Живые
1.
Как только закончился обеденный перерыв, мне позвонил Юра. Позвал на зимнюю рыбалку. Я удивился, ибо друзьями мы никогда не были. Юрия я с трудом вспомнил, как какого-то знакомого какого-то из моих знакомых. Странноватый, полноватый, лысоватый мужичок. Можно даже сказать - нелепый какой-то, но при всём этом весёлый и улыбчивый. И номер мой откуда-то знает. Пересекались, наверное, пару раз – не больше, да и сравнительно давно. Во время тех же рыбалок зимних. Кивали друг дружке, уловом хвалились, иногда стаканами стукались, но друзьями никогда не были.
Года два назад – вспомнил я. Точно, ибо в прошлом году я ни разу не рыбачил. На работе запарки, перестановки в личной жизни. А ведь звали, но не Юра и не по телефону. В баре случайно увидели, позвали. Знакомые. Но Юры этого среди них точно не было. Но я вспоминал о нём и в прошлом году почему-то. Нелепый, улыбчивый, полноватый. Вспоминал ведь…
Мои мысли прервал очередной телефонный звонок. Мельком взглянув на экран, я прочитал «Юра», и усмехнулся: «Долго жить будет». Хотя нет, причём здесь это – ведь я вспоминал его, только лишь потому, что он же мне минут пять назад и звонил. Что-то ещё понадобилось.
Стоп! Я нахмурился. Но если он не должен знать мой номер, то откуда же знаю его номер я? Ведь высвечивается же, как сохранённый контакт. Хотя, вполне ведь мог машинально записать телефон, а потом напрочь позабыть об этом. И он мог записать. Но что-то не вязалось, что-то смущало…
- Да? – снял я трубку, попутно вспоминая, что новую сим-карту приобрёл всего лишь пару месяцев назад. Всех друзей оповестил, но не Юру. С какой стати я его оповещать должен – ведь он всего лишь знакомый какого-то знакомого. Нелепый, толстоватый, улыбчивый.
- Димон, дружище, – взволнованно прогремел голос на другом конце провода, – ты на месте? Я к тебе заеду скоро – снасти оставлю до вечера, – и повесил трубку.
Я недоумённо пожал плечами. Какие снасти? Он что – сегодня, что ли, на рыбалку собрался? А я ведь ещё и согласие не дал. Да и не хочу я ни на какую рыбалку. В прошлом году ещё решил – всё, с рыбной ловлей завязано раз и навсегда. Не хватало мне ещё…
И тут меня как будто бы душем ледяным окатило. Вспомнил! Всё вспомнил – и то, почему завязать решил, и друзей, и Юру этого нелепого.
Встречал я знакомых в прошлом году в баре, и звали они меня на рыбалку, но не пошёл. Не смог. А они отправились, и Юра этот, говорят, был с ними. Так вот, друзья вернулись домой, а Юра – нет. Утонул ли, замёрз ли, либо что ещё – не помню подробностей. Но знаю точно – не стало тогда странноватого и улыбчивого знакомого какого-то из моих знакомых. Не стало тогда – в прошлом году. Я был в шоке, когда мне сообщили об этом. Искренне пожалел несчастного мужичка – неплохой он всё-таки был, как ни крути, добрый и весёлый. Нелепый…, улыбчивый. А для себя точно решил – никаких больше рыбалок. Не хватало ещё…
Но что же тогда всё это значит. По моей спине пробежал озноб и одновременно с этим вновь завибрировал телефон, высвечивая Юрин контакт.
Дрожащими руками я вскрыл корпус аппарата, выцарапал оттуда аккумулятор и выбросил в помойное ведро. Телефон помолчал пару секунд и вновь заурчал. Не понимая зачем, я ответил:
- Д-д-да?
- Ждёшь меня? – поинтересовался голос из трубки, – никуда не уходи, я уже поднимаюсь к тебе.
Я чуть было не задохнулся от ужаса. Меня бросило в жар, а в горло как будто бы заползло сразу несколько ежей. Понимая, что уже поздно спасаться бегством, я всё же вскочил со стула.
Однако ноги не пожелали слушаться меня, и я упал на грязный пол, как подкошенный. В руке зловеще вибрировал лишённый энергии телефон. Сцепив в бешенстве зубы, я пытался разбить ненавистную трубку о железную ножку моего письменного стола. Стекло аппарата еле заметно треснуло, но сам он, несмотря ни на что, продолжал работать.
А вокруг не было никого. Только сейчас я обратил внимание на то, что офис пустовал, хотя обеденный перерыв уже закончился, и все мои коллеги должны были бы давно крутиться на своих рабочих местах. Но в полном одиночестве я валялся на грязном полу, колотил телефонную трубку о ножку стола и пытался страдальческим стоном своим заполнить тишину, безжалостным хищником вгрызающуюся в мой слух.
Более всего я боялся сейчас тишины. Боялся услышать звук торопливых шагов в опустевшем коридоре моего офиса, шагов невозможного человека, неизвестно зачем спешащего на встречу ко мне.
И вот я услышал, как на моём этаже глухо хлопнула входная дверь.
Собрав все ничтожные остатки угасающих силёнок, я истошно завопил.
2.
Я резко открыл глаза и, чуть не запутавшись в намокшем от пота одеяле, сел на своей кровати. Сон. Да это же был только сон – вполне обычный кошмар. Слава Богу, я тут – в своей кроватке, путаюсь в одеяле, сонно протираю глаза. Вокруг было совсем светло – сегодня либо выходной, либо я проспал всё, что только можно проспать. Но сейчас это не столь важно. Главное, что кошмар закончился, и можно смело вползать в серые, но спокойные реалии обыденной жизни. Пора, пора уже приходить в себя.
Но вдруг я услышал какой-то стук. Нет, никто ни в двери, ни в стены не колотился. Это был какой-то странный стук – как будто бы кто-то по-хозяйски орудовал сковородками и прочими предметами посуды на моей кухне. И это могло казаться вполне мирным и даже приятным ощущением – знать, что кто-то заботится о тебе, стряпает что-то и прибирается, если бы не один существенный факт – живу я один и никаких гостей у себя не припомню.
Могли бы, конечно, нагрянуть родители, но живут они в другом городе и адрес мой вряд ли знают. Да и не стали бы они так – без предупреждения – приезжать. Могла бы оказаться случайная или неслучайная знакомая, решившая вместе со мной встретить рассвет со всеми вытекающими из этого последствиями. Однако все дамы, кого я знаю благодаря подобным приключениям, почти никакого представления не имеют о том, для чего в моей квартире была создана странная комната именуемая кухней. Обычно всяческие вкусности траспортируются к ним прямо в постельку, и, естественно, лично мной. А таких красавиц, с кем бы я мог познакомиться, допустим, только вчера я, как правило, поначалу не подпускаю к жилищу. Лучше уж я к ним.
Тем временем со стороны кухни повеяло запахом каких-то вкусностей. Признаюсь, сразу же потекли слюнки, однако, вместе с тем, в душе зародилось какое-то горькое чувство, смысла которого я не мог никак определить. И это был вовсе не страх, хотя до сих не было понятно, кто же хозяйничает на кухне, а что-то, скорее всего, связанное с некими ностальгическими воспоминаниями.
Я немножко заволновался, когда услышал шаги в прихожей. Хотя…, но не убить же хочет меня этот незваный гость, а, наоборот, угостить да покормить. Каков повод для беспокойства…
А шаги были тяжёлыми и очень неспешными. Скорее всего, даже шаркающими, как будто бы неизвестный передвигался с трудом. И глухой стук через каждые два шага – наверняка трость или даже костыль. Я даже оцепенел, сидя в своей кровати, заинтригованный ожиданием.
Спустя пару минут на пороге моей комнаты появилась тучная пожилая женщина, с трудом удерживая правой рукой тарелочку, на которой дымилось несколько румяных и ароматных пирожков. Левой рукой эта женщина опиралась на внушительную резную трость. С трудом протиснувшись в дверной проём комнаты, толстушка остановилась возле моей кровати, и широко улыбаясь, пролепетала:
- Проснулся, родненький, – и протянула тарелочку и с пирожками, – а я тут угостить тебя решила, вот и наготовила, пока ты спал так сладко.
- Вы… ты…, – совсем растерялся я, – кто?
- Ишь ты подишь ты – покачала головой гостья, – не признал неужель. Да ты, не расстраивайся, милок, вставай-ка, да угощайся, золотенький. А то, небось, мамка одними кашами покупными пичкает.
Я широко открыл рот от удивления. Именно одно лишь слово «золотенький» подействовало на меня, как удар током.
- Баба Нюра? – ахнул я. Только одна она так называла меня, хотя никакими родственниками мы не были, а всего лишь – соседями по лестничной площадке.
- Баба Нюра, – довольным голосом ответила женщина, – она самая. Не ты ль громче всех – на весь двор – орал, как только видел меня: «Здрасьте баб Нюр», да «Пасибки баб Нюр».
С этим поспорить было нельзя – да, я орал громче всех. Да и добрую толстую бабу Нюру я, наверное, обожал больше всех. И она мне платила тем же – то пирожком горячим угостит, то плюшкой поджаристой. Весь любить ей больше было некого – ни детей своих, ни внуков. Так и прожила до глубокой старости одна-одинёшенька, добрая толстая соседка наша Нюра.
Да только соседкой нашей была она тогда – в годы моего безмятежного школьного детства, и там – в далёком родительском городе. Старенькой она была уже тогда – передвигалась очень медленно и мучительно, всем своим немалым весом опираясь на клюку. А потом и вовсе приболела серьёзно, да так и не поправилась. Я, кажется, в восьмой класс переходил, когда узнал о том, что не стало доброй и толстой соседушки. Грустно стало без бабы Нюры, квартира её долго пустовала, переданная государству, а потом в неё заселилась какая-то малосимпатичная семейка.
- Так Вы же…, Вы же! – я пулей вылетел с кровати и отскочил в противоположный угол комнаты.
- Да ты ж не переживай, золотенький, – невозмутимо улыбалась Нюра, – угощайся уж лучше.
И вдруг она, и без того крайне тучная, начала ещё больше пухнуть. Спустя несколько секунда эта странная женщина своим нереальным телом полностью загородила дверной проём, таким образом, отрезав мне выход наружу. Но и после этого чудовищный процесс распухания бабы Нюры не прекратился. Утробно урча и неприятно побулькивая, расширялось её необъятное пузо, неотступно приближаясь ко мне. Чудовищная улыбка при всём этом и не думала сходить с растянутого до предела лица, а рука с тарелочкой, на которой дымились пирожки, до сих пор тянулась ко мне.
Поняв, что отступать мне больше некуда, я зажмурился и закричал.
3.
Оторвав заспанное лицо от руля, я обнаружил себя в собственном автомобиле. Автомобиль мчался на полной скорости. Слава богу, по прямой. Но не по встречной.
«Черти полосатые, – ужаснулся я, – вот ведь угораздило – уснуть за рулём. Не мудрено, что кошмары сплошняком».
Где-то снаружи послышался визгливый лай. Взглянув краем глаза в приоткрытое окошко боковой двери, я чуть не обалдел. Какая-то драная псина неслась со всех ног параллельно с моим, летящем на максимальной скорости, автомобилем, и даже не думала отставать. Наоборот, даже – рисковала пойти на обгон. И при этом глупое животное ещё и лаять успевало.
«Вот ненормальная, – подумал я, – не ровен час – оступится-спотыкнётся, так сразу же намотает её шкурку себе на колеса какой-нибудь неопытный автолюбитель».
А собака, как будто бы прочитав мои мысли, вдруг тявкнула особенно громко и бросилась наперерез моему движению.
«Дура!» – завопил я, судорожно крутя руль и топая по тормозам. Однако машина как будто и не думала слушаться меня. Так и неслась на всех парах по прямой и на той же скорости.
И вдруг лай раздался с другой стороны.
«Проскочила, значит, – почувствовав небольшое облегчение, подумал я, – тварь живучая».
Но что теперь делать с автомобилем, я понятия не имел. Так что ли и гнать до тех пор, пока бензин не иссякнет.
Тем временем собака вздумала повторить свой смертельный номер, и вот уже через несколько секунд опять скакала с прежней стороны. А потом опять рванулась под колёса. В конце концов, я даже сбился со счёта – сколько раз этому странному животному удалось подрезать меня.
«Вот психанутая шавка, – размышлял я, – у водителя проблемы, а она тут ещё трюками суицидальными донимает».
А псине, видимо, совершенно жить надоело. Она чуть обогнала меня, старательно оттолкнулась от асфальта, и прыгнула мне прямо на капот. Я успел грязно выругаться, услышав шлепок сбиваемого тела и, крепко стиснув зубы, проследил, как тупое животное отлетает в сторону и кубарем катится по проезжей части. Где оно завершило свои кувырки, я заметить не смог, ибо непослушная тачка моя унеслась уже далеко вперёд.
«Ладно, – злобно подумал я, – не об этом сейчас. Нужно решать, что мне самому делать, если вдруг поворот какой-нибудь случиться».
Но тут в зеркало я заметил какое-то движение на заднем сидении. Приглядевшись повнимательнее, я чертыхнулся. Та самая грязная псина, только что улетевшая от удара о мой капот, спокойненько восседала в салоне моего автомобиля. Собака подняла морду и посмотрела в зеркало на меня. На лохматой физиономии блестящим угольком светился лишь один глаз.
Я устало отпустил руль. В моём воспоминании тут же выплыла картинка:
Пятница прошлой недели. Гуляя вечером по тротуару, я случайно обратил внимание на лохматого бродячего пса, пугливо трусящего на противоположной стороне проезжей части. Не знаю зачем, но псина эта вдруг решила перебежать дорогу. Она подошла к самому краю дороги и почему-то очень внимательно посмотрела на меня. И я очень хорошо запомнил этот взгляд. Наверное, ещё потому, что пёс оказался одноглазым. Затем собака рванула через дорогу, и вот когда ей оставалась лишь пара метров до достижения своей цели, какой-то угловатый внедорожник сшиб псинку. Сшиб напрочь, качественно, если можно так выразиться – а потом ещё хладнокровно проехал по останкам бедного пса, так и оставшегося на проезжей части. Нет, я никогда не был «собачником», да и вообще тварей домашних не очень-то приемлю, но всё же на тот момент оказался в состоянии глубоко шока. Ведь внедорожник, итак превышающий скоростной режим, даже чуточку не притормозил. А пёс, ещё несколько секунд назад внимательно изучавший меня своим единственным глазом, перестал существовать.
А сейчас, на заднем сидении моего автомобиля, восседала та же самая бродяжка, и точно так же – одноглазо – взирала на меня. Но почему я? Ведь не я же был виновен в гибели этой псины…
Возле самого уха я вдруг почувствовал горячее частое дыхание, и тяжёлые лапы опустились на мои плечи…
Я заорал.
4.
- Товарищ, просыпайтесь!
Я открыл глаза и даже испуганно дёрнулся. Передо мной во всем красе красовалось чернокожая физиономия, увенчанная милицейской фуражкой. Именно милицейской, ибо на ней так и было написано крупными печатными буквами – «Милиция России». И этот самый афрорусский (наверное, именно так следовало называть странного чернокожего незнакомца, дабы слыть политкорректным гражданином), без единого акцента причитая на моём родном языке, аккуратно потряхивал меня с целью окончательно привести в чувства:
- Товарищ, просыпайтесь! Сегодня автобуса всё равно не будет.
Лениво протерев глаза и оглядевшись, я обнаружил себя полулежащим на разноцветной лавочке, пристроенной к какой-то, совершенно незнакомой мне остановке.
- Почему не будет? – тем не менее, удивился я.
- Ну, что же Вы, ведь по всем новостям объявляли? – ослепив меня белозубой улыбкой, ответил милиционер, – движение на сегодняшний день перекрыто, в связи с проходящим по улицам города парадом Мира и Согласия. Впрочем, со скамейки Вас никто не прогоняет. Моё дело – просто предупредить.
- Ух ты! – обрадовался я, – парад! Нет уж, мне даже интересно было бы взглянуть.
- Он прямо тут сейчас и прошествует, – кивнул афрорусс, – стало быть, вместе и посмотрим.
Парад, действительно, прошедший спустя несколько минут по улице мимо нас, представлял собой грандиозное и удивительное зрелище. Масса граждан совершенно разных рас, громко и радостно крича, несли перед собой транспаранты со счастливыми лозунгами и махали воздушными шариками и красочными флажками. Всё выглядело настолько приятно и мирно, что невольные слёзы умиления выступали на глазах.
- Пойдёмте за ними, – предложил милиционер, – там, впереди, самое интересное.
Спустя пару часов народ остановился возле гигантского помоста, на котором было поставлено множество высоких брёвен, украшенных ровненько уложенным сухим хворостом. Вскоре на помост вывели кучку лысых людей и заставили их раздеться. Накаченные тела лысых людей щедро украшали татуировки нацисткой тематики. А потом этих странных людей привязали – по одному к каждому из брёвен.
- Эх, красиво сейчас будет, – подмигнул мне милиционер и даже снял головной убор, – костёр Мира – неповторимое зрелище.
Я взглянул на него и удивился ещё раз. Странное – чернокожий, а волосы в рыжий цвет покрасил. Прямо, как тот парень…, где же я его видел? Ага, буквально вчера, в «Криминальной хронике». В передаче показали фотографию улыбающегося афрорусского подростка, причёска которого горела ярко-рыжим цветом. и сообщили о том, что Евгений Чернов (тот, что на фото) вчера подвергся нападению группировке агрессивно-настроенных представителей группировки, активно поддерживающих нацистские взгляды. В итоге несчастный Евгений был жестоко избит и до приезда скорой помощи просто-напросто не дотянул. Причём, как сообщали в хронике, родился парнишка в нашей стране, с самых малых лет воспитывался в детском доме, рос послушным и скромным ребёнком, а недавно даже поступил в юридический институт, где и учился прилежно – по сей день.
Я ещё раз взглянул на милиционера.
- Женя, – представился тот.
- Ну нет же, – простонал я.
5.
«Совсем умаялся, родимый», – услышал я знакомы заботливый говорок, и открыл глаза.
Находился я почему-то в больничной палате. На больничной постели. В больничной пижаме.
Рядом со мной сидела баба Нюра и в жёлтом тазике старательно смачивала компрессы. Возле тумбочки стоял милиционер Женя и, наморщив лоб, медленно перелистывал бумажки медицинской карты. Судя по всему – моей. У самого окна толстый и улыбчивый знакомый Юра копошился возле батареи, раскладывая на её поверхности мокрые носки. А на полу крутилась одноглазая псина, пытаясь ухватить зубами собственный хвост.
Я чуть слышно охнул.
- Ну, не переживай так, золотенький, – пробормотала Нюра, раскладывая на моём любу мокрую тряпицу,, – а то ведь запужался поди, – и уже обращаясь к остальным, – беречь его надобно.
- Почему, – заскрипел я, пытаясь сбросить компресс, – зачем вы здесь? Ведь вы же все…
- Мертвецы? – подал голос Юра, – как бы не так. Не спорю, наши мясные избушки изжили свой срок и пришли в полную никчёмность. Однако, как оказалось, есть ещё и другие миры, кроме вашей скучной реальности. К примеру то, что вы называете сном – это просто другая сторона существования, где мы совсем даже не умерли.
- А всё благодаря тебе, золотенький, – баба Нюра всхлипнула, – если б не ты, и память твоя, милок, нас и тут бы тоже – поминай как звали.
- Вот это совершенно лишнее, Анна Ильинична! – возмутился вдруг Женя, – это совершенно необязательно знать.
- Почему же, пусть знает, коль уж оказался причастен, – пожал плечами Юрий, и принялся объяснять, – понимаешь, все миры, а их бесчисленное множество, крепко связаны между собой. И этот мир соединён с вашей реальностью крепкой нитью, которую вы именуете памятью. То есть, для того чтобы человек смог существовать в нашем мире, вполне достаточно того, чтобы в вашей реальности его хоть кто-нибудь да помнил.
- Но, к сожалению, все мы, – женщина обвела взглядом присутствующих в палате, – одиночки по жизни, и помнить нас было совершенно некому.
- И тут – бац! – чернокожий Женя аж хлопнул в ладоши, – оказалось, что мы почему зацепились именно в твоей памяти.
- Тяв! – подтвердил одноглазый пёс.
- Ну, так живите и здравствуйте, – попытался улыбнуться я, – но почему же все скопом так набросились? И, в конце концов, когда же я своей скучной реалии проснусь, в мясной избушечке родной.
- А вот тут существует набольшая загвоздка, – задумчиво пробормотал негр и отвернулся к стене.
- Дело в том, что нам ни в коем случае нельзя терять тебя, – признался Юра, – случись с тобой что-нибудь ТАМ, – он неопределённо махнул рукой, – порвётся единственная ниточка памяти и разрушится последняя надежда для нашего существования ЗДЕСЬ.
- Однако ваша память очень удачно формирует вполне существенный кусочек реальности, который вы привыкли называть сном, – улыбнулся Женя, – а для нас этот кусочек – дом родной.
- Вот и решили мы, золотенький, сами держать тебя в этой дополнительной реальности, пока получается, – радостно отозвалась баба Нюра, – то один из нас вытащит тебя туда, то другой, так и не отпускаем. А так ведь, родненький, тебе и самому же лучше – ничем в своём мире не рискуешь. Спишь и похрапываешь. Врачи тамошние тебя поддерживают аппаратурой всякой. Так что – живи и радуйся, чего и нам пожелай.
Я закрыл глаза.
24 апреля 2017 г.
Сообщение отредактировал МОРРА: 21:06:30 - 24.04.2017
