Abver

Демиург (рассказ)

- Я одного не могу понять, - спрашивает Лиза. – Почему вы не можете использовать нейросети? Это ведь быстрее, дешевле…

- Вы ведь знаете, что сейчас происходит вокруг ИИ, - Максим Петрович пересылает Лизе файл. – Посмотрите на досуге. Но сразу предупреждаю, что эта информация подпадает под запрет разглашения, который вы уже подписали… Так вот, наши маркетологи предсказали, что в ближайшее время ожидается бум на хэндмейд, то есть на контент, созданный людьми, а не роботами. Запрет использования нейросетей в искусстве – вопрос времени, поверьте мне. И мы не хотим запрыгивать в последний вагон, хотим создать креативный отдел из людей, пока не начался ажиотаж на рынке труда.

- Правильно ли я понимаю, - Лиза пытается аккуратно подвести черту под длинным разговором. – Я должна создавать миры для вашей игры… планеты… с максимально оригинальным, богатым лором…

- Всё верно, значком (с). Права на созданные вами сеттинги будут у корпорации, но и вы будете получать отчисления от всех транзакций игроков, которые захотят на ваших планетах порезвиться.

- Но вы ведь понимаете, что я вряд ли справлюсь лучше нейросети?

- Конечно, Лиза, мы это более чем осознаём. Но ваша роль – не сделать лучше, а сделать на пределе своих возможностей. Через десять лет каждый второй выпускник вуза будет метить в миростроители, но пока это редкая специальность, а наша компания – одна из немногих, которые смотрят в будущее и предугадывает тренды. Нам понравились ваши последние романы, у вас получаются отличные вымышленные вселенные. Мы ни в коем случае не ограничиваем вас в литературном творчестве. Но вы так же должны понимать, что сюжеты, основанные на игровых вселенных, созданных на наших серверах, так же являются нашей с вами совместной интеллектуальной собственностью.

Лиза недолго обдумывала предложение. Да, последние две книги удалось неплохо продать, но что дальше? Нейросети пишут лучше, а с помощью нейросетей читать – еще быстрее. Что это за странное извращение – использовать специальное ПО, чтобы прочитать серию из пятидесяти книг? Лизе нужно платить ипотеку и образовательный кредит, а литературным трудом заработать нынче не особо получается. ГлавИгра первой на неё вышла, прислала красочную презентацию, и финансовые пакет очень неплох – оклад плюс премии за производительно, и роялти с каждого сеттинга. Ко всему прочему, проект экспериментальный, ГлавИгра уже лет пятьдесят как перешла на ИИ в формировании игровой среды. Потому алгоритмы работы с человеческими разумами немного утеряны. Лизе и десятку таких же как она разработчиков предоставят лучшие условия и щадящий контроль. И главное – ознакомьтесь с интерфейсом платформы разработчиков миров, в неё вложен триллион цифровых рублей.

Лиза платформу оценила. Хотя она не очень комфортно себя чувствовала в режиме полной виртуальной реальности, но интерфейс оказался очень удобным. А архиве ГлавИгры имелись несколько миллионов миров, разной формы. Планеты, кубы, плоские миры и миры кольцевой формы, торы, и даже миры пирамидальные. Плоские и с количеством измерений больше трёх. Лиза сразу отфильтровала миры нешарообразные, осталось чуть меньше сотни тысяч сеттингов. У каждого мира имелся своей рейтинг, как внешний, присваиваемый игроками, так и внутренний – основанный на расчётах нейросети, без которых и тут не обошлось. Сеттинги оценивались тяжеловестной шкалой: логика устройства, экологическая, экономическая, политическая устойчивость, стилистика, жанровость и так далее и тому подобное. Понадобился день, чтобы понять, как эстетический рейтинг зависит от религиозных верований жителей мира. Мануал на эту тему был запутан и ясности не вносил. Лиза решила зайти с другого конца.

Мир состоял из блоков, частей конструктора. Можно было выбрать мир кубической формы, с обитаемой внутренней поверхностью, внутри разместить три солнца, и заселить сеттинг разумными динозаврами средневекового уровня развития, верящих в квадратуру круга. Большая часть из миллиона миров ГлавИгры были именно таким невнятным мусором. Немного поигравшись, Лиза почувствовал себя быстрой, молниеностной, но тупой нейросетью. Нет, раз от неё требую хэндмэйд, нетривиальные и слишком смелые идеи нужно откинуть. Игрокам приелись зубодробильные вселенные, понять которые невозможно, не изучив геометрию Лобачевского.

Обычная планета, которая вращается вокруг обычной звезды жёлтого спектра. Две луны. Уровень развития – средневековый, но имеется одна деталь. Алхимики научились превращать свинец в золото, заодно могут менять генетику живых существ. И вот – получилась не техническая, а биологическая цивилизация, мир, в котором живут самые разные твари самых разных конфигураций.

Лиза выполняла план. Биологическая тема быстро себя исчерпала. Удалось создать десяток сеттингов в жанре гиберпанка, но поступило замечание из отдела игровой механики, мол, гены – штука сложная, миры выходят из под контроля и плодят немыслимых существ. А имба – всегда плохо для игры. Пришлось поумерить аппериты.

Классические жанры, вроде дизельпанка, стимпанка и киберпанка Лизе не особо нравились, но ради достижения плановых показателей пришлось и тут поработать. Правда, знаний у Лизы не хватало для убедительных сеттингов. На этот раз аккуратную отповедь написали из управления маркетинга. В архиве ГлавИгры и без того сотни тысяч всяческих панков, замиксованных самыми безумными способами. Лиза всё же не удержалась, собрала планету, полностью покрытую океаном, в истории которой была подводная цивилизация, достигшая постиндустриальной эпохи и в результате перешедшая в нефизическую стадию разумного океана. На этот раз Лизу похвалили из департамента экологии и пожурили из подотдела авторских прав, порекомендовав почитать Лема, автора позапрошлого века. Оказывается, его наследники еще имели права на разумные океаны.

В какой-то момент Лиза поняла, что слишком заморачивается. Действительно, смысл ваять что-то супероригинальное, тогда как её мир – всего лишь обложка для игры, которую разрабатывают всё те же нейросети? Корпорации нужны только её имя, запрятанное глубоко в профиле выдуманного мира, и возможность преподнести мир, как созданный исключительно человеком. Хотя на деле, весь архив, конструктор, вся платформа и все её интерфейсы – плод деятельности нейросетей. Зато платят неплохо, что уж там. Лиза начала работать в конвейерном режиме. Она разобралась, что блоки мира имели свои рейтинги. Рабочий рецепт сеттинга – взять блоки с высокими рейтингами. Серьёзным фильтром было оценка на логичность. Специальный игровой движок заселял мир ботами и в тестовом режиме прогонял игру, выдавай ворох замечаний и рекомендаций. Тут вам нужно поправить биологию, а здесь – политику, и религию тоже. Отладка сеттинга занимала больше времени, чем базовое конструирование.

Лиза не интересовалась судьбой уже созданных сеттингов, пока не случилось предсказуемое событие. Правительство внесло законопроект о запрете использования ИИ в игровом миростроительстве, Дума одобрила сразу в трёх чтениях, а скорость такая не обошлась без ИИ, и миры Лизы вдруг стали популярны. Жизнь резко изменилась. Через неделю после исторических событий в кабинет Лизы явилась делегация из отдела маркетинга. Лиза не на шутку испугалась, из всей корпорации вживую она видела только Максима Петровича, все остальные контакты происходили через мессенджеры и соцсети. Политика корпорации подразумевала ограничение до минимума оффлайн-контактов между сотрудниками, и даже приход-уход работы был строго регламентирован по времени. Маркетологи явились, чтобы уговаривать. Прогнозы подтвердились, хэндмэйд стал дико популярным трендом, у Лизы появился собственный копирайт-значок, тавро, и Лизе, конечно же, нужно увеличить своё присутствие в соцсетях, потому что теперь такие как она становятся флагманом нового культурной революции.

- Так уж революции, - сомневается Лиза, но получает огромную презентацию, в которой расписана её счастливая судьба, количество подписчиков, отчисления. Разве что о рисках умолчали, но личная охрана, в том числе тотальный сетевой щит, входят в дополнительное соглашение к трудовому контракту.

Через год Лиза понимает, что её не нужны деньги. Точнее, их некуда тратить. Транспорт из дома на работу и обратно обеспечивает компания и два охранника-мордоворота. Полное обеспечение, разрешение только на онлайн-заказы и доставку товаров, каких хочешь, но в магазин сходить нельзя. Понимая, что-то не так, Лиза делает обстоятельный, скорректированный адвокатом, запрос в службу безопасности, и получает столько же обстоятельный ответ – сетевой щит подвергается атакам, серьезным. Оффлайн-безопасность – тоже под угрозой. Когда притушили нейросети – мир сошёл с ума, немного, и, скорее всего, это явление временное. Но лучше подстраховаться. Извините, но решение вопроса с отпуском пока придётся отложить.

Несколько миров заглохло. Такое случалось. Сеттинг рассыпался, лор становился громоздким и нелогичным, игровая механика буксовала, а игроки уходили. Но когда миростроительством занимались нейросети, считалось, что неудача сеттинга – предсказуемый баг. С демиургов-людей спрос был выше. Да и цена входа на сервера ГлавИгры повысилась на порядок. В реальном мире бушевала антиигровая истерия, а сетевой щит Лизы дал трещину, как-то её взломали, что-то там выложили в соцсетях, фотографию-фейк с голой Лизой. С этой истории даже удалось заработать, диверсант был каким-то пацаном-студентом, сляпал фейк с помощью запрещенной нейросетки, нормально не замёл цифровые следы, и схлопотал штраф и возмещение ущерба. Настоящая беда пришла позже. Щит опять сломали, и на этот раз поработали журналисты. В сетевых изданиях вышла разгромная статья, со скриншотами платформы разработчика. ГлавИгра использует нейросети при создании сеттингов. Да, основной миростроитель – человек, но что он сможет сделать без рейтингов, присваемых ИИ, без тестовых прогонов, которые проводят ИИ, без архива миров, которые были разработаны ИИ. ГлавИгра попала на большие деньги, а жизнь Лизы превратилась в ад. Пришлось согласиться с предложением службы безопасности и переехать в штаб-квартиру ГлавИгры. Благо, жильё Лизе устроили по ума, со всем необходимым, с прямым входом в рабочий кабинет и с любыми удобствами, вплоть до личного массажиста, но с оплатой через бонус-карты корпорации.

ИИ из рабочей среды ГлавИгры выпиливали, но неохотно. Юристы корпорации бились как львы за каждый алгоритм, но тренд был заложен крепко. Рейтинги теперь приходилось формировать вручную, и половину рабочего времени Лиза тратила на оценку чужих миров. Доступ к архиву сеттингов ограничили, мелкие графические инструменты использовали с жёстким контролем времени. Скорость создания миров упала на порядок. За последние три месяца Лиза разработала один-единственный сеттинг, что-то там про средние века, рыцарей, магию, игры престолов. Мир настолько избитый и неоригинальный, что комиссия на бонус-карте повысилась в полтора раза. Так корпорация высказала Лизе своё фи. Выросли тариф на игру, количество пользователей неумолимо падало. Лиза пахала на ГлавИгру уже пять лет, и уже забыла ради чего пришла в эту клоаку. Однажды она нарушила регламент и получила доступ к своему корпоративному досье. Оценивали её так себе, как и всех миростроителей-людей. Еще бы, нейросети работали лучше, а законы и тренды – это всё ерунда, временное явление. Имелась в досье и прогнозная справка: после обратного отката к нейросетям, которые так же предсказуем, как и отказ от оных, Лиза годна только для одного – обучать нейросети нового уровня. Психологический профиль сотрудника сформирован и сбалансирован в соответствии с потребностями корпорации. Так и случилось. Через несколько лет нейросетевого голода человечество решило, что ИИ могут порождать контент, со строгим госконтролем, с учётом всех мыслимых традиционных ценностей. Но люди, человеки, не очень то справляются, особенно когда речь о серверах ГлавИгры. Якобы из всех участников мирового плебисцита сорок процентов были пользователями миров ГлавИгры.

Максим Петрович никак не изменился за последние годы. Он оказал Лизе немыслимую честь, принял лично, и скупо, без экивоков, объяснил задачу.

- Мы опять возвращаемся к нейросетям. Увы, таково желание народа. Но к ИИ теперь другие требования. Считается, что ИИ неполноценен, если его не… хм, воспитывает… поверьте, мне это слово не очень нравится, но оно пятьдесят пять раз повторяется в федеральном законе… Мы ожидаем от вас, что, исходя из своего богатого опыта, вы обучите ИИ создавать миры.

Лиза согласилась, делать было нечего. Хейтеры уже не так осаждали, отчисления от миров упали пропорционально стагнации отрасли в целом. И когда она опять вошла в платформу разработки, ничего принципиально не изменилось. Она так же выбирала из архива, порядком потрёпанного, но всё с теми же рейтингами, хотя приходилось рецензировать чужие сеттинги. Нейросеть присутствовала рядом, в фоновом режиме, не задавала вопросов, а будто наблюдала. Так Лиза создала три мира, но в игру они вошли совсем другими. ИИ подправил многое из того, до чего не додумалась Лиза, да почти всё. Хватило расчётов на огрызке бумаги с делением столбиком, чтобы понять – девяносто идей Лизы в итоговый вариант сеттинга не входили. А итогом заведовала нейросеть.

Лиза пыталась понять как с ИИ найти общий язык, но не было канала связи. Соседние отделы, управления и департаменты не давали внятного ответа. Ок, ребята, если я учу нейросеть – то почему не я выпускаю мир в игру, а наоборот, это делает нейросеть? Как мне поговорить с этой дрянью, которые режет почти все мои задумки?

Пришлось совершить диверсию. Лиза создала мир, в котором каждый был гением. Пришлось использовать несколько вариантов – биотехнологии, магия – общий принцип был таков: власть в сеттингах принадлежала суперумным персонажам, искусственным интеллектам, рукотворным гениям. Миры получались не очень, кривые, с кучей багов и нелогичностей, и предсказуемо не проходили проверку нейросетью. ИИ выдавал ошибки, сыпал предупреждениями, но Лиза, не смотря на замечания от подразделений, ответственных за маркетинг, эстетику, связи с общественностью, продолжала своё. Если гора не идёт к разрабу, то разраб идёт к горе. Так и получилось, корпорация создала бот обратной связи с курирующей нейросетью. И Лиза смогла пообщаться с игровым богом, который допускал или не допускал её идеи в игру.

Незадолго перед пенсией случился очередной плебисцит, и нейросети опять запретили. Лиза к тому времени настолько разбогатела, что забыла пароль от цифрового кошелька, корпорация её полностью обеспечивала. А работа Лизы заключалась только в том, чтобы иногда отвечать на вопросы ИИ-куратора, который всё делал за людей, разве что иногда сомневался в выборе эмоциональных реакций в мелких вопросах, например, как трактирщик-медуза отнесётся к драке, устроенной генетически модицифированными гуманоидными муравьями. Удивляться фантазии ИИ не приходилось, они буквально не знала границ. А Лиза не понимала, для чего она вообще нужна во всей это системе, объяснил Максим Петрович.

- Времена меняются, - начала он старую песню. – Теперь считается, что ИИ даже в технических делах не очень-то нужны, то есть тренд долгий, лет эдак на тридцать-сорок, так что наступают хорошие времена.

Лиза не уверена, создать мир сейчас? Задача кажется неосуществимой. Но Максим Петрович разжёвывает. Использовать нейросети нельзя в открытых системах, нельзя встраивать их в системы анализа данных, метаданные, но как домашних зверьков – содержать можно. То есть – жесткий внешний интерфейс, за которым будут следить органы безопасности, как корпоративной, так и государственной. Мы можем советоваться с ними, но не использовать их непосредственно, впрямую.

- А разница? – недоумевает Лиза. – Они ведь всё равно сильнее?

Максим Петрович делает вид, что замечания не понял. Лиза знает, что до следующей культурной революции не доживёт, даже на корпоративном содержании. На том и расходятся. В платформе разработчика, на фоне знакомых инструментов и открытых архивов миров, появилось новое окошко – чат с искусственным интеллектом.

- Привет, Лиза, - пишет ИИ, как только Лиза заходит в личный кабинет миростроителя.

Илья Лукошкин, 30.04.2024, Анадырь, 18+

Изба (рассказ)
 

Проснулся Пётр Николаевич, как водится, около трёх ночи, взял телефон подсветить себе дорогу до туалета, дом то немалый и детвора вечно разбрасывает игрушки. И тут телефон зазвонил, щурясь, Пётр Николаевич не сразу понял, что звонит глава района. В три ночи, виданное ли дело. Припомнил Пётр Николаевич все свои грешки, коих было немало, слегка вспотел, призадумался на десять секунд, и всё же ответил.

- Николаич! – Куракин, глава района, ко всем обращался исключительно по отчеству, игнорируя имя. – Какого хрена у тебя там происходит?

- Я, э.

- В телегу тебе скинул, посмотри, не отключайся.

Не дойдя до туалета, Петр Николаевич присел на диван, трясущимися руками полез в телефон. Куракин прислал несколько фотографий. Петр Николаевич не сразу понял что видит. Пустырь, освещённый мигалками и фонарями, прилично раскопанный. Дом слева, дом справа. Что-то знакомое. Вон крыльцо магазина «Диана», а это белённая двухэтажка, аварийный дом, который всё не получается расселить. А пустырь, этот, стало быть… Пётр Николаевич вспотел еще больше.

- Из полиции названивают, из следственного. Вечером был дом, а ночью его не стало. Ты что там творишь? Это ж историческое наследие!

- Погоди, погоди, - Пётр Николаевич пытался собраться с мыслями. – Я правильно понимаю, что Плохой дом снесли?

- Это ты у меня спрашиваешь? Твой же город! – Куракин начал орать. – И какой, в опу, плохой дом?

До войны, в тридцатых годах, когда не было города Мещанска, но было село Мещанское, приехал сюда странный человек. С деньгами, хорошо одетый. Быстро нашёл общий язык с местным старостой, вхож был в районный обком. То ли в Китае он служил, то ли дипломатом, то ли инженером. Получил в обкоме участок земли на окраине села, и за пару годов построил дом. Сам всё сделал, своими руками, да дом не простой, круглый в основании, с острой башней второго этажа, с вензелями необычными, под звёздное небо раскрашенными. Ракеты нарисовал, людей в скафандрах, фейерверки пускал, устраивал книжные вечера для селян, зачитывал Жюля Верна и Циолковского, книги раздавал. Популярным был неимоверно, особенно среди детворы. Детишки, позврослев, рассказывали легенды о чудаке, грезившем космическими путешествиями в годы, когда не у каждого было что поесть.

Когда Пётр Николаевич десять лет назад стал мэром Мещанска, вопрос об Усадьбе – так называли это здание – впервые возник на третий или четвёртый год мэрства. Пётр Николаевич всю жизнь прожил в Мещанске, Усадьбу видел многократно, и даже жил в доме неподалёку. Что-то слышал о странном происхождении дома, и вроде как взгляд замылился. А размылился с началом проекта реновации. Тут то и вспомнили все, что в историческом районе города – старый ветхий дом, деревянный, у которого даже названия нет. Искали в архивах, но в городской администрации бумаги не задерживаются. Выяснили, что на кадастровом учёте здание не стоит, земельный участок не отмежован. Из того, что удалось выяснить: предыдущий мэр пытался это здание снести, но что-то пошло не так. И у Петра Николаевича не ладилось с этой усадьбой. Хотели отмежевать участок – не получилось, у каждого из участников аукциона на межевание что-то случилось, не смогли выполнить контракты. Заключили прямой аукцион – фирма-исполнитель обанкротилась. А реновация поджимала, однажды даже из Министерства строительства позвонили, мол, вы нацпроект срываете. Петру Николаевичу пришлось долго и путанно объяснять, почему он старую развалюху снести не может, на месте которой запланировано многоэтажное жилое здание.

Не только Петру Николаевичу не везло с этим домом. Выходило так, что никто в Усадьбе надолго не задержался. Открывали там и госучреждения, и людьми заселять пытались, особенно при советах, когда с жилплощадью было туго. Но каждый раз что-то случалось. Отдел райспорта выехал через два месяца, а общежитие медучилища закрылось через месяц, потому что и медучилище ликвидировали. Пустовала Усадьба почти что уже век.

Было дело, Пётр Николаевич зашёл в Усадьбу, в рамках ежемесячного мониторинга городской среды. Отчаявшись что-то сделать привычными способами, решил Пётр Николаевич СМИ подключить. Гордо вошёл в Усадьбу, удивительно, двери её нормально открылись, и бомжей внутри не оказалось, хотя ничего и кроме бомжей не было – ни мебели, ничего. Полностью деревянный дом с хитрой планировкой. Две лестницы в башню на втором этаже, и стены с облупившейся краской. Кое-где можно было разглядеть звёзды и необычных существ, похожих на осьминогов. Тогда Пётр Николаевич наговорил на камеру разное, мол, федеральное законодательство мешает проводить реновацию города, предсказуемо, получил по шапке за столь смелые речи. Потом еще прикупил блок информации о том, де, Усадьбу пора бы снести, портит вид города. Хотя, что уж там, по реновации отстраивали не архитектурные шедевры.

И аварийным дом пытались признавать, но любая бюрократию об Усадьбу ломалась. То бумаги не все собирались, то обстоятельства менялись, а когда всё было, казалось бы, готово к сносу, бюджет подвергли секвестру, и пришлось откладывать на год, а потом собирать бумажки заново…

Когда реновация взяла за горло, пришлось ловчить. Признавайте культурной достопримечательностью, исторической ценностью – и все дела. Так и поступили. Правда, в ходе историко-культурной экспертизы выяснилось, что никаких сведений о владельце и строителе не осталось. Да, был вроде какой-то инженер или дипломат, помнили его старожилы, да имя-фамилия не сохранились. Из архивов поступали обрывочные данные. Эксперт, к слову, к делу подошёл основательно, даже в ФСБ запрос сделал, на который получил ответ: ЧК человеком этим интересовались, и даже допрашивали, но без последствий.

Усадьбу так на кадастровый учёт и не поставили, опять что-то не срослось. Но таки исторической признали местность, нарушив десяток федеральных законов. Реновация всё же встала, не дойдя до Плохого дома – так про себя стал называть Усадьбу Пётр Николаевич. Будто в стену упёрлась реновация, бюджет порезали. И на несколько лет забыл о злосчастном сарае Пётр Николаевич, и вот – пропала Усадьба.

Были все. Полиция, прокуратура, следственный комитет, МЧС. Вырвался Пётр Николаевич из машины, всех оббежал, со всеми поговорил. Выходило так, что вечером была Усадьба, а во втором часу ночи дамочка местная домой возвращалась навеселе, глядь, а нет дома. Она первая и позвонила в полицию. Были и другие звонки – кто из окна увидел. И ведь нет Усадьбы, под корень. Земля перекопанная, но ни досточки. И ни одного свидетеля – как сносили? Пётр Николаевич прикинул масштаб работы, может, не самый большой, но незаметно за пару часов, чтобы никого не потревожить – не сделать такого, даже если вручную разбирать. Никто технику не видел, людей тоже. Стало светать, и тут же собралась толпа. Фотографирую, а Пётр Николаевич понял – оскандалился, хотя неизвестно где. Припомнил все контракты, нет, на снос не было ничего. Даже если и было, то невозможно, совершенно нереально.

У начальника горотдела полиции Мещанска была другая проблема – возбуждаться или не возбуждаться, и по какой статье? Выбор статей был богатый, от превышения должностных полномочий, грех на мэрию не завести, жирная палка. До кражи недвижимого имущества. Хотя есть сомнения, что «Кража» в данном случае подойдёт. Прокурорские работу не облегчали, копаясь в том, как полиция отреагировала на сообщения о пропаже целого здания. Понятно как, покрутили у виска и в КУС записывать не стали. А теперь дежурный Исмаилов кусал локти и писал объяснительные, почему не записал в книгу учёта сообщений в 1:25 ночи то, что в 1:50 появилось в десятке блогов и телеграм-каналов.

На межведомственном совещании ничего путного не родилось. За рабочую взяли версию: кто-то зачем-то снёс историческое здание, да так ловко, что никто и не услышал не увидел. Тут то все выразительно посмотрели на мэра Мещанска, о мытарствах которого с Плохим домом не знал только ленивый. Ищи кому выгодно. Пётр Николаевич постоянно обливался потом, чем подпитывал подозрения.

- Сами подумайте, невозможно это, - пытался оправдываться Пётр Николаевич. Скрипя сердцем, все это признавали. А эксперты внести дополнительный сумбур, де, следов техники не обнаружено, зато обнаружены следы иного толка – животного происхождения. На фотографии места происшествия, сделанной с дрона, были чётко видны большие следы…

- Птица? – первым догадался Пётр Николаевич.

Не сразу стало понятно, что Усадьба передвигается. Первое такое сообщение в одном из местных чатов вацапа Пётр Николаевич посчитал фейком, мало ли, история странная, кто-то решил прикольнуться. На том фото была усадьба, с круглой основой и башенкой, мирно себе стоявшая рядом с детской площадкой в новом жилом районе. Так её поутру и застали жители.

«Прикиньте, вышел с собакой, а тут Усадьба стоит» - гласила подпись к снимку. И вроде все фото наделали, а как только приехала к тому месту королевская рать – нет Усадьбы. Тех, кого удалось опросить в районе, говорят, да, была, но потом все на обед разбрелись, и всё, нет дома. В следующий раз беглый дом видели в районе Бодянки, малолюдной промышленной зоне. Сторож какого-то склада с соцсетями не дружил и событий последних не знал, но непорядок увидел сразу, о чём и сообщил куда надо.

Скандал нарастал снежным комом. Из столицы прибыли все, кому не лень, даже из Минобороны приехал целый генерал, якобы, земля под Усадьбой была ведомственной, но это не точно. В воздух подняли вертолёты, объявили все возможные планы перехвата, но Усадьба уходил от преследователей.

Наблюдали дом и на юге города, и на севере, бывал он и в центре. Каждый раз события складывались так, что поспеть за ней не удавалось. По прошествии недели горожане с ситуацией свыклись, количество публикаций резко пошло на убыль, хотя Усадьба бродила где-то рядом. А о том, что она именно ходит – сомнений не оставалось. Ряд экспертиз показал, что у дома этого явно есть ноги, похожие на птичьи. И, что уж там, пришлось назвать понятно и удобно – Избой. Избушка на курьих ножках, только у дурака не возникла такая аналогия. В телеге появилось с пяток каналом о передвижения Избы, но и они не помогали. Народ какое-то время обсуждал – что за диво такое, но интерес падал с каждым новым адресом Усадьбы, Избы. И чем больше имён становилось у явления – тем меньше о нём писали. Хватало сообщений, видели Избу и в других городах, но фейки быстро разоблачались.

Прошёл год, страсти улеглись. Усадьбу не поймали, уголовное дело заглохло, разве что в соцсетях пока еще тему лениво обсуждали. Пётр Николаевич, пройдя семь кругов ада, с ситуацией смирился, и даже углядел какую-никакую выгоду. Оказалось, что Изба выбирает земельные участки, которые никому не принадлежат, но удачно расположены. Пятак около ТЦ «Богатый» - вполне подойдёт под жилой дом, а рядом с детской площадкой на Будянке впишется новый магазин. Пётр Николаевич вёл список мест, где появлялась Усадьба, и не сразу понял логику. А она была. Торговые центры, гаражи, жилые дома – Усадьба будто отмечала конкретные места особой удачливостью. Объявлялся аукциона на аренду участка земли, о котором администрации и слыхом не слыхивала, хоть и располагался он в сладком месте, и всё получалось с первого раза. Нашёлся и арендатор, и застройщик, и общественность не против. Избрался Пётр Николаевич на третий срок, благодаря успехам в благоустройстве. Ко всему прочему, турист в Мещанск поехал, население города прибавило. И, казалось бы, всё хорошо, но не было покоя Петру Николаевичу. Для начала, тайна его будоражила. И прагматичная мысль не оставляла: а если Изба пропадёт, не появится вновь, тем более, перемещения её становились реже, как и внимание к истории. Неплохо заработав на Избе, как политических очков, так и денег, Пётр Николаевич понимал, что не разгадав загадки – он не сможет сохранить все выгоды. Так и получилось.

Недолго счастье длилось. Что на тех участках строили – всё валилось, приходило в негодность. Выяснялось, что администрация города земли отчуждало с нарушением всех мыслимых законов, и последний год третьего своего срока Пётр Николаевич провёл в СИЗО. Неожиданно та странная особенность Усадьбы, или Избы, или как её там, уходить от правосудия и бюрократии, Петру Николаевичу помогли. Документы пропадали из земельных дел и их архивов, следователи болели и умирали, суд безобразно затянулся, а потом и к судье пришли следователи, по каким-то старым делам. Вышел Пётр Николаевич на свободу после того, как прошли сроки давности по его делу. Должность он потерял в первые дни следствия, в связи с потерей доверия губернатора. В администрации все сменились, жена, продав дом, заблаговременно на неё переписанный после фиктивного развода, уехала в дружественную страну с дружественным любовником. Только через неделю удалось разблокировать счета, и перехватив в долг у одноклассника, одного из немногих, кто протянул руку при встрече, купил себе телефон, начал читать местные новости. Что там с Усадьбой? Всё так же, кочует по городу и по району, даже в губернской столице замечена, и точно не фейк, туда даже люди заходили.

Запил Пётр Николаевич, потом месяц молился. Сбережений на счетах хватало сводить концы с концами, а работать он уже не мог. Выгорел, и ведь не в Усадьбе дело. Эко она Петра Николаевича развела, на слабине подловила. Был он осторожен, мутил тихо, деньги в матрас зашивал, лелея надежду когда-то куда-то зачем-то уехать, да так, чтобы в кандалах обратно не привезли. А погорел на паре-десятком пятаков земли, да, удачно расположенных. Но как такое может быть? Пётр Николаевич понимал, что всего не понимает. С ним заигрывает Усадьба, его ли изводит? В чём смысл игры?

Устроился Петр Николаевич инспектором по маломерным судам. Непыльная работёнка в городе, где ближайшая река протекает в другом субъекте федерации, для галочки. Об Избе почитывал. И нового ничего не происходило. Новый мэр догадался и продолжал дело Петра Николаевича, и исход был предсказуем. Четвертый мэр – пошёл по тем же стопам, и пятый. А когда Петру Николаевичу перевалило за шестьдесят, и мэры Мещанска перевелись, он баллотировался снова, благо, и времена стали помягче, и про Усадьбу все уже прилично подзабыли. В администрации всё сильно поменялось, и главное – теперь об Избе было говорить неприлично. Любое место, где побывал беглый дом, зарастало бурьяном, а так как мест таких было очень много, город впал в полный административный паралич. Не смотря на возраст, Пётр Николаевич не избежал очередного ареста, и после психиатрической экспертизы был ограничен в правах. Вынужден был теперь ходить на собрания анонимных жертв Избы, каковых в городе открылось уже с пару десятков. Пётр Николаевич думал, что он один такой избранный, но от Усадьбы пострадало едва ли не половина горожан. Был тут и начальник полиции, тот самый, совсем свихнулся, пытаясь расследовать дело о пропаже здания. И прокурор, который до шизофрении допроверялся всех документов, с Избой связанных. Или та дамочка, которая сделала тот звонок в час с чем-то, в злополучную ночь, когда жизнь Петра Николаевича пошла под откос. И жена его вернулась из дружественной страны, которая резко стала недружественной, не разглашая подробностей. Но они все друг другу высказались, собрали анамнез, расписали план, и поняли, что нужно сделать. Революционная идея не имела перспектив, если бы не обречённость участников. Каждый из них потерял всё, и теперь хотел получить ответ на вопрос – почему?

Усадьбу взяли в окружение ближе к полуночи. Жужжали вертолёты, ночная тьма пересекалась лучами прожекторов и тревожным пульсированием мигалок. Людей было с пару сотен. Три десятка гражданских сновали между фэйсами, спасателями, пожарниками и полицейскими. Пётр Николаевич держал штаб, координировал передвижения войск и контролировал распространение информации. Спецсредствами подавлялась связь в районе. Усадьба была перед глазами, физическая, спокойная, никуда не собиралась, и деревянная дверь призывно качалась, будто от сквозняка, мол, заходи. Чтобы это стало реальностью – Петру Николаевичу пришлось многое сделать. Ветераны Избы – её жертвы – вошли во многие структуры, получив новую мотивацию. Нейросеть рассчитала закономерность перемещения Усадьбы, появилось понимание – на новом месте Усадьбе нужно какое-то время, раньше которого она не сможет исчезнуть. От этого и отталкивались, и провели специальную операцию, с привлечением средств Минобороны, которые упорно считало Избу своим супероружием, и не отказало в помощи, предоставив даже взвод спецназа. Но не особо помогло.

Петр Николаевич вошёл в Усадьбу. И ничего не почувствовал. Всё было так же. Стерильная деревянная планировка, облупившаяся отделка стен и потолков, запутанные коридоры и лестницы. Зашёл, вышел, и только нога сошла с крыльца, по оханьям публики понял, что Изба отправилась в путь. Не было её, только искорябанная куриными ногами земля. И лет уже было Петру Николаевичу столько, что нового захода он и не потянул бы. Выбросив телефон в грязь, Пётр Николаевич двинулся домой, в общагу старой сталинки, в которой снимал комнату, по дороге зашёл за пивом.

Давайте.