Попутчики
Гордей остановился, переводя дыхание. Подъем давался ему особенно тяжело.
- Зачем мы поперлись в такую даль, Диня? – повернувшись к своему спутнику, спросил он. – Безумный поп тебя крестил - дурак, что не потопил. А я и повелся.
- Не дрейфь, старый, - лысый здоровяк сплюнул сквозь зубы. – Увидишь, еще спасибо скажешь, что показал.
- Да что там такого-то? – Гордей пригладил бороду рукой. – Неужто клад нашел?
- Увидишь, - загадочно проговорил Диня. – Ну что, пошли? Уже недалеко.
Они двинулись дальше. Тропинка петляла между огромными валунами, уходя серой лентой вверх, и растворялась в сумерках. Сквозь ветви старых елей проглядывали клочки темнеющего на глазах неба, на некоторых из них уже высыпали первые звезды. Ночь вступала в свои права.
Дорога оборвалась так неожиданно, что Гордей едва не оступился. Лысый успел его поймать за шиворот.
- Пришли, - гордо заявил он, отпуская рубаху. – Гляди.
Перед ними мерцала водная гладь озера. Ничего особенного. Гордей сотни раз ходил вдоль крутых берегов, собирая грибы и ягоды. Да, большое, изогнутое в виде подковы, а в трех километрах к северу начиналось русло мелкой речушки.
- Эко диво, - хмыкнул Гордей, - Что я здесь не видал? Знаешь, каких щук тягал вон с того берега? По пять кило каждая.
- Да не в озере дело, старый, - отмахнулся Диня. – Я другое хотел показать. Сейчас начнется.
Уже стемнело настолько, что едва можно было разглядеть темные заросли камыша. Однако с противоположной стороны что-то мерцало зеленоватым светом. Свет струился неровными потоками, будто обтекая камни и деревья вокруг. И с каждой минутой он набирал силу.
- Что это, Диня? – Гордей от удивления раскрыл рот. Скрюченные узловатые пальцы намертво вцепились в растрепанную, с вкраплениями сосновых иголок бороду. – Красота-то какая.
- То-то же, - усмехнулся парень. – Да что ты вообще видал, сидя на своем хуторе?
Тем временем сияние объяло весь противоположный берег. Тени деревьев причудливо извивались, и как будто расступались, освобождая место чему-то еще более грандиозному, большому и непостижимому. Из воздуха вырисовывались высокие остроконечные башни с гирляндами желтых огней. Строения чуть пониже оставались темными массивными глыбами, напоминающими какие-то старые храмы.
- Город, Диня, - зачарованно прошептал Гордей. – Это ж город, что б мне пусто было. Самый настоящий.
- Вот я и говорю – чудо, - кивнул парень. – Ну, стоило идти, старый?
- Твоя правда, - согласился Гордей. – А ты не ходил туда?
Диня не ответил. Гордею даже показалось, что тот почему-то испугался такого простого вопроса. Что могло напугать всегда бесшабашного дылду?
- Не ходил, - буркнул себе под нос Диня. – И тебе не советую. Издалека смотри, но нос туда совать даже не думай. Я чертовщину за версту чую.
- Да ну, - мотнул головой Гордей. – Не может такая красота от лукавого быть. Черти, они только пакостить горазды.
- Тебе что, старый, жить надоело? – голос Дини вдруг стал необычно суровым. Он смачно сплюнул. – У меня Полкан давеча ночью с цепи сорвался, и ну по деревни круги нарезать. Бегал я за ним, бегал, пока тот в лес не сиганул. Я следом. А в Полкана будто бесы вселились. Несется как угорелый в самую чащу. И вдруг слышу - визг впереди. Страшный, словно свинью режут. Выбегаю на тот край, - лысый ткнул пальцем куда-то в сторону, - и вижу, как из темноты город этот светящийся проступает. В тот раз я ближе стоял, поэтому и разглядел, как двое лохматых чертей моего Полкана волоком тащат. Один из них обернулся, и так зыркнул. Глазищи огромные, а в них зеленые огни полыхают…
- И что? – Гордей нетерпеливо схватил Диню за рукав.
- Да, ничего, - отмахнулся тот. – Страшно мне стало. Домой я удрал. Вот, веришь? Нет? Никогда трусом не слыл, но в ту ночь едва не обделался.
- А теперь решил-таки вернуться, - старый яростно дернул себя за бороду. – И для пущей смелости меня позвал. Что, в деревне больше смельчаков не нашлось? Аль, думал, засмеют? На хутор-то ко мне не страшно было пять верст топать?
- Да, брось, старый, - Диня потупил взор. – Ты же самый головастый в округе. Люди к тебе за советами ходят. Вот я и подумал, может, знаешь что про это место?
- Что ж сразу не спросил?
Диня промолчал, уныло глядя, как над верхушками елей разворачиваются диковинные купола. Город уже не казался призраком. Свечение стало меньше, и в сумерках можно было различить отдельные детали домов. Он выглядел каким-то чужим, даже нечеловеческим. Может и вправду бесовское порождение?
- А я ведь в разведке служил, - задумчиво проговорил Гордей. – Нас учили идти вперед, и не сдаваться. За спиной, понимаешь, Родина, товарищи, да весь честной народ…
- Это ты к чему? – насторожился Диня.
- Да все к тому же, - старый запустил пятерню в спутанную бороду, будто намеревался ее расчесать. – А вдруг враги там? На землю нашу позарились. Мне терять нечего. Старый, никому не нужный. Жена померла, царство ей небесное. Дети давно разбежались, - лет десять как ни слуху, ни духу. Чего мне терять? Пойду я, Диня. А ты домой ступай, вам с Тамаркой еще детей на ноги поднимать.
- Совсем из ума выжил, старый?! – воскликнул Диня. – Рехнулся?!
- Тише ты, ирод, - зашипел Гордей, закрывая сухой старческой ладонью лысому рот. – Чай не у себя дома на печи. Вдруг они там все слышат?
С этими словами Гордей скользнул во мрак, и исчез. Он еще слышал какое-то время, как Диня тихо, неуверенно зовет его. Но вскоре голос парня стих, и старик остался один.
Наврал он лысому про разведку. Наверное, просто хотел его как-то обнадежить, что ли. Чтобы не сильно беспокоился. Впрочем, какая разница? Русский солдат, переживший чудовищную войну, и смутные времена после, уж точно нигде не пропадет. Что там разведка, что пехота, - один черт. А ежели смерть придет, то помирать и не страшно вовсе.
Гордей шел вдоль обрыва, осторожно раздвигая кусты. Звенящая тишина действовала на нервы хуже мартовских кошачьих песен. Словно весь мир замер в ожидании какой-то беды. Перед войной, наверное, так же было? И хрустнувшие пару раз под ногами сухие ветки в этой мертвой тишине казались разорвавшимися гранатами. Он стискивал зубы, но продолжал идти вперед, шаг за шагом, боясь оступиться.
Неожиданно лес кончился. Гордей вышел на край поляны, и уставился в темноту. Города больше не было. Ничего не было. Только кромешная непроглядная тьма.
И вдруг впереди зажегся крохотный огонек. Не зеленый вовсе, а настоящий, живой, желтый. Будто свеча или лучина. Старик сглотнул подступивший к горлу комок, и двинулся дальше.
Вскоре Гордей уже смог рассмотреть неровный прямоугольник света, оказавшийся окошком какой-то покосившейся хибары. Свеча мерцала, на кустах возле стены плясали смутные тени. Из-за плотной белой тюли ничего внутри избы видно не было, и старик замер, приложив ухо к шершавому бревну сруба.
Тишина. Только кровь в висках стучала, да скрипели старческие колени. Гордей тут же подумал, что хорошо хоть не слышен шорох сыплющегося позади него песка. И на том спасибо.
И вдруг как кто-то рявкнул над самым ухом:
- А ну, пшёл прочь, контра! Мы на вас управу найдем! Ух, курвы!
Гордей подскочил на месте, едва не стукнувшись головой о наполовину сгнивший подоконник. Окно по-прежнему оставалось закрытым, и откуда шел голос, было непонятно. Старик осторожно начал пятиться, шаря руками по грубым бревнам стены, пока не споткнулся о развалины крыльца. Дверь со страшным скрипом отворилась, и в прямоугольнике света замерла темная нечеловеческая фигура. Сначала Гордей подумал, что это кот. Большой, пушистый. Бывают же такие породы, вроде как персидские. Но неведомый хозяин заговорил:
- А я тебя заждался, Гордей. Всю шерсть на ушах уже выщипал, вертеть ту Мурку. Долго… Долго шел.
- Кто ты? – выдавил из себя Гордей, оставаясь сидеть на гнилых влажных досках.
- Может, уже в избу зайдешь? – голос хозяина был тихий, мурлыкающий. Ну впрямь как говорящий кот.
Гордей медленно поднялся, осторожно вошел в дверь. При тусклом свете он смог как следует разглядеть этого кота-переростка, и увиденное его озадачило. Помесь кота и мартышки, только без хвоста. Мех огненно-рыжий, с подпалинами. Глазенки медовые, почти человечьи, впрочем, как и личико. На правом ушке болталась старая бельевая прищепка.
- Ты что, домовых ни разу не видал? – с тоской проговорило существо, недовольно выпятив нижнюю губу.
Гордей стоял, разинув беззубый рот. Стоял и смотрел, смотрел…
- Ну, чего вылупился, вертеть ту Мурку? – домовой шмыгнул к старику и, протянув ручонку, захлопнул ему нижнюю челюсть. – Того гляди муха залетит. Не вкусно ведь… А ты впрямь домовых не видал?
Гордей помотал головой.
- А как же вас учили, что нужно встать на пороге, нагнуться, да посмотреть промеж колен? Учили? Нет?
Гордей снова помотал головой. С бороды посыпались на пол сосновые иголки.
- Серость, - констатировал домовой, вцепившись пальчиками себе в скудный клок шерсти за ухом. – Пропащее поколение. Жить, и не знать, кто в доме помощник…
Гордей вдруг протянул руку, намереваясь погладить пушистое нечто. Тот мигом отпрыгнул, издав при этом странный икающий звук.
- Домовой, - выдохнул старик, и плюхнулся на стоявший рядом колченогий стул. – Подишь ты…А звать-то как?
- Падрыж, - буркнул домовой с явной неохотой. – У нас ведь как заведено. Как первый хозяин прозовет, так и на всю жизнь остается.
- Чудное имя, - хмыкнул Гордей.
- Это уже я сократил, да приукрасил, - признался Падрыж. – А на самом деле – Падла Рыжая.
Старик от неожиданности крякнул.
- Ну, барабашка у нас жил сильно шумный, по ночам безобразничать любил. А все на меня думали. Вот хозяин увидит с порога, и ну валенками кидаться. Убью, кричит, падла рыжая! Только попадись! Но мне, можно сказать, с именем еще повезло. Одного вот Ибунахом звали…
- Татарин что ли? Али турок?
- Не искушай к сквернословию, Гордей, - покачал головенкой домовой. – К матерщинникам, говорят, толстый поп по ночам является, и кадилом по лбу бьет. Иногда до смерти.
- Вона как, - потрепал бороду старик. – И вправду, повезло. А дом-то твой как здесь оказался? Я в этих краях смолоду живу. Каждый овраг да пригорок знаю, а избы не примечал. Да ведь город видел на этом самом месте…
- Морок, а не город, - пояснил Падрыж. – Наваждение. Изба всегда так Силу свою показывает, когда границу переходит.
- Какую границу? – насторожился Гордей. – Россейскую?
- Между мирами, - махнул ручонкой домовой. – Она ж блуждающая, изба-то. Как проклял сто лет тому назад один колдун, послал в неизвестном направлении, так места себе до сих пор и не находит. Каждую ночь куда-нибудь перемещается.
- Как перемещается?! – Гордей подскочил будто ужаленный. Аж в спине хрустнуло.
- А я откуда знаю? - Падрыж закатил глаза. – Как-то перемещается, вертеть ту Мурку. Тут Сила могучая, нам, домовым, недоступная.
- И в эту ночь тоже…того?! – вдруг засуетился старик, делая шаг к двери. Потом еще один, и еще…
- В эту ночь мы за тобой пришли, - Падрыж звонко щелкнул пальчиками, и старый стул больно ударил Гордея под колени. Старик с уханьем сел. – Так надо.
- Как за мной? Почему? – залепетал он, силясь встать. Но что-то будто давило сверху.
Домовой, заложив ручонки за спину, с видом законченного особиста принялся нарезать круги вокруг гостя. У него во рту вдруг появилась маленькая пеньковая трубочка, потянуло ладаном.
- Ну, ты ведь сам решил, что никому не нужен, и ни на что не годен, - Падрыж выпустил облако густого сизого дыма. Ноздри его затрепетали, втягивая дурман. Потом продолжил осипшим голосом: – На жизнь жалуешься. Так ведь? Точно знаю, что так. Не спорь. Не спорь, говорю! А на самом деле на тебе еще пахать и пахать. Как говорится, старый конь борозды не испортит, ибо до поля не дойдет, - домовой то ли икнул, то ли хихикнул. - Просто ты не нашел своего места, Гордей. Живешь в холостую. Изба правильно к тебе потянулась, ее не обманешь. «Пустышек» она всегда чует. Ох, как чует.
- Сгинь, нечистая! – Гордей истово перекрестил домового, затем перекрестился сам. Но ничего не случилось.
- Здесь это не действует, - Падрыж снова выпустил облако дыма. – В избе все равны, вертеть ту Мурку. И чистые, и нечистые…
Неожиданно снаружи послышались гулкие шаги, дверь со скрипом распахнулась, и в проеме показался краснощекий здоровенный детина с огромными усищами, в кожаной вытертой куртке и галифе. На ремне болталась кобура, из которой выглядывала рукоятка маузера.
- Т-а-а-к, - протянул он, осматривая помещение колючими черными глазками. Потом взгляд остановился на Гордее. – Ну, и кто ты такой? Отвечай!
- Гордей это, Модест Апполинарьевич, - залебезил Падрыж, заталкивая ногой под стол тлеющую трубку. – Наш клиент.
- Помолчи, Падла, - сухо проговорил Модест Апполинарьевич, утирая усы. – Без тебя разберемся. Документы есть?
- Дык, откуда? – в растерянности пожал плечами Гордей. – Все дома осталось, там, на хуторе, - он махнул рукой в неопределенном направлении. – Не по лесу же с паспортом ходить…
- Т-а-а-к, - снова протянул детина, доставая откуда-то из-за спины плоскую алюминиевую флягу. Взял с полки серое от пыли блюдце, поставил на стол, налил белой тягучей жидкости. Неужто молоко? – Пей, Падла. За Гордея пей, если он и впрямь тот, за кого ты его принимаешь. Сливки свежие, с фермы.
- Точно с фермы? – Падрыж повел тонкими бархатистыми ноздрями. – Не из магазина?
- Пей, пей. Свежие.
Домовой подтянул к себе блюдце и начал громко лакать. Глаза его блаженно закатились.
- И вправду, Гордей, - Модест сел на краешек стола, сложил на груди руки. – Не врал, значит. А то сливки вмиг скисли бы. Не терпят они, когда домовые рядом врут. Так-то. Ну, что ж. Добро пожаловать на борт, как говорится. В рядах Проклятых снова пополнение.
- Каких Проклятых? – не понял старик.
- А что, Падла не сказал? – суровый взгляд черных глаз упал на рыжую млеющую мордочку. Домовой сразу поперхнулся, забрызгав стол белыми каплями. – Опять что-нибудь эдакое придумал? Ладан курил небось?
- Сказал, что я «пустышка», - произнес Гордей, тоже уставившись на Падрыжа. – Никому не нужный, но в избе пригожусь.
- Ничего я не говорил, вертеть…- запротестовал домовой, и вдруг личико его сморщилось как сушеная груша. Он начал неистово отплевываться.
- Ага! - восторжествовал Модест, и рука его непроизвольно дернулась к кобуре. – Попался, контра! Будешь знать, как врать! Что, хлебнул кефиру?!
Но домовому было не до оправданий. Его корежило и передергивало, будто припадочного.
- Так что там с Проклятыми? – Гордей тронул Модеста за локоть.
- Ах, да, - тот деликатно откашлялся, утер усы. Потом подошел к висящей на стене старой пыльной шторе, рывком одернул ее, а за ней оказалась дверь. Модест потянул за ручку, дверь со скрипом отворилась.
Из проема слышались голоса.
- Падла! – вдруг взвизгнул кто-то, и домовой соскочил с места, метнувшись мимо Модеста.
- Куда?! – тот схватил Падрыжа за загривок.
- Так зовут же, - жалобно пискнул домовой, суча в воздухе розовыми пятками.
- Это не тебя, - успокоил его Модест. – Это Васька Порфирию в карты продул. Как обычно.
Падрыж сразу обмяк, за что был немедленно отпущен на волю.
- Там одиннадцать душ, - Модест мотнул головой в сторону открытой двери. – Семь человек, два леших, один гремлин, да псина по кличке Полкан. Те, кого Изба уже успела собрать. Все как один прокляты. В том числе я, и ты, Гордей. А Падла у нас абориген, в избе еще при старом хозяине жил. Правда, Падла?
- Правда, - недовольно буркнул домовой.
- Ну, продолжай, - подбодрил его Модест. – Правду-то приятнее говорить.
- Все из вас когда-либо встречались с одним и тем же человеком, - продолжил Падрыж. – У него множество имен, но самое известное – Вольдемар Куча. Колдун необыкновенной силы. И самое страшное, что силу свою он не всегда сдерживать может. Вот, Избу проклял самой первой. Послал ее невесть куда, вот она с тех пор туда и движется, дорогу ищет. И заодно подбирает тех, кто следом послан был в том же направлении. Попутчиков подбирает, стало быть.
- Как это? – не понял Гордей.
- А вот так, - Модест сделал неприличный жест руками. – Если колдун послал, так послал. От всей широкой черной души. Ляпнул не подумавши. И все идут, так как назад уже не повернешь. Это дорога в одну сторону, как ни крути. Бессмысленное движение не пойми куда…
- Выглядел-то он как, этот Куча? – Гордей в задумчивости принялся теребить бороду.
- Невысокий такой, сутулый, - пояснил Модест, подняв ладонь от пола метра на полтора. – Постоянно шапку носит, скрывая лысину. А на правом глазу бельмо.
- Не встречал, - признался Гордей.
- Ты мог и не заметить, - Падрыж склонился над блюдечком, в котором уже плавало что-то зеленоватое. Поморщился. – Колдуны ведь народ капризный, хуже нашего брата. Не заметил его, и на, получи в спину словечко скверное. Вот, помнится прадед мой одному чароплету под ноги подвернулся в неурочный час. Так тот его как послал… Хорошо хоть кобыла в соседнем дворе оказалась, далеко ходить не пришлось. Всем семейством потом вытаскивали.
Зеленая жижа в блюдце почернела, стала вонять. Домовой досадливо крякнул, затем брезгливо отвернулся.
Неожиданно входная дверь скрипнула, и настежь открылась. На пороге стоял невысокий сутулый мужичек средних лет в длинном зеленом плаще. На голове его была черная фетровая шляпа с большими полями. Он окинул присутствующих взглядом единственного здорового глаза, так как зрачок второго скрывался под мутной пленкой страшного бельма, а затем криво улыбнулся.
- Пришел, падла?! – воскликнул Модест, судорожно хватая рукоятку маузера. Застежка кобуры предательски не хотела отстегиваться.
- Тут я, тут, - забормотал возле его ног домовой.
- Да не ты, Падла! А он – падла. Пришел глумиться над нами, мразь! Ух, контра недобитая! К стенке! К стенке тебя!
- Мужики, - голос гостя был заискивающе беспомощным. – Я тут… это… Не найдется для меня одного местечка?
