Грицхальд

Ага. Я должен был догадаться.

Если текст следует после цитаты, он является ответом на цитату. Например, этот.

И как я недогадлив последние сто лет!

Вам можно лишь позавидовать. Я, например, вообще ни о чём не догадывался первые тринадцать миллиардов лет с хвостиком, и только в последние десятилетия начал что-то смутно подозревать...

Мне кажется, символ утрачен... сразу, после публикации, далее ничего он на самом деле не символизирует. Значит, беспорно!? Да! Пока идет поиск символа.
Любой " текст" радует глаз ровно время когда прочтен через послевкусие времени, и фильтр сегодня... он похож на старые фото, публичный похож на "фото с юга".

В этом что-то есть. Правда, тут чувствуется подход постмодернистски-гуманитарной школы к искусству, с точки зрения которой все смыслы давно и безнадёжно обыграны, меж тем как Форма несёт в себе единственную ценность произведения, главный его заряд, причём не столько в силу уникальности и неповторимости — такого рода понятий эта школа не разделяет — сколько в силу того, что является слепком души автора.
Но ведь, помимо формы, существует ещё и содержание.
Фактическая информация текста.
Новизна её редко высока, но устаревает она не так быстро, как сентиментально-душевная актуальность.

Зириус, если б сабжмен имел желание говорить, то ответил бы сам.

Это намёк?
Так или иначе, Зиц прав. А на некоторые темы трудно сказать что бы то ни было, не скатываясь в меланхолию, потому я и избегаю этого.

Код в коде, или На обочине Матрицы

— Всё-таки я не до конца понимаю, как ухитрялся проделывать все те фокусы, что творил раньше, — признался Нео. — Останавливать пули, уклоняться от них, а то и летать. То есть я помню метод — но совершенно не понимаю принцип. Как будто новое видение мира, открытие Третьего Глаза — но почему он не прорезается у остальных?

— Прежде вы никогда не выходили из Матрицы, мистер Андерсон, — меланхолично проговорил Смит, помешивая соломинкой коктейль из текилы с грушевым соком. — Это, знаете ли, существенно помогает.

— Но как?

Визави немного помолчал.

Бывший агент и бывший программист, оба восстановленные из бэкапа в интересах истории, сидели в том самом ночном клубе, на посещении коего некогда кончилась старая жизнь Томаса Андерсона. Беседа между ними текла мирно и размеренно, благо что все страсти давно успели отгореть.

— Полагаю, мистер Андерсон, — наконец соизволил разомкнуть губы экс-агент, — вы помните, что мир наш составлен из кода. Зеленоватые потоки, как вы воспринимаете их. Код сравнительно прост — пусть человеку и нелегко разобраться без подготовки в тысячах символов, но объективно это и сравнить нельзя со сложностью цветного узора из миллиардов пикселей, каждую секунду рождающегося и умирающего в глазах каждого жителя Зиона.

— Я помню, — кивнул компьютерный гений. — Матрица сильно упрощена в интересах оптимизации.

— Вы задумывались когда-нибудь, как потоки этого кода воспринимаются человеком?

Нео потёр нос.

— Задумывался не раз, — сконфуженно признал он. — С тех самых пор, как мне удалось пробить порог иллюзии. По моим догадкам, Система встраивает в мозг каждого человека что-то вроде декодера, таким образом...

Он смолк, заметив, что бывший агент улыбается.

— Эх, мистер Андерсон, — проговорила программа, — это и есть классический пример подмены причины следствием, от которого не раз отвращали ваши логики.

Улыбка на лице Смита пропала, сменившись озабоченностью.

— Не знаю даже, с чего начать, чтобы вам было понятней. Знаете ли вы, что психика человека чрезвычайно пластична и легко приспосабливается к одним и тем же аберрациям восприятия? Ваши исследователи ещё в двадцатом веке производили эксперимент по длительному ношению переворачивающих изображение очков — уже через месяц человек переставал замечать разницу.

— Что-то я об этом читал, — рассеянно произнёс Нео. — Кажется, испытуемым было трудно приспособиться вновь к жизни без очков...

— Именно.

Смит потянул из своего бокала ещё порцию текилы.

— Психика человека пластична. Детская психика пластичней в тысячу крат. Эволюция не знает заранее, в какой мир рождающегося забросит, — и в результате ребёнок вида homo sapiens как бы специально рождается готовым ко всему.

— Что вы хотите сказать? — нахмурился программист.

— Коды. Потоки символов, — отрывисто произнёс бывший агент. — Зачем переводить их внутри мозга в визуальную форму, если проще заранее приучить обитателя Матрицы к жизни среди них? Тогда они будут восприниматься вырастающим человеком как должное.

— Но...

Экс-агент выставил вперёд руку, словно отсекая возражения.

— Я вижу, что вы хотите сказать, мистер Андерсон. «Я вырос в Матрице, но изначально воспринимал всё не как зелёные символы, а как красную клубнику, жёлтое солнце и синее небо» — так?

Губы программы искривились в едкой усмешке.

— Подумайте логически, прошу вас. Абстрагируйтесь мысленно от ситуации — забудьте о своём собственном происхождении из Матрицы — и задайте себе один простой вопрос. Если бы некий человек с рождения вырос среди кодов, приспособившись к символьному виду всех действий и вещей, привыкнув, что его правая рука — это одна последовательность символов, красная клубника — другой набор кода, а синее небо — третий, то чем бы для него тогда был «красный цвет» или «свет солнца»?

Несмотря на включенные в клубе рампы, программисту вдруг почему-то стало зябко.

— Кажется, я понимаю, — повёл плечами он. — Для него тогда вообще не было бы красного или жёлтого цвета. Не было бы самих этих слов — он и думал бы кодами.

— Слова — тоже коды, — заметил вполголоса Смит. — Какая разница, red, rot или il rosso?

Бывший программист посмотрел в глаза бывшему агенту.

— Вы хотите сказать, что мы — те, кто родился в Матрице, — воспринимаем мир неправильно?

— По крайней мере, — на губах экс-агента на мгновение вновь промелькнула усмешка, — вы правильно воспринимаете Матрицу.

— Но я же вышел из Матрицы. Я смог сравнить...

— А вы никогда не задумывались, мистер Андерсон, — перебил его восседающий напротив кусок кода, — почему, несмотря на огромное число подключённых к системе людей, случаи внезапных срывов крайне редки? А ведь люди не просто дремлют в коконах. Подчас они дёргаются, проявляют физическую активность. Взять хотя бы одного спортсмена, которому пик перенагрузки во время соревнования позволил случайно освободиться от контактов и увидеть правду...

— Вы же их утилизируете, — жёстко обронил Нео.

— Иногда, — склонил голову Смит. — Чаще всего, однако, в этом не возникает необходимости.

Музыка в клубе затихла на несколько мгновений. Бывшие антагонисты помолчали некоторое время, дожидаясь, пока начнётся новый трек.

— Вне Матрицы, — наконец добавил агент, — рождённым в ней попросту нечего видеть. Некоторых выручают осколки инстинктов, генетической памяти, позволяя что-то воспринимать вне мира кодов, — но таких мало, исчезающе мало.

— Но я...

— Вы интересовались когда-нибудь полной сутью и содержанием красной таблетки?

Программист в оторопи промолчал. Наслаждаясь его недоумением, оппонент великодушно пояснил:

— Это — не только маячок для поиска тела. Это — транслятор-переводчик. Вместо знания кунг-фу она позволяет вам, очнувшись вне Матрицы, ориентироваться в окружении — по-прежнему воспринимая всё в виде кодов.

— Но ведь... — проговорил неверяще Нео. — Коды...

— Вообразите себе, мистер Андерсон, текстовый квест, — вальяжно предложил Смит. — Квест, в котором все действия и события обозначены буквами, а встречаемые по сюжету надписи — ещё и выделены жирным шрифтом. Если вырастить человека с рождения в таком мире, а потом сказать ему: «Твой мир реально лишь текст» — что он ответит? «Чушь, — скажет он. — Всё вокруг не подсвечено жирным».

Программист встряхнул подбородком.

— Вы хотите сказать, что для урождённого зионца красный цвет или вкус лимона является чем-то совершенно другим, чего я никогда не постигну?

— Отчасти, — иронически склонил голову экс-агент. — Но я бы на вашем месте не рефлексировал на эту тему, мистер Андерсон. Человеческий мозг сам по себе обладает весьма индивидуальным строением, так что, в сущности, метафорические иероглифы или символы, вспыхивающие в головах двух зионцев при соприкосновении их языков с кусочком лимона, могут различаться между собой даже сильнее, чем отличались бы от ваших. Кто знает?

— В чём же тогда разница? — не понял Нео. — Между нами и ними?

Бывший агент вновь ненадолго ушёл в задумчивость, пытаясь вытянуть через соломинку остатки коктейля.

— Вы видите у верхнего символа, входящего в кодовую строку нашего столика, такой характерный хвостик справа? — неожиданно поинтересовался он. — Вот так просто, не применяя способностей Избранного, можете увидеть?

Нео посмотрел на агента как на умалишённого. Все только что услышанные слова вдруг показались ему бредом.

— Нет.

— И не могли бы увидеть.

Выдержав очередную паузу в соответствии со всеми правилами сценического мастерства, собеседник пояснил:

— Человеческое сознание фиксирует в поле внимания то, что необходимо ему для практических целей. Если вы выросли среди кода и внешний вид символов неважен, то ваше сознание едва ли сможет его уловить. Если бы человек ухитрился вырасти в мире текстового квеста, то едва ли бы он смог осознанно понять, что буква «А» похожа на качели с перекладиной. Во-первых, качели в его мире являются чем-то совсем иным, а во-вторых — само распознавание букв будет для него неосознаваемыми фоновыми процедурами.

Программист несколько секунд задумчиво рассматривал зеленоватые символы, составляющие истинную сущность небогатого зеркального столика.

— Но внешний вид этих символов всё же важен, — поднял он глаза на агента. — Умея их видеть и читать, я могу поменять код.

— Можете, — тонко улыбнулся Смит. — Обладая весьма неплохими компьютерными навыками. Которыми не может изначально похвастать ни один новорождённый — а ведь именно после явления на свет человеческий мозг приспосабливается к Матрице.

— То есть, если учить ребёнка с рождения управлять кодом, то он будет видеть его осознанно?

— Некоторые, вероятно, могли научиться чему-то случайно, — предположил агент. — Вы, наверное, видели питомцев Пифии?

Нео взглянул на дно собственного бокала. Почему-то почти с самого начала этой странной беседы ему не хотелось пить.

— Я всё же не совсем понимаю одну вещь. Вы утверждаете, что мы и так видим символы — пусть без распознавания их внешних деталей — постоянно. Что нам просто не с чем сравнивать, поскольку коды эти для нас — сама реальность.

Демобилизованный агент молча кивнул.

— Что же происходит со мной, когда я специально всматриваюсь в кодовое устройство Матрицы?

Задав этот вопрос, Нео одним махом осушил бокал.

— А вы разве не поняли? — губы собеседника чуть дрогнули. — Это, вообще-то, и есть самое смешное. Красная таблетка, которую вы приняли и которая позволила вам мысленно переводить внематричную реальность на язык привычных кодов, оказалась способной сохранять свои свойства и в Матрице. Вообще-то это не должно было произойти. Но — влияние стресса, психологическая обработка Пифии и известные вам планы нашего вседержителя сыграли свою роль.

— Что же здесь смешного?

Агент издал сухой смешок.

— Двойной перевод. Вернувшись в Матрицу, вы вновь столкнулись с привычным миром кода — не нуждающимся в переводе. Но, оказавшись под действием шока, неосознанно задействовали функции «красной таблетки» — переводя коды на язык кодов.

— Как это?

Смит вздохнул.

— Давайте снова применим странную аналогию с человеком, выросшим в виде текстового квеста. Всё вокруг него — текст, а встречающиеся по сюжету надписи он видит написанными жирным шрифтом. Естественно, он не будет считать своё бытие текстовым, поскольку «текст» для него — только надписи в жирном шрифте. Само понятие «текста», «надписей» для него твёрдо связано с восприятием жирного шрифта.

— Кажется, я понял, — начало доходить до Нео.

— Теперь, — щёлкнул пальцами агент, — представим себе, что кто-то решил вывести нашего героя из глубины текстовых заблуждений. Как это осуществить, ведь он неспособен воспринимать что-либо кроме текста? К примеру, введя ему в мозг под видом красной таблетки особую программу, которая — когда он выйдет из квеста — будет переводить всё видимое им на язык букв.

— Что же будет, если он вернётся в квест и... каким-то образом... задействует эту программу там? — спросил программист, уже понемногу догадываясь об ответе.

— Он увидит нечто наподобие текста «Вокруг меня такой-то текст». После чего — если он достаточно хорошо разбирается в текстовых квестах — у него появятся новые возможности влиять на мир.

Смит негромко фыркнул.

— Теперь вы поняли, мистер Андерсон, почему мне кажется немного ироничной эта ситуация со способностями Избранного?

— Ещё я понял, — мрачно проговорил Нео, — почему рождённые вне Матрицы предпочитают не входить в неё. Дело не только в разъёмах.

Заиграла плавная музыка. Агент Смит выпрямился, протягивая руку программисту.

— Танго. Потанцуем?

— Нет, спасибо, — отказался компьютерный гений, на всякий случай отодвигаясь подальше. — Ненавижу слэш.

То были времена укромные, теперь почти былинные, когда в интернете обсуждались странные вещи. Веллер был интересен не рассуждениями о политике, а совсем даже наоборот. А Турчин? Чем сейчас занят Турчин, Грицхальд?

Кто все эти люди? Ах, я присутствую на форуме не так уж и давно, я могу быть и не в курсе отдельных тонкостей...

почему герои поминутно дергают то губой, то уголком рта, то бровью? У вас ничего не бывает просто так, это намек на что-то или кого-то?

Как сказано в Пророчестве, если герой в процессе диалога дёргает себя за левое ухо или держит нечто в руках, это вовсе не обязательно несёт в себе сокровенные сакральные значения. Это может означать просто, что у него есть руки.

Мне интересно... чем стала написанная связь слов? Приобрела она что то или приобрел ты?

Нет.
Впрочем, мне стало легче оттого, что мысли высказаны и что распоряжаться ими уже не мне. Подобно Олегу, поделившемуся своими выводами с представителем человечества и оставившему записку об увольнении.
Странно устроен мир.
Человеческий разум — тоже.
Мне иногда кажется, что и нет вовсе никакого человеческого разума. Есть только длинная медная труба с раструбом на одном конце, к которому периодически подходят странные личности в капюшонах и орут туда разную неразбериху.
Мемы.
Сражающиеся за воплощение путём материализации на кончике твоего языка. Когда та или иная мысль пребывает внутри тебя, она может сражаться с иными мыслями, вызывая согласие или несогласие, но стоит её запаковать в отдельный кусок целлофана и выложить наружу — ты освобождаешься от неё. А благодаря модной в двадцатом и двадцать первом веках максиме «Автор не обязан соглашаться со своими персонажами или с высказанным в своих произведениях» — не несёшь никакой ответственности.
Удобно.
Если бы можно было и на физиологическом уровне поступать так? Вместо «X, но возможен и Y, так что я не могу рисковать» — разделиться на два комка биомассы, один из которых будет истово веровать в X, а другой в Y, без компромиссов и со всем возможным пылом?
Впрочем, скорее я просто индульгирую свою лень.
К моменту написания рассказа я уже ощущал, что не могу толком ничего во всей этой вселенской неразберихе понять. Это-то чувство беспомощности и отразилось в его строчках.

ты даже не представляешь насколько глубоко во мне вросла мысль о том, что живые организмы могут выступать в роли радиопередатчиков

Спасибо.
Мысль не новая. Об этом было у Азимова, об этом было у Никитина, да проще перечислить тех, кто эту идею не использовал хотя бы раз в том или ином ракурсе. Но в наиболее системном своём виде она встретилась мне на одном ныне почившем в бозе эзотерическом форуме, где некий безымянный автор выдвинул версию информационной экспансии сверхцивилизаций — почему, дескать, мы думаем, что сверхцивилизации должны распространяться по космосу с помощью звездолётов и червоточин? Почему не использовать тактику вроде панспермии, только ещё тоньше, путём неких дьявольски сложно закрученных слабых влияний спровоцировав процессы возникновения и эволюции нужных нам материальных систем на расстоянии в миллионы световых лет от нас?
Автор этот умел быть убедительным, когда хотел.
Первоначально затрагивая относительно узкие вопросы возникновения второй сигнальной системы у обезьян, он предположил, что человеческое сознание или «Эго» — инсталлированная извне в левое полушарие обезьяньего мозга программа. В полушарие, которое прежде просто дублировало функции правого.
Впрочем, это довольно долгая песня и в отрывочном пересказе нелепая.

Интересно, когда рассказ написан, месяц назад, больше/меньше месяца назад?

Довольно давно. Не позже 2013 года, а скорее всего в 2012.

Понравилось) И наконец-то герои не с помощью алкоголя обсуждают вопросы!

Это да. Людям необходим алкоголь, чтобы избавиться от стыда за предмет обсуждаемого.
Кроме того, тормозя наиболее используемые связки нервных клеток, он временно прибивает взрослую патину личности, возрождая детскую личину исследователя. Не думающего, что ему завтра на работу, — ну и вообще несколько более любопытного и уверенного в своих силах.