Сообщений в теме: 580

[Учебная Тревога]

Человеческий фактор

Глава 15

Последними в списке были братья Смит, Ронни и Кай. Самые неоднозначные кандидаты. Старше остальных, да ещё и с богатым криминальным опытом.
День склонялся к вечеру, и по-хорошему, визит к ним стоило бы отложить, тем более что жили они в не самом благополучном районе, но Шнайдеру очень хотелось быстрее развязаться с этим делом, да и время поджимало.
Шварцберг, таксисты не любили. Частью столицы, бывший рабочий посёлок стал не так давно, но недобрую славу одного из самых криминализированных районов города уже заслужил.
Возникший стихийно вокруг первого комбината по добыче и переработке полезных ископаемых, чёткой планировкой Шварцберг не отличался. В начальный период освоения Дайри, ещё до централизации власти, первое месторождение разрабатывали несколько компаний-частников, из которых тратить средства на градостроительство не хотел никто. Зато все стремились как можно быстрее запустить комбинат и начать заколачивать прибыли. Имени того, кто предложил выделить рабочим в бессрочную собственность участки земли вокруг комбината, история не сохранила. Но идея пришлось по вкусу как руководству, так и самим рабочим. Предприниматели экономили деньги на благоустройстве и жилье, работники получали неотчуждаемое место под солнцем и кусок хлеба. Участки были хоть и маленькие, но на то, чтобы поставить там скромный коттедж и разбить рядом пару грядок, земли хватало. А если объединиться несколькими семьями, так и блочный дом на трёх-четырёх хозяев можно было соорудить.
Поначалу, здесь жили только работники предприятия, но через десяток лет месторождение истощилось, комбинат вместе с наиболее квалифицированными рабочими откочевал в другое место, и участки стали продавать всем желающим. Так промышленный центр превратился в провинциальный городок. Жители Шварцберга тоже изменились. Из старожилов, мало кто остался. Одни уехали вслед за комбинатом, другие под гнётом ностальгии вернулись на Землю, кто-то перебрался в поисках лучшей жизни на другие колонии, или умер. Остались старики, рабочие, чьи специальности утратили актуальность, те, кто не мог или не хотел найти себя в другом месте. Ещё через несколько лет Шварцберг стал пригородом, а затем, и полноценным районом столицы. Обесценившиеся к этому времени участки, на радость местным, вновь подскочили в цене. По сравнению со столичной недвижимостью, стоили они дёшево и в новообретённый район хлынули новые жители. Беднота из непривередливых, городские маргиналы, мелкие жулики и прочий столичный сброд. Понятное дело, криминальную и социальную ситуацию Шварцберга это отнюдь не улучшило.
Столичные власти много раз порывались снести этот район, чтобы построить на его месте нечто более упорядоченное, но так как эти земли находились в частной собственности, до дела такие намерения не доходили, к большой радости местных патриотов. По этой же причине, то, что в центральных районах пресекалось в зародыше, здесь цвело буйным цветом.
Узкие улочки, разномастные здания, граффити на стенах, бьющая в глаза неоновая и голографическая реклама, давно запрещенная в других районах, круглосуточные толпы народа, шум, смог, навязчивые торговцы на каждом углу впаривающие очередному простаку очередной «товар года», порядком здесь и не пахло. Тут легко можно было купить запрещенные вещества, или экзотические развлечения, а при наличии нужных связей, даже оружие. Успешные люди Шварцбера обычно избегали, бывая там изредка, набегами, расслабиться после тяжёлой трудовой недели. Зато городские банды району благоволили, считая своим форпостом, даже эпизодически финансировали местные развлекательные мероприятия.
Семья Смит относилась к немногим оставшимся коренным шварцбергерам. Риелторы не раз пытались купить их участок, но они не соглашались, хотя денег, которые им предлагали, вполне хватило бы на добротный дом с огородом в пригороде или хорошую квартиру в одном из городков окрест. Папаша Харди был крепким орешком и на провокации риелторов не поддавался. Да что там, его даже родная жена не могла убедить расстаться с любимым районом.
-Я молодость, здоровье, за этот кусок земли положил! - возмущался он. - Сколько друзей на этой шахте потерял! Память моя тут. Сдохну, тогда и будете делать, что хотите, если совесть позволит.
- Да ты вперёд нас в могилу загонишь, старый ирод. - ворчала про себя мамаша Пэм, однако возражать мужу в полный голос не решалась, рука у старика была тяжёлая.
К тому же, в глубине души она его понимала, ведь и её молодость, и зрелые годы прошли здесь. Потом и кровью, здоровьем и жизнями, ковали они, первые колонисты, нынешнее благополучие Дайри. И дом этот они строили вместе, отпахав перед этим полную смену на комбинате. Сейчас, те времена остались далеко позади. Новым рабочим участки уже не выделяют, живут они в вахтовых посёлках, и производство сейчас, почти всё, автоматизировано. Нужны не работяги, специалисты. Старых рабочих кого переквалифицировали, а кого отправили на пенсию по возрасту или по здоровью, как Харди, работы им сейчас и не найти. Хорошо, профсоюз у них сильный, не даёт с голоду умереть.
Всё она понимала. И иди речь о них двоих, даже намекать на переезд не стала бы. Но ведь у них дети. Пусть не кровные, из пробирок, не могла она после десяти лет на гальванике своих-то выносить, всё равно, родные, любимые. А их мало накормить-одеть, хочется и выучить и в люди вывести. Парни они башковитые, на лету всё схватывают. Плохое, правда, тоже, чего греха таить. С десяти лет из детской комнаты милиции не вылезают. То акустику с машины снимут, то школьного робота перепрограммируют, то кредитную карточку подделают и в магазине расплатятся… Сколько раз отец их порол, сколько она разговаривала, всё бестолку, только смеются. Но ведь ни со зла они, из озорства! И вообще, это всё столица виновата! Большой город, суетный, много соблазнов. Вот живи они где-нибудь на ферме, такого бы не было. Там люди чище, проще…
Она посмотрела на часы. Восемь. Вот где, скажите на милость их опять носит? Скоро ужин, а их нет! Знают же, отец терпеть не может есть один!
Не торопясь, Пэм накрыла на стол, перелила жидкий суп в супницу, красиво разложила вчерашний хлеб, заварила травяной чай, приготовила вечернюю газету. (Харди терпеть не мог электронных читалок за столом). Вкрадчиво скрипнула входная дверь, по коридору прошелестели лёгкие шаги и две весёлые веснушчатые физиономии, неотличимые друг от друга, возникли в дверном проеме кухни.
- Видишь ма, мы вовремя, как и обещали.
- Вовремя? Ах вы бесстыдники! - она притворилась сердитой. – На часы-то глядели? А ну живо руки мыть!
В ванной комнате Ронни включил на полную воду и выжидающе посмотрел на брата.
- Ну что, когда скажем?
Кай нахмурился. - Может, не надо?
- Хоть так, хоть эдак, валить придётся. - Ронни присел на бортик ванны и заболтал ногами. - Когда у нас появятся деньги, Доги мигом прикинет, откуда навар.
Кай вздохнул. – Ма будет скучать…
Ронни пожал плечами. – Такова жизнь. Дети всегда уходят от родителей, рано или поздно. Удостоверения личности у нас на руках, билеты возьмём без проблем…
- А если всё вскроется?
- Тем более нельзя здесь оставаться! Лучше сдёрнуть сейчас, пока всё гладко.
- Зря мы это затеяли! - Кай принялся яростно намыливать руки.
- Да не парься ты, всё путём! Мы только курьеры, какой с нас спрос? Даже если Дог просечёт, что товар разбавили, он решит, что сделал это Багз. - попытался успокоить брата Ронни.
- Но ведь Багз знает, что он этого не делал!
- А кто ему поверит? Да Доги и разбираться не станет, тут же его кончит!
- Вы что там, утонули?!- из коридора послышался голос Пэм. - Ушли и с концами.
Ронни торопливо намочил руки и вытер их полотенцем.
- Пошли, не стоит заставлять стариков ждать.
- И всё-таки, мне всё это не нравится. - упрямо сказал Кай.
- Знаешь, не был бы ты моим клоном, я бы решил, что тебя подкинули!
Ужин проходил в молчании. Харди разговорам предпочитал газету, Пэм хлопотала за столом, Кай угрюмо смотрел в тарелку, ему кусок не лез в горло, а Ронни размышлял, хорошо ли он спрятал слэм и как ловчей его переправить.
Стибрить то его было делом не хитрым. Кай такие замки с девяти лет как орешки щёлкал! С упаковкой им правда пришлось повозиться. Распотрошить десять брикетов, отсыпать долю, возместить недостаток, перемешать и снова запаять в целлофан, да ещё за ограниченное время, это вам не хухры-мухры! Пришлось целый месяц перед этим тренироваться! Сколько они муки извели, ужас! Зато, в нужный момент сработали чётко и товар доставили вовремя.
Сейчас, дело за малым. Свалить с планеты в подходящее местечко и кредитнуться. Кай — вот только что-то дурит… Ма ему жалко, выдумал тоже. Да они им даже не настоящие родители! Кай так вообще его, Ронни, клон! Потому, что мамаша Пэм хотела двойняшек, а выжил лишь один эмбрион. Самому Ронни-то на это наплевать, а вот Кай парится, человека из себя изображает.
Они как раз заканчивали ужин, когда в дверь позвонили. Парни обеспокоенно переглянулись, Харди отложил газету и испытующе посмотрел на сыновей.
- Что, по вашу душу гости?
Кай отрицательно покачал головой. – Ты что, пап, поздно же.
- Пэм?
- Да никого я в такой час не жду, Творец меня упаси, Харди!
Старик снял со стены старый ган и подошёл к двери. – Кого надо, Чужие вас забери?
- Социальные службы. Инспектор Пек должен был с вами связаться.
В прорезь почтового ящика упало удостоверение, благо у Шнайдера их хватало на все случаи жизни.
Харди нахмурился. – Пэм?
Она всплеснула руками. – Была, была бумага! Вчера пришла, да я запамятовала совсем!
Торопливо вытерев руки о передник, она метнулась к комоду, достала конверт и подала его мужу.
С неохотой закинув ган за спину, он взял письмо, повертел его, сверил штемпель, адрес, фамилию получателя, и наконец, вскрыл. Долго вчитывался в сухие официальные строчки, шевеля губами и хмурясь, наконец осторожно свернул и сунул жене. Затем, так же тщательно изучил шнайдерово удостоверение. Вздохнул и открыл дверь.
- Ну, заходите, раз так. А я-то думал, взялись мои паразиты за ум…
- Уж не обессудьте, что поздно. - Шнайдер извиняюще улыбнулся. - Пока всех обойдешь…
- Да ничего, ничего! - заторопилась Пэм. – Мы же понимаем, работа! Вы присаживайтесь. Чаю, может?
Шнайдер покачал головой. – Спасибо, сначала дела.
Он повернулся к мальчикам. –У меня есть к вам предложение…

Думали они недолго.
- А личные вещи с собой можно будет взять? – спросил Ронни.
Шнайдер кивнул. - Конечно. Вылет завтра утром. Успеете собраться?
Кай посмотрел на брата, кивнул. - Да без проблем.
Пэм тихо всхлипнула.
- О'кей. Тогда, в семь я за вами заеду. Летали когда-нибудь на крейсерской яхте?

[Putnic]

Еще где нибудь выкладываешь? Если да, читают активно?

[Учебная Тревога]

На Автор Тудей выложена полная отредактированная версия. Скажем так, периодически почитывают)

[Putnic]

На Автор Тудей выложена полная отредактированная версия. Скажем так, периодически почитывают)

Мне нравится как написано. Сюжет имеет место быть любым( он норм). Мне кажется все слишком размеренно. Например прочти текущий конкурс, там всего 3 текста. Какой из них самый положительно-эмоциональный? А что какое мучительное чтение...

[Учебная Тревога]

В каждом тексте есть что-то, важное для автора, чем он захотел поделиться, это радует. Но я уже это слышала. Не в упрёк. Очень сложно вытащить из себя и донести до читателя то настоящее, что заставляет тебя снова и снова пытать клавиатуру. Я чувствую, иногда подбираюсь к этому, но всё уходит.
ЗЫ: Читала Пратчетта " Угонщики" вроде детская вещь. А ведь совсем, совсем не детская. То есть детям будет занятно, но и взрослых может пробрать до костей. Это надо уметь, так писать. В его " Опечатках" он говорил, что его заставляет писать гнев. Я расшифровала это как веру в людей, несмотря на.. и нежелание мириться с той жестокостью и несправедливостью, что твориться в мире. Что творят люди и с людьми.

[Putnic]

Где то ты на своей волне...
речь о том, что отсутствие эмоциональности в повествовании делает его не интересным.

[Учебная Тревога]

Эмоций у меня в Человеческом факторе хватает. Возможно, не хватает чего другого, а вот насчёт эмоций не соглашусь.

[Putnic]

Эмоций у меня в Человеческом факторе хватает. Возможно, не хватает чего другого, а вот насчёт эмоций не соглашусь.

Как вариант.

[Учебная Тревога]

Наверно, вера в здоровое начало в человеке. Да, люди мало меняются и тьма всегда смотрит на нас. Но и свет, где-то рядом.

[Учебная Тревога]

Ну, мне больше у него Осенние Визиты и Танцы на Снегу нравятся.
Люди, неоднозначные. Во мне вот тоже хватает всякого нехорошего. Мой принцип " Даже в самом пустом, из самых пустых, есть двойное дно..." Разумеется, это отражается и на творчестве. Кто как, а писать то, во что я сама не верю, я не могу.

[Учебная Тревога]

Человеческий фактор. Глава 16
Несмотря на обещания, знакомство ребят с космосом пришлось отложить. В целях безопасности и во избежание инцидентов, на Террос они летели как карго, в анабиозе. Хотя, их самих это совсем не расстроило, на что там смотреть, в самом деле? На звёзды, метеоры? Так они их уже тысячу раз видели в космическом симуляторе.
А вот Шнайдеру было не по себе от такого рационального подхода, поэтому экскурсию по яхте он им всё-таки организовал. Чудак. В виртуале ведь всё тоже самое, ещё и пилотировать самому можно. Так что распинался он перед пацанами напрасно, всем, кроме Зака было на его лекцию ровно. Майки погрузился в себя, Кай хмурился, Ронни беспокойно посматривал на багажный отсек, Люк улыбался в пространство. Да и Зак, не столько слушал, сколько оглядывался.
В капсулы мальчишки тоже улеглись спокойно, без споров и слёз. У Ронни мелькала шальная мыслишка, попытаться оглушить вояку и угнать яхту, но парень благоразумно придавил её в зародыше. Виртуал, виртуалом, а у реальности свои законы, это даже он понимал.
Пилотом Шнайдер был посредственным, но борт-партнёр не подвёл, долетели без происшествий и в срок. На Терросе их уже ждали. Ребят, не выводя из анабиоза, сразу отправили в медсектор, под крыло специалистов. А капитана пожелал видеть генерал Белл и, по словам адъютанта, как можно скорее. Так что, попрощавшись с мечтой об отдыхе, Шнайдер побрился, сменил лётный комбинезон на парадную форму, и двинул к шефу, ведь служба, прежде всего.
На Терросе, рабочий кабинет генерала представлял собой неприметный трейлер во дворе, напомнивший Шнайдеру офис Тинто. Степеней защиты, что правда, было побольше. Три слоя брони, силовое поле, иск-ин, ну и система идентификации личности посетителей, куда без неё. Сканирование сетчатки глаза, сверка генотипа и голосовой анализ.
Внутри, кабинет воображения не поражал. Голые стены, обшитые деревянными панелями из местной древесины, сейф-шкаф, узкая армейская койка в углу, стол, экран и пара стульев. Из предметов роскоши, распахнутое окно в полстены. Голографическое, понятное дело. Пейзаж за окном, впрочем, точно копировал реальный, да и ветер, раздувавщий тонкие льняные занавески, по составу воздуха, температуре и скорости, тоже вполне соответствовал настоящему ветру Терроса. Белл, по обыкновению, работал. При виде Шнайдера он погасил экран и кивнул на стул.
- С прибытием.
Коротко козырнув, Шнайдер достал из планшетки кристаллы с личными делами ребят, свои заметки, положил их на стол и присел, напротив.
- Значит, пятеро… Маловато будет, для статистической достоверности. – заметил Белл, быстро просматривая личные дела. – Впрочем, нащупать суть, хватит.
- Я слышал, внедрение хуманизатора в армейских частях, приостановлено? - осторожно спросил Шнайдер.
- Да. Спасибо пилотской группе. Выложились ребята, по полной, до нервного истощения. Но ничего, восстановим. Как раз время есть, пока мелкоту «отстреливаем»- тестируем.
- Всё-таки, я не понимаю, почему не взрослые? - не удержался Шнайдер. - В тюрьмах полно социопатов.
- Отработанный материал. Жизнь уже слепила из них всё, что можно. Другого не выйдет. Дети, более гибкие, даже такие, вышедшие за границу нормы. В некотором смысле, наш проект для них, благо, шанс на полноценную жизнь. Хуманизатор взаимодействует с зонами мозга, отвечающими за эмоциональную сферу, стимулирует их, и вводит в резонанс. Оставляя его остальные области работать, как вспомогательные. Откат, понятно, следует по завершении сеанса. Мозг переводит утомлённые участки в спящий режим, чтобы они смогли восстановиться. И, надо сказать, в случаях эпизодического контакта с хуманизатором, эта схема вполне работает. Но при регулярном длительном контакте, восстановиться мозг взрослых не успевает. У детей, запас прочности больше. И, лишняя стимуляция, им опять же, не повредит, наоборот.
Шнайдер вздохнул. Хотелось бы ему в это поверить, очень бы хотелось… только, куда его денешь, червячок сомнения?
- Но, если, что-то пойдёт не так? - посмотрел он на генерала.
Тот пожал плечами. - Тогда и будем думать. Сейчас, в приоритете другое. Безопасность десятков тысяч людей. Но я считаю, всё будет хорошо. В конце концов, не один ты у нас такой, рыцарь в белом. В научном отделе тоже не звери служат, чтоб ты знал. Я тебя познакомлю. Хорошие ребята, со светлыми головами и моральными принципами. Да с другими я и не работаю. - он улыбнулся и у Шнайдера как-то отлегло от сердца.
Отпустив Шнайдера, генерал погасил экран и надолго задумался. Всё шло по плану. И результаты уже были. Благодаря Тинто и другим, им удалось полностью расшифровать алгоритм воздействия хуманизатора. А с этими ребятами они смогут продвинуться ещё дальше. Вот только, будут ли их усилия оправданы? Согласятся ли высоколобые из Техно Лиги на усовершенствование своего гаджета? Если согласятся, это автоматом лишит их монополии на него, а значит, и части прибыли. И, что важнее, урежет влияние Лиги. Что, конечно, им не понравится. Значит, могут и не согласиться. Не такие сейчас там люди у руля, чтобы упускать своё. Видимо, придётся подключать юристов. Но, хватит ли у него на это времени?
Генерал не привык обращать внимание на хвори, однако, в последнее время ему намного сложнее было держать их в узде. Боль всё чаще брала его за горло, а лекарства уже почти не помогали. И киборгизация его тела невозможна, он знал. Впрочем, совсем об этом не жалел, если честно. Стар он уже для новых трюков. Жил человеком, человеком и помрёт. Ему не страшно. Есть там, за гранью чего, или нет, не так и важно. Память по себе он уже оставил. Жизнь прожил, честно, пусть не без ошибок, но против совести не шёл. Себе не врал, за приказами не прятался. Знал, командиры приказы отдают, а выполняют он и такие как он. Значит, и ответ - их. Перед людьми или перед кем на той стороне не важно, он, как пионер, всегда готов. И ответить, и уйти. Вот только бы это дело до конца довести. Большего, он не просит. Уйти, зная, что оставляешь всё как следует.

[Учебная Тревога]

ЧАША ТЕРПЕНИЯ
Обычно я использовал зеркало. Целиться в себя - невелика радость, даже если ружьё не заряжено. Но другого живого человека у меня под рукой не было. Разве только портрет бабушки, но я не хотел в него целиться, хоть и для тренировки. Не хотел видеть её в прорезь прицела.
Иногда я думал, одобрила бы она то, что я затеял? Скорей всего, нет. Наверное, она бы попыталась меня отговорить. И, вероятно, ей бы это удалось. Удалось же ей отговорить в своё время маму от переезда. Но ба больше нет, и отговаривать меня теперь некому.
Ту ночь, ночь её смерти, я до сих пор не могу переварить. Так, если подумать, странно - несколько часов меняют тебя больше, чем вся предыдущая жизнь. Но, что есть, то есть. Я был с ней, видел, как она умирала, и увиденное меня изменило.
Вообще, дежурить с ба одному мне приходилось частенько. Тот вечер не являлся исключением. Мама работала барменом и по вечерам разливала напитки в забегаловке «у Энни», а Тедди, в принципе, не был домоседом. Несмотря на то, что с мамой они жили вместе уже года два, с тех самых пор, как мы поселились с ба, домой он приходил набегами, за поживой. Лекарства, которые бабушке выписывал доктор, он выгреб ещё на прошлой неделе. До маминой зарплаты оставалось три дня, так что делать дома ему было нечего.
Честно говоря, я бы тоже предпочёл смыться, но оставить ба совсем без присмотра я не мог. Она уже месяц не вставала. Доктор говорил, что конец близок, и мама сказала, что шкуру с меня спустит, если не найдёт меня дома, когда вернётся.
Умирающий человек - не самое приятное зрелище. Хуже только больной. До того, как бабушка заболела, я думал, что так сильно человека меняют только наркотики, ну, или там катастрофа. Оказалось, что рак в этом смысле не лучше.
То, что теперь лежало у нас в спальне, мало напоминало человека, которого я знал тринадцать лет. Тело ссохлось, кожа пожелтела, кости выпирали как прутья из старой корзины, голос стал скрипучим и тихим, и пахло от ба теперь не кофе и свежевыстиранным бельём, а затхлостью и болезнью.
Нет, я всё равно её любил, даже такую. Я знал, что и она меня любит. Узнавала она меня дольше всех. Но и злился тоже, да. Лишних денег у нас не водилось, Тедди выносил подчистую всё, до чего мог дотянуться, нанять сиделку мы не могли. Социальный работник приходила два раза в неделю, мама работала, поэтому ухаживать за ба приходилось мне. Она стеснялась поначалу, не хотела, чтоб я видел «подробности». Сам я тоже не рвался начать знакомство с женской анатомией таким образом. Но нужда сильней стыда. Делай что должно, а чувства оставь до лучших времен.
Пожалуй, из меня вышел бы неплохой медбрат. Я даже постель научился менять, не тревожа её. И уколы ставил, и кормил, и мыл. Меня наша соседка, бывшая медсестра, миссис Пемброди, научила.
Некоторое время я всерьёз об этом думал, а потом забил: школу я не любил. Учился, за исключением пары предметов, не очень. С такими оценками о колледже и думать было нечего. Мама периодически пыталась призвать меня к порядку, но без особого энтузиазма. А с тех пор, как ба заболела, и вовсе забила на это дело. Рака она боялась до трясучки. Пока ба была в разуме, она ещё пыталась бороться с этим страхом, но потом даже в комнату к ней старалась лишний раз не заходить.
«Не могу я её видеть такой! Ну не могу и всё! С меня и отца хватило выше крыши!» говорила она, и я ей верил. Не все рождаются сильными.
Зато Тедди плевать хотел на рак. Мама предпочитала делать вид, что не знает, зачем он ворует у ба лекарства. В нашем затхлом городке, где пьянство было нормой жизни, на наркоманов ещё косились. Все его выкрутасы, перепады настроения, «приступы», она списывала на характер, виски и посттравматический синдром. «Бедный мальчик, он же служил, он же был Джи-ай в этом страшном Вьетнаме.. » Ха! Оправдание, тоже мне… Я, было, попытался просветить её пару раз, но только огреб. Уж если женщина хочет видеть в ком героя, её танком не свернешь, даже если он десять раз говнюк и сволочь.
Тедди всегда из неё веревки вил. Делал, что хотел, а она всё прощала. Для всего находила оправдание. Проданные вещи, отнятые деньги, вечно пустой холодильник. Скандалы на пустом месте, синяки на руках. Бабушкины лекарства. Я его ненавидел, если честно. За себя, за ба, даже за маму, хотя это она привела его к нам в дом. Мечтал много раз, чтоб его грузовик сбил, или убили в пьяной драке, до которых он был так охоч. Но в ту ночь, я даже от его компании бы не отказался. Ненависть - отличное лекарство от страха и тоски. Враг под боком заставляет собрать силы в кулак и держаться до последнего.
Да, я испугался тогда, страшно. До нервной трясучки, до белых ногтей. Уж очень сильно её корежило. Будто какой-то демон вселился в ту ночь в хрупкое бабушкино тело. Или это жизнь так не хотела её оставлять?
Обычно, если я ночую дома один, включаю телевизор на полную и ухожу тусить в свою комнату. Не то, чтобы я боялся - у нас и брать-то нечего. Просто ночью всё по-другому. Другая тишина. Тени. Шум ветра за окном. Будто открывается дверь в иное пространство. И ты ночью другой…
С телевизором проще. Пусть все эти бодрые голоса там, по ту сторону экрана, и иллюзия, но на душе от них как-то спокойнее. Вроде, как бы ты не один в этом мире. И твои проблемы - не самые страшные.
Проснулся я полвторого ночи от шума. Дверь в свою комнату я не закрывал, чтоб слышать бабушку, и сразу понял, что звук донесся оттуда. Она лежала на полу, ничком, неловко подвернув одну ногу. Ночная рубашка неприлично задралась, шерстяные гольфы, которые я на ночь одевал ей для тепла, сбились гармошкой, а один и вовсе наполовину сполз. Видимо, за него она и запнулась, когда попыталась встать.
Я кинулся к ней, наскоро ощупал. Вроде, сломано ничего не было. Только ссадина на подбородке. Рубашка оказалась вся мокрая, и я её сменил, а заодно и бельё, попутно отметив, что руки у неё совсем ледяные, и тело как-то странно напряжено.
-Ба? – позвал я. – Бабушка?
Голубые глаза распахнулись, из горла вырвался тонкий свистящий звук.
-Потерпи чуть-чуть, я сейчас!
Подхватив на руки неожиданно тяжёлое тело, я стал перекладывать бабушку на кровать, и вдруг её будто молнией прошило. Ноги резко дернулись, тело выгнулось дугой, как во время эпилептического припадка, руки безвольными плетьми обвисли по бокам. От неожиданности я чуть было не выпустил её из рук.
- Ба?!
Ответа не было. Кое-как устроив её на кровати, я заметался по комнате. Телефон дома не работал. Бежать ночью к соседям? К маме в бар? Умом я понимал, что это мало что даст. Соседи, скорей всего, не откроют. Миссис Пемброди гостит у родственников, а Брайсы нас терпеть не могут. Можно было бы вызвать скорую из бара, да только когда они приедут? И как я оставлю бабушку?
Да и толку от скорой? Только новый счет! А денег уже нет.. Она умирает, это ежу понятно! И врач в последний визит говорил - готовьтесь..
Я присел рядом с ней на кровать и взял за руку. Рука была холодной, как ледышка. С первого этажа доносился звук телевизора. За окном ветки бились в стекло. По полу гулял сквозняк. Осень. Скоро дома станет совсем холодно.
Через некоторое время судороги возобновились. С каждой новой конвульсией я подпрыгивал на месте, как ужаленный. Будто выкинутая на берег рыба, она билась на кровати. Скуля от ужаса, я сдвинулся от неё на самый краешек. Очень хотелось убежать, но я знал, что тогда это зрелище будет преследовать меня вечно. Наконец, она замерла. Только дыхание с хриплым свистом вырывалось из груди. Ужас немного отступил, и я снова взял её за руку.
- А помнишь, ты водила меня маленького в парк? - дрожащим голосом спросил я. – По дороге мы обязательно брали булку и кормили уток в пруду. Они были такие ленивые, толстые и плыли очень медленно. Я называл их пароходики, а ты смеялась… Помнишь, ба?
Пальцы в моей ладони слабо дрогнули.
- Уильям…
Я посмотрел на неё, перед глазами всё плыло от слёз. Она прерывисто вздохнула, по телу пробежала дрожь, я сгреб её в охапку, прижал к себе и беззвучно завыл. Через несколько секунд всё было кончено. Тело у меня в руках обмякло, глаза опустели. Я разжал руки и некоторое время просто сидел, пытаясь осознать произошедшее. Получалось плохо. Куда она ушла? И как так вообще происходит, что вот человек был и нет, и вместо него только оболочка. Кукла из плоти. И почему мне так тяжело? Ведь не я умирал тут, в этой холодной, пропахшей болезнью комнате. Так почему же мне так тошно?
К маме я не пошёл. Представил, как плетусь через полгорода по темным пустым улицам, и не смог себя заставить. В конце концов, ничего не изменится, если она узнает на несколько часов позже. Всё равно коронер придёт только утром.
Я оправил на бабушке рубашку, прикрыл ей веки и накрыл простыней. Теперь она совсем не походила на человека. Просто маленький белый сугроб на кровати. В горле стояли слёзы, в голове было пусто и темно. А ещё резко захотелось спать. Я посмотрел на часы. Полчетвертого утра. Я решил, что ба не была бы в обиде, если бы я немного поспал. Мысленно извинившись, я аккуратно прикрыл за собой дверь и спустился в гостиную. По телевизору шёл какой-то древний вестерн, люди в ковбойских шляпах задорно стреляли друг в друга, шериф вершил справедливость, жизнь шла полным ходом. Я лёг на наш продавленный диван, закутался в старый, пахнувший псиной плед и отрубился.
Очнулся я от запаха кофе. Мама после смены всегда пила такой - крепкий, свежесваренный, без сахара. Как по мне, страшная гадость. Я прошлепал в кухню. Она сидела за столом, раздраженно помешивая густое варево и припивая прямо из турки. Тушь слегка растеклась, яркая помада почти вся стерлась. На руке свежий синяк. Видимо, смена выдалась непростая.
- Опять всю ночь телевизор смотрел? Выглядишь как дохлый опоссум. Как ба?
Я прокашлялся. – Ба ушла, мам.
- Что? – её глаза округлились, турка в руке дрогнула. – Куда ушла?
Я сглотнул. – Ну, типо, на небо. Может, конечно, и нет, но я надеюсь…
- Что? На какое небо?
- Умерла! – выпалил я. – Она умерла!
Мама медленно поднялась из-за стола. Швырнула турку с недопитым кофе в раковину. – Ты ведь врёшь, правда?
Я помотал головой.
- Врёшь. – убеждённо сказала она. – Просто хочешь, чтобы я к ней зашла. Это она тебя подговорила, да?
Я покачал головой. – Нет.
Она опустила глаза.- Ладно, я не самая лучшая дочь. Но ты не думаешь, что шутить так всё-таки жестоко?
- Мам. Просто. Загляни. К ней. В комнату.
Она бросила на меня злобный взгляд.
- Ок. Только, если что, пеняй на себя.
Следом за ней я не пошёл. Смотрел на пятна кофе на полу и слушал цокот её каблуков по лестнице. Решительный, злой, будто гвозди вбивали. Вот она дошла до спальни. Постояла, набираясь духа. Откроет, или нет? Тишина наверху резала уши. Скрипнула дверь.
-Маам?
Мне показалось, что я слышу её прерывистое дыхание.
- Мама?
Я включил воду и начал мыть турку.
- Звони коронеру.
От неожиданности я вздрогнул. Обернулся. Мама стояла, прислонясь к притолоке. Глаза её были сухие, но рот нервно подергивался, и жилка на виске мелко дрожала.
- Звони коронеру. – повторила она и сглотнула. Неровной, спотыкающейся походкой прошла к буфету, открыла его и снова закрыла. Выругалась.
- Вот козёл!
- Телефон не работает. – сообщил я.
- Скоты чёртовы! Тогда иди в аптеку. Или на почту. К дьяволу! Только вызови этого гребанного коронера!
Я кивнул. И только на улице понял, что забыл надеть кроссовки.

Что в нашем городке работает как часы, так это ритуальная служба. Трёх дней не прошло, как бабушку похоронили. Само событие у меня в памяти не отложилось, а значит, всё прошло без эксцессов.
После похорон, наша жизнь пошла своим чередом. Я вернулся в школу. Мама, бросившая дымить после переезда к бабушке, снова курила по пачке в день. Тедди окончательно переселился к нам в дом, и ничего хорошего в этом не было. Их отношения с мамой и раньше носили бурный характер. Но на съемных квартирах накал эмоций сдерживали соседи и приезжающая на шум
полиция. При ба мама сама спускала скандалы на тормозах. Сейчас утихомирить их было некому. Мама, как единственная прямая наследница, получила бабушкин дом и теперь плевать хотела и на соседей, и на полицейских.
Главным образом, скандалили из-за денег. Тедди требовал, чтобы мама продала дом, а деньги вложила в автомастерскую, которую он собирался открыть на паях с другом. Мама пока сопротивлялась, но я боялся, что рано или поздно он своего добьётся. В отличие от прежних дружков, Тедди мама увлеклась не на шутку. Её всегда тянуло на плохих парней, но обычно она быстро перегорала. Несколько драк, пара измен, месяц безденежья, и очередной кавалер посылался в закат. С Тедди привычная схема дала сбой. Не знаю, что она в нём нашла. Может, её так вдохновляло его армейское прошлое? Неукротимый темперамент ужаленного в зад скунса? Разница в возрасте? Всё-таки, он был на десять лет её младше..
Работа барменом также давно ей осточертела. Как говорила бабушка, что легко в юности, к зрелым годам даётся с трудом. Раньше ма, чтобы прийти в себя после смены, хватало пары-тройки часов крепкого сна. Сейчас она выходила из спальни ближе к вечеру. Я видел, ей хочется перемен.
До поры до времени я в эти скандалы не лез. Понимал, себе дороже выйдет. Для мамы я всегда был на втором плане. Заботилась обо мне бабушка. С мамой я жил периодами, по большей части, в перерывах между её романами. Иногда они были светлыми, и тогда она очень старалась быть идеальной матерью. Мы ходили гулять, в кино и на аттракционы. Она покупала мне кучу игрушек и одежды. Читала книжки и укладывала спать. Но по большей части, я попадал в полосы черной меланхолии, и тут уже заботливой мамочкой приходилось быть мне. Обычно в такие периоды мама не работала. Просто не могла заставить себя встать и выйти из дома, даже в магазин. Если она успевала оформить пособие, всё бывало не так уж плохо. Во всяком случае, мне не приходилось собирать и сдавать бутылки и бегать к маминым знакомым с запиской чтобы занять денег. Я не был против работы, но занимать ужасно не любил. Хуже этого было только посещение благотворительных организаций. К девяти годам, я уже неплохо умел планировать бюджет, и мне это льстило .
За периодом апатии, обычно следовала лихорадочная активность с резкими перепадами настроения. Мама становилась непредсказуема, как ирландская погода. Смех через пять минут мог смениться слезами или гневом, и невозможно было предугадать, какую реакцию вызовут твои слова или поступок. За одно и то же тебя могли обнять и надавать пощечин. Купить игрушку и сломать на твоих глазах. Наорать, а потом объясняться в любви. Именно тогда я бывал «главным сокровищем её жизни» и «чертовым уродищем». Просто Теория Относительности в действии.
Все вместе, с бабушкой, мы жили редко и недолго. Маме было там душно. Она говорила, что ба – лицемерка, и ей главное, чтоб всё было, как положено, по правилам, люди жили в рамочках, держали лицо и спину. Что там, у тебя на душе, пусть знает только подушка.
Надо сказать, доля правды в этих её словах была. Ба придерживалась шаблонов и не приветствовала словоизлияния. Объятия, поцелуи без причины, подарки с ровного места - это было не к ней. Как и истерика из-за разбитой чашки или жалоб соседа. Руку же она вовсе никогда на меня не поднимала. Я всегда знал, чего от неё ждать, и мне это нравилось. Её любовь не била наотмашь, как мамина, она существовала как воздух, которым дышишь.
Я очень по ней тосковал. На самом деле, ещё до того, как она умерла. Болезнь слишком сильно её изменила. Не внешне, это бы я перетерпел. Внутри она тоже стала другой, будто в детство вернулась. Она стала мягкой и слабой, а значит, мне пришлось быть твёрдым. Но она все равно ушла, изменить этого я не смог. Умом я понимал, что надо радоваться за неё, ведь мёртвым не больно. Только я–то был живой, и получалось это у меня плохо.
Дом был главным напоминанием о ней и наших хороших временах. И больше всего на свете я не хотел, чтоб его продавали. Будь я прежним Билли, мыслями всё и ограничилось бы. Но болезнь, а ещё больше, смерть ба, меня изменили. Я узнал вкус борьбы и понял, что сильнее, чем думал. Сдаваться так просто я не собирался. Я решил убить Тедди.
Впервые эта мысль зародилась, когда он начал воровать у ба обезболивающие. Мама отмахивалась, мол, всё равно бабушка ненавидит лекарства и отказывается их пить. Что плохого, если Тедди возьмёт их себе?
Плохо было всё, но она не хотела в это вникать. Она думала, если ба не стонет и не мечется, ей не больно. А я видел, что, пока Тедди кайфует, ба мучается! Во время приступов она бледнела, и холодный пот выступал у неё на лбу. И есть она почти перестала, даже водой её напоить удавалось с трудом. А отказывалась она от таблеток, настойку же я в неё все-таки иногда вливал, да и укол мог поставить и без согласия, особенно во время приступа.
Я пытался прятать лекарства, но он всегда их находил. А когда однажды я хотел порвать рецепт, так вывернул мне руку, что сломал запястье. Я никому об этом не рассказал тогда. Испугался, что она опять найдёт для него оправдание, или не поверит мне. Если бы это произошло, наверное, я бы сломался. Не смог бы её простить. Вот и умолчал. Может, зря. Мама решила, что я просто неудачно упал.
Когда Тедди совсем переселился к нам, я стал думать о его убийстве чаще. Мне тошнило от его запаха, голоса, от звуков, доносившихся из маминой спальни. От того, как он ел. Просто трясло. В четырнадцать лет из дома уйти я мог только на улицу. Но если я уйду, кто тогда защитит маму? Может, она и не самая лучшая мать на свете, но другой у меня нет. И дома другого нет тоже. Если бы я был сильнее… здоровенным качком, или мастером по единоборствам, как герои моих любимых боевиков. Или владел гипнозом или там, телекинезом. Но я был обычным подростком, тощим и нескладным, и ничего кроме ненависти, за душой у меня не было. Хотя, вру - было. Старый дедушкин Ремингтон. Слишком дешёвый и старый, чтоб его продать или заложить, но вполне годный для выстрела. Он висел на стене гостиной, сколько я себя помнил. Ба называла его «привет для нежданных гостей». Иногда, из уважения к старикану, я его снимал и чистил. Деда я в живых не застал - он умер от саркомы, когда мама была подростком. Знал о нём только из рассказов, да старых фотографий. Мама, если бывала в хорошем настроении, говорила, я на него похож. Она его сильно любила, я иногда завидовал. Ба рассказывала, они и уехали оттуда поэтому. Не смогли жить в месте, где всё напоминало счастливые времена. Маме после похорон всё время снились кошмары, и она постоянно плакала.
Когда чистил ружьё, я будто принимал у деда эстафету. Показывал, что тоже готов, в случае чего, защитить своих. Хотя, всерьёз об этом не думал. Ба была вечной, как дуб во дворе. А мама, ну… вроде погоды. Её переживания существовали, вроде, как сами по себе. Независимо от людей вокруг. Когда у неё было легко на душе, мир вокруг улыбался. Самый противный чиновник без спора принимал наши документы. Самый задиристый выпивоха смущался под маминым взглядом. Но если её солнце закрывали тучи, всё шло враздрызг.
Сейчас моя реальность изменилась - ба нет, мама не выходит из чёрной полосы. Над домом нависла беда. Мне просто ничего другого не остаётся!
Приняв решение, я начал готовиться. Стрелять хоть из какого-то оружия мне до настоящего времени не доводилось. Меткость я тренировал, швыряя камешки в банки из-под пива. Палиться с ружьём раньше времени я не хотел. Всё должно было произойти случайно, в порядке самообороны. Я посмотрел немало детективов и знал, что оружие с места преступления могут отправить на экспертизу. Там сразу станет понятно - один раз из него стреляли или периодически. Единственное, что я мог себе позволить - пару раз сходить в тир, типа, в порядке развлечения.
Понятно, что банка или мишень, не человек. Но оружие и отдача вполне приближены к оригиналу.
Вторым этапом было продумать убедительную мизансцену. Как и когда это произойдёт. Внимательно наблюдая за Тедди, я почти не сомневался, что у него есть оружие. Нож точно и, возможно, пистолет. Значит, стрелять мне придётся в спину, очень быстро, или из укрытия, чтоб он не сразу понял мои намерения. Обычно особого внимания Тедди на меня не обращал, но на ружьё в руках по-любому бы среагировал. Стрелять в спину я не хотел, ведь тогда намеренность моих действий сразу бы разоблачили. Сравниться в быстроте с ветераном боевых действий мне тоже пока не светило. Оставалась внезапность. Но как подловить нужный момент? На помощь снова пришёл телевизор. За просмотром очередного триллера я понял, как стоит действовать.
Люди,по большей части, достаточно предсказуемые существа. Даже такие, как Тедди. Всего и надо было дождаться, когда день зарплаты выпадет на мамину смену. Тедди обязательно припрется в бар! Там он слегка нагрузится, потом, скорей всего, устроит скандал с мамой или одним из посетителей. Выпрут его быстро - у Энни не любят шума, и вышибалы там - парни серьёзные. Погода - уже не летная, значит, и по окрестностям долго колобродить Тедди не станет. Притащится домой. Злой, пьяный, буйный.
В таких случаях, я обычно из своей комнаты носа не высовываю. Разве что под утро, когда приходит мама. Бывает, что к этому времени Тедди уже перегорает, успокаивается, и они мирно идут спать. Но чаще происходило наоборот - или мама возвращалась вся на нервах, или Тедди заводился по новой. В таких случаях, я всегда отираюсь где-то поблизости, чтоб вмешаться, если дело дойдёт до горячего. Мама всегда плохо контролировала себя в гневе и нередко доводила Тедди до трясучки своими колкостями. А на его претензии могла и пощечиной ответить. Правда, хорошо бегала и тяжёлые предметы метала ловко. Но я всё равно боялся, что когда-нибудь, в запале, он её прибьет.
Сегодня всё будет по-другому. Маминого прихода я ждать не стану. Дождусь Тедди и сделаю, что надо. И, может, мне станет легче, и чувство вины, наконец, перестанет меня мучить.
Как в большинстве домов в городе, гостиная у нас в доме занимала треть первого этажа. Из неё выходили два узких коридора. В конце левого располагалась кухня и лестница на второй этаж. Правый, проходя мимо ванной комнаты, упирался в мамину спальню. Левый коридор от гостиной отделяла дверь. Правый - занавеска из бус. Она была удобнее для моих целей, отлично меня маскировала и не мешала обзору. Зато на кухне была дверь на веранду, что давало лишний шанс покинуть дом, если что-то пойдёт не так. Прикинув оба варианта, остановился я, всё-таки, на правом.
Я читал, опытный охотник может караулить дичь сутками, не отрываясь. Входя в особое состояние полной концентрации, он не замечает хода времени. Становится как бы частью окружающего пространства, такой же, как дерево или скала, за которыми он таится. Когда я пытался для тренировки так караулить мамину машину, у меня не очень выходило. Затекала нога, резко начинал чесаться нос, напоминал о себе пустой желудок. С ружьём в руках всё оказалось по-другому. Оружие вселяло уверенность. Я слушал, как затихал шум на улице. Видел, как ложились на пол гостиной тени от фонарей. Вот простучали чьи-то торопливые каблуки. Прошаркал бродяга. Зашуршал гравий под колесами машины. Уже? Я украдкой глянул на часы в гостиной. Два часа. Вполне вероятно. По крыльцу затопали шаги, скрипнула дверь, звякнуло, забренчало, что-то тяжелое ударилось об пол. Раздалась ругань, и зажегся свет. В первую секунду я даже зажмурился, хотя здесь, в коридоре, было темно. По телу пробежала дрожь. Куда он пойдёт - на кухню или в ванную? Направо или налево? Тедди помешкал. Посвистывая, прошелся по комнате, включил телевизор. Вышел, вернулся с ящиком пива, плюхнул его на диван, следом плюхнулся сам. Я медленно выпустил скопившийся в легких воздух. Сделал шаг назад, так, чтоб видеть всю
комнату целиком и прицелился. Как удобно он сидит. Стреляй, не хочу. Нет, рано. Пива ещё полный ящик, мама не поверит, что он впал в буйство, не прикончив хотя бы бутылок пять. Да и стрелять в сидячего - плохая идея. Сразу будет понятно, что это не самооборона, а убийство. Значит, надо ждать.
И я ждал. Ящик потихоньку пустел, взгляд Тедди мутнел. Значит, скоро начнёт общаться с телевизором и крушить всё вокруг.. Пусть, сегодня мне это только на руку. Очевидно, выпитое пиво дало о себе знать. Тедди тяжело поднялся, рыгнул, постоял, покачиваясь. Я вскинул ружьё. К чёрту! Разнести гостиную я могу и сам! Всё равно здесь полно отпечатков!
Медленно и плавно я нажал на курок. Раздался сухой щелчок. Осечка! Тедди вздрогнул, глянул прямо на меня. Услышал? Не может быть, телевизор орёт на полную! Торопливо передернув затвор, я выстрелил снова. Щелчок. Мгновенно перейдя из состояния пьяной апатии к бешенной активности, Тедди кинулся вперёд, прямо на меня! Вырвал из моих рук ружьё и швырнул его на пол. Раздался грохот, коридор заволокло дымом. Я и опомнится не успел, как оказался на полу. Тедди навалился сверху, подмял, не давая встать. Грохнуло снова. Вжавшись в пол, я зажмурился. Но новых выстрелов не последовало. Через некоторое время я почувствовал, что тяжесть, давившая на меня, исчезла. Я поднялся и, покачнувшись, ухватился за стену. Ноги слегка дрожали, в ушах звенело. Произошедшее не укладывалось у меня в голове. Он что, и впрямь пытался меня защитить?
- Ты что, убить меня хотел? – Тедди спросил скорее с интересом, чем с возмущением, и я снова психанул. Вот ведь отморозок, ничто его не берёт!
- А что, не похоже?- пересилив себя, глянул я ему прямо в глаза, пытаясь взглядом выразить всю ненависть и презрение, которые к нему испытывал.
- Не особо.- спокойно ответил он. – Хоть бы ружьё пристрелял. Думаешь, убивать так просто?
- Ты же как-то справлялся.
Тедди криво усмехнулся. – Ну да, справлялся… Хочешь знать, как?
Я покачал головой.
- Ты мне должен. Ты хотел меня убить, а я прикрыл тебя своим телом. А мог шею свернуть. Мне... надо выговориться.
- Почему я? Иди в бар, там любят рассказы о войне..
-Они любят враньё! То, чем досыта кормили в своё время меня. Как дела обстояли на самом деле, слышать никто не хочет. А я хочу рассказать правду. Но едва завожу речь, они затыкают мне рот. Ты сегодня причастился к убийству, пацан. Два раза стрелял в живого человека. Значит, заслужил немного страшных сказок на ночь.
- Ты сам виноват!
Он засмеялся странным, больным смехом. – Мы тоже так говорили. И, что хуже, так думали. «Они сами виноваты!» Но знаешь, - Тедди заговорщицки наклонился ко мне, и я понял, что он не просто сильно выпил, а пьян до изумления,- они не делали с нами ничего такого, что бы мы с ними не делали..
Больше всего в тот момент мне хотелось, чтоб ружьё выстрелило, как надо. Или бы он и впрямь свернул мне шею. Всё лучше, чем выслушивать пьяный бред. Или, что хуже, не бред.
- Ну, расскажешь ты мне, а дальше? – безнадежно спросил я, уже понимая, что слушать, придётся. – Что изменится-то?
Он улыбнулся, как-то растерянно, совсем по-детски. – Может, мне станет легче?
Я вздрогнул, как от пощечины. Мне что, действительно его жалко? Слабак, безвольная тряпка! Предатель! А как же бабушка?
Каждое слово давалось мне с трудом, но я заставил себя говорить.
- Она мучилась из-за тебя. Из-за того, что ты забирал лекарства. Какого дьявола я должен тебе помогать? Я тебя ненавижу! Я пристрелить тебя хотел! Чтоб ты сдох, чтоб рожу твою не видеть!
Некоторое время мы молчали. Я смотрел на искореженное ружьё на полу, пока туман, так не вовремя застивший глаза, не рассеялся.
-Ты не переживай. – нарушил Тедди наконец тишину. -Я ведь тоже могу того, в любой момент... - он снова как-то жалко улыбнулся. – Док сказал, аневризма у меня в мозгу. Хитровыделанный вид. Оперировать смысла нет, риск слишком велик.
Я посмотрел ему в лицо. Врёт? Или правда?
- Да не смотри ты так. Правда это. Я сам только сегодня узнал.- сунув руку за пояс джинс, он достал пистолет и усмехнулся. – Вот, эвтаназию себе приготовил. Ну, чтоб не ждать. Дня через три свалю. Может, раньше, как дела улажу.
- Мама, знает?
Тедди покачал головой. – Нет. Пусть думает, я просто уехал.
На миг мне стало тошно. Неужели, умереть по-человечески важнее, чем по-человечески жить?
- Так что, послушаешь сказочку?
Я кивнул. Он подобрал ружьё (чтобы не беспокоить маму), и мы вернулись в гостиную. Разговор затянулся до рассвета. Он почти не пил, только курил одну за одной сигареты. Я старался пропускать его рассказы мимо ушей, но выходило плохо. Даже пиво, которое Тедди мне открыл, не помогало, наоборот, только добавляло тошноты. Один раз я не выдержал и кинулся в туалет. Тедди терпеливо ждал. И продолжил историю ровно с того момента, на котором остановился. Не думаю, чтобы это был садизм. Он рассказывал буднично, монотонно, без эмоций, как о самом обычном деле и на меня почти не смотрел. А я слушал и не мог осознать, что так бывает. Нет, я знал, что во Вторую Мировую наци творили всякое. Но это было давно, не у нас, и они были отмороженные гады. А мы всегда были, ну, вроде героев. Всегда за правое дело. Герои не могут убивать мирных жителей! Не могут убивать просто так! А если что-то такое случается, только в виде ошибки, сбоя или диверсии.. Из слов Тедди картинка складывалась совсем другая..
Я тогда только неделю как прибыл, ничего толком не соображал. Нас, новобранцев, раскидали по разным подразделениям, «для обкатки». Гордости было - до Луны. Ну и страха. Страх там был везде. Нам сразу сказали - мирных жителей тут нет. Они тут все тебя ненавидят, только и ждут шанса убить. Выстрелить может каждый куст. Тогда ЦРУ как раз запустили «Феникса» - программу противодействия партизанскому движению. Развязали нам руки. Ну, руководство и старалось использовать возможность по полной. Да и простые ребята тоже. Однажды патруль привел пленного. Он был ранен. Его бросили на землю, а солдаты стояли вокруг него. Сержант заорал: «Эй, кто хочет его убить?» Пленный не понимал ни слова по-английски, он мог только произнести слова «Женевская конвенция». Он без устали повторял их. Он был еще очень молод. Шестнадцать лет, не больше. Возможно, он был вьетконговцем. Кто-то вытолкнул меня вперёд. «Пусть гука убьёт салага!». Я думал, может, они шутят. Может, проверка такая. Он же пленный. Его полагается задержать и допросить. Может, отправить в тюрьму или лагерь для военнопленных. Но сержант приказал - «Стреляй!». Офицеры были тут же, неподалёку. Курили, смеялись, не обращая на нас ни малейшего внимания. Словно ничего особенного не происходило. И до меня дошло, что это всерьёз. Они на самом деле хотят его
убить. Хотят, чтобы это сделал я. До этого в людей я не стрелял. Только в мишени. Но парни у меня за спиной начали скандировать «Килл! Килл! Килл!» («Убей! Убей! Убей!»). И я понял, что выхода нет. Почувствовал, что если откажусь, мне самому не жить. Я был прав - позже, один из новобранцев отказался допрашивать кого-то из деревни. Его избили за палатками, а потом помочились на него. Жестокость была нормой. Если кто-то пытался протестовать, при первом же удобном случае его могли пристрелить. А если это был офицер, кинуть фраг в палатку.
Я выстрелил, но только ранил пленного. Он корчился на земле, и слезы текли у него по лицу, а парни смеялись. Я выстрелил снова. Меня так трясло, что смертельным оказался только третий выстрел. Потом это давалось мне проще. Когда постоянно сталкиваешься с жестокостью, сам постепенно становишься зверем.
Убийства и допросы пленных были цветочками. В сентябре мы получили донесение, что в одной деревне, к северу от наших позиций, появились вьетконговские солдаты. Нам поручили произвести разведку. Мы отправились в деревню и допросили старосту. Он симпатизировал вьетконговцам и предложил нам покинуть деревню. Мы ушли, но потом вернулись с подкреплением и сравняли деревню с землей. Напалм, обстрел из минометов и тяжелых орудий, танки — словом, тотальное наступление на маленькую деревушку. До нашего нападения там было приблизительно четыреста жителей. После - один.
- Кого-нибудь из вас судили?
Тедди покачал головой. – Нет. Это считалось нормальной тактикой ведения войны.
Я промолчал. За окнами окончательно рассвело, когда он снова заговорил.
- Тогда там всё это воспринималось совсем по-другому. Я надеялся, что после возвращения там это всё и останется. Но оно вернулось, вместе со мной. Сидит, вот здесь! – Тедди с силой ударил себя по голове. – И я не могу от этого избавиться!
- Думаешь, тогда тебе надо было отказаться, не стрелять? Ну, в того, первого парня?
- Не знаю.- он дернул уголком рта. – Я хотел жить. Я и сейчас хочу. Только что-то плохо получается. - Он встал и прошелся по комнате. – Кто знает, может, тогда с ним я и себя заодно пристрелил?
Вернулась мама, и я пошел к себе спать. Думал, проворочаюсь до будильника, но отрубился, едва коснувшись подушки, и в школу проспал.
Тедди уехал на следующий день, пока мама отсыпалась, а я был на занятиях. Маме он оставил кольцо. Толстое, золотое, похожее на обручальное. Этим же вечером она сдала его в ломбард и больше к этой теме не возвращалась.
Я, вернувшись из школы, нашёл на своём столе вырезанного из кости Будду. Сначала я хотел его выбросить, но потом передумал.
Некоторое время, я внимательно следил за криминальными сводками в новостях. Но никакой информации о белом молодом мужчине, покончившим с собой, там так и не появилось.

Сообщение отредактировал Учебная Тревога: 18:03:21 - 08.10.2020

[Учебная Тревога]

Спасибо, обдумаю.

[Цурумах]

Крепенький текст. И внезапный поворот есть. Немного не выдержала ритм - сначала медленно и с подробностями потом уже более крупными мазками, это немного смазывает впечатление.

глаза опустели

Опустевшие глаза - сразу представляются черные провалы, без глазных яблок, наверно лучше - взгляд опустел.

За периодом апатии, обычно следовала лихорадочная активность с резкими перепадами настроения. Мама становилась непредсказуема, как ирландская погода. Смех через пять минут мог смениться слезами или гневом, и невозможно было предугадать, какую реакцию вызовут твои слова или поступок. За одно и то же тебя могли обнять и надавать пощечин. Купить игрушку и сломать на твоих глазах. Наорать, а потом объясняться в любви. Именно тогда я бывал «главным сокровищем её жизни» и «чертовым уродищем». Просто Теория Относительности в действии.

Биполярочка?

Немного клюквой отдает американской. Сериал бесстыжие, Вьетнам, это вот всё. Но мне понравилось. Прочел не заставляя себя.

З.Ы. Спасибо что покормила мою канцерофобию.

Сообщение отредактировал Цурумах: 20:43:42 - 04.12.2020

[Учебная Тревога]

Спасибо, за внимание) Про взгляд, имхо, спорно. Какой у мёртвых взгляд? Взгляд, это выражение глаз, как мимика. После смерти, имхо, дома никого не остаётся, пустота. Но, обдумаю, перечитаю на свежую голову.

[Учебная Тревога]

Спасибо)