Мертвая голова

Из старого. Писалось давно.
НАШЕ ДЕЛО.
Ноль.

Передо мной колышится толпа. Безумные глаза. Раззинутые в вопле рты. Гнилые зубы. Гнилые мысли. Гнилые души. С трехметровой высоты я чувствую вонь людского моря. Нищие, имущие и неимущие, состоятельные. У моих ног смешалось все население маленького пасторального городка. В двух метрах, у самого эшафота, грязный оборванец стоит бок о бок с солидным бюргером. Оба широко раскрыв глаза смотрят на меня и ждут. В иное время и не посмотрели бы друг на друга.
- Ты лучший мой... клиент. Я помолюсь за тебя. - Палач подходит ко мне, заглядывает в глаза. - Чтобы сковорода не была сильно горячей.
- Я нагрею для тебя местечко.
Палач смеется. Вдруг резко подается вперед:
- Сегодня я немного схитрил, - шепчет он мне на ухо, - ты не сломаешь шею.
Начинаю кричать. Но крик обрывается: помост уходит из под ног, петля сжимает горло.
- Достану, - все же успеваю прохрипеть я. Боковым зрением вижу кривую ухмылку палача. Он стоит, широко расставив ноги. Левая рука лежит на рычаге.
Задыхаюсь, задыхаюсь, задыхаюсь... Кто-то цепляется за ноги, виснет. Веревка раздирает кожу на шее. Мир заливается красным. И слышу голоса, идущие снизу:
- Ты на правую, а я на левую, - велит звонкий мальчишечий тенорок, - Давай, давай!
- Да не получатеся у меня!..

Глава 1.

По закопченному, раскаленному от дневной жары бетону и в ботинках с толстой подошвой ходить было неприятно. На босоногих нищих смотреть без боли было невозможно.- Великий воин, подай больному на краюху хлеба. Великий воин, подай, подай, подай...
Этот был особенно мерзок: на теле не осталось живого места - все покрыто язвами, одет в вонючие лохмотья, с трудом прикрывающие (а может специально выставляющие на показ) гнойники, руки и лицо изъедены чуть ли не до костей. "Тонки", как таких пренебрежительно называли весь тот люд, что жил в космопорту и жил за счет космопорта, - низшее сословие бедноты, неприкасаемые, чей удел питаться отбросами из баков, куда выливают, помимо прочего, радиоактивные отходы, и пить воду из реакторных охладителей.
- Пшел прочь, - бросил я, стараясь не смотреть на семенящего за мной урода. - Смерть - лучшее подаяние для тебя.
Мой путь лежал в трактир "Майна блю" - первое портовое заведение, где собирались в большинстве своем старшие члены экипажей. Справа у входа десять столов для военных. Слева - столько же для торговых. И между ними полоса для всех остальных: безработных, бывших и будущих пиратов, контрабандистов, искателей приключений. Здесь заключались сделки, велся найм на работу. Так что свободной лавки в трактире сыскать было трудно.
Привратник - мощный парень с кирпичным выражением лица - скользнул по мне взглядом. Все неотстающего голодранца развернул и дал хорошего пинка. Тот только взвизгнул.
Проходя мимо, я подкинул в воздух давно приготовленный серебряник.
- Кто? - спросил я.
Монета испарилась.
- За седьмым - дешевый фрахт. За девятым - дезертир. Десятого не знаю, но кто-то ему нужен. - Все это вышибала протараторил с видом заправского чревовещателя. Еще бы: торговля новостями - первый источник его доходов, а в любом деле нужно быть профессионалом, тем более, когда это дело касается сокрытия доходов от хозяина.

Хозяин "Майн блю" - Обо Обобо - назвал свое заведение столь странно после того, как прочитал "Путеводитель по древним языкам". Это была единственная прочитанная им книга, но она потрясла трактирщика, и привычное "У Обо" он сменил на "Майн блю". "Что это значит?" - спрашивали его. И он отвечал: "Состояние моей души. "Майн" - мое. А "блю" - это такие как я, в старину."Огромный тучный Обо был одновременно огромной тучной Обо. Что матушка природа сделала с этим человеком - неизвестно. Но одевался он/она иногда женщиной, иногда мужчиной, а бывало местами так, а местами эдак. У него/нее были муж и жена, и по их собственным словам в постели удовлетворены были оба.
Завидев меня, Обобо изменился в лице. Он стоял за стойкой и краснел: в моем присутствии ничем другим заниматься не мог. Любовь.
Я подошел к стойке.
- Здравствуй, Обо. Мне что-нибудь пришло?
Трактирщик мотнул головой, коротко хрюкнув. Своих свиных глазок он от меня не отводил. Все три недели моего нахождения на Немедии я развлекался его необъяснимым ко мне чувством. В первый же день, напившись и уснув за столом, я проснулся от горячего прикосновения к щеке. Хозяин трактира - тогда я не знал, как его зовут - стоял рядом, засунув левую руку в свои бесформенные штаны, и правой рукой трогал меня. Если бы у этой сцены были свидетели - Обо так и не собрали бы по частям, и хоронили бы в мешке. Ему повезло: отделался двумя отрубленными пальцами и клятвой сообщать мне все, что узнает о транспортах до Цейге.
Я осмотрел зал, как всегда полный.
За седьмым столом развалился здоровенный детина. Весь в коже. Из кружки он тянул крепкое вино - литровая бутылка "Тамосского" стояла на столе. И на всех вокруг смотрел с видом господина и повелителя космических пучин. Может быть, дурак в жизни, но севсем не дурак в драке. Такому место в абордажной команде. Скорее всего, лет пять в подобной саблей помахал, подкопил деньжат, и купил подержанное суденышко. Фрахт, мелкая контрабанда, налеты на частные яхты - нормальный бизнес бывшего пиратишки.
Гильдейский контрабандист устроился за девятым. Костюм сидит отменно, осанка словно шпагу проглотил, лицо худое и острое, как топор. Такие пьют только дорогую водку, пищу разделывают ножом и вилкой, и речь у них исключительно литературная. А люди страшные - врагов своих (и не только) уничтожают быстро, все с тем же аристократическим выражением физиономии.
Наглого детину я оставил на заметку как крайний вариант. К гильдийцу надо будет подойти. За звонкую монету он может помочь, главное - насколько звон будет громким. А вот третий - тот, который храпел за десятым столом - меня разочаровал. Простой мужичок, в потертом камзоле, приняв лишнего, заснул прямо на стуле. Если что ему и нужно, так это удобная кровать и кружка пива на опохмелку.
Начать я решил с топоролицего контрабандиста. Он ничего не пил и ничего не ел: сидел на стуле о обводил трактир холодным взглядом, иногда поглядывая на зажатый в ладони брегет.