Сообщений в теме: 668

[Abver]

Четыре удара сердца

Мистер Бенджамин Уильямс не скрывал того, что плохо относится буквально ко всем. Даже своему адвокату Теди Байерсу – человеку, посвященному в личные дела шефа больше самого шефа, - Уильямс так и говорил: «Я плохо отношусь к тебе, Теди, ты мне омерзителен, но ты хороший адвокат, и я тебе за это хорошо плачу».
Уильямс платил действительно хорошо, и Теди предпочитал с таким замечательным клиентом не спорить.
Уильямс стоил пару сотен миллионов долларов, был заметной фигурой в городском совете, и успехами своими был обязан собственному хладнокровию и дисциплине ума. К пятидесяти годам миллионер семьи не нажил, телом был крепок, потому что тратил немалые деньги на медицину, и не видел необходимости кого-либо пускать в свой внутренний мир. Уильямс получал удовольствие от одиночества.
Была у Бенджамина привычка еще со студенческих лет ранним-ранним утром, не позднее шести часов утра, прогуливаться по пустынным дорожкам Северного парка. Тридцать лет назад амбициозный юноша Бенни – восходящая звезда экономического факультета – готовился к важным экзаменам в этом парке. Сейчас мужчина, удовлетворивший почти все свои амбиции, отдыхал от суеты и готовился к насыщенным рабочим дням, приносящим ему миллионы долларов. Что-то в этом было – неизменный парк и выросший во всех смыслах Уильям, успешный человек.
С годами Уильямс начал считать Северный парк чуть ли не своим талисманом. Взял негласное шефство над территорией, в рамках работы в строительного комитете городского совета выбивал для парка гранты на содержание. Не всё было гладко. Из-за удаленности от центра и некоторой уединенности парк стал популярен у наркоманов. Уильямс был взбешен, когда у скамейки, на которой сидел чуть не каждый день, обнаружил горсть использованных шприцов. За этим последовал нервный звонок шефу полиции и еще паре чиновников. После чего в течение месяца полицейские провели пять облав, и парк чудесным образом очистился от непрошенных гостей. Бенджамин Уильямс мог гулять по своему парку беспрепятственно.
Что и делал в очередной день своей одинокой жизни, то ли среду, то ли четверг. Оставив машину с водителем у главных ворот парка, Бенджамин, глубоко вдыхая широкой грудью, двинулся в обход по правой стороне парка. Таковым был привычный утренний маршрут миллионера.
Дело было глубокой осенью, добротная дорогая одежда – костюм от какого-то итальянского модельера, отличная классическая модель из мягкого, но теплого материала, плотное шерстяное пальто, - одежда приятно облегала слегка оплывшее, но всё еще крепкое тело Уильямса. Был Бенджамин воплощением мудрого, спокойного благосостояния, уважаемым членом общества и финансовой скалой. Он любил тишину этого парка, любил наблюдать за собой со стороны, отмечать царственную осанку, достаток, заметный в каждой детали одежды и каждом движении, и свою уверенность, казалось, непоколебимую ничем и никогда.
Бен дошел до скамейки, расположенной у небольшого питьевого фонтанчика, шелковым платком протер уголок скамейки и аккуратно, за годы выверенным движением, уселся, держа осанку и не прислоняясь к спинке скамейки, руки скрестил на трости. Настало время утренних размышлений.
Уильямс, было, вспомнил о вчерашней истории с котировками пшеницы, решил в уме составить ответ надзорной комиссии из администрации штата… но что-то нарушило его покой. Отвлёкшись от внутренних мыслей, Бенджамин прислушался. Какой-то звук мешал ему сосредоточиться. Кто-то идет!
Действительно, из-за поворота, который Уильямс сам недавно что прошел, слышались шаркающие шаги. Еще где-то далеко, у пруда или первой скамейки, но шаги приближались. И шаркающему звуку прибавилось какое-то… бормотание.
Уильямс нахмурился. Интуиция ему подсказывало, что за поворотом – не утренний бегун и не дворник, а что-то, очень похожее на неприятность. Даже летом в половине шестого утра мало кого можно было встретить в Северном парке, а уж в ноябре…
Из-за поворота появилась девица. Натуральная девица лет двадцати, в короткой юбке, лёгкой куртке и с разрисованным лицом. Шаркала она длиннющими шпильками, и под нос себе что-то бормотала, наклонив голову. Руки её безвольно висели вдоль туловища, а на голове был бардак.
Уильямсу хватило одного взгляда, чтобы понять всё. Миллионер внутренне скривился, но лицо его не дрогнуло ни одним мускулом. Надменно, так же, как сидел, Бенджамин оглядел пошлую девицу с ног до головы и отвернулся в сторону, созерцая покрытые желтой листвой кусты на другой стороне пешеходной дорожки. Боковым же взглядом Уильямс за девицей следил.
«Надо позвонить еще раз шефу Мэтьюсу, - решив не распыляться на гнев, Уильямс сразу приступил к решению проблемы. – Нужно поставить вопрос об организации постоянного полицейского поста…»
Девица, не дойдя пяти метров до скамейки, остановилась, подняла голову и уставилась на Уильямса мутным взглядом. Был ли взгляд мутным, впрочем, Бенджамин скорее придумал, потому что сидел неподвижно, не поворачивая головы в сторону неприятной дамочки. Олицетворял он вселенское спокойствие и полное пренебрежение неопрятной персоной. Однако, сердце его стало биться чуть быстрее.
- Ага, папаня тут сидит, - заплетающимся голосом сообщила девица, и, судя по звуку, хлопнула в ладоши. – Какой хороший папаня тут сидит…
Сердце Уильямса ускорилось еще на пару ударов. Бен вдруг подумал, что, не смотря на всю свою уверенность, с такими вот наркоманами, в полный рост и под кайфом, он никогда не встречался. Горстка шприцов оказалась самым страшным столкновением с миром подворотен, а что делать перед лицом очевидно опасной наркоманки – миллионер не знал. Он был из благополучного района, учился в университете, работал финансистом и был совсем из другого мира.
Девица между тем вразвалочку подошла к скамейке, на которой сидел Уильямс. На каблуках она стала держаться ровнее. Остановилась в полуметре от Бенджамина и замерла, отставив ногу в сторону и слегка закрутив юбку, и без того почти незаметную, вверх. На Бенджамина пахнуло кислым запахом пота.
- Папань, а, папань, - мерзко протянула девка, - хочешь отсосу? Анал? Нассать могу. Чего хочешь, папань?
Уильямс сидел так же неподвижно, но, чего греха таить, внутри паниковал. Не сильно, понимая, что большой опасности не подвергается. В машине, у главного входа, сидел водитель – крепкий парень Билли, бывший морпех, водитель и телохранитель. Только крикнуть, на крайний случай – позвонить. Да и сам Бенджамин был достаточно крепок, чтобы справиться с наркоманкой. Но как с ней «справиться», если она приставать начнет? В челюсть ей дать, что ли? От таких мыслей привычная уверенность миллионера начинала меркнуть.
Бенджамин был уверен, что ему-то попалась самая сумасшедшая наркоманка, которая попасться могла, способная на всё что угодно… и судя по всему, так и было. Девица, не удовлетворенная каменным молчанием жертвы, подсела на скамейку, прижавшись ногой, и ловко, одним движением лизнула Бена в ухо и запустила руку ему в промежность.
Если бы Уильямс был не так шокирован, он бы отметил, что сделано всё было ловко и быстро, очень умело. Впрочем, сомнений по поводу профессии наглой девки у миллионера не возникло.
Яростно фыркнув, Уильямс резко поднялся и быстрым шагом направился вглубь парка, сожалея, что выбрал не то направление. К выходу нужно было, к выходу, к машине, к водителю. Бенджамин понял, что справиться со столько наглой проституткой не так уж просто ,если она под кайфом. Не бороться же с ней. Представив сцену борьбы солидного члена горсовета и вонючей шлюхи, смачную сцену, с валянием в осенних лужах, - Уильямс запаниковал окончательно. Бывший морпех Билли превратился в единственного спасителя.
«Надо быстрее делать ноги,» - подумал Бенджамин, и сам удивился такой простой мысли.
А девица буйствовала. Она зашаркала за убегающим «папаней», начала всхлипывать, заревела и запричитала:
- Мистер, мистер, пожалуйста, не уходите, дайте денег, хоть немного, я сутки ничего не ела, я замерзла… и мне нужна доза… пожалуйста, я без неё умру… я что угодно сделаю… пожалуйста, мистер…
Девка ныла так умело, что Уильямс окончательно испугался, рванул вперед и не заметил, как перешел на легкую трусцу. Трость выпала из рук, и поднимая её, Уильямс засуетился совсем уж жалко.
Сзади послышался вскрик, глухой удар, и наступила тишина. Никто не шаркал, не ныл и не просил денег на дозу.
Бенджамин медленно обернулся. Тело, поддавшись животным инстинктам, требовало бегства. Разум лихорадочно выстраивал концепции.
«Она умерла… - Отрывисто соображал Уильямс. – Я убегаю… В парке есть камеры… Я сам требовал их установки, в целях безопасности… Найдут труп этой… Просмотрят записи камеры… Я ушел, не вызвав скорую, не оказав первую медицинскую помощь… А умею ли я проводить первую медицинскую?.. Да, пять лет назад я учился, когда открывали завод в Анкоридже, требования безопасности… Есть сертификат… Эту информацию поднимут… Суд… Срок…»
По всякому выходило, что убежать и оставить девицу было нельзя, но и что делать Уильямс не знал совершенно, потому что курсы первой помощи проходил заочно, не прочитав ни единого абзаца методички.
Но разум начал побеждать тело. Уильямс медленно подошел с лежавшей в неестественной позе девице, присел, снял перчатку и прикоснулся к тонкому запястью левой руки. Кожа была прохладной и неприятной на ощупь. На удивление быстро Бенджамин нащупал пульс. Пульс был. Удар. Еще удар. Удар. Провал. Удар…
И вдруг пульса не стало. Очередного удара сердца не последовало. Понимание пришло мгновенно - она умерла, у неё остановилось сердце, и он – Бенджамин Уильямс – почувствовал четыре последних удара сердца перед смертью.
На глазах у Бенджамина никто никогда не умирал, хотя он бывал на похоронах и на дорогах видел трупы. Но человек умер не просто у него на глазах, человек умер у него в руках…
Бен не знал что делать, но делать нужно было что-то, и решения выстрелами громыхали в голове. Что было ответственно за его поведение в эти секунды – тело или разум, а может более глубокая и древняя сущность, - было не понятно. Уильямс почти не рассуждал, он действовал – он спасал жизнь человеку.
Перевернуть. Расстегнуть куртку. Разорвать бюстгальтер, чтобы облегчить дыхание…. Лифа, как оказалось, и вовсе не было. На бледную, неплохую, в общем-то, грудь девушки Уильямс внимания не обратил… Что еще? Дать пару пощечин… Зачем пощечины?.. Не ясно, но делать всё нужно быстро… Массаж сердца? Как его делать? Какие промежутки должны быть между усилиями? За пару секунд Бенджамин вспомнил все фильмы и видео, где хоть когда-то видел массаж сердца и искусственное дыхание… Еще же нужно сделать искусственное дыхание!!!
Бенджамин давил на левую часть бледной груди, смутно вспоминая, что сильно давить тоже не стоит – можно грудную клетку сломать. А потом делал искусственное дыхание. К холодеющим губам было неприятно прикасаться и Бена чуть не вырвало первый раз. Он взял себя в руки – давил на грудь и пытался вдохнуть в щуплое тело девушки хоть немного воздуха. Искусственное дыхание не получалось совершенно… Может быть, она проглотила язык?.. Мгновение, и Бен не без труда открыл рот девушки, пальцем выпрямил неестественно загнутый, сведенный судорогой, бледный, как и вся она, язык. Он уже не чувствовал брезгливости.
А потом Бенджамин вспомнил о водителе, и о сотовом телефоне. Он хотел крикнуть – водитель мог его услышать, главный вход был не так далеко, - но из себя смог выдавить только невнятный сип. Горло пересохло, даже сглотнуть не получилось. Костеря себя, Уильямс дрожащими руками достал телефон из кармана пальто, набрал номер скорой, неожиданно всплывший в памяти, и кое-как прохрипел – «Северный парк, остановка сердца…»
Телефон Бен отбросил, забыв позвонить водителю. Был он уже растрепан, брюки и полы пальто вымазались в луже, шляпа куда-то укатилась, а волосы стояли дыбом. Уильямс делал массаж сердца и искусственное дыхание. Воздух в легкие девицы начал проходить, сердце не билось, но Бенджамин не останавливался. В какой-то момент он подумал, что неплохо играет на камеру. Играет ли? Это можно использовать для повышения политического рейтинга, почему бы и нет, миллионер спасает наркоманке жизнь… пытается спасти, по крайней мере… Мысль промелькнула, но это был хороший признак. Уильямс почти успокоился, он даже готов был бросить бесполезное занятие – прошло не меньше двух-трех минут, девица очевидно мертва… Но что-то заставляло действовать дальше. Нужно было дождаться приезда скорой помощи.
Сколько всего прошло времени – Бен не понял. Может, все двадцать минут. О том, что помощь пришла, он понял по звукам шагов со стороны главного входа в парк. Звуки были частые, люди бежали.
Они появились из-за поворота через полминуты. Двое медиков, полицейский и водитель Билли. Бенджамин делал массаж сердца, движения его приобрели уверенность. Он уже готов был отскочить в сторону, как вдруг девица изогнулась всем телом и с диким стоном всосала в себя воздух. Переход от жизни к смерти был настолько резким, а тело девушки так сильно напряглось, что Уильямс испугался, отпрянул и совсем не для камеры шлепнулся задницей в мелкую, но такую подлую лужу.
Девчонка была жива. Она дышала, как паровоз, дико пучила глаза и махала руками. А Уильямс уже не был нужен, за дело взялись профессионалы. Один медик держал наркоманке руки, второй светил фонариком в глаза и щупал пульс на шейной артерии. Тед был рядом и суетливо помогал Бенджамину подняться, а полицейский достал карманный планшет и что-то набивал в нём стилосом.
- Эх, Лара, Лара, - назидательно говорил он, не отвлекаясь от занятия и не поднимая глаз девушку и медиков. – Вторая передозировка за месяц… Скажи вот спасибо мистеру… эээ… он тебя спас.
- Меня зовут Бенджамин Уильямс, - миллионер подошел к полицейскому и представился. – Я член городского совета… - Он стал почти прежним, с уверенным взглядом и величавой осанкой. Заляпанная осенней грязью одежда, казалось, не имела к ситуации ровно никакого отношения и была случайно нелепостью, не заслуживающей внимания. – Офицер… - начал Уильямс и запнулся.
- Офицер Ричес, - представился полицейский.
- Офицер Ричес, - сказал почти прежний Бенджамин Уильямс. – Вы знаете эту девушку?
- Конечно, - ответил Ричес. – Наркоманка, воровка, проститутка… Да по ней и так ведь видно, верно?.. Вторая передозировка за месяц… Прошлый раз еле спасли…
- Позвольте, а она лечится?
Офицер странно посмотрел на Уильямса, смущенно кашлянул.
- Вы, мистер, Уильямс, понятно, что не местный… Чтобы лечиться, нужно денег много. А какие у неё деньги? Половину из того, что заработала – сутенёру, а половину – за наркотики…
Медики девушку уже уносили. Сделано её было два укола. Она ловко была помещена на носилки, и за эти несколько минут успела потерять сознание. Но это был обычный обморок ослабленного тела, в которое только что вернулась жизнь.
Уильямс слишком долго – он сам понял, что «слишком», - смотрел в след медикам с носилками. Ричес топтался рядом.
- Офицер, могу я вас попросить об одолжении? – спросил Уильямс и взял полицейского под локоток. Почти прежний, он деловой хватки не утерял.
- Всё что угодно, сэр! – бодро отрапортовал Ричес.
- Эта девушка… Знаете, я спас ей жизнь, и хотел бы проследить за её судьбой. На улицах ей оставаться нельзя, поэтому… Я бы попросил вас приглядеть за ней, я знаю, что есть полицейские программы по реабилитации наркоманов… Я готов всё оплатить, и ваши заботы тоже, конечно, достойны компенсации…
Уильямс говорил недолго и согласея офицера получил. Ричес уверил, что за Ларой Монс – так звали девушку-наркоманку – присмотрит, устроит её в клинику, после реабилитации – на работу, и лично мистера Уильямса будет держать в курсе жизни Лары Монс. Бенжамин обещал прислать своего секретаря для решения бумажных и денежных формальностей.
Через десять минут Бенджамин сидел в уютном и чистом салоне своего автомобиля. Ехали в офис. График бы совершенно испорчен, на работу миллионер опаздывал, чего не бывало лет уже как пятнадцать. Хорошо, на работе имелось несколько запасных рубашек, костюмов и комплектов обуви. А думал Бен Уильямс о девушке Ларе Монс. Зачем он попросил офицера помочь Ларе, за его же, миллионера-прагматика, деньги? Игра на камеру, козырь в политической борьбе, новый штришок к имиджу? Уильямс владел собой, но чувствовал – что-то в нем появилось новое. Что-то, что заставит члена городского совета, богача и мизантропа, вечером позвонить в клинику – не через секретаря – и справиться о здоровье некой Лары Монс, шлюхи, воровки и наркоманки.

[Резкая]

Отлично!
Очепятки и здесь есть, например:

Интуиция ему подсказывало, что за поворотом – не утренний бегун и не дворник, а что-то, очень похожее на неприятность.

Уильямс говорил недолго и согласея офицера получил.

И еще есть, просто я уже забыла где =)

Правда мне не хватило истории. Показалось, что рассказ не окончен. Будто это только начало. Ты уверен, что придумал ее как уже законченную?

[Abver]

Правда мне не хватило истории. Показалось, что рассказ не окончен. Будто это только начало. Ты уверен, что придумал ее как уже законченную?

История законченная. Смысл её в том, что богатей-мизантроп спас жизнь человека, случайно, так получилось, но спас, и это привнесло что-то человеческое в его душу. Может быть, не хватило психологической составляющей, но оправдываться незаконченностью я не буду. Недотянул - наверное. На закончил - нет.

[Резкая]

Я же тебя не убеждаю =)
Просто высказываю свое мнение.
Я чувствую незаконченность, мне чего-то не хватило

[Учебная Тревога]

Адреналин и власть. Почувствовать себя богом, это дорогого стоит.

[Abver]

Вы мне верите?

О том, как в жизни Павла Антонова появился джин, лучше не спрашивать. История была столь странной, что сам Павел не до конца верил, что ему не привидилось. Но все признаки реальности были налицо, сон не прерывался, и нужно было сделать выбор – какое же желание загадать джину?
Бесплотный дух узника лампы – лампа оказалась почти такая же, как в известном мультике, пузатой и с загнутым носиком, - бесплотный дух сложил на груди могучие руки и потребовал, чтобы новый хозяин лампы загадал желание. Конечно же, одно, нечего губу раскатывать. Ограничительных условий джин зачитал приличный список, специальной для того остановив на пару часов время, чтобы не тратить драгоценную жизнь нового господина на неприятные, но неминуемые, бюрократические формальности…
Подумать, конечно, пришлось. Павел ломал голову и так и эдак.
- Есть у меня одно желание, - наконец сказал он. – Хочу, чтобы мне все верили. Люди должны мне верить, каждому моему слову, чтобы я ни сказал.
Джин не дрогнул ни одним завитком дыма, из которого состоял, переспросил, последняя ли это формулировка желания, получив ответ, превратился в человека в пальто и с чемоданом в руке, сообщил, что условия его освобождения соблюдены полностью, и он может удалиться по своим делам.
- А работать будет?.. желание моё? – спросил Паша, несколько смущенный деловитыми сборами джина.
- Будет, - буркнул джин, пытаясь засунуть в чемодан, полный денег, еще и лампу. – Ты, главное, обо мне ничего никому не говори, теперь то тебе точно поверят.

С вечера Павел будильник не ставил, решив утром провести эксперимент. Заснуть не получалось. Паша ворочался, думая, не сошел ли он с ума и не является ли джин галлюцинацией. Но часе в третьем ночи сон таки парня одолел. Снилось Антонову, что ему все верят, и он президент, и говорит он громкие речи с трибуны, а толпа повинуется ему, как оловянные солдатики. Закончился сон войной и проснулся Паша в расстроенных чувствах. А эксперимент уже начался.
На мониторе сотового телефона красным горела надпись – «(17) пропущенных». Объяснение было тут же, на мониторе – «11:20». Двенадцатый час дня, понедельник, Павел не вышел на смену, никого не предупредил, и офис, скорее всего, открыли на час позже, открыл начальник, у которого с Павлом и без того были трудные отношения… Догадаться, от кого было семнадцать пропущенных, трудности не составило.
Павел сел на кровать, но вальяжного пробуждения, представленного накануне в полуночных мечтаниях, не получилось. Он переживал, проклиная себя за глупость и авантюризм, и за галлюцинации, так некстати посетившие его голову. А что же это еще могло быть, как не галлюцинация? Джин? Что за идиотизм?
Однако, джин вспомнился во всех деталях и закутках дыма, и утром казался вполне реальным.
«Хуже уже не будет,» - мудро рассудил Павел, взял телефон и набрал номер начальника.
Ответили через два гудка.
- Здрасссьте, - ответил Михаил – старший менеджер офиса, в котором работал Антонов – ядовитым голосом.
- Здравствуйте, Михаил, - бодро сказал Павел, и тут струхнул. Он-то хотел позвонить уверенно, легенда была заготовлена заранее, не сильно наглая, чтобы в случае провала был шанс не прослыть полным придурком. Но легенда мгновенно выветрилась из головы, как только Павел услышал полный злобы голос старшего менеджера. И парня понесло: - Михаил, я не пришел вовремя на работу потому что я… переводил через дорогу бабушку… сто пятьдесят восемь раз переводил… бабуле нужно было туда-сюда… зачем ей нужно было – я не знаю… зато она ветеран войны… и я на неё всё время потратил… а телефон взять не смог, потому что двумя руками в бабку вцепился… а пока я её водил – я замерз, знаете ли зима на улице… замёрз… и заболел… мне необходимо отдохнуть пару недель… согласитесь, это очень веский повод, я помог бабушке и достоин всяческого поощрения… вы ведь верите мне?
Млея от собственной наглости, Паша замолчал, замер с трубкой у уха, и, казалось, даже дышать перестал. Собеседник тоже молчал, секунд десять, потом кашлянул и спокойно сказал:
- Да, Павел, вы настоящий молодец, - Михаила было не узнать, он говорил тихо, с отчетливыми нотками согласия. – Конечно, отдохните, оформите больничный. Я подумаю о премии, конечно… И зима, знаете ли… Не болейте, выздоравливайте.
- Охренеть! - громко, на всю квартиру, сказал Паша, и действительно, охренел.

Следующий звонок Паша сделал Ване Товаренко, бывшему однокурснику, которому должен был некоторую сумму денег, не настолько большую, чтобы её когда-нибудь не отдать, но достаточно солидную, чтобы с трудом расстаться с такими деньгами. Павел откровенно с долгом тянул, и Ваня был замечательным объектом для эксперимента.
- Здарово, Ванёк. Как дела?
- Чего надо? – глухо ответил Товаренко. – Деньги мне хочешь отдать? – был он не слишком любезен.
- Я ж тебе вчера долг отдал, - соврал Павел и прислушался. – На площади с тобой встречались – я тебе всю сумму и отдал.
- Мы с тобой вчера встречались? – с сомнением спросил Иван.
- Да, мы с тобой виделись, и я с тобой расплатился, полностью…
- Ах да, точно, что-то такое припоминаю… - Последние слова Товаренко произнес почти уверенно. – А звонишь то ты чего?..

За час Паша набрал номера почти всех своих кредиторов. Дело шло споро, Паша поднимал свой социальный статус, списывая долги.
Сходить за пивом? Идея вылазки показалась Павлу немного пугающей. Одно дело – выверенный телефонный разговор, другое – сказать человеку что-то в глаза, что-то, во что он обязательно поверит. Энергия, распирающая парня изнутри, победила. Паша наскоро собрался и счастливый вывалился в подъезд.
Лифт привычно не работал. Паша кубарем покатился вниз, соображая, как вернуться домой с пакетами, полными еды, не потратив ни копейки. Большой супермаркет, определенно, не подходил – много свидетелей, да и камеры… Нужно было искать магазин поменьше.
На четвертом этаже Паша чуть не сбил с ног невысокого благообразного старичка.
- Молодой человек, - прошелестел дедушка, - не подскажете, где сорок пятая квартира? Не на всех дверях номера…
Сорок пятая была этажом выше, и номера на ней, действительно, не было. Зато в метре от Паши была тридцать девятая квартира. Цифры были аккуратно выведен желтым мелом на серой металлической двери.
- Вот она – сорок пятая квартира, - Паша коснулся двери рукой. – Вам сюда, дедушка.
Через толстые стекла очков дед внимательно оглядел дверь, будто на секунду задумался, кивнул головой:
- Спасибо, внучёк, сам бы не нашел. – Старик нажал на кнопку дверного звонка. Паша, ликуя, выскочил на улицу.

В магазине вышло всё удачно. Набрав пару пакетов еды, Паша с каменным лицом, не расплатившись, двинулся к выходу.
- Молодой человек, а деньги? – окрикнула его продавщица.
- Я же расплатился, только что, - ответил Павел. И женщина поверила. Лишь на секунда её взгляд остановился.
Совсем обнаглев, парень наведался в салон сотовой связи, и вышел из него с новым, самым дорогим, коммуникатором. Стало ему даже немного страшновато – слишком всё удавалось, слишком хорошо получалось. До своего дома, не смотря на два тяжелых пакета, Паша добежал быстро. До четвертого этажа взлетел птицей, но то, что происходило на площадке, ему не понравилось.
А случился скандал. Дверь тридцать девятой квартиры была открыта, в проеме входа стоял крепкий мужик с круглым красным лицом, и грудью отражал нападения пожилого человека. Дедушка, полностью растерявший благообразность, двумя руками вцепился в дверь, которую тянул на себя, правой ногой пытался достать колено мужчины – хозяина квартиры.
- Куда дели Антонину Васильевну, - шипел старик. – Тут она жила, в сорок пятой квартире! Уморили, квартиру отобрали, сволочи!
- Ты чего, старый мудак! – возмущался немного ошалевший от дедушкиного напора мужик. – Не сорок пятая это квартира, а тридцать девятая!
- Врешь ты всё, изверг! Мне парень сказал, что сорок пятая! А вот и он!
Дед смотрел на Павла с надеждой, хозяин несчастной квартиры – с растущим гневом в глазах.
- Это не я, - испуганно выпалил Павел, в два прыжка оказавшись на пролёт выше. – Вы, дедушка, ошиблись.
Глаза у обоих участников скандала поскучнели, они от Павла отвернулись и продолжили выяснять отношения.
Паша, оказавшись в квартире, дверь закрыл на все замки, посмотрел в окно, будто опасаясь погони или слежки. Он понял, нужно быть аккуратнее в шутках и экспериментах. Расстраивался Павел не долго. Нужно было разработать план по глобальному улучшению жизни. Теперь он мог договориться с каждым о чем угодно. Хватит ребячества, волшебные подарки нужно использовать с умом.

Всё у Павла получалось. На работе он получил повышение, уверив начальника – не того, который старший менеджер, а начальника настоящего, курирующего торговую точку, - и в том, что старший менеджер Михаил – сотрудник никчемный, да и подворовывает, и в том, что именно он, Павел Антонов, и только он, достоин занять место старшего менеджера. Всё оказалось очень просто, настолько просто, что Паша даже немного расстроился. Он начал получать животное наслаждение от того, что с ним соглашались – ему верили безоговорочно, даже если говорилась полная чушь.
Явившись в отдел дорожной инспекции, Паша убедил весь отдел по выдаче водительских прав в том, что практику он сдал недавно, видимо, в отчеты не внесли, а теорию сдал и подавно. Бедные инспекторы смотрели в отчеты и ведомости, но верили Паше. Инструктора, принимающего экзамены, для разбирательства вызвали в контору, потому что он своим коллегам по телефону не верил – они джинов не находили – что некий Павел Александрович Антоненко на днях сдал практическое вождение, а ты, Петр Фомич, его ни в один документ не внес. Пётр Фомич приехал в контору, в настроении, в котором рушат стены, но, поговорив с Пашей, признал, что было дело – сдавал Антоненко все экзамены, и вообще, произошло нелепое недоразумение.
Права Павел получил через неделю. К этому времени он обзавелся иностранным автомобилем, дорогим компьютером, фирменной одеждой и девушкой. Марина работала в главном офисе торговой компании, в которой работал и сам Павел, была красива и недоступна. Был у Марины ухажер на мерседесе, и скромный менеджер – ладно, старший менеджер, - одной из сотни торговых точек шансов на успех у девушки не имел.
Марине хватило одной фразы, сказанной Павлом:
- Ты меня любишь. – Девушка поверила парню и полюбила его.
Павел решил сильно не выделяться, по социальной лестнице двигаться постепенно, чтобы не привлекать внимания. Уже приходилось следить за репутацией, на вопросы знакомых о навалившемся успехе и достатке врать всякую несуразицу. А ведь не со всеми Павел мог поговорить лично, не все могли ему поверить.
Тем более, иногда бывало и так. Продавец автомобилей из салона на Жуковской покончил с собой, потому что руководством фирмы был обвинен в хищении суммы в полмиллиона. Именно из этого салона пять дней назад выехал на новенькой иномарке Павел. И он помнил лицо парня из автосалона. Его фотографию показали в вечернем выпуске новостей на городском канале.
Но поводов для радости было много больше поводов для расстройства. Павел быстро забыл о самоубийце. Как-то раз, сидя в социальной сети, Павел обновил статус. Он написал – «Я – бог». В тот момент он действительно чувствовал себя богом. Он не хотел никого убеждать. Но был пьян, слегка под наркотиками, и отдыхал с компанией, которая верила каждому его слову. Он не сразу понял свою ошибку.

Первый звонок был из администрации социальной сети. Напряженный голос спросил, знает ли Павел Антоненко, владелец страницы «DJ Prok», в чем дело?
- А в чем дело? – поинтересовался Павел, начиная что-то смутно понимать.
- За минувшую ночь у вашей страницы – пятьдесят миллионов просмотров, более пяти миллионов приглашений в друзья и… это что-то немыслимое. Мы не знаем, что делать…
А происходило вот что. В интернете началась истерия. Люди утверждали, что появился Бог. У Бога была страничка в социальной сети, и он всем прямо говорил – «Я – бог». Серверы социальной сети не выдерживали натиска посетителей, и через двенадцати часов после обновления статуса DJ Prok’а, страницу его пришлось заблокировать. Но ситуацию уже было не исправить.
О том, что пришел конец, Павел понял не сразу. Он решил, что это шутка, невинное последствие его неосторожных слов в сети. Теперь в интернет он выходил редко – хватало других развлечений.
В один из дней он проснулся от шума, доносившегося с улицы. Перед его домом стояла толпа, люди скандировали, а в дверь кто-то настоятельно стучался. Не долго думая, Павел метнулся к компьютеру и включил браузер.
Интернет пестрел новостью – «Мы знаем кто такой бог!»
«Журналист N-градской газеты Василий Звонарёв, по номеру сотового телефона, указанного в разделе личной информаци… выяснил, кем является бог. – Гласила одна из популярных статей. - Им оказался Павел Александрович Антоненко, сотрудник… проживающий…»
Толпа хотела его, хотела своего бога. Человеческая масса покрывала весь двор. Павел чувствовал напряжение, царившее в доме. Подъезд был набит людьми, и кто-то настоятельно стучал в дверь.
«Я не бог!» - судорожно вбил Павел новый статус в социальной сети, понимая, что быстро это на ситуацию не повлияет.
«Я могу их убедить, - думал Павел, мечась по своей однокомнатной квартире, которую еще не успел сменить, но забил дорогими вещами. – Нужно им открыть, иначе они сломают дверь».
Павел открыл дверь и сходу, не дав опомниться людям, желавшим увидеть бога, начал говорить – быстро и четко:
- Я не бог, я не бог, вы ошиблись, ошиблись, я не бог…
Люди верили. Замирали на секунду, впитывая программу, и соглашались, отступали, мотали головой – чего это мы? Ошиблись мы, он не бог. Павел не говорил – он заклинал, выходил всё дальше, в подъезд, выталкивал толпу из здания… А сзади, на улице, на входе в дом, начали волноваться люди. Они чувствовали, что впереди что-то происходит, впереди, там, где бог, случилась заминка, задержка, столь опасная для общества одержимых людей. И толпа начала двигаться вперед, люди не шли вперед, но их толкали, и в какой-то момент все побежали.
Павел не понял, в какую секунду потерял контроль над толпой. Человеческая масса отступила на несколько шагов, но потом накатила штормовой волной. Павла сбили с ног. К нему потянулись десятки рук.
Павла задавили. Он пытался кричать, что он не бог, но, в конце концов, его грудную клетку сдавили так, что он испустил дух. Волнения в городе продолжались еще несколько дней, но с уходом из жизни Павла вера людей ослабла. Конечно, было проведено расследование, и события в городе N даже стали объектом для научных исследований – странным случаем массовой истерии заинтересовались социологи и психологи. Расследование чёткого ответа на вопрос «кто виноват» не дало, а наука комментировала случившееся и вовсе невнятно, назвав произошедшее чередой случайностей. Но термин придумали и ввели его в академический оборот – «необъяснимое общественное явление».
- Необъяснимое… - желчно прокомментировал телевизионного диктора посетитель европейского бара в одной из тропических стран. Мужчина был хорошо одет. Деньги, судя по всему, у него водились.
- А у вас есть объяснение, мистер? – спросил из-за стойки общительный бармен. С платежеспособными клиентами нужно было разговаривать – такое было правило бизнеса у владельца бара.
- Конечно, знаю, - категорично заявил посетитель. – Он полный кретин, можно было сделать всё умнее. Можно было, конечно, намекнуть ему, чтобы подумал, но этого в условиях освобождения не было… Кретин, полный кретин. – На этих словах мужчина положил на стойку несколько банкнот, попрощался и ушел восвояси. Бармен оказался доволен оплатой.

[Учебная Тревога]

ИМХО! Нельзя сводить целое понятие к линейному толкованию. Особенно такое как вера. Ну и люди выходят уж очень плоские, поддающиеся зомбированию, ведь только зомби не размышяют. Факт, принятый на веру вовсе н навязывает разным люям одинаковое поведение. В разных среда реакция на одинаковый раздражитель разная, манипулировать можно только в определённом, достаточно ограниченом диапазоне.
ЗЫ: А пишешь бойко, читать занятно.

[Abver]

Нельзя сводить целое понятие к линейному толкованию.

С другой стороны, представь полное отсутствие критического мышления в отношении одного человека. Полное доверие и принятие чужого мнения за своё. Но ты права, в рассказе всё упрощено. Да и задумка такая была, гротеск в легкой форме.

[Abver]

А пишешь бойко, читать занятно.

Боюсь сглазить, но что-то я такое нащупал. Вроде как вспомнил давно забытый навык. Три рассказа написал так, как делал это раньше. Может быть, подбор слов иной и полет фантазии чуть в другую сторону. Но башка как-то начала работать. Боюсь потерять открытие, пишу на скорую руку. Очень не вовремя, конец года и всё такое. Тут дела нужно делать, а я рассказы пишу.

[Учебная Тревога]

Оно никуда не денется, ты - писатель.

[Граничник]

Отлично!

Три рассказа написал так, как делал это раньше. Может быть, подбор слов иной и полет фантазии чуть в другую сторону. Но башка как-то начала работать. Боюсь потерять открытие, пишу на скорую руку.

Шалишь, брат. Ты так раньше не писал.(Ну, очень раньше) Да, чуть иной, но в этом все.
С Утр(о) не соглашусь. Абвер точно подметил фазовый переход от не верю - к верю.Без обоснования, без критики. ( Тому последние события в незалежной, подтверждение)

Ну, а про отсутствие идеи для бога - полное соответствие моему видению проблемы. Именно это отличает бога от нового русского.
Респект Абвер.

[Редрак]

Вы мне верите?

Замечательно! Но есть одна мелочь, мимо которой пройти не могу.

О том, как в жизни Павла Антонова появился джин, лучше не спрашивать.

Здесь и далее в тексте - джин, а правильно - джинН. Когда я прочла первое предложение, то в голове тут же возникла ассоциация: джин - спиртное, алкоголь и эта история о том, как человек пристрастился к зелёному змию Мелочь, да. Но ведь целое и складывается именно из мелочей и чем их меньше (неправильностей, а лучше вообще без них!), тем легче и приятней процесс чтения

Сообщение отредактировал Шухарт: 21:28:02 - 21.12.2014

[Учебная Тревога]

Я не про то. Можно верить то есть принимать на веру безусловно. Но, реагировать в рамках своей морали. Верующие - самый яркий пример. Это моё мнение, о чём я сразу и сказала. Но, художественный текст вовсе не обязан быть логичным и правдоподобным. )

[Abver]

Я не про то. Можно верить то есть принимать на веру безусловно. Но, реагировать в рамках своей морали. Верующие - самый яркий пример. Это моё мнение, о чём я сразу и сказала. Но, художественный текст вовсе не обязан быть логичным и правдоподобным. )

Наверное, загвоздка в слове "верить". Сюжет рассказа развивается исходя из фантастического допущения, что существует джиНН (Шухарт, спасибо! Стыдно, аж уши покраснели! -))), который может исполнить любое желание. Желание Паши было такое - "Хочу, чтобы мне все верили". Дословно это - как я считаю - должно выглядеть так: вот ты, на столе перед тобой яблоко, Паша Антонов говорит тебе, что на столе перед тобой апельсин, а не яблоко, ты веришь в что яблоко - апельсин, и начинаешь его грызть как яблоко, с кожурой. То есть я считаю, что "верить" - не просто соглашаться, а заменять своё знание чужим, навязанным, без критического осознания. Альтернативно значение слова "верить" - соглашаться. Других вариантов я не вижу. Но согласие - это немного другое. Согласие может быть против собственной веры, тогда как вера - это суть субъективное знание.

Абвер точно подметил фазовый переход от не верю - к верю.Без обоснования, без критики.

Граничник, видимо, меня понял.
Что значит "отсутствие идеи для бога"? Не совсем тебя понял.

Ты так раньше не писал.(Ну, очень раньше)

Я про процесс написания. По поводу результата - так ли он отличается от раннего опыта - согласен. Всё-таки больше пяти лет прошло. Сейчас в рассказ хочется вложить интересный сюжет, мысль какую. Короче, хочется прилично писать, такие тексты, которые сам готов читать. Последние три текста написал быстро, достаточно легко, будто для меня это норма - три рассказа за неделю написать. Странное ощущение.

Сообщение отредактировал Abver: 01:16:48 - 22.12.2014

[Граничник]

Все просто...Маленький человек получил неограниченный ресурс. Что может желать он? Где предел мечтаний?
" А где моя большая ложка?" На этом все мечты заканчиваются.
"Мелковато для бога"

[Резкая]

А мне кажется, что слабова-то
И простова-то
Но все же неплохо =)

[Abver]

" А где моя большая ложка?" На этом все мечты заканчиваются.
"Мелковато для бога"

Поэтому Паша кончил плохо. -))

А мне кажется, что слабова-то
И простова-то
Но все же неплохо =)

Буду стараться. -))

[Abver]

СПАСИТЕЛЬ, ИЛИ ДЕНЬ НА ГОЛГОФЕ.

- Конечно, я знал Александра Бекашева. Был ли его другом? Нет. Да и врядли кто-то мог бы так себя назвать. Коллеги, приятели, знакомые... Этого добра у него было предостаточно.
Я смотрел на молодые красивые лица. На всех без исключения - заинтересованность. В мои годы такое состояние у студента можно было сравнивать с болезнью. Сегодня это норма. И когда видешь эту норму изо дня в день - это удручает.
- Кем был Бекашев? Гением? Нет. Да, он был потрясающе умен и редкостно талантлив. А еще он был отличным человеком. Знаете, вам этого не понять, вы для этого слишком идеальны... Он относился к тем людям, на которых просто хочется походить. И плевать на гордость и самолюбие. И тогда я считал, и сейчас я думаю, что будь я хоть немного похож на него...это был бы лучший подарок и моей гордости, и моему самолюбию.

Да, проект "Спаситель". Впрочем, тогда он не имел такого претенциозного названия. Не был он и проектом. Все прекрасно знали, что Бекашев, помимо общей работы, занят решением какой то глобальной проблемы. По вечерам, ночам и редким выходным, используя институтское оборудование и боясь обвинения в растрате (а как иначе, энергия и метериалы стоили тогда огромных денег).
В те годы я учился на последнем курсе биофака и подрабатывал в лаболатории Института человека, которой как раз таки и руководил доктор биологических наук Александр Эдуардович Бекашев.
На вопрос, чем занимались в лаболатории лучше меня ответил бы Иосиф Кац, зам Бекашего и ближайший его...нет, не друг, приятель, знакомый, коллега, но не друг... Так вот, он говорил:
- Не знаю, что мы все здесь делаем, но директор Бин говорит, что это очень важно для общества и полностью соответствует нашим умственным способностям.
Моим умственным способностям, если верить Бину и Кацу, соответствовали уборка помещения и мытье колб и приборов.
Как раз этим я и хотел занятся в один из очередных вечеров. Хотел, а не занимался лишь потому, что только что сдал кровь на СПИД, сифилис, гепатит (да, в то время люди еще болели), и, прижав ватку к сгибу локтя и найдя повод для безделья, этому безделью и придавался.
Неожиданно в лаболаторию на крейсерской скорости ворвался Бекашев. За ним, чудом увернувшись от тяжеленной двери, следовал Кац.
- Саша, черт побери, ты прекрасно знал их мнение.
Какое бы мнение не было у "них", оно не льстило нашему руководителю: он зло пролетел мимо меня, в комнате отдыха стал с остервенением громыхать посудой.
- А ты хотел весь институт в свое распоряжение и неограниченный счет в Научбанке?
Что-то разлетелось в дребезги, и я услышал голос Бекашева. Он говорил так, как-будто хотел перейти на крик, но все же с трудом себя сдерживал.
- Мы боялись пространства, но смогли его победить, и теперь легко преодолеваем межзвездные расстояния. Мы боялись времени, но одолели и его, и теперь умеем путешествовать в прошлое. Чего мы страшимся теперь? Лишь собственного тела. Нашей немощной плоти. Нашего слабого мозга. - Судорожный вздох. Продолжал он чуть спокойнее. - Моя сестра учиться на космолетостроителя. У них на факультете сто десять специальностей. Когда она поступала их было на двадцать меньше. Тридцать лет назад их было всего восемь. И учиться ей надо более десяти лет. Чтобы построить один корабль, необходимо несколько тысяч узконаправленных инженеров. Техника настолько совершенна, что МЫ уже стали недостойны ее. Величины современной физики просто непостижимы для нашего мозга. И мы вынужденны использовать тупые компьютеры...
- Я слушал твой доклад...
- Так послушай еще раз! - Бекашев опять заводился. - Мы достигли вершины своих биологических возможностей. Уже сегодня ученые - не вполне необходимые придатки к машинам. Медицина может вылечить любую болезнь, но мы БОЛЕИМ. Наше ручное оружие может уничтожить гору, но чтобы его поднять нужна силовая броня. Посмотри на свой техногенный мир, человек! Даже по сравнению с простейшим калькулятором каждый из нас ущербен... Изя, ответь мне на единственный вопрос: почему, имея такие возможности мы элементарно не можем сделать лучше самих себя? Только не надо нести бред о возможных последствиях. Я сегодня до тошноты наслушался этих козлов из совета.
- Потому что пока мы этого не можем...
- Не путай слова. Не хотим. И ты об это прекрасно знаешь. Мне нужно лишь несколько разрешений и неделя времени. И идеальный генетический материал. И я знаю, что мне никто и никогда этого не разрешит сделать... Быть в разы сильнее, в разы умнее и жить в разы дольше... Неужели я хочу навредить человечеству?
Не сказав больше ни слова, Бекашев выскочил из комнаты отдыха и покинул лаболаторию, больше в тот день не появившись.

- Идиот, тебя посадят до конца жизни! - Кац стоял посреди лаборатории, с виду спокойный, но раздувающиеся ноздри показывали, что он готов взорваться. Бекашев, отвернувшись, копался в одном из многочисленных шкафов. - Ты знаешь, чем по закону караются несанкционированные экспедиции во времени. Тем более в запрещенные области.
- Это не экспедиция, а краткий визит. И если ты будешь меньше об этом кричать, быть может правосудие на время ослепнет и оглохнет. Я только пришел и начал переодеваться. Не совсем понимал, о чем идет речь, но и круглым я дураком не был...
- Или помоги мне...и всему человечеству. Или не мешай. - С этими словами Бекашев вышел из лаболатории.
Кац вздохнул. Весь его боевой пыл куда-то делся.
- Кто же тебе еще поможет, - прошептал он, направляясь к выходу. В тот момент он стал похож на старого мудрого еврея из анекдотов. Да, был когда-то такой вид творчества. Нам, не таким умным как вы, он нравился.
- Куда он? - спросил я, когда Изя проходил мимо меня.
Зам усмехнулся и глазами показал куда-то вверх и в сторону. Я проследил за его взглядом. На стене, над входом в бытовку, висело большое фарфоровое распятие, повешенное давно и неизвестно кем. Раскинувший руки, почти обнаженный Христос. Может это и богохульство, но даже мне, мужчине, он и его поза всегда казались поразительно сексуальными. Склоненная голова, полусогнутые колени, поджарый торс... Живи я в средневековье, меня бы сожгли трижды.
А еще я всегда удивлялся необычайному сходству Иисуса с Бекашевым: такое же изможденное аристократическое лицо, аккуратная бородка... Даром, что сын плотника, а профиль интеллигентный.
- Идеальный генетический материал... - тихо проговорил Кац.
Я долго пытался вернуть челюсть на место. Благо, никто не видел моих неудачных попыток. И именно тогда я впервые перекрестился. Неумело, конечно.

Второй раз в своей жизни я перекрестился через два часа. Можно сказать, вошло в привычку.
Дверь открылась, и в лаболатории появились ее руководитель и его заместитель. Кац вел Бекашева под руку, словно больного. Впрочем, вид у последнего действительно был неважнецкий. Всего его била дрожь, руки по-старчески тряслись, глаза бессмысленно и бездвижно куда-то смотрели.
- С ним все в порядке, - тихо проговорил Изя, - нервы немного сдали.

Что случилось с Бекашевым в древней Иудее я узнал через неделю. Все это время наш руководитель в отделе почти не появлялся, пропадая у темпоральной остановки.
И, что странно, куда-то исчезло большое фарфоровое распятие. В полку атеистов прибыло.
Я пришел на очередное ночное дежурство. Несмотря на позднее время, Бекашев был в лаборатории. Он сидел за столом в комнате отдыха. Перед ним стояла наполовину опустошенная бутылка водки. - Садись, - нетрезвым голосом он пригласил меня к богатому застолью. Я сел. - Пью то я редко... - Бекашев тупо разглядывал бутыль, - так что ты не думай...
Конечно, ничего такого я и не думал.
Александр налил и выпил. И некоторое время молчал. Вдруг он всхлипнул и закрыл лицо трясущимися ладонями.
- Я ведь всего лишь хотел взять его пот, - глухо заговорил он. - Капельку кровавого пота. Этого бы мне хватило... А он... - Руки безвольно упали. На меня смотрели пьяные глаза. - Ты веришь в Бога? - вдруг спросил он.
Я неуверенно кивнул.
- Как и все? Изредка? По большим несчастьям? А я верил. По настоящему. Знаешь, он ведь чертовски на меня похож. Не Бог, конечно. Сын его. Как в зеркало смотришь... И Библия не врала. Нашел ведь я его в том саду. Название на "Г". Молиться до кровавого пота... Как же, молился. Сидит, скотина, и в тарелке в воде красную краску разводит. - На лице его появилось брезгливое выражение. - И тряпочкой на лоб наносит, да так...аккуратненько... чтобы в глаза водичка не попала. Аферист древнего мира...
Три пальца моей правой руки чуть ли не инстинктивно сложились вместе.
- А этот, - продолжал Бекашев, - индийский принц. Мыслитель, блин. Сидит в носилках, нирваны дожидается, а вокруг люди от голода дохнут. Освенцим отдыхает.
Тогда мне впервые захотелось выпить. И еще я подумал, что некоторые пункты темпорального законодательства очень даже справедливы.
Я глотнул водки прямо их горлышка. Мой начальник уже поник, опустив голову на стол.
- Первый, мне нужен первый... - засыпая, бормотал Бекашев.
В тот вечер я выкинул свой крестик.

Лихорадочный блеск в глазах, впавшие щеки, нездоровая бледность. Теперь мы видели шефа только в таком состоянии. Лишь однажды он сходил к темпомашине. Вернувшись, он тут же напился и до конца рабочего дня плакал, ни на кого не обращая внимания.
Через несколько дней я снова заступал на ночное дежурство. И Бекашев опять был в лаборатории. На этот раз он не был пьян. Взгляд глубоко впавших, с темными кругами, глаз заметно давил. В них горел огонек безумия.
- Как Иваныч, представляешь? - Он улыбнулся, мягко, но, отчего то, стал еще больше похож на сумасшедшего. - Такой же спившийся и безисходный. Ее постоянно ругает. И говорит, что ребро вырвет, даром что его. Одними яблоками ее пичкает. Чтобы помнила... Да она и без того не забудет... - Он говорил медленно, слегка заторможено. - Первый... Все-таки Дарвин был не прав... И зачем я все это затеял?.. Правда, в Бога поверил, снова... А в людях разочаровался... Может, оно и к лучшему... Новых сделаю... качественнее.
Впервые я понял, что такое холодный пот и мороз по коже.
- А ты иди домой. Сегодня я за тебя подежурю.
Спорить я не осмелился. А зря.

Следующим утром я пришел раньше всех и нашел Бекашева. Он лежал у входа в комнату отдыха. Умер он быстро и безболезненно, вколов себе какой-то ядовитый реагент.
Я сидел и плакал, смотря на мертвое, и оттого малоузнаваемое, лицо ЧЕЛОВЕКА, другом которого я так хотел стать.
А в руке он сжимал диск, на котором и была та самая формула Бекашева, позволившая войти человеку в новую стадию эволюции.
Конечно, мы так и не узнали, чьи гены использовались для разработки формулы, так что "спаситель" человечества, своего рода отец нового ВИДА людей так и остался неизвестным.

- А предсмертная записка? - спросил черноволосый парень из первого ряда. - "Человек несовершенен, и все, что в моих силах - дать ему замену".
Я усмехнулся.
- Господин Кац неплохой публицист, но у него неуемная фантазия, а в этом жанре это минус...
- У вас на шее крестик, - на этот раз симпатичная девушка с задних рядов. - Вы знаете всю правду... и продолжаете верить? Почему?
- Время лечит... А правда?.. "Каждому - свое." Немцы взяли эту фразу у римлян. У входа в концлагеря узники читали эти слова и, наверное, представляли то "свое", ради чего они жили и жить хотели. А римский орел сулил каждому иноземцу отдельную печь, а каждому арийцу отличные сапоги из человеческой кожи и ароматное мыло из человеческого жира. И те, и те были правы...
- Так чья же это были гены? Может его собственные?
- Может быть...
Так же подумали и мы тогда.

Конечно, я был не совсем справедлив к Изе. Я смотрел на опустевшую аудиторию и вспоминал события почти столетней давности.
"Лучше день на Голгофе, чем жизнь среди потомков Адама." До сих пор помню эти непонятные тогда строки. Неровный обрывок бумаги с корявыми буквами. Не знаю почему, но я сразу эту записку сжег, оправдав себя тем, что просто не хочу, чтобы Бекашева считали сумасшедшим. А умный и весьма понятливый еврей нашел полусаженную бумагу в урне, и, конечно, о чем-то догадался. Хотя тогда мне ничего не сказал.
Прошел почти месяц. Я полез по каким-то причинам в бытовку. И обнаружил там исчезнувшее фарфоровое распятие. Я какое-то время его рассматривал и думал, что все-таки Бекашев и Христос были удивительно похожи. Стоило бы повесить распятие вновь, не столько из веры в Господа, сколько из памяти и уважения к...
Меня затрясло. В голове всплыли предсмертные строки.
Через минуту я колдовал над компьютером темпоральной установки. Конечно, осторожный Кац подчистил всю информацию. Но для знающих есть несколько лазеек.
Ночь самоубийства. Было две переброски, в одно и тоже место и время, с разницей всего в час. Первый переход ТУДА: живой обьект один, вес - семьдесят кило. Возвращение: два живых обьекта, семьдесят и семьдесят один килограмм. Второй переход ТУДА: один в семьдесят. Без возвращения.
"Лучше день на Голгофе, чем жизнь среди потомков Адама."
Ты получил свой день на Голгофе, лучший из людей. Ты искупил грехи человечества больше двух тысяч лет назад, ты помог ему и сегодня. Для первого раза ты посчитал достойнейшей кандидатурой свою собственную. А Для второго?

Для меня последний штрих в этой истории поставил звонок Коли Тахчева из медчасти.
- Слушай, не кушай завтра с утра... Да ерунда, кровь надо сдать. Да все уже сдавали, помнишь? На инкубации она стояла. А твоя пробирка пустая, почему-то. У всех есть, а твою кто-то упер. Вампиры в институте, что ли, завелись.
Я не знал, плакать мне или смеяться.

[Учебная Тревога]

Почему бы и нет? 8 баллов из 10. Но, ИМХО, далеко не лучшая твоя вещь. Всё на месте, искры не хватает, фирменной. ИМХО

[Учебная Тревога]

Голосую за Бессмертного.