался на высокой ноте, воздух наполнился всхлипываниями, треском рвущейся одежду и торопливыми неразборчивыми ругательствами.
Парень замер, сердце застряло где-то в горле, ступни, и кончики пальцев словно пронзили тысячи игл, на лбу выступил пот.
Мысли метались испуганными воробьями. «Бежать, спасаться, звать на помощь?» Дыханье на мгновение остановилось, сердце дало сбой. В помутившемся сознании черно-белыми слайдами промелькнули жуткие картинки: мрачный двор, длинные белые полотнища свисают с невидимого потолка, на их фоне проплывают неясные тени, деформируются, меняя очертания. Среди них, тусклой полосой, проплывает узкая стальная рыба.
Легкие снова сократились, впуская воздух, сердце встрепенулось и гулко ударило в ребра.
Артем сглотнул подкативший к горлу ком и сделал шаг в подворотню.
Узкий колодец двора заливал лунный свет. На фоне замызганных стен раскачивались потревоженные холсты постельного белья. В правом углу двора возились три темные фигуры, четвертая пыталась вырваться из их цепких пальцев. Тонкая розовая блузка среди грязных мешковатых пиджаков, изящные туфельки среди стоптанных кроссовок. Одна из фигур схватила девушку за волосы, запрокидывая её голову назад. Луна осветила бледное, залитое кровью лицо, мраморное плечо в обрывках розового шелка, дамскую сумочку, почти разорванную надвое и разноцветное крошево косметической требухи. Девушка уже не кричала, лишь хрипела приоткрытыми губами, выпуская тонкую ниточку бордовой слюны.
Внутри Артема, что-то сместилось, на миллиметр, на секунду, на грамм. Сорванной чекой, по венам прокатился тонкий металлический звон.
Мрачные фигуры, почувствовав его приближение, начали разворачиваться. Дворик заполнился движением и глухими невнятными криками.
На раздумье больше времени не было, Артем побежал, все время ускоряясь. Он бежал, как не бегал, никогда в жизни. Ближняя фигура уже развернулась, утробно ворча, уже подняла руки, то ли сдаваясь, то ли готовясь нанести сокрушительный удар. Звук оборвался, когда Артем ударил плечом в грудь тёмного силуэта.
Он словно налетел на кирпичную стену. Но, под его худым плечом уже что-то произошло, уже случилось, что-то необратимое. Мощные ребра врага прогнулись, сминая находящиеся под их защитой легкие, мгновенье сопротивлялись и наконец, провалились внутрь, выпуская на волю острые розовые осколки.
Очумевший от столкновения Артем потерял ориентацию и тут же получил удар в голову, скользящий, но очень болезненный. Правое ухо, словно окатили кипятком. Следующий удар пришелся в живот. Все его мышцы были напряжены, и удар он воспринял, как тычок, отбросивший его на пару шагов. Парень поднял руки, защищая лицо. Удары посыпались со всех сторон. Он крутился юлой, не открывая глаз, выставив локти и склонив голову. Но лишь наступило короткое затишье, Артем с разворота сам ударил в кипящую темноту и услышал, как в полуметре лязгнули зубы, и что-то сломалось сочно и мерзко. Рука отозвалась пронзительной болью. На месте мизинца засел раскаленный гвоздь.
Он получил новый удар, в плечо, горячий и острый, затем еще один, уже в бедро, и еще, вбок, раскаленным железом, и еще. В свете луны мелькнула быстрая рыбка с блестящей чешуей, испачканная розовым.
Со всей оставшейся силой Артем ударил в ответ ногой в своем ужасном ботинке, метя в центр темной фигуры. Острый, жёсткий мыс столкнулся с мягким и податливым. Раненный бок отозвался нестерпимой болью, сливаясь с истошным криком нападавшего. Последнее, что он осознал - массивное, дурно пахнущее тело валится на него, быстро и неудержимо. Боль вспышкой погасила сознание.

Под веками проступил желтый прямоугольник, он налился светом и отдалился. Артем приоткрыл глаза. Сквозь узкую щель, виден был грязный потолок с сетью трещин и вереницей желтых пятен. Слева в вышине, на хромированной стойке чуть покачивалась капельница, трубка от нее спускалась вниз и пропадала из поля зрения.
Артем закрыл глаза, и попытался вспомнить последние события, но память услужливо подсовывала ему одни и те же картинки: белое мраморное плечо в разрыве розового шелка, серебристая рыбка, резвящаяся на бордовом фоне и длинные белые полотнища, свисающие с ночного неба.
Он попытался встать, но смог лишь немного шевельнуться. Парень запаниковал, задергался, все его тело отозвалось болью. Он застонал и замер. На его руку, чуть выше запястья, гладя и успокаивая, легли тонкие пальцы. Он снова открыл глаза и повернул голову. Совсем рядом он увидел лицо Марины, бледное и уставшее с большим кровоподтеком на левой скуле. Девушка была без косметики, и Артем удивился, какая она красивая.
В палату вплыл мужчина в белом халате, совсем еще молодой, крупный и розовощекий.
- О, наш герой пришел в себя! - Врач радостно потер ладони. - Что ж прекрасно, прекрасно, значит, теперь пойдем на поправку.
Артем разлепил губы и прошептал.
- Где я?
- В госпитале, мой дорогой, в госпитале. «Скорая» посчитала нецелесообразным везти вас в районную больницу, да и далеко, а мы рядом, и оборудование у нас не в пример лучше.
Только сейчас Артем заметил, что полосатая майка в треугольном вырезе халата, это тельняшка, а на широких плечах белая ткань натянулась, рисуя канты погон.
- Предвидя ваши вопросы, скажу сразу, что жизненно важные органы не задеты, все проникающие ранения пришлись в мягкие ткани. Большая потеря крови, мизинец сломан, а в остальном все в порядке, синяки да ссадины.
Врач коротко осмотрел Артема и, пообещав прислать медсестру, пошел к двери. На пороге он остановился, и внимательно посмотрев на пациента, спросил:
- В десанте служил?
Парень отрицательно покачал головой.
- Значит, просто везунчик. - Доктор на прощание подмигнул и удалился.
Все это время Марина не произнесла ни слова, она тихо гладила пальцы Артема и улыбалась.
Молодой человек снова попытался пошевелиться, тело ответило болью, он выругался сквозь зубы и замер. Медленно наваливалась усталость, от слабости кружилась голова, клонило в сон. Он не стал сопротивляться.
Когда Артем очнулся в следующий раз, за окном было темно. Марина сидела рядом. Она спала. Запекшиеся губы иногда шевелились, но, сколько он не прислушивался, не услышал ни звука. Девушка иногда вздрагивала и тогда острые ноготки несильно впивались в его ладонь.
На следующий день пришел милиционер. Невысокий, грузный, с майорскими погонами на плечах, он занял почти все свободное место в маленькой палате. Стул испуганно поскрипывал под хранителем правопорядка. Немного помучив парня вопросами, он заверил, что у милиции к нему претензий нет - стопроцентная самооборона.
Наклонившись к самому уху Артема, он, сопя и отдуваясь, поведал, что два трупа и один пожизненный калека, стерилизованный точным ударом в пах, найденные вместе с парнем в маленьком дворе - убийцы и насильники, сбежавшие из мест лишения свободы, осужденные на предельные сроки.
Уже уходя, он осведомился не в ВДВ ли служил Артем, и, получив отрицательный ответ, удивленно поднял брови.
- Таких здоровых бугаев уложил! - Майор цокнул языком. - Как будто по ним грузовик прокатился. Тебе в ОМОН прямая дорога!
Он окинул профессиональным взглядом субтильную фигуру парня, покачал головой и подтвердил диагноз врача:
- Везунчик!
К обеду народ пошел косяком. Приходили сослуживцы, соседи, какие-то вообще малознакомые люди. Марина практически не оставляла Артема, лишь иногда выходила в коридор, чтобы не мешать словоизлиянию посетителей.
Не преминул зайти и начальник. Пакет с апельсинами он долго не мог пристроить на горе других фруктов и сладостей, в конце концов, впихнул его возле тумбочки, между коньяком в подарочной упаковке и крупным астраханским арбузом.
- Ты пожалуй, уже можешь открывать овощной магазин. – Улыбнулся Альберт Станиславович.
- Я, наверное, подвел вас с отчетом? - Артем пропустил его слова мимо ушей.
Начальник отмахнулся.
- Выйдешь из больницы, доделаешь. Знаешь, я все бумаги отдал в твой отдел, так эти дармоеды, даже разобраться не смогли. – Начальник скривился. – Ладно, разберемся. Что говорят врачи? Всё-таки четыре ножевых… - Он не закончил фразу.
Артем пожал плечами.
- Ты, выздоравливай быстрее, тебя ждет должность начальника отдела, со всеми вытекающими. - Альберт пошевелил в воздухе пальцами, как будто пересчитывал купюры.
- Я буду стараться, - Артем устало закрыл глаза.
Начальник в нерешительности постоял еще немного, но всё-таки спросил: - А ты случайно не в спецназе служил?
Артем пытался сдержаться, но расхохотался, морщась от боли.
- Нет!
Начальник понимающе кивнул и уже на выходе предупредил.
- Там в холле куча народа с видеокамерами и микрофонами, по разговорам понятно, что они с центрального и местного телевидения. Будь осторожен, эти стервятники и здоровых до смерти замучают, а тебе покой нужен!
Артем промолчал.
Альберт Станиславович аккуратно притворил за собой дверь. Тихо как тень его место на стуле заняла Марина. Тонкие пальцы легли на пальцы Артема и замерли.
Парень, что-то тихо прошептал.
- Ты, что-то сказал. – Девушка склонилась над подушкой.
Артем грустно улыбнулся.
- Я очень жалею, что не служил в ВДВ, что вообще не служил в армии.

*

Осень заполнила собой весь мир. Яркая и сочная она трепала волосы прохожим, крутила маленькие смерчи из разноцветных листьев, брызгала мелким дождем, чертило небо журавлиными клиньями.
Артем с Мариной, держась за руки, шли по центральной улице.
Проезжую часть в прошлом году закатали в асфальт, тротуары же лоснились мокрым, полированным булыжником. Мимо проезжали редкие машины, прохожие торопились по своим делам, часто поглядывая на небо.
Из переулка, навстречу парочке вышла подгулявшая компания, человек пять-шесть хорошо проведших ночь молодых людей. Некоторые одеты не по погоде, узкие футболки демонстрируют молодые сильные тела с накачанными бицепсами и мускулистыми шеями. Идут они по своему городу, могучие и непобедимые, источая терпкий запах перегара, и все им по колено, и сам черт им не брат...
Как бы развлечься еще?... А, вот, пожалуйста!... Само провидение послало им утреннее развлечение. Паренек невзрачный, с ним явно не будет проблем. Девчонка симпатичная, высокая и стройная…
Вон они все ближе и ближе. Разгульная ватага встречается с взглядом холодных серых глаз и расступается, теряя к влюбленным интерес. Это не дичь, далеко не дичь и даже не охотник, скорее егерь сильный и уверенный в себе, несущий закон и порядок. Компания потом ещё долго оглядывается на медленно бредущую пару, не понимая, что заставило их, больших и сильных сойти с пути уступая дорогу еще большей силе.
Артем пытался разобраться в себе, понять, что произошло за секунду, за мгновение, сломавшее его страх и нерешительность. Он не стал сильнее, умнее или талантливее, не прибавил в росте, не выиграл миллион, но он стал совсем другим. Как под воздействием высокой температуры и давления в графите сдвигаются атомы и на свет появляется совсем другой минерал, так и в его душе, что-то изменилось, и останется таким навсегда. Теперь, он знал, что против самого сильного течения можно плыть, и выплыть и победить.
Серо-стальное небо. Воздух холоден и прозрачен. Мощные струи раздувшейся от дождей реки крутят опавшие листья. Как в калейдоскопе они на мгновение застывают фантастическими картинами и рассыпаются, чтобы создать новые, еще более красочные и невероятные. Артем перегибается через ограждение и смотрит на бурлящую воду. Марина испуганно придерживает его за рукав куртки.
Парень выпрямляется и обнимает подругу.
- Посмотри, как красиво! На текущую воду можно смотреть бесконечно. - Он улыбается - Банально, конечно, но чертовски верно.
Девушка освобождается от объятий и облокотившись на толстую трубу парапета долго смотрит вниз.
- Завораживает! - Она приближает лицо к лицу Артема. - Река похожа на тебя, у нее тоже серые глаза.
Марина упирается носиком в нос парня, так, что его глаза в её поле зрения сливаются в один.
Она отскакивает, пританцовывая и звонко кричит. - Циклоп, циклоп. Поймай меня циклоп!
Артем догоняет Марину, подхватывает на руки и быстро кружит, так, что ландшафт сливается в разноцветную ленту. Она откидывает голову назад, смеется, счастливая и беззаботная.
Он аккуратно ставит ее на бетонную дорожку и неожиданно спрашивает.
- Ты умеешь готовить рыбу.
- Нет, я вообще не умею готовить, разве что яичницу. – В глазах у девушки пляшут веселые искры. – Я обязательно научусь, для тебя, научусь! А почему, ты спросил?
- Да так, ничего, думаю, надо будет пройтись по берегу со спиннингом, мне кажется, я видел под мостом большую рыбу.
- Не надо. - Девушка проводит по его щеке кончиками пальцев. - Пусть живет, эта Большая Белая Рыба.
- Откуда, ты знаешь!?... - он осёкся.
- Просто поверь, свою, ты уже поймал, не стоит испытывать судьбу еще раз.
Девушка прильнула к нему, и аромат кувшинок разлился в осеннем воздухе, кружа голову и волнуя кровь.

ЛЮБОВЬ БУДЕТ ВЕЧНОЙ

«Вечная любовь – чистая мечта,
Нетронутая тишина…»
Самойлов Г.Р.

* * *
«…удалить всё, без следа, без сохранения. Потому что никому не принесёт пользы то, что я делаю сегодня, именно сегодня. Потому сегодняшний день не нужен, мне не нужен, никому…»
Близилась полночь. Попытки уснуть не увенчались успехом, а надоедливые заказчики полностью разрядили телефон. Кто бы ответил, почему человек бывает более востребован именно в те минуты, когда самому ему совершенно никто не нужен. Почему мир вспоминает о тебе, когда ты мечтаешь забыть об этом мире.

Ты ещё столько не знаешь о мире для того, чтобы о нём забывать.

А телефон, так вообще, уморительная штука. Придумка дьявола или даже кого почище. Ждёшь звонков, как проклятый, но только не тех, которые тебя тревожат. А те, которых ты ждёшь, почему-то не тревожат. И ты срываешься, дрожащими руками набираешь номер и оказывается, что в этом случае ты становишься на стороне тех, кого не ждут, а они тревожат. И после этого становится особенно мерзко на душе, и ты думаешь, что лучше бы и не звонил, хотя знаешь, что если бы ты не звонил, тебе было бы так же мерзко из-за того, что ты будешь думать о том, что мог бы и позвонить…

* * *
«…и ещё мне кажется – ты всё время повторяешь чьи-то слова, чьи-то мысли. Вот-вот-вот, только что подумал, что сказал ну очень мудрую вещь, прямо-таки тайну мира поведал. Но принюхался, а от неё так и разит книжной пылью. Ты слишком много читаешь…»
Убить бы этот день.
Хотя, лучше бы просто перешагнуть его, как грязную лужу, перепрыгнуть его. Вот так, прыг, и – новый денёк, солнечный такой и счастливый. Только, чтоб не было в нём ни тени дня сегодняшнего, ни грязинки.
А ведь не задался он с утра самого. Как будто бы не с той ноги встала – знала бы, скормила бы эту «не ту ногу» кошке Плюшке заранее. Хотя она приморчива, зараза, поиграется, покусается, да и бросит. А что было с утра, да ничего, вроде бы. Не проспала, ни с кем не ругалась, никому не нахамила, даже сама себе удивлялась – будто ангелочки в душе поселились, и крылышками белыми смиренно помахивают. Удивлялась-удивлялась, да так противно вдруг стало, захотелось себя ж прирезать за компанию с ангелочками этими преподобными.

А вот в твоей сумочке должно быть тепло и должны быть запахи, конечно же. Я не знаю, что это такое, но мне кажется, это должно быть приятно для меня...

Знаете, бывает так, едешь в автобусе. И вроде бы не час пик, и кондукторша, лапочка улыбчивая, сдачу с купюры в пятьсот рублей насчитала вовсе не мелочью и не рваными бумажками. И автобус, хоть и едет прытко, но при этом не играет с соседним транспортом в догонялки. И всё хорошо. Спереди сидит парочка и романтично целуется. Сбоку от меня — мамашка с девочкой в розовой курточке. Малышка увлечённо рисует сердечки на запотевшем стекле. Напротив — старичок мирно покашливает в платочек. И до поры-времени всё это звучит и выглядит настолько мило и обыденно, что ничего этого, казалось бы, и не замечаешь. «Казалось бы», — потому что данная ситуация через несколько минут приобретает собственный странный и закольцованный ритм: чмок губами — свист по стеклу — кхе в платок. И через минуту-другую что-то внутри тебя восстаёт против этого, отлично понимая, что именно ты сейчас встать со своего места и не можешь. Этикет городского порядка требует, чтобы ты ехала, не вставая, до той самой точки, куда ты должна ехать. Ведь город выслуживается для тебя, агонизируя в ритмах предначертанной какофонии! Но ты встань, попробуй. И тебя тут же пригвоздит обратно вот эта маленькая сюита. Это подарок тебе, трио маленького Ада тренирует твою покорность. Кажется, что весь организм города повторяет за ними: чмок — ззз — кхе, чмок — ззз — кхе. И ты уже мечтаешь только об одном — чтобы автобус влетел в овраг, хотя никому из этих людей ты зла и не желаешь, и ты же первой полезешь вытаскивать их из автобусных обломков. Ты понимаешь, что ты не маньячка, не садистка, не мазохистка, а просто — дура...

* * *
«...нету его совсем. Это просто иллюзия. Есть всего лишь один момент – и только он настоящий. Всё остальное напридумывали те, кого тоже нет…»
И кругом одни заказы, проекты, пожелания, задумки, предложения, от которых нельзя отказаться. От всего этого мусора отказаться нельзя, как ни крути. Проигнорируешь одну пылинку-мусоринку, так и остальные не припорхают, улетят прочь обижаться, состроят благодатную чистоту. А там где чистенько, там и мертвенько.
Блин! Прямо вот сейчас, за несколько минут до полуночи, летит-парит новая многообещающая просьба построить умный сайт некоему «хорошему кошельку». Понятно, что просьба, понятно, что многообещающая, но видимо этому «кошельку» абсолютно всё равно, что и без него сдохнуть хочется.
Усталость упрямо сжимает голову. Так и кажется, подкрался сзади невидимый господин, обхватил горячими лапищами мою голову и сжимает хватку, медленно так, осторожненько, но сжимает. И ничего не остаётся, кроме того, как закрыть глаза и смиренно ждать, когда треснет черепная кость и кипящая, густая смола головного мозга плеснёт наружу. Только это, и только это мнится невероятным спасением, единственным выходом, трусливым бегством.

«Всё, дружище, ты допёр до безумия. Мягкие стены по тебе плачут», – подумал то ли компьютерный гений, то ли абсолютный ноль и решительно захлопнул крышку ноутбука. Это мы сейчас отвлеклись только ради того, чтобы описать его действия. А далее, всё, что изложено ниже тройных звёздочек и вплоть до следующих тройных звёздочек — его мысли и переживания, и, как только завершится этот абзац, снова потечёт их бурный поток. Только сейчас — маленькая передышка для того, чтобы захлопнулась крышка ноутбука — абсолютно бесполезной, на мой взгляд, машинки. Кстати, от следующих звёздочек и вплоть до очередных потечёт поток мыслей уже другого человечка, предупреждаю. Но, если я решу описывать действия этих людей, я буду предупреждать заранее, договорились? Кстати, сам я обычно нахожусь в одном из верхних углов любой из комнат, ибо выше — некуда, а ниже — никак. А если комнаты нету, могу прикорнуть в сумочке. Вероятность существования тепла или каких-либо запахов, которые я не ощущаю, меня очень впечатляет. Вот так вот, такое запоздалое вступление.

Близится полночь. Уже осталось минут пятнадцать или того меньше до нового дня. Дня, который должен родиться из дня нынешнего. Там всё будет, конечно же, по-другому — всё нерешённое решится, всё неисправимое — исправится. Хотя, кого я обманываю, какая разница — тот или иной день. Это ведь всего лишь фиксация взаимодействия живой материи с неживой. это всего лишь хроника износа материала. А всяческие границы и рамки придумали сами представители живой материи для того, чтобы более удобно было бы отслеживать собственное угасание.

Извините, это опять я (из верхнего угла комнаты). Я вклинился для того, чтобы попросить Вас не удивляться тому, что вы мыслеописания идут от первого лица. Просто, это уж моё призвание — быть одновременно тем или иным или не быть никем. Очень уж интересно это.

Есть время подумать. Время подумать — до придуманной границы нового дня. Иначе дольше думать нельзя. Итак, давно я хотел у самого же себя спросить — а нужна ли мне Она (удивительно, он даже думает вот это «Она» с заглавной буквы). Ведь полагал же я до Неё, что такие, как Она, мне ни за что не нужны и даже вредны. Да и вообще, я умел до Неё размышлять. А потом…, потом я увидел Её и ещё крепче утвердился в мысли о том, что такие, как Она, мне не нужны. А потом…, потом я неожиданно понял, что не могу без Неё, но при этом я оставался уверенным, что такие, как Она мне не нужны.
Что у Неё за друзья? Неправильно говоря, опущенные алкоголики и наркоманы. Двадцатилетние опущенные алкоголики и наркоманы – тоже сказано неправильно. Они уже в семнадцать были такими. Чудно, что у них не получилось опустить и Её до своего уровня, хотя, это дело времени (что бы он знал о времени). Самое страшное, так это то, что Она ценит этих людей, хотя они уже не в силах ценить что-либо. Они своей же волей превращены в имитаторов жизни. Да и ведь, как удачно имитируют. представьте себе, девица с серо-зелёным оплывшим лицом, потерявшая добрую половину зубов, с густыми тенями под тусклыми глазами, тщательно оберегающая длинными рукавами синяки на запястьях и незаживающие рубцы, заявляет сиплым голосом о том, что решила начать жить заново, а её скелетообразный избранник уверяет, что они пытаются завести дитя. И Она их ценит, а я не понимаю Её. Я уже не понимал, когда Она рассказывала о своих бывших… Когда? Когда они успели поместиться в Её жизни, и почему Она думает, что мне интересна информация об их нисхождении в пекло опущенности двадцатилетних.
Но вот из-за чего моя любовь к Ней равносильна ненависти, так это благодаря Её навязчивому желанию изменить меня. Согласен, я никогда не ценил друзей, потому что среди моих знакомых никогда не существовало людей, кого бы я мог так всецело ценить, даже несмотря на то, что мои знакомые — вовсе не опущенные не алкоголики и не наркоманы. Просто я никогда не видел смысла в самоотдаче во благо чужим интересам. Я никогда никому не верил, никогда не любил фейерверков, взрывов, вспышек и салютов, до Неё и кроме Неё.
Но изменить меня, иначе — сломать меня, не получится даже у Неё.

* * *
«...когда рисовала в дневнике алые цветочки вместо колов и двоек. Потом, если откроешь страницу, а она как будто в крови перепачкана...»
Послать бы Его ко всем чертям. Только в этом случае им не позавидуешь. Ведь Он такой зануда — черти же от скуки сбегут куда-нибудь в Рай, подальше от него. Только я дура..., не маньячка, не садистка, не мазохистка, а дура. Своих друзей запросто послать смогла, а Его — нет. Друзей, с которыми каждый миг — новое приключение, каждое слово — интересная история, каждый шаг — путешествие в таинственный мир (удивительно, что они ещё не успели подсадить её на этот «таинственный мир»). А я их послала, мне стало скучно с ними. А вот с вечно бубнящим занудой — интересно. Я поражаюсь себе, что-то не так в этой жизни.

Сейчас я произнесу несколько слов о ней. Вы можете представить себе личность, настолько яркую и симпатичную, что прямо уже и некуда? Я не могу, чувствовать и ценить красоту представителей живого мира я не умею. Но они сами судят о такой яркой и симпатичной личности настолько высоко, что она зачастую вынуждена прожить всю жизнь в одиночестве. Ибо каждый из ценителей полагает, что место возле ног этой яркой личности, уж точно, занято давно и конкретно. И каждый, думая так, мрачно завидует этому пустому, на самом деле, месте. Хотя, наверное, я бы тоже всегда боялся и сторонился таких, как Она. Ну, всё, замолкаю.

Если бы меня спросили, как я с Ним познакомился, я бы честно и откровенно ответила бы — никак. Я Его знала задолго до нашего личного знакомства, но знала в том смысле, что «видела и ржала». Он удивительным образом выплыл, как неприглядный балласт в бурлящих волнах нашей яркой и безбашенной тусовки. Наверняка тут сыграла роль какая-нибудь банальная починка мусорного компа одному из наших раздолбаев, и мудрый «починщик» был гостеприимно приглашён к всеобщему веселью в знак оплаты его неоценимых услуг. Такое случалось уже не раз, но обычно подобные «гости» либо уносят ноги после первых же минут, проведённых в нашей компании, либо спиваются похлеще и побыстрее любого из раздолбаев. Но этот парень относился к особому, беспросветно занудному, типу «гостей», которые не могут ни смыться и ни спиться только из-за того, что им неловко нам отказать. Он пропускал некоторые стаканчики в свой организм, как-то скучно морщась, но всегда оставался на ногах и при мозгах. Так что, не один раз он и меня саму, спотыкающуюся на каждом слове и путающуюся в ногах, доставлял до родного дома, но, как назло, даже и не пытался приставать. Я же в то время жила под девизом: «Почему бы и нет» (Как же ты жила-то и дожила до сегодняшнего дня?), что, конечно же не касалось принудительного расширения сознания, ибо я считала, что пока что оно и без того безгранично. Зато я отыгрывалась на полигоне по разбиванию сердец. И вот, во время одного из подобных провожаний им меня, я, совершенно спонтанно навела свой прицел на его занудное сердечко. Уж очень интересно было растормошить этого тюфяка. Но, как показало время, вся игра пошла по-другому. ломать свою ранимую душу очень даже пришлось, но не ему, а мне. А этот зануда не изменится ни на каплю. А я, как последняя дура, разбилась вдребезги перед Ним.
Сегодня я ушла от друзей, потому что мне стало с ними скучно, но Он думает по-другому, он-то утопал раньше. Я должна быть с Ним. Скоро наступит новый день и он, этот день, всё исправит, всё решит.

* * *
«...если не уснуть. Убедиться, что так оно и есть, либо ничего нет...»
Мне нравится, когда прохладный ночной ветерок врывается в распахнутое окошко, когда он играет дремлющими занавесками. При этом загадочные тени на потолке начинают тихо и осторожно перемещаться, увлекаясь таинственными играми, правила которых известны только им самим. Они нарушают привычную картину ночного покоя только оттого, что ошибочно считают хозяев комнаты крепко спящими, так как все источники искусственного освещения заботливо отключены. Но, хоть они так и считают, теням на самом деле как будто бы безразлично, если нерадивый представитель рода человеческого рискует наблюдать за их играми. Всё равно ему ничего не понять, пока он не с ними на потолке. А ночной ветерок с ласковым упорством пробирается глубже в неприступные уголки комнаты. Вот он уже о чём-то шепчется одинокими бумажными листочками, забытыми на столе, увлечённо листает жёлтые страницы раскрытой книги. И только Луна, холодная ночная королева, никуда не стремится и ничего не ищет. Ей итак видно всё в смутно разреженной темноте, и всем прекрасно видно её — можете до рассвета любоваться вволю.
А мне бы только не уснуть. Удивительно, какие завораживающие душу картины пропускаешь мимо глаз, когда каждую ночь проводишь, обмениваясь внимательными, но уставшими взглядами с электронным проводником в ненастоящий мир, или, ещё хуже, когда спишь. А сейчас уснуть никак нельзя. Все проводники в спячке, звуки потухли, краски поблекли, но засыпать нельзя. До нового дня, который должен стать абсолютно не таким, каков был уходящий, осталось всего минут пять. И, несмотря на своё скептическое отношение к ритуальному обозначению границ вполне обычного течения времени, я должен лицезреть именно эту границу, именно этого дня. Только тогда он будет не таким, коков был уходящий.

На самом деле ты должен гораздо больше, чем просто лицезреть. Хотя не мне судить, я-то не должен никому и ничего, и мне никто и ничего не должен. Кстати, правила игр потолочных теней достаточно просты, и, если хотите,… хотя нет, в другой раз.

Когда слипаются глаза, упрямо прилетает Её образ, но крутится и повторяется в памяти лишь тот эпизод, который перечеркнул сегодняшний день. Но самое интересное, не было ведь ни ссоры, ни выяснений отношений. Не было ничего такого, из-за чего сторонний наблюдатель мог бы судить о перечёркнутости всего дня. Были Её друзья, которых я вовсе не собираюсь ненавидеть. В целом они и есть тот источник тепла — жадный огонь интереса, над которым Она греет озябшие руки. Был я, случайный спутник, не нуждающийся в тепле этого источника. Была Она, и Она, сама не понимая того, мечется между огнём и путником, торопится сделать выбор, о котором Её пока никто и не просит. Но, если Она торопится сделать выбор, то он важен в равной мере и для меня. И, если путник кладёт Ей на плечи свои руки и задаёт вопрос, пусть даже неуместный, о том, нужен ли он Ей, а Она, подёргивая плечами, безразлично сообщает «Не знаю», то этот выбор, как мне кажется, вполне очевиден.
Воспоминания волнительны, но ущемлённое сознание может неожиданно объявить забастовку. Очень нужно хоть как-то растолкать его, хоть попробовать. Окошко отворено — нужно крепко и зябко покурить, что ль.

* * *
«...как кирпичики в стене, из которой ни единого вытащить не позволительно. То есть, удалить из жизни невозможно этот день, если не хочешь лишиться нового утра...»
Темно. До нового дня, который не будет таким же, осталось минут пять. Но каким образом он не будет таким же, если эти пять минут остаются такими же. И всё вокруг остаётся таким же, неизменным, стандартным, неподвижным. Так отчего же новому дню не быть таким же, если всё неподвижное будто издеваясь, замерло до рассвета всё, кроме вечно крадущегося времени. Ведь для изменения чего-либо необходимо движение. Но время, само по себе, ничего решить не может. Решаем только мы, ютясь и шарахаясь в его границах.

Представьте себе, она набрасывает лёгкую курточку на свои худенькие плечи и выскакивает прямиком в ночную тьму, в царство последних пяти минут уходящего дня. Она хочет успеть увидеть его ещё в этом дне, благо расстояние между их жилищами можно преодолеть быстрее, чем за пятиминутный отрезок непокорного времени. Она так и мчит по неосвещённой дороге, размахивая ярко-рыжими волосами как факелом, кутаясь в лёгкой курточке. А на её плече висит сумочка, в которой должно быть тепло, и в которой прячусь я.

Уйди же, этот день! Прочь! Уходи и больше не показывайся! Ноя всё равно сделаю всё назло тебе! Я прощу Его и Он простит меня, пока мы будем ещё в твоём царстве, в пределах твоих границ. Не допущу твоей победы. Ты ведь изначально гадил мне, затуманил мне мозг, красочно обрисовав перспективы гнетущей тоски. И это моё «не знаю», этот мой нелепый ответ, это всё накликал ты своей тоской, мой последний из враждебных дней. Пусть остальные дни станут друзьями, а ты сейчас погибнешь, обнаружив, что у тебя ничего не выгорело.
Так где же мой телефон, Его номер, Он должен не спать, иначе всё впустую. Так! Что?
«Абонент недоступен»?!
Но... Он никогда не отключался, Он клялся, что это ниже Его достоинства. Тем более, я же обещала позвонить.
А Он? А Он ответил: «Как хочешь». Не зря меня чуть не убило это холодное и безразличное «Как хочешь». Так, значит, это всё? Ты победил?

По её щекам текут слёзы. Я слышал, что они горькие или солёные. Не понимаю, кто же мог додуматься до того, чтобы пить жидкость, текущую из глаз...

Нет, не всё, не победил.

* * *
«...говорят, что оглядываться назад имеет право лишь тот, у кого впереди уже ничего не светит. Мы же всю жизнь проводим задом-наперёд...»
Без одной минуты новый день. Удивительное состояние — хочется вложить в эту одну минуту всё своё прошлое, все свои боли и переживания, и отправиться в путь совсем налегке. Только вот опасаешься, что оставишь чуть больше, чем рассчитывал, и что же делать в том случае, если твоя жизнь останется в прошлом.
Как бы не казалось это странным, но я верю в предчувствие. Только вот они, тёмные и неосёдланные лошадки, далеко не всегда достигают границ нашего понимания. То есть, бывает так, что понимаешь — есть предчувствие, вот оно, зудит в твоём мозгу бередит душу, но что это за предчувствие, о чём оно и почему, не понятно совсем. Потому я научился поступать так: как только застучат возле границ сознания копыта очередного предчувствия, задаёшь ему два общих вопроса и получаешь конкретный ответ — да или нет.
Но сейчас, когда предчувствия уже царапались острыми когтями в мои окна, за минуту до нового дня, таких вопросов сформировалось почему-то целых три. А переирывать никак нельзя, ибо главные условия игры — честность и доверие. Выглядят же эти вопросы примерно так:
1. Правда, что новый день изменит всё?
2. Правда, что новый день ничего не изменит?
3. Правда, что ничего не будет?
Третий вопрос загадочным образом отчленился от второго и хотя, вроде бы, повторял его смысл, но капризное подсознание твердило: а вот и нет, это совсем-совсем другое.
А тут ещё и предчувствие, дорвавшись до ответов, утвердительно кивнуло дважды, но вовсе не во втором и третьем случаях, как это можно было бы подумать, а как раз-таки в первом и третьем. То есть, получается, что подсознание решило опуститься до вранья. Ибо отвечать утвердительно на такие вопросы, как «Всё изменится?» и «Ничего не будет?» не имело никакого смысла.
Тут, конечно же, легче всего отыскать виновного и он, как всегда, под рукой — бедный утомлённый мозг, рискующий нести всяческий бред от великой усталости.
А следом за этим моментально прилетает спасительная весточка из памяти о том, что счастье-то мы строим сами, и не стоит отдаваться в холодные лапы хищной судьбы. И взгляд точным попаданием упирается в онемевшую мыльницу севшего телефона.
Как же я забыл? Она ведь каждый день звонит мне, так почему же уходящему дню быть исключением. Тем более, Она что-то говорила об этом, пока я, как дурень, не огрызнулся: «Как хочешь»...

Ещё одна, до смешного, глупая машинка — телефон. Как будто бы без него невозможно общаться на расстоянии. Хотя, вполне вероятно, что невозможно, откуда ж мне знать. Всем известно, как глупые и бесполезные машинки ломают и строят наши судьбы.

Чёртовы «кошельки»! Они же чуть было не разрушили мою жизнь. Но теперь электричество спасительным потоком хлещет в трубку, и остаётся дождаться только двух событий: волнующего свечения на телефонном экранчике и рождения нового дня.
А время? Да что ж оно, застыло на одном месте, что ли. Так и показывает — без минуты. И сигарета потухла — совсем забыл о ней. Теперь уже всё, новую курительную палочку в рот, по пояс опрокинуться в окно, окунуться в облако ночного мрака...

«...оглядываться назад. Поздно что-либо передумывать, что-либо переделывать. Ничего не изменится, пока ты точно такой же...»
Без одной минуты новый день. И уже ясно, что ничего не будет по-новому. Не успела, опоздала, не подумала. А ведь никогда и не умела думать. Всю жизнь на перекладных — авось кто-нибудь подвезёт, если повезёт. С ошибками не сталкивалась, только если с чужими. И всегда думала, до чего ж люди тупы, совершают ошибку за ошибкой, и ничему не учатся. А ведь на ошибках учатся только ошибаться, иначе никак. И если ты спец по ошибкам, можешь гордиться — значит, ты и сам ошибка этого мира. Ведь он, мир этот, как оказывается, совсем не совершенен. Скорее, наоборот.
Телефон выключен, а я посреди проезжей части, в минуте от нового дня. Мимо несутся задумчивые потемневшие коробки машин. Люди торопятся домой или из дома, люди торопятся жить. Мигают фарами своих механических карет, приветствуют новый день. А ведь не будет его, будут лишь очередные плевки секундной стрелки и больше ничего.

Вы представляете? Она стоит посреди проезжей части. Ветер-озорник развевает рыжие волосы огненным флагом, а мимо неё катятся бесполезные железные коробки, придуманные людьми-торопыгами. Они спешат жить, но им лень двигать ногами. Чудно как-то. А в руках у неё другая бесполезная машинка — та, о которой я уже распространялся, когда сетовал на то, что люди не умеют общаться на расстоянии. И она всё смотрит и смотрит на эту машинку, будто хочет там что-то увидеть. И слёзы капают на мерцающий экранчик. Красиво, но грустно? Может быть, мне же не имею никакого понятия ни о грусти, ни о красоте.

К Нему уже не успеть, за минуту я только смогу добежать до подъезда. Да и какой смысл торопиться, если телефон отключён. Значит, Он не желает слышать меня, видеть меня, знать меня, помнить меня. Значит, новый день не состоится.
Как бы не так. Я же не из тех, кто сразу поднимает лапки и сдаётся. Я та лягушка, которая взбила масло. Я буду не я, если эта последняя минута не получит по заслугам. Ведь кроме бесполезного звонка, могу же я сообщить Ему о себе, сообщить с отсрочкой. Включит же Он этот проклятый телефон и узнает, о чём поведала я последней минуте уходящего дня. И эта фраза будет гореть ярким пламенем в той последней минуте, до тех пор, пока Он не обожжётся этим огнём. Эта фраза будет парить вокруг отключённого телефона, в панике отыскивая потайные входы. Она будет парить вокруг Него самого, а значит, будет и с Ним, пусть даже Он сам и не догадается, пока не включит свою трусливую трубку.
И я не буду посылать ни гнева, ни злости, ни обиды. Я сообщу то, что хочу сообщить Ему, нацарапать на Его сердце...

* * *
«...следующее сравнение могло бы иметь смысл...»
Листья, опавшие на асфальт под моим окном, очень хорошо видны, прекрасно различимы, как ни странно. И если смотреть на них, не отрываясь, они могут показаться гораздо крупнее, чем должно быть видно с такой высоты.

* * *
«...следующее сравнение могло бы иметь смысл...»
Когда из ночной тьмы вырываются ослепляющие фонари фар летящего на тебя автомобиля, они очень часто напоминают глаза безумно голодной, гигантской кошки.

* * *
Эти тройные звёздочки будут последними, потому что далее я вряд ли смогу быть тем или иным человеком. На всё есть свои причины. Правда, я мог бы оставаться собой, но меня, как я уже не один раз напоминал, не существует.

«Возможно ли такое, чтобы усталость могла вырывать из памяти целые куски», — удивлённо думал он, стоя возле двери собственного подъезда.
Дело в том, что он очень и очень хотел скрыться из собственной квартиры, чтобы бежать со всех ног к ней, чтобы увидеть её, чтобы молить у неё прощения. Чтобы рассказать, как он ждал наступления нового дня.
Он очень и очень хотел бежать к ней, но он совершенно не помнил, как он вышел из квартиры, закрыл дверь, спустился на лифте или по лестнице, оказался на улице.
Всего этого он не мог вспомнить, как ни старался. Но тут же решил, что не так это и важно, ведь он хотел бежать к ней, он и бежит, а всё остальное — не сейчас.
Усталость, как рукой сняло. Он чувствовал себя так, как будто выспался сразу за все прежние ночи тяжкой бодрости.
Неподалёку толпились незнакомые люди. Все они о чём-то горячо спорили, хватались за головы. Кстати, толпились они как раз под его окнами.
«Минуту назад никого там не было, — подумал он, — окурок мой, что ли, покоя не даёт».
Но люди были так заняты какими-то спорами, что его самого как будто не замечали, а продираться сквозь их тесные ряды не было ни времени, ни желания. Очень хотелось видеть её, поэтому стоило бежать отсюда побыстрее.
На повороте, за которым простиралась трасса, которую нужно было пересечь, чтобы оказаться возле её дома, он притормозил. На асфальте валялись какие-то обломки. Он пригляделся и, когда понял, что это такое, у него всё похолодело внутри.
Это был телефон, всего лишь телефон. Разбитый вдребезги телефон. Разбитый вдребезги ЕЁ телефон.
«Но где же тогда Она? Что же с Ней? — мысленно вопрошал он и не хотел искать ответа на эти вопросы. Он даже не хотел приближаться к повороту, не хотел увидеть то, что там...
Однако ноги как будто сами принесли туда, даже и не собираясь подчиняться его воли.
И там стояла Она. Стояла прямо посреди дороги, какая-то одинокая, покинутая, неуверенная. Он никогда не видел её такой, робкой и беззащитной. Как будто бы мир перевернулся.
Где-то неподалёку выла сирена. Люди собирались шумящей толпой, кто-то кричал, кто-то спорил, кто-то охал и хватался за голову.
Но Он и Она., казалось, не замечали всего этого балагана.
Они стояли прямо посреди проезжей части, посреди дороги. Стояли в обнимку, и ничего другого им больше не было нужно, а сквозь них проносились тёмными глазастыми гробиками торопливые машинки нового дня.

P.S.: Как только стартовала первая минута, ожил телефон.
Жаркое послание наконец-то достигло своей цели и засияло на маленьком экранчике мерцающими буковками: «Наша любовь будет вечной!»
И новый день для них так и не наступил...
И меня, значит, уже никогда не будет...