Вот ты курсивом выделял часть текста, а можно его проблемами/абзацами от основного оделить? Или еще, основной текст по левому краю сделать? Просто чисто так читать не удобно немного =)
Сообщений в теме: 515
#422
Гость_Отражение Собаки_*
Гость_Отражение Собаки_*
-
- 0 Гости
Отправлено 03:09:08 - 09.05.2013
Ты, как ни странно, угадала оригинальную форму зарисовки. Но тут, как я ни бился, мне не удалось задать разные направления частям теста. Делаю отрывок или эпиграф по правому краю - Бац! - и весь текст туда перемещается...Вот ты курсивом выделял часть текста, а можно его проблемами/абзацами от основного оделить? Или еще, основной текст по левому краю сделать? Просто чисто так читать не удобно немного =)
#423
Резкая
-
- Администраторы
-
- 7 504 сообщений
Наглая харя
Отправлено 06:17:00 - 10.05.2013
Я с этим сталкивалась. Могу тож сделать как надо =)
#424
Резкая
-
- Администраторы
-
- 7 504 сообщений
Наглая харя
Отправлено 04:09:21 - 11.05.2013
Хм... Посмотри внимательно, по-моему отрывку лучше слева...всё что курсивом - справа...
всё что не курсивом - слева...
эпиграф (отрывок из БГ) - спава)))
Заранее спасибо)))
#425
Гость_Отражение _*
Гость_Отражение _*
-
- 0 Гости
Отправлено 03:55:59 - 12.06.2013
СЕГОДНЯ
(полная версия)
На сегодня обещали жаркую погоду без осадков и почти без ветра, а также конец света, который должен будет состояться ровно в 13 часов 13 минут по московскому времени. Пока что прогноз сбывался, и уже к полудню жара была невыносимой. По этому поводу всех работников завода, на котором трудилась и Марфа Петровна, распустили по домам ещё с обеда. Температура воздуха в цеховых помещениях перемахнула допустимые пределы, а дешёвенькие кондиционеры, установленные ещё прошлым летом, фырчали-фырчали, но погодными капризами знойного лета справиться никак не смогли. Начальство поскрипело зубами, но смахнуло пыль с трудовых кодексов и пошло навстречу работающему большинству, во избежание споров и разбирательств, которые в последние времена уже не раз грозились переместиться в прохладную атмосферу судебных помещений.
В комнатушке Отдела Технического Контроля (далее — ОТК), где обычно дремала Марфа Петровна, возвращаясь в мир живых и бодрых только для того, чтобы испить чаю, послушать-поведать очередную порцию горячих сплетен или сравнить с чертёжными циферками размеры той или иной свежевыточенной детальки, активнее всех трудились в тот день три вентилятора. Они работали в максимальных режимах, попеременно выходя из строя и вновь возвращаясь к жизни для того, чтобы перегонять горячий воздух вперемешку с пылью из одних углов тесного помещения — в другие. Начальник цеха лично посетил комнатушку ОТК, понаблюдал взбесившийся столбик термометра и нехотя согласился, что «и тут все свободны».
Тем временем остроумный мастер цинично желал всем работникам «счастливого конца света», а молодой длинноволосый токарь Серёжа корчил за его спиной рожи и воодушевлённо показывал «факи». Работницы отдела Марфы резво собирали свои необъятные сумки. Они неожиданно приободрились и посвежели, планируя коллективное исследование местного рынка. Но сама Марфа от этого отказалась — она торопилась домой, и вовсе не ради встречи обещанного Апокалипсиса.
Супруг её Сеня должен был вернуться с работы примерно к этому же времени, вымотанный до предела после двух ночных смен. Марфа Петровна решила встретить своего благоверного заботливыми объятиями и горячим борщом, приготовленным собственными руками ещё со вчерашнего вечера. Благо, детишки гостят у бабули с дедулей, значит, муж сможет усладить свой уставший желудок любимым блюдом, не отвлекаясь на раздражающий галдёж беспокойной детворы.
Но при мыслях о благоверном Марфа всё же нахмурилась на секунду от мимолётного возмущения: «Нашёлся, тоже мне, честнейший работник. Отработал свою смену, и сразу же согласился заменить Федьку, дружка своего, так называемого. Тот, суеверно поджав хвост, неожиданно уволился, дрожа при мыслях всё о том же проклятом конце света. Совсем у народа мозг деградировал, если он верит всем этим нелепым предсказаниям. А Сенька, простая душа, отказываться не умеет, как его не учи и не брани. Но порой Марфа почем-то даже испытывала что-то похожее на чувство гордости за мужа.
В маршрутке работал подвесной экран, крутивший рекламы и всяческие приколы. Однако в этот раз пассажиров развлекало изображение сморщенного личика какого-то старикашки, который взволнованно шевелил седыми усами, пытаясь что-то втолковать случайным зрителям. Марфа Петровна от нечего делать прислушалась.
«Конечно же, такого конца света, каким его предсказывают шарлатаны от науки и религиозные фанатики, не будет, – поучительно скрипел старичок, – но событие, которое изменит мир и представление о нём, произойдёт, можете не сомневаться. Никаких катастроф или массовых смертей не ждите, но само изменение мира будет настолько глобально, что вряд ли хоть кто-то успеет понять это. Каждый из нас претерпит точно такие же перемены, какие произойдут во всей Вселенной. Потому-то, соотношение между нами и миром сохранится таким же. Для нашего сознания ничего не изменится. Хотя поменяется всё…»
Бегущей строкой проползла надпись «Профессор парапсихологии и неестествознания К.А.Щей».
«Тоже мне, профессор кислых щей, и ты туда же! – устало подумала Марфа и хотела даже плюнуть брезгливо, но испугалась, что общественность маршрутки её может неправильно понять, и сдержалась.
Когда женщина уже подходила к своему подъезду, к ней со стороны двора потрусил местный алкаш-интеллигент Вован Романыч, протягивая видавшую все виды грязи руку со словами: «Подай, на кой те деньги, все помрём!» В ответ Марфа Петровна выругалась очень грязно, кстати, впервые с тех пор, как в седьмом классе огрела линейкой соседа по парте, влюблённого в неё, но не сумевшему должным образом сформировать свои юношеские порывы. В тот раз она произнесла точно такую же фразу, задушив на корню светлые чувства одноклассника.
Спустя несколько минут женщина ставила кастрюльку с борщом на огонь. Когда тот подогрелся, она зачерпнула половником немного аппетитного бульона и поднесла ко рту, чтобы продегустировать.
Тем временем на экранчике маленького телевизора, стоявшего на холодильнике, транслировалось одно из многочисленных телешоу, посвященное какой-либо злободневной теме. И сегодня этой темой был выбран, конечно же, неизбежный апокалипсис.
- 56-57! – скандировал зрительный зал, и Марфа Петровна взглянула на часы. А ведь и правда было 13 часов, а 12-ая минута неумолимо стремилась к завершению.
- 58-59! – истерил зал.
«Вот так сгорит весь мир, а я мужа не дождалась», – поспешила подумать женщина.
Но секундная стрелка достигла своей цели.
Зал взвыл.
Где-то один раз бабахнул салют, а Марфа Петровна от неожиданности обожглась дегустируемым борщом и уронила половник на пол.
Ничего не происходило, ничего не изменилось.
Стрелки часов продолжили свои незамысловатые движения.
Проползла одна минута, пролетела вторая.
Марфа Петровна огляделась — всё было как и прежде, всё на своих местах.
Она устало облизала языком глаза, но задние глаза в это время продолжали следить за пламенем очага, на котором медленно прожаривалась белёсая туша жирной личинки дрожучего жука — любимое лакомство для уставшего мужа.
Одной из своих восьми ножек Марфа Петровна подняла зубчатую хваталку, которую только что уронила и осторожно, чтобы не подпалить свои волоски, отщипнула кусочек от липкой ложноножки личинки. Попробовала — объедение такое, что усики от удовольствия задрожали.
За глиняной стенкой стрекотали и влажно топали по потолку соседи — видимо, натягивали паутину над свежей кладкой.
А вот кто-то скрябает в радужный пузырь окна. Ну, конечно же, вот и Сёма вернулся с двухдневной охоты, вон и трофеи тянет за собой.
Марфа высосала пузырь окна, и они с мужем затолкали в пещеру три фигуры, затянутые в коконы, — это были какие-то двуногие уроды, закоченевшие в неестественных позах. Пришлось ещё выломать несколько торчалок на их телах для того, чтобы трофеи пролезли внутрь.
Пока густое масло внешней атмосферы пыталось медленно заползти в жилище, Сёма выпятил заднюю часть брюшка в направлении окна, выделяя новый радужный пузырь. Женщина повернулась к мужу, они нежно застрекотали и любовно соприкоснулись усиками. Марфа Петровна даже почувствовала приятную тяжесть в районе яйцеклада.
Какой там апокалипсис — жизнь продолжается!
25 апреля 2013
(полная версия)
На сегодня обещали жаркую погоду без осадков и почти без ветра, а также конец света, который должен будет состояться ровно в 13 часов 13 минут по московскому времени. Пока что прогноз сбывался, и уже к полудню жара была невыносимой. По этому поводу всех работников завода, на котором трудилась и Марфа Петровна, распустили по домам ещё с обеда. Температура воздуха в цеховых помещениях перемахнула допустимые пределы, а дешёвенькие кондиционеры, установленные ещё прошлым летом, фырчали-фырчали, но погодными капризами знойного лета справиться никак не смогли. Начальство поскрипело зубами, но смахнуло пыль с трудовых кодексов и пошло навстречу работающему большинству, во избежание споров и разбирательств, которые в последние времена уже не раз грозились переместиться в прохладную атмосферу судебных помещений.
В комнатушке Отдела Технического Контроля (далее — ОТК), где обычно дремала Марфа Петровна, возвращаясь в мир живых и бодрых только для того, чтобы испить чаю, послушать-поведать очередную порцию горячих сплетен или сравнить с чертёжными циферками размеры той или иной свежевыточенной детальки, активнее всех трудились в тот день три вентилятора. Они работали в максимальных режимах, попеременно выходя из строя и вновь возвращаясь к жизни для того, чтобы перегонять горячий воздух вперемешку с пылью из одних углов тесного помещения — в другие. Начальник цеха лично посетил комнатушку ОТК, понаблюдал взбесившийся столбик термометра и нехотя согласился, что «и тут все свободны».
Тем временем остроумный мастер цинично желал всем работникам «счастливого конца света», а молодой длинноволосый токарь Серёжа корчил за его спиной рожи и воодушевлённо показывал «факи». Работницы отдела Марфы резво собирали свои необъятные сумки. Они неожиданно приободрились и посвежели, планируя коллективное исследование местного рынка. Но сама Марфа от этого отказалась — она торопилась домой, и вовсе не ради встречи обещанного Апокалипсиса.
Супруг её Сеня должен был вернуться с работы примерно к этому же времени, вымотанный до предела после двух ночных смен. Марфа Петровна решила встретить своего благоверного заботливыми объятиями и горячим борщом, приготовленным собственными руками ещё со вчерашнего вечера. Благо, детишки гостят у бабули с дедулей, значит, муж сможет усладить свой уставший желудок любимым блюдом, не отвлекаясь на раздражающий галдёж беспокойной детворы.
Но при мыслях о благоверном Марфа всё же нахмурилась на секунду от мимолётного возмущения: «Нашёлся, тоже мне, честнейший работник. Отработал свою смену, и сразу же согласился заменить Федьку, дружка своего, так называемого. Тот, суеверно поджав хвост, неожиданно уволился, дрожа при мыслях всё о том же проклятом конце света. Совсем у народа мозг деградировал, если он верит всем этим нелепым предсказаниям. А Сенька, простая душа, отказываться не умеет, как его не учи и не брани. Но порой Марфа почем-то даже испытывала что-то похожее на чувство гордости за мужа.
В маршрутке работал подвесной экран, крутивший рекламы и всяческие приколы. Однако в этот раз пассажиров развлекало изображение сморщенного личика какого-то старикашки, который взволнованно шевелил седыми усами, пытаясь что-то втолковать случайным зрителям. Марфа Петровна от нечего делать прислушалась.
«Конечно же, такого конца света, каким его предсказывают шарлатаны от науки и религиозные фанатики, не будет, – поучительно скрипел старичок, – но событие, которое изменит мир и представление о нём, произойдёт, можете не сомневаться. Никаких катастроф или массовых смертей не ждите, но само изменение мира будет настолько глобально, что вряд ли хоть кто-то успеет понять это. Каждый из нас претерпит точно такие же перемены, какие произойдут во всей Вселенной. Потому-то, соотношение между нами и миром сохранится таким же. Для нашего сознания ничего не изменится. Хотя поменяется всё…»
Бегущей строкой проползла надпись «Профессор парапсихологии и неестествознания К.А.Щей».
«Тоже мне, профессор кислых щей, и ты туда же! – устало подумала Марфа и хотела даже плюнуть брезгливо, но испугалась, что общественность маршрутки её может неправильно понять, и сдержалась.
Когда женщина уже подходила к своему подъезду, к ней со стороны двора потрусил местный алкаш-интеллигент Вован Романыч, протягивая видавшую все виды грязи руку со словами: «Подай, на кой те деньги, все помрём!» В ответ Марфа Петровна выругалась очень грязно, кстати, впервые с тех пор, как в седьмом классе огрела линейкой соседа по парте, влюблённого в неё, но не сумевшему должным образом сформировать свои юношеские порывы. В тот раз она произнесла точно такую же фразу, задушив на корню светлые чувства одноклассника.
Спустя несколько минут женщина ставила кастрюльку с борщом на огонь. Когда тот подогрелся, она зачерпнула половником немного аппетитного бульона и поднесла ко рту, чтобы продегустировать.
Тем временем на экранчике маленького телевизора, стоявшего на холодильнике, транслировалось одно из многочисленных телешоу, посвященное какой-либо злободневной теме. И сегодня этой темой был выбран, конечно же, неизбежный апокалипсис.
- 56-57! – скандировал зрительный зал, и Марфа Петровна взглянула на часы. А ведь и правда было 13 часов, а 12-ая минута неумолимо стремилась к завершению.
- 58-59! – истерил зал.
«Вот так сгорит весь мир, а я мужа не дождалась», – поспешила подумать женщина.
Но секундная стрелка достигла своей цели.
Зал взвыл.
Где-то один раз бабахнул салют, а Марфа Петровна от неожиданности обожглась дегустируемым борщом и уронила половник на пол.
Ничего не происходило, ничего не изменилось.
Стрелки часов продолжили свои незамысловатые движения.
Проползла одна минута, пролетела вторая.
Марфа Петровна огляделась — всё было как и прежде, всё на своих местах.
Она устало облизала языком глаза, но задние глаза в это время продолжали следить за пламенем очага, на котором медленно прожаривалась белёсая туша жирной личинки дрожучего жука — любимое лакомство для уставшего мужа.
Одной из своих восьми ножек Марфа Петровна подняла зубчатую хваталку, которую только что уронила и осторожно, чтобы не подпалить свои волоски, отщипнула кусочек от липкой ложноножки личинки. Попробовала — объедение такое, что усики от удовольствия задрожали.
За глиняной стенкой стрекотали и влажно топали по потолку соседи — видимо, натягивали паутину над свежей кладкой.
А вот кто-то скрябает в радужный пузырь окна. Ну, конечно же, вот и Сёма вернулся с двухдневной охоты, вон и трофеи тянет за собой.
Марфа высосала пузырь окна, и они с мужем затолкали в пещеру три фигуры, затянутые в коконы, — это были какие-то двуногие уроды, закоченевшие в неестественных позах. Пришлось ещё выломать несколько торчалок на их телах для того, чтобы трофеи пролезли внутрь.
Пока густое масло внешней атмосферы пыталось медленно заползти в жилище, Сёма выпятил заднюю часть брюшка в направлении окна, выделяя новый радужный пузырь. Женщина повернулась к мужу, они нежно застрекотали и любовно соприкоснулись усиками. Марфа Петровна даже почувствовала приятную тяжесть в районе яйцеклада.
Какой там апокалипсис — жизнь продолжается!
25 апреля 2013
#426
Резкая
-
- Администраторы
-
- 7 504 сообщений
Наглая харя
Отправлено 04:16:31 - 16.06.2013
Вот это поворот =)
#427
Гость_Отражение _*
Гость_Отражение _*
-
- 0 Гости
Отправлено 05:01:03 - 16.06.2013
Потому что владельцем стало "Отражение"...P.S. А почему каютка в "Зелёную тетрадь" переименованна?
А серьёзно все свои черновые записи я творю в тетради зелёного цвета...
в чём поворот???Вот это поворот =)
#428
Гость_Отражение _*
Гость_Отражение _*
-
- 0 Гости
Отправлено 03:58:39 - 22.06.2013
ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ КУХНИ ПЕСОЧНО-ЦВЕТУЩЕЙ ПЛАНЕТЫ
Пролог
Если Вы, прочитав заголовок, подумали, что этой историей я попытаюсь Вас всячески рассмешить или развеселить, то вынужден Вас огорчить.
Ничего подобного.
Вспоминая эту историю, мне могло бы стать очень нехорошо, как с головой, так и со всеми пищеварительными органами. Да что уж там говорить, такой жути мне до этого не доводилось встречать, даже, несмотря на то, что контактами с инопланетными расами, как гуманоидными, так и совсем чуждыми нам, я отнюдь обделён не был. И у каждого иноземца есть, конечно же, свои традиции и правила, кажущиеся нам порой до такой степени нелепыми, что мы даже и не пытаемся подумать о том, как уродливо смотримся мы сами с их точки зрения. Как ни пытается учить нас мудрая истина о «чужом монастыре», мы, вваливаясь с «собственным уставом», пытаемся повсюду навязать собственные представления обо всём, с чем приходится нам сталкиваться, демонстрируя воистину непробиваемое упорство. За это и получаем, вполне справедливо, по заслугам, поскольку чужаки-то ведь тоже не вчера родились.
Но таких, совершенно нелепейших потерь, как с нашей, так и с противной стороны, мне ещё не приходилось наблюдать.
А из-за чего происходит такое? Из-за недопонимания, ведь в любом случае всегда необходимо достигать полной ясности. В наши дни, когда мы бороздим просторы Вселенной вдоль и поперёк, порой даже и не пытаемся использовать должным образом наши возможности и достижения. Хотя, как оказывается позднее, просто обязаны были сделать это.
I. Голод.
Всей этой неразберихе предшествовали два события, тесно связанные между собой, так как, по сути, являлись причиной и следствием. Но никто так и не удосужился отыскать эту явную связь до тех пор, пока, собственно, не стало слишком поздно, и выплывшая на поверхность разгадка не удручила своей бесполезностью.
Первое из событий любой бы мог обозвать более чем заурядным, каким его, конечно же, все и посчитали. Диспетчеры на Станциях некоторых флотов Содружества отловили слабенький сигнал с просьбой о содействии одной из самых мелких и незначительных планеток. Если честно, какая-нибудь экстренная помощь и не требовалась – на обитателей планеты никто не нападал, им никто не угрожал, да и катастроф никаких не предвиделось. Диспетчеры лениво сверились с базами данных и подтвердили, что «просящей» оказалась невзрачная планетка с таким же малоинтересным названием Песочно-Цветущая. Планета не входила в состав Содружества, так же как и не состояло в любом другом из многочисленных Объединений или Федераций. И не то, чтоб планета была бесполезна или безжизненна, напротив, она даже очень напоминала Землю, ещё не загрязнённую изобретательным населением. Просто до мелкой Песочно-Цветущей пока ни у кого руки не доходили, хотя она находилась как раз посреди системы, практически полностью принадлежащей Содружеству. Потому-то, казалось, судьба её была решена, кто-то иной, кроме Содружества и не думал даже претендовать на планету, и её официальная регистрация — всего лишь дело времени.
А тут как раз очень даже вовремя Песочно-Цветущая просит о помощи. Вот вам и представился удобный повод присовокупить её в свой состав. А просили аборигены всего лишь подсобить им «в количественном умножении пищи и соответствующей подкормки». Это было не проблемой — увеличивать плодородность засеваемых полей и всяческих съедобных культур Земляне-сотоварищи научились уже давно. Да и послание Песочников радовало своей допотопностью — вместо видеосигнала пришло какое-то слабенькое текстовое сообщеньице. А это значило, что аборигены настолько недоразвиты, что склонить их на свою сторону не составит никакого труда.
Однако помогать малой планетке отправились вовсе не Земляне, а предприимчивые Моисеняне, занимавшие в Содружестве также достаточно весомую позицию. Спорить с ними не было никакого смысла и желания — Моисеняне делились с соседями самыми доходными торговыми путями, которые обеспечивали тем самый жирный процент прибыли. Так почему бы им теперь не позволить поиграть в щедрых альтруистов, тем не менее предполагающих какой-то бонус от этой игры. Было известно, что Моисеняне направили к Песочно-Цветущей грузовой корабль, до пределов набитый самыми плодородными сортами самых полезных и стойких культур, а также — самыми действенными и безвредными для гуманоидов подкормками к ним. Управлялся корабль одним-единственным пилотом-диспетчером, мудрейшим представителем Моисенянской расы, который и должен был совершить переговоры с Песочниками. Впрочем, о первом событии можно завершать повествование.
А вот второе событие совершило жестокий удар поддых всему Содружеству, в частности - землянам, как самым многочисленным его представителям. Сразу же после предполагаемой помощи Песочно-Цветущей Моисеняне покинули Содружество. Нет, они не заявляли о своём намерении, не жаловались и не предъявляли никаких претензий, а просто ушли – молча и неожиданно. Впрочем, такой жест уже был замечен за этой расой. Когда-то Моисеняне входили в состав Благородной Федерации - напыщенной, но малочисленной. И точно так же, ничего и никому не сообщая, они вышли из неё и примкнули к Содружеству. Как выяснилось позднее, Моисеняне оказались просто-напросто крайне обидчивой расой. Был случай, когда малоопытный диспетчер Благородных с усталости перепутал их символику с вражеской. Символику Моисенян венчала семиконечная звезда, а врагов – шести-с-половиной-конечная. Он начал палить по их представителям предупреждающими залпами. Вреда никому диспетчер не нанёс, но вот обиду, как видимо, – ещё какую. О том, что Моисеняне в этот раз поменяли гостеприимство Содружества на какую-либо иную Федерацию, ничего известно не было. Вообще, выяснить хоть что-то не было никакой возможности – Моисеняне напрочь закупорили все информационные каналы и решительно оборвали любые линии связи с ними. Вот таким нерадостным оказалось второе событие.
А мы, между тем, подступили вплотную к самой истории, которую я хотел поведать.
II. Меню.
Очень скоро несчастные обитатели Песочно-Цветущей планеты озадачили нас новым сообщением. Оно, хоть и представляло собой, подобно первому, слабенький текстовый сигнал, но взволновало нас гораздо сильнее. Ведь первое послание казалось непритязательным приглашением в гости ради хоть какой-нибудь посильной подмоги аборигенам. Сейчас же это был самый настоящий зов о помощи: «Помогите скорее! Мы помираем из-за голода!» Вдобавок ко всему, ненароком пришлось задуматься о ситуации с Моисенянами. Куда-то же доставил продовольствие их до предела нагруженный корабль, и доставил ли он его куда-нибудь вообще.
Но наше руководство размышлять долго не стало, как ни удивительно. Земляне, снарядив экспедицию на бедствующую планету, направили благотворительная помощь незамедлительно. Входил и я в состав команды, и сам собрал целую команду хорошо обученных боевиков, соответственно вооружённых. Очень уж непонятной казалась эта ситуация, потому-то и решено было не рисковать. Напросилась в нашу команду ещё и некая профессорша, специалист по контактам с иными разумами, Джина Бредина. Супруг её, Сероус Бредин, давно уже отошёл от дел, хотя общение с большинством злобных и сомнительных народцев успешно раскрутил в своё время именно он. А вот с Земным правительством общего языка найти не смог, потому-то и был отправлен на заслуженный отдых в условиях максимального отдаления от цивилизованного мира, как только на то представилась возможность. Джина пока ещё не раскрутила ни одного контакта, однако уже достаточно преуспела в критике тех лиц, которых нельзя критиковать. Её, конечно же, не сегодня-завтра быстренько уберут со своего пути «властные правдолюбцы». Но пока что женщине просто необходимо было хоть одно громкое дело в сфере инопланетных контактов, успешно разрешённое её стараниями, дабы хоть слабенько уцепиться за ускользающие края безопасного существования.
Наш кораблик отправился в путь сразу же на рассвете дня, следующего за сутками, во время которых припорхнуло к нам взволнованное сообщение. Но в тот момент, когда мы стартовали, все до единого облегчённо вздохнули, осторожно думая о том, что вот теперь нам предоставилась возможность отдохнуть от ядовитых разборок и междоусобиц честного и благородного руководства. Слишком уж часто в последние годы нашу силу использовали лишь для подавления конфликтов и ситуаций, угрожающих благополучию и спокойствию правящей нами верхушке. Потому-то и грязь, предназначенная для них, главным образом выливалась на наши головы. Потому-то и приходилось зачастую отмываться от этой грязи кровью конфликтующих сторон. И вот, наконец-то, инопланетная миссия, ради которых мы, собственно и обучались правильно держать оружие. Мы правда надеялись, что в этот раз нам придётся всего лишь покачать головой вследствие какой-то странной путаницы, что дело, конечно же, обойдётся без жертв. Как же мы ошибались.
Когда мы только подлетали к Песочно-Цветущей, нас сразу же кое-что поразило. В атмосфере планеты клубилось огромное множество мелких, плотных и слишком тёмных тучек. Но вовсе не их количество смутило наши умы, а, скорее всего — характер перемещения. Тучки двигались хаотично, причём эта хаотичность была настолько явной, что никаким образом нельзя было объяснить это каким-либо обманом зрения или дефектом мониторов.
Но, с опаской погрузившись в эти самые верхние атмосферные слои, процессоры наших опознавательных систем определили, что тучки эти на самом деле состоят из огромных скоплений беспорядочно суетящихся мух. Вот Вам и первое отличие от Земли – у нас-то насекомые редко парят у самой границы с космосом. Мы брезгливо сморщили физиономии и радостно спалили из огнемётов парочку таких «тучек». Они вспыхнули яркими шарами взрывчиков и разлетелись в разные стороны забавным салютом тлеющих телец.
Когда же мы спустились ниже и зависли почти над самой поверхностью планеты, то испытали настоящий шок. Вся площадь Песочно-Цветущей оказалась абсолютно не песочной, но уже и не цветущей, а даже очень плодоносной. Под нами распростёрлись бесконечные ковры полей и садов, до краёв засаженные самыми разнообразными культурами овощей и фруктов. Созревшие злаки налились золотыми колосьями, яблоки, груши, бананы, арбузы, киви, ягоды всех размеров и цветов гнули стебли и ломали ветки, на которых произрастали. Мы обалдели и как-то дружно обернулись в сторону нашего груза, уже, по-видимому, бесполезного. У нас, конечно же, потекли слюни – мы такого обилия и на Земле-то никогда не наблюдали. Но, трезво поразмыслив, мы дружно решили чувствовать себя обманутыми во всех наших благих намерениях.
- А, может, им коровки нужны всякие..., мясо, короче, — высказал своё предположение боец Билл, мой лучший товарищ с самых первых лет службы.
- Ну, а что они просили-то? — подал голос ещё один боевик. — Кто-нибудь помнит, чего они там конкретно просили?
- В первом послании они хотели побольше пищи, — нахмурив по-бульдожьи лоб, вспоминала профессорша Джина, — и подкормки какой-то. А во втором — просто дохли от голода.
- Бред какой-то, — пожал плечами боец, — хотели бы мяса, так и сказали бы — хотим, мол, мяса. Так чего же у них не уточнили-то?
- Ну вот иди и уточняй всё тут, раз умный такой, — начал вдруг распаляться Билл.
- Не кипятись, Билли, — Джина нежно положила руку на его плечо, — мы не могли уточнить, все их сообщения носили односторонний характер, наши сигналы они не принимали. А вот выяснить ситуацию я попробую сейчас же, — профессорша, прищурившись, всматривалась в картинку монитора, — вот, хотя бы у этих господ-нудистов.
Мы дружно уставились в экраны. И, действительно, среди пышных деревьев и кустиков, бледными тенями прохаживались голые дистрофики. Впрочем, они постоянно срывали плоды с веток и спокойно их жевали, так что начинали чувствовать себя обманутыми мы начинали снова. Но на лицах дистрофиков не читалось абсолютно никаких эмоций, пустые взгляды ничего не выражали, и поглощали все эти полезности и вкусности они с каким-то пугающим равнодушием. И все они были абсолютно голыми.
III. Укус.
Джина спустилась на поверхность планеты в сопровождении двух боевиков, одним из которых являлся, конечно же, Билли. Пробы воздуха показали, что здешняя атмосфера полностью соответствует земной, потому можно было свободно обходиться без скафандров. Бойцы лениво плелись вслед за профессоршей, которая, в отличие от них с ума сходила от волнения и радости. А как иначе, это ведь был для неё самый первый шанс работы с внеземной расой. Но даже в этом случае она должна вести себя, как профессионал, и ни в каком случае не провалить контакта. Да уж, вот такая сложная работёнка — это Вам не огнемётами махать.
И поэтому Джина так старалась выглядеть серьёзной и всезнающей, что смотрелась даже комично. Забавно нахмурившись, она зачем-то суетилась подобно несмышлёной собачке между малоподвижными бойцами. Но вдруг профессорша вперила свой внимательный взор куда-то в сторону, явно чем-то поражённая. Блюдца глаз уставились в одну точку, рот отворился в безмолвном восклицании, а дрожащий указательный палец левой руки тыкал куда-то в область особенно мощных и густых насаждений. И только настроив получше чёткость наших немощных мониторов, мы смогли понять, чему так удивлялась Джина.
Оказывается, вся эта зелень той части сада скрывала искорёженный и развалившийся корпус Моисенянского благотворительного корабля, который, судя по всему, просто-напросто рухнул с неба именно в это место. И то ли аборигены целенаправленно пытались скрыть прочь от глаз это гибельное местечко, плотно засадив его деревцами, то ли саженцы, подобранные для груза с помощью, сами по себе вздумали искать такой нелёгкий путь к свету и свободе. Там же, в какой-то непонятной позе размашисто распластался скелет. Трудно было утверждать — кто это, Моисенянин либо Землянин. У тех и других строение костей ничуть не отличается друг от друга. Однако тот факт, что скелет находился в полувыпавшем из выходного люка положении, говорил сам за себя, в пользу первых.
Профессорша тем временем вышла из оцепенения. Она осторожно подкрадывалась к заросшему кораблю – ей просто не терпелось решить все загадки, и, причём, все сразу. Но её внимание отвлёк сочно чавкающий звук, и Джина вспомнила, зачем, собственно, спустилась на планету, заметив совсем недалеко от себя трёх аборигенов, аппетитно пожирающих арбузы. Они, конечно же, были абсолютно наги, а один из них даже не стеснялся мочиться прямо во время еды. Джина остановилась и принялась любоваться дистрофиками, мило улыбаясь. Билл, стоявший за её спиной, зачем-то нахмурился. Его, естественно, неприятно смущала вся эта ситуация, ведь он не оканчивал курсы адаптации к условиям контакта.
А вот Джина, даже глазом не моргнув, подошла к одному из этих дистрофиков почти вплотную и принялась нащупывать нить беседы. Только вот нащупывала она её, как мне показалось, не совсем правильно.
- Мы получили Вашу мольбу о помощи и незамедлительно прилетели, вот, – с каким-то наездом начала она свой монолог.
Впрочем, абориген, перед которым возвышалась профессорша, не выразил даже ни единого намёка на какие-либо ответные эмоции.
- Однако, перед тем, как мы начнём распаковывать груз нашей помощи, – продолжала Джина, – да, и вообще, перед тем, как решать, нужна ли Вам эта помощь, как таковая или нет, мне хотелось бы обратить Ваше внимание на сам текст Вашего послания, чтобы впредь он был более информативным, толковым и достаточно грамотным. Начнём с того, что не стоит совершать подобное сигнализирование с просьбой о помощи на таком допотопном устройстве. Это ведь даже нормального диалога не получится, тьфу. Нужна обратная связь..., так правильнее по-любому.
Мы застыли на одном месте. Я собирался схватить рацию и попросить Джину направить линию диалога в несколько иное — более толковое русло, ибо, наблюдая за поведением аборигенов, продолжал отмечать их непробиваемое безразличие. Я подумал, что может биотранслятор не справляется с переводом, хотя быть такого не может — он ведь работает не со словарями, а перекладывает информацию, основываясь на волнах мозговой активности собеседника. А что-то предполагать сейчас смысла не имело — все датчики биотранслятора находились в шлемаке профессорши, ей и флаг в руки. Между тем Джина разошлась не на шутку:
- А как Вы составили фразу своего зова?! — сетовала она. — «Помогите скорее!» Слово «скорей» явно лишнее, оно придаёт Вашей просьбе форму приказа. Достаточно было оставить «помогите» с несколькими восклицательными знаками. А далее? «Мы помираем»... Ну кто сейчас так говорит - «помираем»?! Подобная форма глагола была применима в каких-то доисторических временах, когда люди то и дело «помирали» от чумы или сифилиса. Хм. «Из-за голода» — так тоже не говорят...
В этот самый миг бледный дистрофик неожиданно прижался к Джине всем телом и крепко обнял её, положив свою голову девушке на плечо. Мы как-то сразу все умилились и расслабились, полагая это действие позитивным следствием контакта. Даже Билли, чему я особенно удивился, стоял неподалёку и смахивал с глаз скупую мужскую слезу.
А зря!
Абориген медленно открыл свой маленький безгубый ротик, и только тогда я заметил тонкие острые клыки, плавно вонзающиеся в шею нашей профессорши. В тот момент, когда я, неуклюже падая со стула, кричал что-то нечленораздельное, дистрофик уже нагло впился в Джину, явно посасывая из неё кровь. Его объятия обрели неожиданную крепость, и девушке стоило практически нечеловеческих усилий для того, чтобы освободиться от них и отпихнуть кровососа на достаточное расстояние.
IV. Горячее.
Моего друга Билли заметно затрясло. Он нервно переступал ногами, затеяв какой-то нелепый танец, как будто был уже на пределе желания опорожнить мочевой пузырь. Руки предательски дрожали, пока он доставал из кобуры своё оружие. Зачем он это всё делал, я не совсем понимал. Его прямой задачей было незамедлительно увести укушенную профессоршу обратно в убежище корабля, где все мы хорошенько обдумали бы сложившуюся ситуацию и сообща решили бы, как поступить.
Но вот вскочила на ноги и сама Джина. Она начала совершать странные нервные перебежки от одного бойца к другому, что-то неразборчиво бормотать и размахивать руками перед ними. Бойцы тоже что-то хмуро бурчали и пожимали плечами. В конце концов, на миг овладевший собой Билли попытался заботливо приобнять профессоршу, на что она среагировала совсем уж неадекватно. Отскочив от него метра на два, Джина завопила с такой силой, что даже у меня чуть уши не заложило, хотя я находила в корабле.
- Не трогай меня, идиот! Не трогай! – визжала она. – Слепой что ли, не видишь, что это за место?! Эта планета – это же пристанище нечисти, обитель вампиров! И меня они уже заразили, мне уже не быть человеком! С минуты на минуту я сама стану вампиром – всех вас, идиотов, перекусаю! Так что, вали отсюда, урод! И все валите! – заорала она в сторону корабля. – Вы всех этих тварей просто обязаны истребить! И меня в том числе! Я не человек, не челове-э-эк я-а-а-а!
Билла опять затрясло. Он до предела вытаращил глаза и пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось.
«Что ж ты так сдал, дружище, – подумал я, – так нельзя. Давай-ка, разгребай ситуацию так, как ты делал это в прошлые, наши годы, иначе придётся мне спуститься и самому накрутить вам хвосты».
Но куда-либо спуститься я бы уже не успел. Все последующие события сменяли друг друга с бешеной скоростью. Поэтому сообразить, что к чему я смог только, когда соображать что-либо было уже слишком поздно.
Джина в очередной раз подскочила к Биллу и, подобно мелкой, но смертельно ядовитой змейке, злобно прошипела тому в лицо:
- Отдай свою пушку, сука, – и, как ни странно, Билл тут же беспрекословно выполнил приказ профессорши.
Не одарив ошарашенного бойцам более ни одним взглядом, Джина направилась прямиком к аборигену, посягнувшему своими клыками на её шею.
Тот сидел неподалёку и жевал новый арбуз. Казалось, для него уже не существовало прежних событий, как и не существовало людей-пришельцев, топчущих его планету.
Джина подошла к аборигену, ни секунды не колеблясь приставила дуло к его затылку, и, даже не моргнув, хладнокровно нажала на курок.
Бледное дистрофичное тело мягко повалилось на бок, чуть подгрызенный шар арбуза выпал из тонких ручек и, кувыркнувшись пару раз, остановился в густой траве. Бесформенное месиво из мозгов, крови, слабых черепных костей окрасило полянку новыми волнующими красками.
- Вот та-а-ак! — оглушительно громко завизжала Джина и победно затрясла руками.
Впрочем, эффект она произвела только на своих же бойцов, которые лишь побледнели пуще прежнего. Остальные аборигены так и оставались на тех же местах и продолжали равнодушно заниматься своими незначительными делишками.
Второй боец вышел из состояния шока чуть раньше, чем Билл. Он направился к Джине, протягивая ей свою ладонь.
- Ну вот ты сделала то, что посчитала нужным, — попытался общаться он спокойным тоном, — а теперь пошли с нами.
- Стоя-а-ать! — завопила профессорша так звонко, что шедший ей навстречу боец аж присел. — Улетайте отсюда сами! Я остаюсь, я ж вампир теперь, ты чё, не видишь?! Я останусь и буду отстреливать этих тварей, пока не закончатся патроны! А вы мочите их прям с корабля, и меня пришить не забудьте! Но ко мне не приближайтесь, иначе и вам башки снесу!
Воспользовавшись тем, что Джина отвлеклась на второго бойца, Билл уже подбирался к ней с другой стороны, держа наготове миниатюрный усыпитель. Но выстрелить и он не успел.
В один миг с неба спустилось целое облако мух, видимо, тех же самых, что формировали забавные тучки в верхних слоях атмосферы. И эти непонятные насекомые густой шубой окутали тело несчастной профессорши. Их жужжание становилось с каждой секунды всё более слаженным, можно даже сказать – довольным. Да и суета этих мух, хоть и казалась, как и прежде – хаотичной, но в то же время уже не оставляла шансов отыскать хоть маленькую прореху для того, чтобы увидеть, что же творится под покровом сотворённой ими шубы. Сама профессорша только пару раз взмахнула руками, а потом повалилась на землю вместе с мушиной тучей. И когда насекомые разлетелись и устремились в непостижимые выси, вместо истеричной девушки грудой возлежали обглоданные добела кости.
Билли не мог оторвать немигающего взгляда от этой картины, и его практически волоком затаскивал в укрытие корабля второй боец. Они оба были уже внутри, когда нам посчастливилось наблюдать, как новая туча мух спустилась с небес для того, чтобы поживиться тушей подстреленного Джиной дистрофика.
V. Холодное.
- Дай мне оружие, – Билли смотрел на меня сумасшедшими глазами и требовательно толкал своей медвежьей лапой, и добавлял, как будто я этого не знал, – моё там осталось.
- Зачем оно тебе? – я попытался ответить спокойным голосом, – Возвратимся на базу – там тебе и выдадут новое, хотя, конечно же, по головке не погладят за утерю.
О том, что Билл запросто отдал пистолет частному лицу, я пытался не напоминать. По крайней мере – пока.
- Дай мне оружие, – настойчиво повторил мой обезумевший друг, – мне нужно сейчас.
- И что ты собираешься с ним делать? – спросил я его. – Пойти и мочить кусачих аборигенов? Достойно! Ты отважно продержишься до первой мушиной тучки. Минут пять, наверное.
По глазам Билла я понял, что ступать на планету он вовсе и не собирается, да и не согласится, даже под страхом мучительных пыток. Ну, значит, мозг ещё не совсем отключился.
- Нет…, нет… – бубнил он в замешательстве, – но мы должны, мы просто обязаны, подняться в атмосферу и сжечь всех этих мушиных тварей.
- Пойми, Билл, – пытался вразумить я его, – мы же сейчас на обычном грузовом транспорте. Без пушек, только лишь с огнемётиками, которые выполняют, скорее всего, чисто символическую роль. После того, как мы испепелим пару-тройку десятков подобных тучек, у нас не останется мощности даже для того, чтобы выйти на орбиту.
Мой друг принялся скрипеть зубами и задумчиво вращать глазищами. Я знал эту его привычку – так он делал всегда, когда сталкивался с неразрешимой для него задачей, и это выглядело ужасно, мягко говоря. В эту минуту позади Билла протопал боец, сопровождавший вместе с ним несчастную профессоршу некоторое время назад. Боец остановился, распаковывая брикет со стимуляторами, и в этот миг Билли резко повернулся к нему и профессиональным ударом вырубил беднягу. Боец рухнул на пол без сознания и мой сумасшедший дружище, по-обезьяньи подскочив к нему, тут же извлёк пистолет из его кобуры.
- Я же говорил, что мне нужно оружие, – злобно усмехался он, осторожно приближаясь ко мне. Но я был наготове и знал, что как бы не был безумен мой друг, никакого вреда мне он не посмеет, да и не сможет причинить. Билл помнил о том, что против моих приёмчиков «сердечного касания» ему противопоставить нечего, и о том, что я незамедлительно припомню эти фатальные для него действия, как только он лишь посмеет замахнуться с какой-либо угрозой в мой адрес. Потому он всего лишь смотрел на меня с такой гадкой ухмылкой.
- Ну что, Билли-дружище, совсем, как я вижу, ты сдулся, бедняга, – сказал я ему мягко и без наездов, попутно отмахиваясь от какой-то надоедливой мушки, – совсем, замечаю, мозг у тебя перекосячило. Что случилось-то? Девчонку завёл, да? Думаешь, я не видел ваших с Джиной переглядываний-перемигиваний? Завёл, да потерял? В первый раз, что ли, дружище Билли?! Так подружка твоя сама на рожон вылезла слишком активно, так что пистолетиком перед моим носом размахивать я бы тебе не советовал. Тем более, ты сам знаешь, кто в ком дырку первее успеет просверлить при случае. Чем же она так зацепила тебя, дружище, профессорша эта? Она ж в поле видимости появилась не более, чем месяц назад. И уже успела превратить тебя в тряпку? Чем? Сексом, обещаниями, шантажом?
Из глаз Билла готовы были брызнуть слёзы. Ну, это уже никуда не годится. Он вскочил и в течение нескольких секунд безмолвно шевелил ртом, желая что-то ответить мне, но моментально теряя правильные слова. Он был похож на рыбу, медленно подыхающую на смертельно-солнечном берегу.
Наконец-то он собрался с мыслями, посмотрел на меня как-то слишком серьёзно и твёрдым голосом произнёс:
- Да, я трахал её. Целый месяц, ежедневно, я трахал её.
После этих слов Билли, мой закадычный дружище, вложил дуло пистолета себе в рот и нажал на курок.
Наблюдая за салютом, состоящим из содержимого его черепной коробки, я поймал себя на мысли, совершенно непотребной для данного случая: «Слишком много летающих мозгов для одного дня».
Мне не нравилось то, что я чувствовал. А чувствовал я, как назло, облегчение. Убиваться по своему лучшему другу не было почему-то никакого желания. А ещё мне было просто-напросто жалко этого запутавшегося в себе громилу, а это уже совсем паршиво. Жалость я всегда считал самым позорным из всех человеческих чувств, ибо считал, что его заслуживают лишь калеки, идиоты и несмышлённые дети.
VI. Перекур.
Когда вырубленный Биллом боец очухался и увидел всю окружающую его «красоту», его тут же стошнило, не сходя с места.
- Вот и вызвался доброволец, – спокойно прокомментировал я, – моешь пол, весь.
Бойца стошнило вторично, но отказываться он не стал.
Чуть позднее, когда полы, стены, панели всех приборов и даже потолки были тщательно отдраены, мы усадили начавшее коченеть тело Билла в кресло помощника, и накрыли его обезображенную голову чёрным мешком. Это выглядело ужасно. Потом мы выудили из кармана моего самоубившегося друга початую бутылочку коньяка и очень быстро осушили её.
- Знаешь, что нам надо делать, – говорил я бойцу, – нам надо очень срочно валить отсюда. Это же какая-то сраная планетка, и нам здесь делать нечего.
- Но мы же ещё ни в чём не разобрались, – с трудом скрывая радость, всё же попытался возразить он мне.
- Нечего тут разбираться, – сквозь зубы прошипел я, – достаточно того, что мы потеряли уже двух людей, и потеряли их мы как-то совсем уж тупо и непонятно. А это мне не нравится, но ещё мне больше не понравится, если подобная тупость и непонятность продолжится и далее.
Боец тут же вскочил с места:
- Мне будить остальных? – бодро спросил он. Дело в том, что остальные боевики моего отряда так и находились до сих пор в режиме оздоровительного сна, но любые изменения цели и маршрута по уставу нужно было согласовывать с ними.
- Не стоит, – недовольно прошептал я, – разбудим в пути, а там и объясним, что справились без них. Тогда же и тело Билла скинем в космос…, со всеми почестями…, похороним, как героя, погибшего в неравной схватке… с врагом.
- Но он застрелился, – чуть слышно напомнил мне боец, но, поймав мой взгляд, понял, что эту подробность также не стоит сообщать остальным.
- Заводи кастрюлю, – скомандовал я, – валим!
Боец молнией бросился на кресло, пустовавшее рядом с местом, которое занимал неподвижный Билл. Я забыл сказать, но на нашем кораблике не было пилота, как такового. Грузовые транспортники управляли сами собой, оснащённые весьма продвинутой системой навигации. Человек был нужен только лишь для того, чтобы дёрнуть рычаг «Пуск» либо «Возвращение» – для отправки в обратный путь. Корабль прекрасно пилотировал себя, обходя все возможные преграды и препятствия, и обеспечивая экипажу и, что самое главное — грузу, плавные и безопасные взлёт и посадку. Обычно роль дёргающих за рычаг выполняли специально обученные диспетчеры, но во время этого полёта мы решили, что справимся и без них.
Ну так вот, боец усадил свою пятую точку на соответствующее кресло и дёрнул соответствующий рычаг. Двигатель поперхнулся, смачно откашлялся и... затих. И в этот самый миг заработало устройство связи. Мы получили текстовое сообщение.
«Не улетайте, — гласило оно. Я почувствовал, как по моему лбу заструились ручейки пота, так как мне не составило труда догадаться, кто решил послать нам весточку. Боец, пытавшийся стартонуть наш кораблик, так же весь ходуном ходил от дрожи, читая послание от «бедствующих» аборигенов, — мы умоляли Вас о помощи, но Вы так и не помогли нам. Вместо этого Вы уничтожили несколько сотен наших особей, только ещё подлетая к планете. Спасибо за подкормку для корма, но ею нас вполне достаточно обеспечил прошлый гость, который тоже не помог нам с кормом, как таковым, а, напротив, одна-единственная кормовая особь, доставленная им, почти полностью истребила представителей наших пищевых семей. Чтобы увеличивать количество корма должным образом, необходимо наличие разных по генетическим кодам семей его представителей. У нас осталось очень мало семей корма, и для того, чтобы создать структуру новой семьи, необходима плазма крови, взятой у особи гуманоидного типа. Вы доставили нам несколько таких особей, но при попытке получить искомую плазму, представитель нашего корма, причём, уже оплодотворённый иным кодом, был подвергнут уничтожению со стороны особи Вашего корма. И так как Ваша особь провинилась, мы обязаны были употребить её непосредственно в качестве пищи незамедлительно. Мы в курсе, что Ваш транспорт несёт ещё несколько особей, плазма крови которых поможет нам сформировать коды для новых семей нашего корма. Поделитесь с нами Вашими гуманоидными особями».
Сперва я понял всего того, что было понаписано в этом сообщении. Но, взглянув на смертельно побледневшее лицо бойца, догадался, что до того уже дошёл смысл послания. Я перечитал текст, и догадка шарахнула по моим уставшим мозгам с силой громадной кувалды.
- Мухи, – с ужасом прошептал я, – нам пишут мухи, а вовсе не кровососы-дистрофики…
- Мухи и являются разумной расой Песочно-Цветущей, – продолжил боец.
- А мы…, материал для размножения корма, – брезгливо ответил я.
- Или же… корм, – сказал боец.
- И они хотят жрать, – заметно дрожа, пролепетали мы оба.
Боец ещё несколько раз судорожно дёргал рычаг «Возвращение», но, убедившись в том, что двигатель и не думает просыпаться, зарыдал как ребёнок. В этот миг застрекотало новое сообщение:
«Мы не знаем, кто Вы такие, пришельцы, – печатало устройство, – мы не видели и не слышали Вас, потому и не можем полноценно общаться с Вами. Но нам удалось постичь Вашу орфографию, и мы надеемся, что Вы нас понимаете. Мы уже не просим о помощи, мы заберём её, независимо от Ваших целей. Наши инженеры уже давно проникли внутрь Вашего транспортного средства и обездвижили его, как, наверное, Вы уже заметили. Сейчас инженеры работают над входными заграждениями и через минуту-другую ликвидируют их. И тогда наши армии ворвутся к Вам. Считайте, что корм, доставленный Вами, уже в нашей власти. И, если особи корма не станут сопротивляться, то мы заберём коды для создания пищевых семей из плазмы крови, принадлежащей им, и возвратим движение транспорту. Но, если Ваши особи продолжат вести себя агрессивно, мы потребим их в пищу незамедлительно, и не разрешим двигаться транспорту. В любом случае, спасибо за доставку пищи».
- В-в-вернут движение, – всхлипнул вдруг боец, – они вернут движение транспорту, кораблику нашему! Что нам стоит, дадим им кровушки, да и отвалим!
- Тупица! – заорал я на него. – Мы для них не пришельцы, а корм! Пища, понимаешь? Они вернут движение кораблю и отпустят несуществующих пришельцев, а корм, то есть нас, в этом случае сразу, может, и не сожрут, но на десерт оставят!
Что-то оглушительно загрохотало в области входного люка и луч света, смертельно яркий, ударил из образовавшейся дыры.
- Хватай ручные огнемёты! – приказал я бойцу. – Хрен им, а не кровушка наша!
V. Пир.
Мы жгли мушиные тучи не останавливаясь, а они всё не убывали.
- На сколько заряда ещё хватит? – орал я бойцу, пытаясь перекричать треск пляшущего пламени и гул наступающих насекомых.
- А? Минуту-полторы! — орал в ответ боец.
- Отступаем в проём между мониторами! — кричал я. — Там потайной проход сразу к спасательным шлюпкам.
И в этот момент огнемёт бойца выхаркнул последний плевок пламени и умолк, выпуская из своего дула лишь чёрные облачка дыма. Лицо моего сотоварища по прожариванию обнаглевших насекомых исказила маска ужаса. Это выглядело более, чем кошмарно, если учесть, что наши незащищённые физиономии итак раскраснелись от огневого жара. Он оглянулся на меня, одаривая взглядом жалким и несчастным, безмолвно сообщая, что теперь ему уже не успеть доскочить до спасительного проёма между мониторами, где уже возился я с люком потайного прохода. Тучки злобных мух уже плясали вокруг бойца, настойчиво сужая смертельный круг.
- Бросай им Билла! — это было единственное, что я мог придумать для того, чтобы хоть как-то помочь ему. — Пусть отвлекутся, пока его жрут, а ты — прыжком — и сюда!
Боец отбросил уже бесполезный огнемёт, схватил Биллову тушу подмышки, и, то ли сам как-то неудачно споткнулся, то ли окоченевшее тело громилы-боевика было слишком неудобно для подъёма и броска, но вдруг сам боец завалился куда-то набок, размашисто поскользнулся и опрокинулся на спину. Билл тяжёлым бревном сполз на него, основательно придавив беднягу. Мешок с головы трупа куда-то слетел, и. Вероятно, последнее, что наблюдал боец перед своей мучительной смертью — это стеклянный взгляд бывшего коллеги-боевика и липкая струйка неизрасходованной слюны, медленно стекающая из неподвижного рта прямо на его лицо. Впрочем, может быть, боец успел ещё отчасти понаблюдать, как всё это объедают прожорливые мухи. Они ведь долго ждать не стали. Сразу же окутали плотной тучей оба тела.
Пока я вылазил в потайной проход, конечно же, были отлично слышны и понятны вопли, рыдания и мольбы бедняги-бойца. Но я ни на секунду не остановился для того, чтобы попытаться ему помочь. Я даже не обернулся, когда понял, что ему уже не выбраться. О наличии каких-либо понятий типа совести, чести или храбрости думать не хотелось. Потому что хотелось только одного — выжить. А это было ещё возможно, по крайней мере — просуществовать хотя бы лишних пару минут, только лишь в том случае, если никуда не оглядываться и ничего не слышать. И потому-то я уже закупоривался в шлюпке в тот момент, когда ещё последние визги бойца знаменовали его предсмертную агонию, глухо пробиваясь из нутра захваченного мухами корабля.
Это удивительно, но над шлюпками насекомые не поработали, видимо, не догадались, что эти блюдца могут иметь хоть какое-либо применение. Тем лучше, вот он, хоть и мизерный, но всё же шанс на спасение. Двигатель завёлся слёту, и шлюпка с моей подачи пулей рванула ввысь. Тучи мух взметнулись в тот же миг, преследуя меня буквально по пятам и ничуть не уступая в скорости. Когда сила перегрузки начала выворачивать наизнанку моё нутро, ломать кости и кипятить мозг, насекомые, напротив, приобрели второе дыхание. Как будто тяжёлыми молотами, плющили они мою шлюпку со всех сторон, но проверенная электроника никак не желала давать сбой. Но отбиваться от нападавших было нечем, некогда, да и не смог бы я отбиваться при такой нагрузке. Поэтому оставалось одно – мчать вверх, чего бы это не стоило.
И вот уже последнее облако прожорливых насекомых резанул пополам потрёпанный бок спасательной шлюпки. Моё «блюдце» мощным броском вырвалось из атмосферных слоёв на орбиту и… замерло. Мощности маленькой тарелочки с трудом хватило для спасительного броска, но оказалось недостаточно для полноценного бегства.
Эпилог.
Я не знаю, сколько времени кружусь на орбите Песочно-Цветущей планеты. Час, два, сутки, двое – не могу сказать. Двигатели отказали, все приборы, кроме дебильного сканера, отказали. По монитору с трудом могу разглядеть планету, которую затмевают суетливые облака мерзких крылатых аборигенов. Хотя, почему мерзких? В чём они виноваты? Они же понять не могут, что то, что они привыкли кушать, может обладать разумом. Точно так же, как и мы никогда бы не заподозрили разум у созданий, обожающих копошиться в нашем дерьме. Я не знаю, что случилось с остальными бойцами моего отряда. Хотя, почему не знаю? В итоге, их, конечно же, сожрали. Только не знаю, догадались ли мухи угостить их кровушкой местных вампиров-дистрофиков, прежде чем отобедать. Не хочу думать об этом. В последнее время очень хочу есть. Не знаю, на сколько мне хватит кислорода, но раньше я, наверное, подохну с голода. Смешно, летел с провизией, чтобы подохнуть с голода. А провизия ведь вся там, внизу, подо мной…. Подохну с голода…. Или от безумия. Потому что в последнее время сильнее, чем есть, я хочу спать. Но, как только я засыпаю, начинаю слышать чавканья, треск печатного устройства, женский смех, мужские рыдания, визги, чавканья, визги…. А если уснуть всё-таки удаётся, мне снится, что я поедаю арбуз. Большой, сочный, сладкий арбуз. Держу его слабенькими бледными ручками и поедаю…, и ни о чём не думаю. Только об одном – вкусно-сладко-сочно. И вдруг чувствую – что-то холодное упирается в мой затылок…. Нет…. Сначала быстрые и уверенные шаги, потом – холодное в затылок.
А мне вкусно-сочно-сла…
Бабах!
И в тот момент, когда моя голова разлетается вдребезги, я просыпаюсь…
31 июня 2013г.
Пролог
Если Вы, прочитав заголовок, подумали, что этой историей я попытаюсь Вас всячески рассмешить или развеселить, то вынужден Вас огорчить.
Ничего подобного.
Вспоминая эту историю, мне могло бы стать очень нехорошо, как с головой, так и со всеми пищеварительными органами. Да что уж там говорить, такой жути мне до этого не доводилось встречать, даже, несмотря на то, что контактами с инопланетными расами, как гуманоидными, так и совсем чуждыми нам, я отнюдь обделён не был. И у каждого иноземца есть, конечно же, свои традиции и правила, кажущиеся нам порой до такой степени нелепыми, что мы даже и не пытаемся подумать о том, как уродливо смотримся мы сами с их точки зрения. Как ни пытается учить нас мудрая истина о «чужом монастыре», мы, вваливаясь с «собственным уставом», пытаемся повсюду навязать собственные представления обо всём, с чем приходится нам сталкиваться, демонстрируя воистину непробиваемое упорство. За это и получаем, вполне справедливо, по заслугам, поскольку чужаки-то ведь тоже не вчера родились.
Но таких, совершенно нелепейших потерь, как с нашей, так и с противной стороны, мне ещё не приходилось наблюдать.
А из-за чего происходит такое? Из-за недопонимания, ведь в любом случае всегда необходимо достигать полной ясности. В наши дни, когда мы бороздим просторы Вселенной вдоль и поперёк, порой даже и не пытаемся использовать должным образом наши возможности и достижения. Хотя, как оказывается позднее, просто обязаны были сделать это.
I. Голод.
Всей этой неразберихе предшествовали два события, тесно связанные между собой, так как, по сути, являлись причиной и следствием. Но никто так и не удосужился отыскать эту явную связь до тех пор, пока, собственно, не стало слишком поздно, и выплывшая на поверхность разгадка не удручила своей бесполезностью.
Первое из событий любой бы мог обозвать более чем заурядным, каким его, конечно же, все и посчитали. Диспетчеры на Станциях некоторых флотов Содружества отловили слабенький сигнал с просьбой о содействии одной из самых мелких и незначительных планеток. Если честно, какая-нибудь экстренная помощь и не требовалась – на обитателей планеты никто не нападал, им никто не угрожал, да и катастроф никаких не предвиделось. Диспетчеры лениво сверились с базами данных и подтвердили, что «просящей» оказалась невзрачная планетка с таким же малоинтересным названием Песочно-Цветущая. Планета не входила в состав Содружества, так же как и не состояло в любом другом из многочисленных Объединений или Федераций. И не то, чтоб планета была бесполезна или безжизненна, напротив, она даже очень напоминала Землю, ещё не загрязнённую изобретательным населением. Просто до мелкой Песочно-Цветущей пока ни у кого руки не доходили, хотя она находилась как раз посреди системы, практически полностью принадлежащей Содружеству. Потому-то, казалось, судьба её была решена, кто-то иной, кроме Содружества и не думал даже претендовать на планету, и её официальная регистрация — всего лишь дело времени.
А тут как раз очень даже вовремя Песочно-Цветущая просит о помощи. Вот вам и представился удобный повод присовокупить её в свой состав. А просили аборигены всего лишь подсобить им «в количественном умножении пищи и соответствующей подкормки». Это было не проблемой — увеличивать плодородность засеваемых полей и всяческих съедобных культур Земляне-сотоварищи научились уже давно. Да и послание Песочников радовало своей допотопностью — вместо видеосигнала пришло какое-то слабенькое текстовое сообщеньице. А это значило, что аборигены настолько недоразвиты, что склонить их на свою сторону не составит никакого труда.
Однако помогать малой планетке отправились вовсе не Земляне, а предприимчивые Моисеняне, занимавшие в Содружестве также достаточно весомую позицию. Спорить с ними не было никакого смысла и желания — Моисеняне делились с соседями самыми доходными торговыми путями, которые обеспечивали тем самый жирный процент прибыли. Так почему бы им теперь не позволить поиграть в щедрых альтруистов, тем не менее предполагающих какой-то бонус от этой игры. Было известно, что Моисеняне направили к Песочно-Цветущей грузовой корабль, до пределов набитый самыми плодородными сортами самых полезных и стойких культур, а также — самыми действенными и безвредными для гуманоидов подкормками к ним. Управлялся корабль одним-единственным пилотом-диспетчером, мудрейшим представителем Моисенянской расы, который и должен был совершить переговоры с Песочниками. Впрочем, о первом событии можно завершать повествование.
А вот второе событие совершило жестокий удар поддых всему Содружеству, в частности - землянам, как самым многочисленным его представителям. Сразу же после предполагаемой помощи Песочно-Цветущей Моисеняне покинули Содружество. Нет, они не заявляли о своём намерении, не жаловались и не предъявляли никаких претензий, а просто ушли – молча и неожиданно. Впрочем, такой жест уже был замечен за этой расой. Когда-то Моисеняне входили в состав Благородной Федерации - напыщенной, но малочисленной. И точно так же, ничего и никому не сообщая, они вышли из неё и примкнули к Содружеству. Как выяснилось позднее, Моисеняне оказались просто-напросто крайне обидчивой расой. Был случай, когда малоопытный диспетчер Благородных с усталости перепутал их символику с вражеской. Символику Моисенян венчала семиконечная звезда, а врагов – шести-с-половиной-конечная. Он начал палить по их представителям предупреждающими залпами. Вреда никому диспетчер не нанёс, но вот обиду, как видимо, – ещё какую. О том, что Моисеняне в этот раз поменяли гостеприимство Содружества на какую-либо иную Федерацию, ничего известно не было. Вообще, выяснить хоть что-то не было никакой возможности – Моисеняне напрочь закупорили все информационные каналы и решительно оборвали любые линии связи с ними. Вот таким нерадостным оказалось второе событие.
А мы, между тем, подступили вплотную к самой истории, которую я хотел поведать.
II. Меню.
Очень скоро несчастные обитатели Песочно-Цветущей планеты озадачили нас новым сообщением. Оно, хоть и представляло собой, подобно первому, слабенький текстовый сигнал, но взволновало нас гораздо сильнее. Ведь первое послание казалось непритязательным приглашением в гости ради хоть какой-нибудь посильной подмоги аборигенам. Сейчас же это был самый настоящий зов о помощи: «Помогите скорее! Мы помираем из-за голода!» Вдобавок ко всему, ненароком пришлось задуматься о ситуации с Моисенянами. Куда-то же доставил продовольствие их до предела нагруженный корабль, и доставил ли он его куда-нибудь вообще.
Но наше руководство размышлять долго не стало, как ни удивительно. Земляне, снарядив экспедицию на бедствующую планету, направили благотворительная помощь незамедлительно. Входил и я в состав команды, и сам собрал целую команду хорошо обученных боевиков, соответственно вооружённых. Очень уж непонятной казалась эта ситуация, потому-то и решено было не рисковать. Напросилась в нашу команду ещё и некая профессорша, специалист по контактам с иными разумами, Джина Бредина. Супруг её, Сероус Бредин, давно уже отошёл от дел, хотя общение с большинством злобных и сомнительных народцев успешно раскрутил в своё время именно он. А вот с Земным правительством общего языка найти не смог, потому-то и был отправлен на заслуженный отдых в условиях максимального отдаления от цивилизованного мира, как только на то представилась возможность. Джина пока ещё не раскрутила ни одного контакта, однако уже достаточно преуспела в критике тех лиц, которых нельзя критиковать. Её, конечно же, не сегодня-завтра быстренько уберут со своего пути «властные правдолюбцы». Но пока что женщине просто необходимо было хоть одно громкое дело в сфере инопланетных контактов, успешно разрешённое её стараниями, дабы хоть слабенько уцепиться за ускользающие края безопасного существования.
Наш кораблик отправился в путь сразу же на рассвете дня, следующего за сутками, во время которых припорхнуло к нам взволнованное сообщение. Но в тот момент, когда мы стартовали, все до единого облегчённо вздохнули, осторожно думая о том, что вот теперь нам предоставилась возможность отдохнуть от ядовитых разборок и междоусобиц честного и благородного руководства. Слишком уж часто в последние годы нашу силу использовали лишь для подавления конфликтов и ситуаций, угрожающих благополучию и спокойствию правящей нами верхушке. Потому-то и грязь, предназначенная для них, главным образом выливалась на наши головы. Потому-то и приходилось зачастую отмываться от этой грязи кровью конфликтующих сторон. И вот, наконец-то, инопланетная миссия, ради которых мы, собственно и обучались правильно держать оружие. Мы правда надеялись, что в этот раз нам придётся всего лишь покачать головой вследствие какой-то странной путаницы, что дело, конечно же, обойдётся без жертв. Как же мы ошибались.
Когда мы только подлетали к Песочно-Цветущей, нас сразу же кое-что поразило. В атмосфере планеты клубилось огромное множество мелких, плотных и слишком тёмных тучек. Но вовсе не их количество смутило наши умы, а, скорее всего — характер перемещения. Тучки двигались хаотично, причём эта хаотичность была настолько явной, что никаким образом нельзя было объяснить это каким-либо обманом зрения или дефектом мониторов.
Но, с опаской погрузившись в эти самые верхние атмосферные слои, процессоры наших опознавательных систем определили, что тучки эти на самом деле состоят из огромных скоплений беспорядочно суетящихся мух. Вот Вам и первое отличие от Земли – у нас-то насекомые редко парят у самой границы с космосом. Мы брезгливо сморщили физиономии и радостно спалили из огнемётов парочку таких «тучек». Они вспыхнули яркими шарами взрывчиков и разлетелись в разные стороны забавным салютом тлеющих телец.
Когда же мы спустились ниже и зависли почти над самой поверхностью планеты, то испытали настоящий шок. Вся площадь Песочно-Цветущей оказалась абсолютно не песочной, но уже и не цветущей, а даже очень плодоносной. Под нами распростёрлись бесконечные ковры полей и садов, до краёв засаженные самыми разнообразными культурами овощей и фруктов. Созревшие злаки налились золотыми колосьями, яблоки, груши, бананы, арбузы, киви, ягоды всех размеров и цветов гнули стебли и ломали ветки, на которых произрастали. Мы обалдели и как-то дружно обернулись в сторону нашего груза, уже, по-видимому, бесполезного. У нас, конечно же, потекли слюни – мы такого обилия и на Земле-то никогда не наблюдали. Но, трезво поразмыслив, мы дружно решили чувствовать себя обманутыми во всех наших благих намерениях.
- А, может, им коровки нужны всякие..., мясо, короче, — высказал своё предположение боец Билл, мой лучший товарищ с самых первых лет службы.
- Ну, а что они просили-то? — подал голос ещё один боевик. — Кто-нибудь помнит, чего они там конкретно просили?
- В первом послании они хотели побольше пищи, — нахмурив по-бульдожьи лоб, вспоминала профессорша Джина, — и подкормки какой-то. А во втором — просто дохли от голода.
- Бред какой-то, — пожал плечами боец, — хотели бы мяса, так и сказали бы — хотим, мол, мяса. Так чего же у них не уточнили-то?
- Ну вот иди и уточняй всё тут, раз умный такой, — начал вдруг распаляться Билл.
- Не кипятись, Билли, — Джина нежно положила руку на его плечо, — мы не могли уточнить, все их сообщения носили односторонний характер, наши сигналы они не принимали. А вот выяснить ситуацию я попробую сейчас же, — профессорша, прищурившись, всматривалась в картинку монитора, — вот, хотя бы у этих господ-нудистов.
Мы дружно уставились в экраны. И, действительно, среди пышных деревьев и кустиков, бледными тенями прохаживались голые дистрофики. Впрочем, они постоянно срывали плоды с веток и спокойно их жевали, так что начинали чувствовать себя обманутыми мы начинали снова. Но на лицах дистрофиков не читалось абсолютно никаких эмоций, пустые взгляды ничего не выражали, и поглощали все эти полезности и вкусности они с каким-то пугающим равнодушием. И все они были абсолютно голыми.
III. Укус.
Джина спустилась на поверхность планеты в сопровождении двух боевиков, одним из которых являлся, конечно же, Билли. Пробы воздуха показали, что здешняя атмосфера полностью соответствует земной, потому можно было свободно обходиться без скафандров. Бойцы лениво плелись вслед за профессоршей, которая, в отличие от них с ума сходила от волнения и радости. А как иначе, это ведь был для неё самый первый шанс работы с внеземной расой. Но даже в этом случае она должна вести себя, как профессионал, и ни в каком случае не провалить контакта. Да уж, вот такая сложная работёнка — это Вам не огнемётами махать.
И поэтому Джина так старалась выглядеть серьёзной и всезнающей, что смотрелась даже комично. Забавно нахмурившись, она зачем-то суетилась подобно несмышлёной собачке между малоподвижными бойцами. Но вдруг профессорша вперила свой внимательный взор куда-то в сторону, явно чем-то поражённая. Блюдца глаз уставились в одну точку, рот отворился в безмолвном восклицании, а дрожащий указательный палец левой руки тыкал куда-то в область особенно мощных и густых насаждений. И только настроив получше чёткость наших немощных мониторов, мы смогли понять, чему так удивлялась Джина.
Оказывается, вся эта зелень той части сада скрывала искорёженный и развалившийся корпус Моисенянского благотворительного корабля, который, судя по всему, просто-напросто рухнул с неба именно в это место. И то ли аборигены целенаправленно пытались скрыть прочь от глаз это гибельное местечко, плотно засадив его деревцами, то ли саженцы, подобранные для груза с помощью, сами по себе вздумали искать такой нелёгкий путь к свету и свободе. Там же, в какой-то непонятной позе размашисто распластался скелет. Трудно было утверждать — кто это, Моисенянин либо Землянин. У тех и других строение костей ничуть не отличается друг от друга. Однако тот факт, что скелет находился в полувыпавшем из выходного люка положении, говорил сам за себя, в пользу первых.
Профессорша тем временем вышла из оцепенения. Она осторожно подкрадывалась к заросшему кораблю – ей просто не терпелось решить все загадки, и, причём, все сразу. Но её внимание отвлёк сочно чавкающий звук, и Джина вспомнила, зачем, собственно, спустилась на планету, заметив совсем недалеко от себя трёх аборигенов, аппетитно пожирающих арбузы. Они, конечно же, были абсолютно наги, а один из них даже не стеснялся мочиться прямо во время еды. Джина остановилась и принялась любоваться дистрофиками, мило улыбаясь. Билл, стоявший за её спиной, зачем-то нахмурился. Его, естественно, неприятно смущала вся эта ситуация, ведь он не оканчивал курсы адаптации к условиям контакта.
А вот Джина, даже глазом не моргнув, подошла к одному из этих дистрофиков почти вплотную и принялась нащупывать нить беседы. Только вот нащупывала она её, как мне показалось, не совсем правильно.
- Мы получили Вашу мольбу о помощи и незамедлительно прилетели, вот, – с каким-то наездом начала она свой монолог.
Впрочем, абориген, перед которым возвышалась профессорша, не выразил даже ни единого намёка на какие-либо ответные эмоции.
- Однако, перед тем, как мы начнём распаковывать груз нашей помощи, – продолжала Джина, – да, и вообще, перед тем, как решать, нужна ли Вам эта помощь, как таковая или нет, мне хотелось бы обратить Ваше внимание на сам текст Вашего послания, чтобы впредь он был более информативным, толковым и достаточно грамотным. Начнём с того, что не стоит совершать подобное сигнализирование с просьбой о помощи на таком допотопном устройстве. Это ведь даже нормального диалога не получится, тьфу. Нужна обратная связь..., так правильнее по-любому.
Мы застыли на одном месте. Я собирался схватить рацию и попросить Джину направить линию диалога в несколько иное — более толковое русло, ибо, наблюдая за поведением аборигенов, продолжал отмечать их непробиваемое безразличие. Я подумал, что может биотранслятор не справляется с переводом, хотя быть такого не может — он ведь работает не со словарями, а перекладывает информацию, основываясь на волнах мозговой активности собеседника. А что-то предполагать сейчас смысла не имело — все датчики биотранслятора находились в шлемаке профессорши, ей и флаг в руки. Между тем Джина разошлась не на шутку:
- А как Вы составили фразу своего зова?! — сетовала она. — «Помогите скорее!» Слово «скорей» явно лишнее, оно придаёт Вашей просьбе форму приказа. Достаточно было оставить «помогите» с несколькими восклицательными знаками. А далее? «Мы помираем»... Ну кто сейчас так говорит - «помираем»?! Подобная форма глагола была применима в каких-то доисторических временах, когда люди то и дело «помирали» от чумы или сифилиса. Хм. «Из-за голода» — так тоже не говорят...
В этот самый миг бледный дистрофик неожиданно прижался к Джине всем телом и крепко обнял её, положив свою голову девушке на плечо. Мы как-то сразу все умилились и расслабились, полагая это действие позитивным следствием контакта. Даже Билли, чему я особенно удивился, стоял неподалёку и смахивал с глаз скупую мужскую слезу.
А зря!
Абориген медленно открыл свой маленький безгубый ротик, и только тогда я заметил тонкие острые клыки, плавно вонзающиеся в шею нашей профессорши. В тот момент, когда я, неуклюже падая со стула, кричал что-то нечленораздельное, дистрофик уже нагло впился в Джину, явно посасывая из неё кровь. Его объятия обрели неожиданную крепость, и девушке стоило практически нечеловеческих усилий для того, чтобы освободиться от них и отпихнуть кровососа на достаточное расстояние.
IV. Горячее.
Моего друга Билли заметно затрясло. Он нервно переступал ногами, затеяв какой-то нелепый танец, как будто был уже на пределе желания опорожнить мочевой пузырь. Руки предательски дрожали, пока он доставал из кобуры своё оружие. Зачем он это всё делал, я не совсем понимал. Его прямой задачей было незамедлительно увести укушенную профессоршу обратно в убежище корабля, где все мы хорошенько обдумали бы сложившуюся ситуацию и сообща решили бы, как поступить.
Но вот вскочила на ноги и сама Джина. Она начала совершать странные нервные перебежки от одного бойца к другому, что-то неразборчиво бормотать и размахивать руками перед ними. Бойцы тоже что-то хмуро бурчали и пожимали плечами. В конце концов, на миг овладевший собой Билли попытался заботливо приобнять профессоршу, на что она среагировала совсем уж неадекватно. Отскочив от него метра на два, Джина завопила с такой силой, что даже у меня чуть уши не заложило, хотя я находила в корабле.
- Не трогай меня, идиот! Не трогай! – визжала она. – Слепой что ли, не видишь, что это за место?! Эта планета – это же пристанище нечисти, обитель вампиров! И меня они уже заразили, мне уже не быть человеком! С минуты на минуту я сама стану вампиром – всех вас, идиотов, перекусаю! Так что, вали отсюда, урод! И все валите! – заорала она в сторону корабля. – Вы всех этих тварей просто обязаны истребить! И меня в том числе! Я не человек, не челове-э-эк я-а-а-а!
Билла опять затрясло. Он до предела вытаращил глаза и пытался что-то сказать, но у него ничего не получалось.
«Что ж ты так сдал, дружище, – подумал я, – так нельзя. Давай-ка, разгребай ситуацию так, как ты делал это в прошлые, наши годы, иначе придётся мне спуститься и самому накрутить вам хвосты».
Но куда-либо спуститься я бы уже не успел. Все последующие события сменяли друг друга с бешеной скоростью. Поэтому сообразить, что к чему я смог только, когда соображать что-либо было уже слишком поздно.
Джина в очередной раз подскочила к Биллу и, подобно мелкой, но смертельно ядовитой змейке, злобно прошипела тому в лицо:
- Отдай свою пушку, сука, – и, как ни странно, Билл тут же беспрекословно выполнил приказ профессорши.
Не одарив ошарашенного бойцам более ни одним взглядом, Джина направилась прямиком к аборигену, посягнувшему своими клыками на её шею.
Тот сидел неподалёку и жевал новый арбуз. Казалось, для него уже не существовало прежних событий, как и не существовало людей-пришельцев, топчущих его планету.
Джина подошла к аборигену, ни секунды не колеблясь приставила дуло к его затылку, и, даже не моргнув, хладнокровно нажала на курок.
Бледное дистрофичное тело мягко повалилось на бок, чуть подгрызенный шар арбуза выпал из тонких ручек и, кувыркнувшись пару раз, остановился в густой траве. Бесформенное месиво из мозгов, крови, слабых черепных костей окрасило полянку новыми волнующими красками.
- Вот та-а-ак! — оглушительно громко завизжала Джина и победно затрясла руками.
Впрочем, эффект она произвела только на своих же бойцов, которые лишь побледнели пуще прежнего. Остальные аборигены так и оставались на тех же местах и продолжали равнодушно заниматься своими незначительными делишками.
Второй боец вышел из состояния шока чуть раньше, чем Билл. Он направился к Джине, протягивая ей свою ладонь.
- Ну вот ты сделала то, что посчитала нужным, — попытался общаться он спокойным тоном, — а теперь пошли с нами.
- Стоя-а-ать! — завопила профессорша так звонко, что шедший ей навстречу боец аж присел. — Улетайте отсюда сами! Я остаюсь, я ж вампир теперь, ты чё, не видишь?! Я останусь и буду отстреливать этих тварей, пока не закончатся патроны! А вы мочите их прям с корабля, и меня пришить не забудьте! Но ко мне не приближайтесь, иначе и вам башки снесу!
Воспользовавшись тем, что Джина отвлеклась на второго бойца, Билл уже подбирался к ней с другой стороны, держа наготове миниатюрный усыпитель. Но выстрелить и он не успел.
В один миг с неба спустилось целое облако мух, видимо, тех же самых, что формировали забавные тучки в верхних слоях атмосферы. И эти непонятные насекомые густой шубой окутали тело несчастной профессорши. Их жужжание становилось с каждой секунды всё более слаженным, можно даже сказать – довольным. Да и суета этих мух, хоть и казалась, как и прежде – хаотичной, но в то же время уже не оставляла шансов отыскать хоть маленькую прореху для того, чтобы увидеть, что же творится под покровом сотворённой ими шубы. Сама профессорша только пару раз взмахнула руками, а потом повалилась на землю вместе с мушиной тучей. И когда насекомые разлетелись и устремились в непостижимые выси, вместо истеричной девушки грудой возлежали обглоданные добела кости.
Билли не мог оторвать немигающего взгляда от этой картины, и его практически волоком затаскивал в укрытие корабля второй боец. Они оба были уже внутри, когда нам посчастливилось наблюдать, как новая туча мух спустилась с небес для того, чтобы поживиться тушей подстреленного Джиной дистрофика.
V. Холодное.
- Дай мне оружие, – Билли смотрел на меня сумасшедшими глазами и требовательно толкал своей медвежьей лапой, и добавлял, как будто я этого не знал, – моё там осталось.
- Зачем оно тебе? – я попытался ответить спокойным голосом, – Возвратимся на базу – там тебе и выдадут новое, хотя, конечно же, по головке не погладят за утерю.
О том, что Билл запросто отдал пистолет частному лицу, я пытался не напоминать. По крайней мере – пока.
- Дай мне оружие, – настойчиво повторил мой обезумевший друг, – мне нужно сейчас.
- И что ты собираешься с ним делать? – спросил я его. – Пойти и мочить кусачих аборигенов? Достойно! Ты отважно продержишься до первой мушиной тучки. Минут пять, наверное.
По глазам Билла я понял, что ступать на планету он вовсе и не собирается, да и не согласится, даже под страхом мучительных пыток. Ну, значит, мозг ещё не совсем отключился.
- Нет…, нет… – бубнил он в замешательстве, – но мы должны, мы просто обязаны, подняться в атмосферу и сжечь всех этих мушиных тварей.
- Пойми, Билл, – пытался вразумить я его, – мы же сейчас на обычном грузовом транспорте. Без пушек, только лишь с огнемётиками, которые выполняют, скорее всего, чисто символическую роль. После того, как мы испепелим пару-тройку десятков подобных тучек, у нас не останется мощности даже для того, чтобы выйти на орбиту.
Мой друг принялся скрипеть зубами и задумчиво вращать глазищами. Я знал эту его привычку – так он делал всегда, когда сталкивался с неразрешимой для него задачей, и это выглядело ужасно, мягко говоря. В эту минуту позади Билла протопал боец, сопровождавший вместе с ним несчастную профессоршу некоторое время назад. Боец остановился, распаковывая брикет со стимуляторами, и в этот миг Билли резко повернулся к нему и профессиональным ударом вырубил беднягу. Боец рухнул на пол без сознания и мой сумасшедший дружище, по-обезьяньи подскочив к нему, тут же извлёк пистолет из его кобуры.
- Я же говорил, что мне нужно оружие, – злобно усмехался он, осторожно приближаясь ко мне. Но я был наготове и знал, что как бы не был безумен мой друг, никакого вреда мне он не посмеет, да и не сможет причинить. Билл помнил о том, что против моих приёмчиков «сердечного касания» ему противопоставить нечего, и о том, что я незамедлительно припомню эти фатальные для него действия, как только он лишь посмеет замахнуться с какой-либо угрозой в мой адрес. Потому он всего лишь смотрел на меня с такой гадкой ухмылкой.
- Ну что, Билли-дружище, совсем, как я вижу, ты сдулся, бедняга, – сказал я ему мягко и без наездов, попутно отмахиваясь от какой-то надоедливой мушки, – совсем, замечаю, мозг у тебя перекосячило. Что случилось-то? Девчонку завёл, да? Думаешь, я не видел ваших с Джиной переглядываний-перемигиваний? Завёл, да потерял? В первый раз, что ли, дружище Билли?! Так подружка твоя сама на рожон вылезла слишком активно, так что пистолетиком перед моим носом размахивать я бы тебе не советовал. Тем более, ты сам знаешь, кто в ком дырку первее успеет просверлить при случае. Чем же она так зацепила тебя, дружище, профессорша эта? Она ж в поле видимости появилась не более, чем месяц назад. И уже успела превратить тебя в тряпку? Чем? Сексом, обещаниями, шантажом?
Из глаз Билла готовы были брызнуть слёзы. Ну, это уже никуда не годится. Он вскочил и в течение нескольких секунд безмолвно шевелил ртом, желая что-то ответить мне, но моментально теряя правильные слова. Он был похож на рыбу, медленно подыхающую на смертельно-солнечном берегу.
Наконец-то он собрался с мыслями, посмотрел на меня как-то слишком серьёзно и твёрдым голосом произнёс:
- Да, я трахал её. Целый месяц, ежедневно, я трахал её.
После этих слов Билли, мой закадычный дружище, вложил дуло пистолета себе в рот и нажал на курок.
Наблюдая за салютом, состоящим из содержимого его черепной коробки, я поймал себя на мысли, совершенно непотребной для данного случая: «Слишком много летающих мозгов для одного дня».
Мне не нравилось то, что я чувствовал. А чувствовал я, как назло, облегчение. Убиваться по своему лучшему другу не было почему-то никакого желания. А ещё мне было просто-напросто жалко этого запутавшегося в себе громилу, а это уже совсем паршиво. Жалость я всегда считал самым позорным из всех человеческих чувств, ибо считал, что его заслуживают лишь калеки, идиоты и несмышлённые дети.
VI. Перекур.
Когда вырубленный Биллом боец очухался и увидел всю окружающую его «красоту», его тут же стошнило, не сходя с места.
- Вот и вызвался доброволец, – спокойно прокомментировал я, – моешь пол, весь.
Бойца стошнило вторично, но отказываться он не стал.
Чуть позднее, когда полы, стены, панели всех приборов и даже потолки были тщательно отдраены, мы усадили начавшее коченеть тело Билла в кресло помощника, и накрыли его обезображенную голову чёрным мешком. Это выглядело ужасно. Потом мы выудили из кармана моего самоубившегося друга початую бутылочку коньяка и очень быстро осушили её.
- Знаешь, что нам надо делать, – говорил я бойцу, – нам надо очень срочно валить отсюда. Это же какая-то сраная планетка, и нам здесь делать нечего.
- Но мы же ещё ни в чём не разобрались, – с трудом скрывая радость, всё же попытался возразить он мне.
- Нечего тут разбираться, – сквозь зубы прошипел я, – достаточно того, что мы потеряли уже двух людей, и потеряли их мы как-то совсем уж тупо и непонятно. А это мне не нравится, но ещё мне больше не понравится, если подобная тупость и непонятность продолжится и далее.
Боец тут же вскочил с места:
- Мне будить остальных? – бодро спросил он. Дело в том, что остальные боевики моего отряда так и находились до сих пор в режиме оздоровительного сна, но любые изменения цели и маршрута по уставу нужно было согласовывать с ними.
- Не стоит, – недовольно прошептал я, – разбудим в пути, а там и объясним, что справились без них. Тогда же и тело Билла скинем в космос…, со всеми почестями…, похороним, как героя, погибшего в неравной схватке… с врагом.
- Но он застрелился, – чуть слышно напомнил мне боец, но, поймав мой взгляд, понял, что эту подробность также не стоит сообщать остальным.
- Заводи кастрюлю, – скомандовал я, – валим!
Боец молнией бросился на кресло, пустовавшее рядом с местом, которое занимал неподвижный Билл. Я забыл сказать, но на нашем кораблике не было пилота, как такового. Грузовые транспортники управляли сами собой, оснащённые весьма продвинутой системой навигации. Человек был нужен только лишь для того, чтобы дёрнуть рычаг «Пуск» либо «Возвращение» – для отправки в обратный путь. Корабль прекрасно пилотировал себя, обходя все возможные преграды и препятствия, и обеспечивая экипажу и, что самое главное — грузу, плавные и безопасные взлёт и посадку. Обычно роль дёргающих за рычаг выполняли специально обученные диспетчеры, но во время этого полёта мы решили, что справимся и без них.
Ну так вот, боец усадил свою пятую точку на соответствующее кресло и дёрнул соответствующий рычаг. Двигатель поперхнулся, смачно откашлялся и... затих. И в этот самый миг заработало устройство связи. Мы получили текстовое сообщение.
«Не улетайте, — гласило оно. Я почувствовал, как по моему лбу заструились ручейки пота, так как мне не составило труда догадаться, кто решил послать нам весточку. Боец, пытавшийся стартонуть наш кораблик, так же весь ходуном ходил от дрожи, читая послание от «бедствующих» аборигенов, — мы умоляли Вас о помощи, но Вы так и не помогли нам. Вместо этого Вы уничтожили несколько сотен наших особей, только ещё подлетая к планете. Спасибо за подкормку для корма, но ею нас вполне достаточно обеспечил прошлый гость, который тоже не помог нам с кормом, как таковым, а, напротив, одна-единственная кормовая особь, доставленная им, почти полностью истребила представителей наших пищевых семей. Чтобы увеличивать количество корма должным образом, необходимо наличие разных по генетическим кодам семей его представителей. У нас осталось очень мало семей корма, и для того, чтобы создать структуру новой семьи, необходима плазма крови, взятой у особи гуманоидного типа. Вы доставили нам несколько таких особей, но при попытке получить искомую плазму, представитель нашего корма, причём, уже оплодотворённый иным кодом, был подвергнут уничтожению со стороны особи Вашего корма. И так как Ваша особь провинилась, мы обязаны были употребить её непосредственно в качестве пищи незамедлительно. Мы в курсе, что Ваш транспорт несёт ещё несколько особей, плазма крови которых поможет нам сформировать коды для новых семей нашего корма. Поделитесь с нами Вашими гуманоидными особями».
Сперва я понял всего того, что было понаписано в этом сообщении. Но, взглянув на смертельно побледневшее лицо бойца, догадался, что до того уже дошёл смысл послания. Я перечитал текст, и догадка шарахнула по моим уставшим мозгам с силой громадной кувалды.
- Мухи, – с ужасом прошептал я, – нам пишут мухи, а вовсе не кровососы-дистрофики…
- Мухи и являются разумной расой Песочно-Цветущей, – продолжил боец.
- А мы…, материал для размножения корма, – брезгливо ответил я.
- Или же… корм, – сказал боец.
- И они хотят жрать, – заметно дрожа, пролепетали мы оба.
Боец ещё несколько раз судорожно дёргал рычаг «Возвращение», но, убедившись в том, что двигатель и не думает просыпаться, зарыдал как ребёнок. В этот миг застрекотало новое сообщение:
«Мы не знаем, кто Вы такие, пришельцы, – печатало устройство, – мы не видели и не слышали Вас, потому и не можем полноценно общаться с Вами. Но нам удалось постичь Вашу орфографию, и мы надеемся, что Вы нас понимаете. Мы уже не просим о помощи, мы заберём её, независимо от Ваших целей. Наши инженеры уже давно проникли внутрь Вашего транспортного средства и обездвижили его, как, наверное, Вы уже заметили. Сейчас инженеры работают над входными заграждениями и через минуту-другую ликвидируют их. И тогда наши армии ворвутся к Вам. Считайте, что корм, доставленный Вами, уже в нашей власти. И, если особи корма не станут сопротивляться, то мы заберём коды для создания пищевых семей из плазмы крови, принадлежащей им, и возвратим движение транспорту. Но, если Ваши особи продолжат вести себя агрессивно, мы потребим их в пищу незамедлительно, и не разрешим двигаться транспорту. В любом случае, спасибо за доставку пищи».
- В-в-вернут движение, – всхлипнул вдруг боец, – они вернут движение транспорту, кораблику нашему! Что нам стоит, дадим им кровушки, да и отвалим!
- Тупица! – заорал я на него. – Мы для них не пришельцы, а корм! Пища, понимаешь? Они вернут движение кораблю и отпустят несуществующих пришельцев, а корм, то есть нас, в этом случае сразу, может, и не сожрут, но на десерт оставят!
Что-то оглушительно загрохотало в области входного люка и луч света, смертельно яркий, ударил из образовавшейся дыры.
- Хватай ручные огнемёты! – приказал я бойцу. – Хрен им, а не кровушка наша!
V. Пир.
Мы жгли мушиные тучи не останавливаясь, а они всё не убывали.
- На сколько заряда ещё хватит? – орал я бойцу, пытаясь перекричать треск пляшущего пламени и гул наступающих насекомых.
- А? Минуту-полторы! — орал в ответ боец.
- Отступаем в проём между мониторами! — кричал я. — Там потайной проход сразу к спасательным шлюпкам.
И в этот момент огнемёт бойца выхаркнул последний плевок пламени и умолк, выпуская из своего дула лишь чёрные облачка дыма. Лицо моего сотоварища по прожариванию обнаглевших насекомых исказила маска ужаса. Это выглядело более, чем кошмарно, если учесть, что наши незащищённые физиономии итак раскраснелись от огневого жара. Он оглянулся на меня, одаривая взглядом жалким и несчастным, безмолвно сообщая, что теперь ему уже не успеть доскочить до спасительного проёма между мониторами, где уже возился я с люком потайного прохода. Тучки злобных мух уже плясали вокруг бойца, настойчиво сужая смертельный круг.
- Бросай им Билла! — это было единственное, что я мог придумать для того, чтобы хоть как-то помочь ему. — Пусть отвлекутся, пока его жрут, а ты — прыжком — и сюда!
Боец отбросил уже бесполезный огнемёт, схватил Биллову тушу подмышки, и, то ли сам как-то неудачно споткнулся, то ли окоченевшее тело громилы-боевика было слишком неудобно для подъёма и броска, но вдруг сам боец завалился куда-то набок, размашисто поскользнулся и опрокинулся на спину. Билл тяжёлым бревном сполз на него, основательно придавив беднягу. Мешок с головы трупа куда-то слетел, и. Вероятно, последнее, что наблюдал боец перед своей мучительной смертью — это стеклянный взгляд бывшего коллеги-боевика и липкая струйка неизрасходованной слюны, медленно стекающая из неподвижного рта прямо на его лицо. Впрочем, может быть, боец успел ещё отчасти понаблюдать, как всё это объедают прожорливые мухи. Они ведь долго ждать не стали. Сразу же окутали плотной тучей оба тела.
Пока я вылазил в потайной проход, конечно же, были отлично слышны и понятны вопли, рыдания и мольбы бедняги-бойца. Но я ни на секунду не остановился для того, чтобы попытаться ему помочь. Я даже не обернулся, когда понял, что ему уже не выбраться. О наличии каких-либо понятий типа совести, чести или храбрости думать не хотелось. Потому что хотелось только одного — выжить. А это было ещё возможно, по крайней мере — просуществовать хотя бы лишних пару минут, только лишь в том случае, если никуда не оглядываться и ничего не слышать. И потому-то я уже закупоривался в шлюпке в тот момент, когда ещё последние визги бойца знаменовали его предсмертную агонию, глухо пробиваясь из нутра захваченного мухами корабля.
Это удивительно, но над шлюпками насекомые не поработали, видимо, не догадались, что эти блюдца могут иметь хоть какое-либо применение. Тем лучше, вот он, хоть и мизерный, но всё же шанс на спасение. Двигатель завёлся слёту, и шлюпка с моей подачи пулей рванула ввысь. Тучи мух взметнулись в тот же миг, преследуя меня буквально по пятам и ничуть не уступая в скорости. Когда сила перегрузки начала выворачивать наизнанку моё нутро, ломать кости и кипятить мозг, насекомые, напротив, приобрели второе дыхание. Как будто тяжёлыми молотами, плющили они мою шлюпку со всех сторон, но проверенная электроника никак не желала давать сбой. Но отбиваться от нападавших было нечем, некогда, да и не смог бы я отбиваться при такой нагрузке. Поэтому оставалось одно – мчать вверх, чего бы это не стоило.
И вот уже последнее облако прожорливых насекомых резанул пополам потрёпанный бок спасательной шлюпки. Моё «блюдце» мощным броском вырвалось из атмосферных слоёв на орбиту и… замерло. Мощности маленькой тарелочки с трудом хватило для спасительного броска, но оказалось недостаточно для полноценного бегства.
Эпилог.
Я не знаю, сколько времени кружусь на орбите Песочно-Цветущей планеты. Час, два, сутки, двое – не могу сказать. Двигатели отказали, все приборы, кроме дебильного сканера, отказали. По монитору с трудом могу разглядеть планету, которую затмевают суетливые облака мерзких крылатых аборигенов. Хотя, почему мерзких? В чём они виноваты? Они же понять не могут, что то, что они привыкли кушать, может обладать разумом. Точно так же, как и мы никогда бы не заподозрили разум у созданий, обожающих копошиться в нашем дерьме. Я не знаю, что случилось с остальными бойцами моего отряда. Хотя, почему не знаю? В итоге, их, конечно же, сожрали. Только не знаю, догадались ли мухи угостить их кровушкой местных вампиров-дистрофиков, прежде чем отобедать. Не хочу думать об этом. В последнее время очень хочу есть. Не знаю, на сколько мне хватит кислорода, но раньше я, наверное, подохну с голода. Смешно, летел с провизией, чтобы подохнуть с голода. А провизия ведь вся там, внизу, подо мной…. Подохну с голода…. Или от безумия. Потому что в последнее время сильнее, чем есть, я хочу спать. Но, как только я засыпаю, начинаю слышать чавканья, треск печатного устройства, женский смех, мужские рыдания, визги, чавканья, визги…. А если уснуть всё-таки удаётся, мне снится, что я поедаю арбуз. Большой, сочный, сладкий арбуз. Держу его слабенькими бледными ручками и поедаю…, и ни о чём не думаю. Только об одном – вкусно-сладко-сочно. И вдруг чувствую – что-то холодное упирается в мой затылок…. Нет…. Сначала быстрые и уверенные шаги, потом – холодное в затылок.
А мне вкусно-сочно-сла…
Бабах!
И в тот момент, когда моя голова разлетается вдребезги, я просыпаюсь…
31 июня 2013г.
#429
Резкая
-
- Администраторы
-
- 7 504 сообщений
Наглая харя
Отправлено 23:28:56 - 23.06.2013
Вот, прям, не сомневалась =)
#430
Гость_Отражение _*
Гость_Отражение _*
-
- 0 Гости
Отправлено 02:18:22 - 24.06.2013
VIII место 29-ой сезонки:
ЛЮБОВЬ БУДЕТ ВЕЧНОЙ
«Вечная любовь – чистая мечта,
Нетронутая тишина…»
Самойлов Г.Р.
* * *
«…удалить всё, без следа, без сохранения. Потому что никому не принесёт пользы то, что я делаю сегодня, именно сегодня. Потому сегодняшний день не нужен, мне не нужен, никому…»
Близилась полночь. Попытки уснуть не увенчались успехом, а надоедливые заказчики полностью разрядили телефон. Кто бы ответил, почему человек бывает более востребован именно в те минуты, когда самому ему совершенно никто не нужен. Почему мир вспоминает о тебе, когда ты мечтаешь забыть об этом мире.
Ты ещё столько не знаешь о мире для того, чтобы о нём забывать.
А телефон, так вообще, уморительная штука. Придумка дьявола или даже кого почище. Ждёшь звонков, как проклятый, но только не тех, которые тебя тревожат. А те, которых ты ждёшь, почему-то не тревожат. И ты срываешься, дрожащими руками набираешь номер и оказывается, что в этом случае ты становишься на стороне тех, кого не ждут, а они тревожат. И после этого становится особенно мерзко на душе, и ты думаешь, что лучше бы и не звонил, хотя знаешь, что если бы ты не звонил, тебе было бы так же мерзко из-за того, что ты будешь думать о том, что мог бы и позвонить…
* * *
«…и ещё мне кажется – ты всё время повторяешь чьи-то слова, чьи-то мысли. Вот-вот-вот, только что подумал, что сказал ну очень мудрую вещь, прямо-таки тайну мира поведал. Но принюхался, а от неё так и разит книжной пылью. Ты слишком много читаешь…»
Убить бы этот день.
Хотя, лучше бы просто перешагнуть его, как грязную лужу, перепрыгнуть его. Вот так, прыг, и – новый денёк, солнечный такой и счастливый. Только, чтоб не было в нём ни тени дня сегодняшнего, ни грязинки.
А ведь не задался он с утра самого. Как будто бы не с той ноги встала – знала бы, скормила бы эту «не ту ногу» кошке Плюшке заранее. Хотя она приморчива, зараза, поиграется, покусается, да и бросит. А что было с утра, да ничего, вроде бы. Не проспала, ни с кем не ругалась, никому не нахамила, даже сама себе удивлялась – будто ангелочки в душе поселились, и крылышками белыми смиренно помахивают. Удивлялась-удивлялась, да так противно вдруг стало, захотелось себя ж прирезать за компанию с ангелочками этими преподобными.
А вот в твоей сумочке должно быть тепло и должны быть запахи, конечно же. Я не знаю, что это такое, но мне кажется, это должно быть приятно для меня...
Знаете, бывает так, едешь в автобусе. И вроде бы не час пик, и кондукторша, лапочка улыбчивая, сдачу с купюры в пятьсот рублей насчитала вовсе не мелочью и не рваными бумажками. И автобус, хоть и едет прытко, но при этом не играет с соседним транспортом в догонялки. И всё хорошо. Спереди сидит парочка и романтично целуется. Сбоку от меня — мамашка с девочкой в розовой курточке. Малышка увлечённо рисует сердечки на запотевшем стекле. Напротив — старичок мирно покашливает в платочек. И до поры-времени всё это звучит и выглядит настолько мило и обыденно, что ничего этого, казалось бы, и не замечаешь. «Казалось бы», — потому что данная ситуация через несколько минут приобретает собственный странный и закольцованный ритм: чмок губами — свист по стеклу — кхе в платок. И через минуту-другую что-то внутри тебя восстаёт против этого, отлично понимая, что именно ты сейчас встать со своего места и не можешь. Этикет городского порядка требует, чтобы ты ехала, не вставая, до той самой точки, куда ты должна ехать. Ведь город выслуживается для тебя, агонизируя в ритмах предначертанной какофонии! Но ты встань, попробуй. И тебя тут же пригвоздит обратно вот эта маленькая сюита. Это подарок тебе, трио маленького Ада тренирует твою покорность. Кажется, что весь организм города повторяет за ними: чмок — ззз — кхе, чмок — ззз — кхе. И ты уже мечтаешь только об одном — чтобы автобус влетел в овраг, хотя никому из этих людей ты зла и не желаешь, и ты же первой полезешь вытаскивать их из автобусных обломков. Ты понимаешь, что ты не маньячка, не садистка, не мазохистка, а просто — дура...
* * *
«...нету его совсем. Это просто иллюзия. Есть всего лишь один момент – и только он настоящий. Всё остальное напридумывали те, кого тоже нет…»
И кругом одни заказы, проекты, пожелания, задумки, предложения, от которых нельзя отказаться. От всего этого мусора отказаться нельзя, как ни крути. Проигнорируешь одну пылинку-мусоринку, так и остальные не припорхают, улетят прочь обижаться, состроят благодатную чистоту. А там где чистенько, там и мертвенько.
Блин! Прямо вот сейчас, за несколько минут до полуночи, летит-парит новая многообещающая просьба построить умный сайт некоему «хорошему кошельку». Понятно, что просьба, понятно, что многообещающая, но видимо этому «кошельку» абсолютно всё равно, что и без него сдохнуть хочется.
Усталость упрямо сжимает голову. Так и кажется, подкрался сзади невидимый господин, обхватил горячими лапищами мою голову и сжимает хватку, медленно так, осторожненько, но сжимает. И ничего не остаётся, кроме того, как закрыть глаза и смиренно ждать, когда треснет черепная кость и кипящая, густая смола головного мозга плеснёт наружу. Только это, и только это мнится невероятным спасением, единственным выходом, трусливым бегством.
«Всё, дружище, ты допёр до безумия. Мягкие стены по тебе плачут», – подумал то ли компьютерный гений, то ли абсолютный ноль и решительно захлопнул крышку ноутбука. Это мы сейчас отвлеклись только ради того, чтобы описать его действия. А далее, всё, что изложено ниже тройных звёздочек и вплоть до следующих тройных звёздочек — его мысли и переживания, и, как только завершится этот абзац, снова потечёт их бурный поток. Только сейчас — маленькая передышка для того, чтобы захлопнулась крышка ноутбука — абсолютно бесполезной, на мой взгляд, машинки. Кстати, от следующих звёздочек и вплоть до очередных потечёт поток мыслей уже другого человечка, предупреждаю. Но, если я решу описывать действия этих людей, я буду предупреждать заранее, договорились? Кстати, сам я обычно нахожусь в одном из верхних углов любой из комнат, ибо выше — некуда, а ниже — никак. А если комнаты нету, могу прикорнуть в сумочке. Вероятность существования тепла или каких-либо запахов, которые я не ощущаю, меня очень впечатляет. Вот так вот, такое запоздалое вступление.
Близится полночь. Уже осталось минут пятнадцать или того меньше до нового дня. Дня, который должен родиться из дня нынешнего. Там всё будет, конечно же, по-другому — всё нерешённое решится, всё неисправимое — исправится. Хотя, кого я обманываю, какая разница — тот или иной день. Это ведь всего лишь фиксация взаимодействия живой материи с неживой. это всего лишь хроника износа материала. А всяческие границы и рамки придумали сами представители живой материи для того, чтобы более удобно было бы отслеживать собственное угасание.
Извините, это опять я (из верхнего угла комнаты). Я вклинился для того, чтобы попросить Вас не удивляться тому, что вы мыслеописания идут от первого лица. Просто, это уж моё призвание — быть одновременно тем или иным или не быть никем. Очень уж интересно это.
Есть время подумать. Время подумать — до придуманной границы нового дня. Иначе дольше думать нельзя. Итак, давно я хотел у самого же себя спросить — а нужна ли мне Она (удивительно, он даже думает вот это «Она» с заглавной буквы). Ведь полагал же я до Неё, что такие, как Она, мне ни за что не нужны и даже вредны. Да и вообще, я умел до Неё размышлять. А потом…, потом я увидел Её и ещё крепче утвердился в мысли о том, что такие, как Она, мне не нужны. А потом…, потом я неожиданно понял, что не могу без Неё, но при этом я оставался уверенным, что такие, как Она мне не нужны.
Что у Неё за друзья? Неправильно говоря, опущенные алкоголики и наркоманы. Двадцатилетние опущенные алкоголики и наркоманы – тоже сказано неправильно. Они уже в семнадцать были такими. Чудно, что у них не получилось опустить и Её до своего уровня, хотя, это дело времени (что бы он знал о времени). Самое страшное, так это то, что Она ценит этих людей, хотя они уже не в силах ценить что-либо. Они своей же волей превращены в имитаторов жизни. Да и ведь, как удачно имитируют. представьте себе, девица с серо-зелёным оплывшим лицом, потерявшая добрую половину зубов, с густыми тенями под тусклыми глазами, тщательно оберегающая длинными рукавами синяки на запястьях и незаживающие рубцы, заявляет сиплым голосом о том, что решила начать жить заново, а её скелетообразный избранник уверяет, что они пытаются завести дитя. И Она их ценит, а я не понимаю Её. Я уже не понимал, когда Она рассказывала о своих бывших… Когда? Когда они успели поместиться в Её жизни, и почему Она думает, что мне интересна информация об их нисхождении в пекло опущенности двадцатилетних.
Но вот из-за чего моя любовь к Ней равносильна ненависти, так это благодаря Её навязчивому желанию изменить меня. Согласен, я никогда не ценил друзей, потому что среди моих знакомых никогда не существовало людей, кого бы я мог так всецело ценить, даже несмотря на то, что мои знакомые — вовсе не опущенные не алкоголики и не наркоманы. Просто я никогда не видел смысла в самоотдаче во благо чужим интересам. Я никогда никому не верил, никогда не любил фейерверков, взрывов, вспышек и салютов, до Неё и кроме Неё.
Но изменить меня, иначе — сломать меня, не получится даже у Неё.
* * *
«...когда рисовала в дневнике алые цветочки вместо колов и двоек. Потом, если откроешь страницу, а она как будто в крови перепачкана...»
Послать бы Его ко всем чертям. Только в этом случае им не позавидуешь. Ведь Он такой зануда — черти же от скуки сбегут куда-нибудь в Рай, подальше от него. Только я дура..., не маньячка, не садистка, не мазохистка, а дура. Своих друзей запросто послать смогла, а Его — нет. Друзей, с которыми каждый миг — новое приключение, каждое слово — интересная история, каждый шаг — путешествие в таинственный мир (удивительно, что они ещё не успели подсадить её на этот «таинственный мир»). А я их послала, мне стало скучно с ними. А вот с вечно бубнящим занудой — интересно. Я поражаюсь себе, что-то не так в этой жизни.
Сейчас я произнесу несколько слов о ней. Вы можете представить себе личность, настолько яркую и симпатичную, что прямо уже и некуда? Я не могу, чувствовать и ценить красоту представителей живого мира я не умею. Но они сами судят о такой яркой и симпатичной личности настолько высоко, что она зачастую вынуждена прожить всю жизнь в одиночестве. Ибо каждый из ценителей полагает, что место возле ног этой яркой личности, уж точно, занято давно и конкретно. И каждый, думая так, мрачно завидует этому пустому, на самом деле, месте. Хотя, наверное, я бы тоже всегда боялся и сторонился таких, как Она. Ну, всё, замолкаю.
Если бы меня спросили, как я с Ним познакомился, я бы честно и откровенно ответила бы — никак. Я Его знала задолго до нашего личного знакомства, но знала в том смысле, что «видела и ржала». Он удивительным образом выплыл, как неприглядный балласт в бурлящих волнах нашей яркой и безбашенной тусовки. Наверняка тут сыграла роль какая-нибудь банальная починка мусорного компа одному из наших раздолбаев, и мудрый «починщик» был гостеприимно приглашён к всеобщему веселью в знак оплаты его неоценимых услуг. Такое случалось уже не раз, но обычно подобные «гости» либо уносят ноги после первых же минут, проведённых в нашей компании, либо спиваются похлеще и побыстрее любого из раздолбаев. Но этот парень относился к особому, беспросветно занудному, типу «гостей», которые не могут ни смыться и ни спиться только из-за того, что им неловко нам отказать. Он пропускал некоторые стаканчики в свой организм, как-то скучно морщась, но всегда оставался на ногах и при мозгах. Так что, не один раз он и меня саму, спотыкающуюся на каждом слове и путающуюся в ногах, доставлял до родного дома, но, как назло, даже и не пытался приставать. Я же в то время жила под девизом: «Почему бы и нет» (Как же ты жила-то и дожила до сегодняшнего дня?), что, конечно же не касалось принудительного расширения сознания, ибо я считала, что пока что оно и без того безгранично. Зато я отыгрывалась на полигоне по разбиванию сердец. И вот, во время одного из подобных провожаний им меня, я, совершенно спонтанно навела свой прицел на его занудное сердечко. Уж очень интересно было растормошить этого тюфяка. Но, как показало время, вся игра пошла по-другому. ломать свою ранимую душу очень даже пришлось, но не ему, а мне. А этот зануда не изменится ни на каплю. А я, как последняя дура, разбилась вдребезги перед Ним.
Сегодня я ушла от друзей, потому что мне стало с ними скучно, но Он думает по-другому, он-то утопал раньше. Я должна быть с Ним. Скоро наступит новый день и он, этот день, всё исправит, всё решит.
* * *
«...если не уснуть. Убедиться, что так оно и есть, либо ничего нет...»
Мне нравится, когда прохладный ночной ветерок врывается в распахнутое окошко, когда он играет дремлющими занавесками. При этом загадочные тени на потолке начинают тихо и осторожно перемещаться, увлекаясь таинственными играми, правила которых известны только им самим. Они нарушают привычную картину ночного покоя только оттого, что ошибочно считают хозяев комнаты крепко спящими, так как все источники искусственного освещения заботливо отключены. Но, хоть они так и считают, теням на самом деле как будто бы безразлично, если нерадивый представитель рода человеческого рискует наблюдать за их играми. Всё равно ему ничего не понять, пока он не с ними на потолке. А ночной ветерок с ласковым упорством пробирается глубже в неприступные уголки комнаты. Вот он уже о чём-то шепчется одинокими бумажными листочками, забытыми на столе, увлечённо листает жёлтые страницы раскрытой книги. И только Луна, холодная ночная королева, никуда не стремится и ничего не ищет. Ей итак видно всё в смутно разреженной темноте, и всем прекрасно видно её — можете до рассвета любоваться вволю.
А мне бы только не уснуть. Удивительно, какие завораживающие душу картины пропускаешь мимо глаз, когда каждую ночь проводишь, обмениваясь внимательными, но уставшими взглядами с электронным проводником в ненастоящий мир, или, ещё хуже, когда спишь. А сейчас уснуть никак нельзя. Все проводники в спячке, звуки потухли, краски поблекли, но засыпать нельзя. До нового дня, который должен стать абсолютно не таким, каков был уходящий, осталось всего минут пять. И, несмотря на своё скептическое отношение к ритуальному обозначению границ вполне обычного течения времени, я должен лицезреть именно эту границу, именно этого дня. Только тогда он будет не таким, коков был уходящий.
На самом деле ты должен гораздо больше, чем просто лицезреть. Хотя не мне судить, я-то не должен никому и ничего, и мне никто и ничего не должен. Кстати, правила игр потолочных теней достаточно просты, и, если хотите,… хотя нет, в другой раз.
Когда слипаются глаза, упрямо прилетает Её образ, но крутится и повторяется в памяти лишь тот эпизод, который перечеркнул сегодняшний день. Но самое интересное, не было ведь ни ссоры, ни выяснений отношений. Не было ничего такого, из-за чего сторонний наблюдатель мог бы судить о перечёркнутости всего дня. Были Её друзья, которых я вовсе не собираюсь ненавидеть. В целом они и есть тот источник тепла — жадный огонь интереса, над которым Она греет озябшие руки. Был я, случайный спутник, не нуждающийся в тепле этого источника. Была Она, и Она, сама не понимая того, мечется между огнём и путником, торопится сделать выбор, о котором Её пока никто и не просит. Но, если Она торопится сделать выбор, то он важен в равной мере и для меня. И, если путник кладёт Ей на плечи свои руки и задаёт вопрос, пусть даже неуместный, о том, нужен ли он Ей, а Она, подёргивая плечами, безразлично сообщает «Не знаю», то этот выбор, как мне кажется, вполне очевиден.
Воспоминания волнительны, но ущемлённое сознание может неожиданно объявить забастовку. Очень нужно хоть как-то растолкать его, хоть попробовать. Окошко отворено — нужно крепко и зябко покурить, что ль.
* * *
«...как кирпичики в стене, из которой ни единого вытащить не позволительно. То есть, удалить из жизни невозможно этот день, если не хочешь лишиться нового утра...»
Темно. До нового дня, который не будет таким же, осталось минут пять. Но каким образом он не будет таким же, если эти пять минут остаются такими же. И всё вокруг остаётся таким же, неизменным, стандартным, неподвижным. Так отчего же новому дню не быть таким же, если всё неподвижное будто издеваясь, замерло до рассвета всё, кроме вечно крадущегося времени. Ведь для изменения чего-либо необходимо движение. Но время, само по себе, ничего решить не может. Решаем только мы, ютясь и шарахаясь в его границах.
Представьте себе, она набрасывает лёгкую курточку на свои худенькие плечи и выскакивает прямиком в ночную тьму, в царство последних пяти минут уходящего дня. Она хочет успеть увидеть его ещё в этом дне, благо расстояние между их жилищами можно преодолеть быстрее, чем за пятиминутный отрезок непокорного времени. Она так и мчит по неосвещённой дороге, размахивая ярко-рыжими волосами как факелом, кутаясь в лёгкой курточке. А на её плече висит сумочка, в которой должно быть тепло, и в которой прячусь я.
Уйди же, этот день! Прочь! Уходи и больше не показывайся! Ноя всё равно сделаю всё назло тебе! Я прощу Его и Он простит меня, пока мы будем ещё в твоём царстве, в пределах твоих границ. Не допущу твоей победы. Ты ведь изначально гадил мне, затуманил мне мозг, красочно обрисовав перспективы гнетущей тоски. И это моё «не знаю», этот мой нелепый ответ, это всё накликал ты своей тоской, мой последний из враждебных дней. Пусть остальные дни станут друзьями, а ты сейчас погибнешь, обнаружив, что у тебя ничего не выгорело.
Так где же мой телефон, Его номер, Он должен не спать, иначе всё впустую. Так! Что?
«Абонент недоступен»?!
Но... Он никогда не отключался, Он клялся, что это ниже Его достоинства. Тем более, я же обещала позвонить.
А Он? А Он ответил: «Как хочешь». Не зря меня чуть не убило это холодное и безразличное «Как хочешь». Так, значит, это всё? Ты победил?
По её щекам текут слёзы. Я слышал, что они горькие или солёные. Не понимаю, кто же мог додуматься до того, чтобы пить жидкость, текущую из глаз...
Нет, не всё, не победил.
* * *
«...говорят, что оглядываться назад имеет право лишь тот, у кого впереди уже ничего не светит. Мы же всю жизнь проводим задом-наперёд...»
Без одной минуты новый день. Удивительное состояние — хочется вложить в эту одну минуту всё своё прошлое, все свои боли и переживания, и отправиться в путь совсем налегке. Только вот опасаешься, что оставишь чуть больше, чем рассчитывал, и что же делать в том случае, если твоя жизнь останется в прошлом.
Как бы не казалось это странным, но я верю в предчувствие. Только вот они, тёмные и неосёдланные лошадки, далеко не всегда достигают границ нашего понимания. То есть, бывает так, что понимаешь — есть предчувствие, вот оно, зудит в твоём мозгу бередит душу, но что это за предчувствие, о чём оно и почему, не понятно совсем. Потому я научился поступать так: как только застучат возле границ сознания копыта очередного предчувствия, задаёшь ему два общих вопроса и получаешь конкретный ответ — да или нет.
Но сейчас, когда предчувствия уже царапались острыми когтями в мои окна, за минуту до нового дня, таких вопросов сформировалось почему-то целых три. А переирывать никак нельзя, ибо главные условия игры — честность и доверие. Выглядят же эти вопросы примерно так:
1. Правда, что новый день изменит всё?
2. Правда, что новый день ничего не изменит?
3. Правда, что ничего не будет?
Третий вопрос загадочным образом отчленился от второго и хотя, вроде бы, повторял его смысл, но капризное подсознание твердило: а вот и нет, это совсем-совсем другое.
А тут ещё и предчувствие, дорвавшись до ответов, утвердительно кивнуло дважды, но вовсе не во втором и третьем случаях, как это можно было бы подумать, а как раз-таки в первом и третьем. То есть, получается, что подсознание решило опуститься до вранья. Ибо отвечать утвердительно на такие вопросы, как «Всё изменится?» и «Ничего не будет?» не имело никакого смысла.
Тут, конечно же, легче всего отыскать виновного и он, как всегда, под рукой — бедный утомлённый мозг, рискующий нести всяческий бред от великой усталости.
А следом за этим моментально прилетает спасительная весточка из памяти о том, что счастье-то мы строим сами, и не стоит отдаваться в холодные лапы хищной судьбы. И взгляд точным попаданием упирается в онемевшую мыльницу севшего телефона.
Как же я забыл? Она ведь каждый день звонит мне, так почему же уходящему дню быть исключением. Тем более, Она что-то говорила об этом, пока я, как дурень, не огрызнулся: «Как хочешь»...
Ещё одна, до смешного, глупая машинка — телефон. Как будто бы без него невозможно общаться на расстоянии. Хотя, вполне вероятно, что невозможно, откуда ж мне знать. Всем известно, как глупые и бесполезные машинки ломают и строят наши судьбы.
Чёртовы «кошельки»! Они же чуть было не разрушили мою жизнь. Но теперь электричество спасительным потоком хлещет в трубку, и остаётся дождаться только двух событий: волнующего свечения на телефонном экранчике и рождения нового дня.
А время? Да что ж оно, застыло на одном месте, что ли. Так и показывает — без минуты. И сигарета потухла — совсем забыл о ней. Теперь уже всё, новую курительную палочку в рот, по пояс опрокинуться в окно, окунуться в облако ночного мрака...
«...оглядываться назад. Поздно что-либо передумывать, что-либо переделывать. Ничего не изменится, пока ты точно такой же...»
Без одной минуты новый день. И уже ясно, что ничего не будет по-новому. Не успела, опоздала, не подумала. А ведь никогда и не умела думать. Всю жизнь на перекладных — авось кто-нибудь подвезёт, если повезёт. С ошибками не сталкивалась, только если с чужими. И всегда думала, до чего ж люди тупы, совершают ошибку за ошибкой, и ничему не учатся. А ведь на ошибках учатся только ошибаться, иначе никак. И если ты спец по ошибкам, можешь гордиться — значит, ты и сам ошибка этого мира. Ведь он, мир этот, как оказывается, совсем не совершенен. Скорее, наоборот.
Телефон выключен, а я посреди проезжей части, в минуте от нового дня. Мимо несутся задумчивые потемневшие коробки машин. Люди торопятся домой или из дома, люди торопятся жить. Мигают фарами своих механических карет, приветствуют новый день. А ведь не будет его, будут лишь очередные плевки секундной стрелки и больше ничего.
Вы представляете? Она стоит посреди проезжей части. Ветер-озорник развевает рыжие волосы огненным флагом, а мимо неё катятся бесполезные железные коробки, придуманные людьми-торопыгами. Они спешат жить, но им лень двигать ногами. Чудно как-то. А в руках у неё другая бесполезная машинка — та, о которой я уже распространялся, когда сетовал на то, что люди не умеют общаться на расстоянии. И она всё смотрит и смотрит на эту машинку, будто хочет там что-то увидеть. И слёзы капают на мерцающий экранчик. Красиво, но грустно? Может быть, мне же не имею никакого понятия ни о грусти, ни о красоте.
К Нему уже не успеть, за минуту я только смогу добежать до подъезда. Да и какой смысл торопиться, если телефон отключён. Значит, Он не желает слышать меня, видеть меня, знать меня, помнить меня. Значит, новый день не состоится.
Как бы не так. Я же не из тех, кто сразу поднимает лапки и сдаётся. Я та лягушка, которая взбила масло. Я буду не я, если эта последняя минута не получит по заслугам. Ведь кроме бесполезного звонка, могу же я сообщить Ему о себе, сообщить с отсрочкой. Включит же Он этот проклятый телефон и узнает, о чём поведала я последней минуте уходящего дня. И эта фраза будет гореть ярким пламенем в той последней минуте, до тех пор, пока Он не обожжётся этим огнём. Эта фраза будет парить вокруг отключённого телефона, в панике отыскивая потайные входы. Она будет парить вокруг Него самого, а значит, будет и с Ним, пусть даже Он сам и не догадается, пока не включит свою трусливую трубку.
И я не буду посылать ни гнева, ни злости, ни обиды. Я сообщу то, что хочу сообщить Ему, нацарапать на Его сердце...
* * *
«...следующее сравнение могло бы иметь смысл...»
Листья, опавшие на асфальт под моим окном, очень хорошо видны, прекрасно различимы, как ни странно. И если смотреть на них, не отрываясь, они могут показаться гораздо крупнее, чем должно быть видно с такой высоты.
* * *
«...следующее сравнение могло бы иметь смысл...»
Когда из ночной тьмы вырываются ослепляющие фонари фар летящего на тебя автомобиля, они очень часто напоминают глаза безумно голодной, гигантской кошки.
* * *
Эти тройные звёздочки будут последними, потому что далее я вряд ли смогу быть тем или иным человеком. На всё есть свои причины. Правда, я мог бы оставаться собой, но меня, как я уже не один раз напоминал, не существует.
«Возможно ли такое, чтобы усталость могла вырывать из памяти целые куски», — удивлённо думал он, стоя возле двери собственного подъезда.
Дело в том, что он очень и очень хотел скрыться из собственной квартиры, чтобы бежать со всех ног к ней, чтобы увидеть её, чтобы молить у неё прощения. Чтобы рассказать, как он ждал наступления нового дня.
Он очень и очень хотел бежать к ней, но он совершенно не помнил, как он вышел из квартиры, закрыл дверь, спустился на лифте или по лестнице, оказался на улице.
Всего этого он не мог вспомнить, как ни старался. Но тут же решил, что не так это и важно, ведь он хотел бежать к ней, он и бежит, а всё остальное — не сейчас.
Усталость, как рукой сняло. Он чувствовал себя так, как будто выспался сразу за все прежние ночи тяжкой бодрости.
Неподалёку толпились незнакомые люди. Все они о чём-то горячо спорили, хватались за головы. Кстати, толпились они как раз под его окнами.
«Минуту назад никого там не было, — подумал он, — окурок мой, что ли, покоя не даёт».
Но люди были так заняты какими-то спорами, что его самого как будто не замечали, а продираться сквозь их тесные ряды не было ни времени, ни желания. Очень хотелось видеть её, поэтому стоило бежать отсюда побыстрее.
На повороте, за которым простиралась трасса, которую нужно было пересечь, чтобы оказаться возле её дома, он притормозил. На асфальте валялись какие-то обломки. Он пригляделся и, когда понял, что это такое, у него всё похолодело внутри.
Это был телефон, всего лишь телефон. Разбитый вдребезги телефон. Разбитый вдребезги ЕЁ телефон.
«Но где же тогда Она? Что же с Ней? — мысленно вопрошал он и не хотел искать ответа на эти вопросы. Он даже не хотел приближаться к повороту, не хотел увидеть то, что там...
Однако ноги как будто сами принесли туда, даже и не собираясь подчиняться его воли.
И там стояла Она. Стояла прямо посреди дороги, какая-то одинокая, покинутая, неуверенная. Он никогда не видел её такой, робкой и беззащитной. Как будто бы мир перевернулся.
Где-то неподалёку выла сирена. Люди собирались шумящей толпой, кто-то кричал, кто-то спорил, кто-то охал и хватался за голову.
Но Он и Она., казалось, не замечали всего этого балагана.
Они стояли прямо посреди проезжей части, посреди дороги. Стояли в обнимку, и ничего другого им больше не было нужно, а сквозь них проносились тёмными глазастыми гробиками торопливые машинки нового дня.
P.S.: Как только стартовала первая минута, ожил телефон.
Жаркое послание наконец-то достигло своей цели и засияло на маленьком экранчике мерцающими буковками: «Наша любовь будет вечной!»
И новый день для них так и не наступил...
И меня, значит, уже никогда не будет...
17 февраля 2013
ЛЮБОВЬ БУДЕТ ВЕЧНОЙ
«Вечная любовь – чистая мечта,
Нетронутая тишина…»
Самойлов Г.Р.
* * *
«…удалить всё, без следа, без сохранения. Потому что никому не принесёт пользы то, что я делаю сегодня, именно сегодня. Потому сегодняшний день не нужен, мне не нужен, никому…»
Близилась полночь. Попытки уснуть не увенчались успехом, а надоедливые заказчики полностью разрядили телефон. Кто бы ответил, почему человек бывает более востребован именно в те минуты, когда самому ему совершенно никто не нужен. Почему мир вспоминает о тебе, когда ты мечтаешь забыть об этом мире.
Ты ещё столько не знаешь о мире для того, чтобы о нём забывать.
А телефон, так вообще, уморительная штука. Придумка дьявола или даже кого почище. Ждёшь звонков, как проклятый, но только не тех, которые тебя тревожат. А те, которых ты ждёшь, почему-то не тревожат. И ты срываешься, дрожащими руками набираешь номер и оказывается, что в этом случае ты становишься на стороне тех, кого не ждут, а они тревожат. И после этого становится особенно мерзко на душе, и ты думаешь, что лучше бы и не звонил, хотя знаешь, что если бы ты не звонил, тебе было бы так же мерзко из-за того, что ты будешь думать о том, что мог бы и позвонить…
* * *
«…и ещё мне кажется – ты всё время повторяешь чьи-то слова, чьи-то мысли. Вот-вот-вот, только что подумал, что сказал ну очень мудрую вещь, прямо-таки тайну мира поведал. Но принюхался, а от неё так и разит книжной пылью. Ты слишком много читаешь…»
Убить бы этот день.
Хотя, лучше бы просто перешагнуть его, как грязную лужу, перепрыгнуть его. Вот так, прыг, и – новый денёк, солнечный такой и счастливый. Только, чтоб не было в нём ни тени дня сегодняшнего, ни грязинки.
А ведь не задался он с утра самого. Как будто бы не с той ноги встала – знала бы, скормила бы эту «не ту ногу» кошке Плюшке заранее. Хотя она приморчива, зараза, поиграется, покусается, да и бросит. А что было с утра, да ничего, вроде бы. Не проспала, ни с кем не ругалась, никому не нахамила, даже сама себе удивлялась – будто ангелочки в душе поселились, и крылышками белыми смиренно помахивают. Удивлялась-удивлялась, да так противно вдруг стало, захотелось себя ж прирезать за компанию с ангелочками этими преподобными.
А вот в твоей сумочке должно быть тепло и должны быть запахи, конечно же. Я не знаю, что это такое, но мне кажется, это должно быть приятно для меня...
Знаете, бывает так, едешь в автобусе. И вроде бы не час пик, и кондукторша, лапочка улыбчивая, сдачу с купюры в пятьсот рублей насчитала вовсе не мелочью и не рваными бумажками. И автобус, хоть и едет прытко, но при этом не играет с соседним транспортом в догонялки. И всё хорошо. Спереди сидит парочка и романтично целуется. Сбоку от меня — мамашка с девочкой в розовой курточке. Малышка увлечённо рисует сердечки на запотевшем стекле. Напротив — старичок мирно покашливает в платочек. И до поры-времени всё это звучит и выглядит настолько мило и обыденно, что ничего этого, казалось бы, и не замечаешь. «Казалось бы», — потому что данная ситуация через несколько минут приобретает собственный странный и закольцованный ритм: чмок губами — свист по стеклу — кхе в платок. И через минуту-другую что-то внутри тебя восстаёт против этого, отлично понимая, что именно ты сейчас встать со своего места и не можешь. Этикет городского порядка требует, чтобы ты ехала, не вставая, до той самой точки, куда ты должна ехать. Ведь город выслуживается для тебя, агонизируя в ритмах предначертанной какофонии! Но ты встань, попробуй. И тебя тут же пригвоздит обратно вот эта маленькая сюита. Это подарок тебе, трио маленького Ада тренирует твою покорность. Кажется, что весь организм города повторяет за ними: чмок — ззз — кхе, чмок — ззз — кхе. И ты уже мечтаешь только об одном — чтобы автобус влетел в овраг, хотя никому из этих людей ты зла и не желаешь, и ты же первой полезешь вытаскивать их из автобусных обломков. Ты понимаешь, что ты не маньячка, не садистка, не мазохистка, а просто — дура...
* * *
«...нету его совсем. Это просто иллюзия. Есть всего лишь один момент – и только он настоящий. Всё остальное напридумывали те, кого тоже нет…»
И кругом одни заказы, проекты, пожелания, задумки, предложения, от которых нельзя отказаться. От всего этого мусора отказаться нельзя, как ни крути. Проигнорируешь одну пылинку-мусоринку, так и остальные не припорхают, улетят прочь обижаться, состроят благодатную чистоту. А там где чистенько, там и мертвенько.
Блин! Прямо вот сейчас, за несколько минут до полуночи, летит-парит новая многообещающая просьба построить умный сайт некоему «хорошему кошельку». Понятно, что просьба, понятно, что многообещающая, но видимо этому «кошельку» абсолютно всё равно, что и без него сдохнуть хочется.
Усталость упрямо сжимает голову. Так и кажется, подкрался сзади невидимый господин, обхватил горячими лапищами мою голову и сжимает хватку, медленно так, осторожненько, но сжимает. И ничего не остаётся, кроме того, как закрыть глаза и смиренно ждать, когда треснет черепная кость и кипящая, густая смола головного мозга плеснёт наружу. Только это, и только это мнится невероятным спасением, единственным выходом, трусливым бегством.
«Всё, дружище, ты допёр до безумия. Мягкие стены по тебе плачут», – подумал то ли компьютерный гений, то ли абсолютный ноль и решительно захлопнул крышку ноутбука. Это мы сейчас отвлеклись только ради того, чтобы описать его действия. А далее, всё, что изложено ниже тройных звёздочек и вплоть до следующих тройных звёздочек — его мысли и переживания, и, как только завершится этот абзац, снова потечёт их бурный поток. Только сейчас — маленькая передышка для того, чтобы захлопнулась крышка ноутбука — абсолютно бесполезной, на мой взгляд, машинки. Кстати, от следующих звёздочек и вплоть до очередных потечёт поток мыслей уже другого человечка, предупреждаю. Но, если я решу описывать действия этих людей, я буду предупреждать заранее, договорились? Кстати, сам я обычно нахожусь в одном из верхних углов любой из комнат, ибо выше — некуда, а ниже — никак. А если комнаты нету, могу прикорнуть в сумочке. Вероятность существования тепла или каких-либо запахов, которые я не ощущаю, меня очень впечатляет. Вот так вот, такое запоздалое вступление.
Близится полночь. Уже осталось минут пятнадцать или того меньше до нового дня. Дня, который должен родиться из дня нынешнего. Там всё будет, конечно же, по-другому — всё нерешённое решится, всё неисправимое — исправится. Хотя, кого я обманываю, какая разница — тот или иной день. Это ведь всего лишь фиксация взаимодействия живой материи с неживой. это всего лишь хроника износа материала. А всяческие границы и рамки придумали сами представители живой материи для того, чтобы более удобно было бы отслеживать собственное угасание.
Извините, это опять я (из верхнего угла комнаты). Я вклинился для того, чтобы попросить Вас не удивляться тому, что вы мыслеописания идут от первого лица. Просто, это уж моё призвание — быть одновременно тем или иным или не быть никем. Очень уж интересно это.
Есть время подумать. Время подумать — до придуманной границы нового дня. Иначе дольше думать нельзя. Итак, давно я хотел у самого же себя спросить — а нужна ли мне Она (удивительно, он даже думает вот это «Она» с заглавной буквы). Ведь полагал же я до Неё, что такие, как Она, мне ни за что не нужны и даже вредны. Да и вообще, я умел до Неё размышлять. А потом…, потом я увидел Её и ещё крепче утвердился в мысли о том, что такие, как Она, мне не нужны. А потом…, потом я неожиданно понял, что не могу без Неё, но при этом я оставался уверенным, что такие, как Она мне не нужны.
Что у Неё за друзья? Неправильно говоря, опущенные алкоголики и наркоманы. Двадцатилетние опущенные алкоголики и наркоманы – тоже сказано неправильно. Они уже в семнадцать были такими. Чудно, что у них не получилось опустить и Её до своего уровня, хотя, это дело времени (что бы он знал о времени). Самое страшное, так это то, что Она ценит этих людей, хотя они уже не в силах ценить что-либо. Они своей же волей превращены в имитаторов жизни. Да и ведь, как удачно имитируют. представьте себе, девица с серо-зелёным оплывшим лицом, потерявшая добрую половину зубов, с густыми тенями под тусклыми глазами, тщательно оберегающая длинными рукавами синяки на запястьях и незаживающие рубцы, заявляет сиплым голосом о том, что решила начать жить заново, а её скелетообразный избранник уверяет, что они пытаются завести дитя. И Она их ценит, а я не понимаю Её. Я уже не понимал, когда Она рассказывала о своих бывших… Когда? Когда они успели поместиться в Её жизни, и почему Она думает, что мне интересна информация об их нисхождении в пекло опущенности двадцатилетних.
Но вот из-за чего моя любовь к Ней равносильна ненависти, так это благодаря Её навязчивому желанию изменить меня. Согласен, я никогда не ценил друзей, потому что среди моих знакомых никогда не существовало людей, кого бы я мог так всецело ценить, даже несмотря на то, что мои знакомые — вовсе не опущенные не алкоголики и не наркоманы. Просто я никогда не видел смысла в самоотдаче во благо чужим интересам. Я никогда никому не верил, никогда не любил фейерверков, взрывов, вспышек и салютов, до Неё и кроме Неё.
Но изменить меня, иначе — сломать меня, не получится даже у Неё.
* * *
«...когда рисовала в дневнике алые цветочки вместо колов и двоек. Потом, если откроешь страницу, а она как будто в крови перепачкана...»
Послать бы Его ко всем чертям. Только в этом случае им не позавидуешь. Ведь Он такой зануда — черти же от скуки сбегут куда-нибудь в Рай, подальше от него. Только я дура..., не маньячка, не садистка, не мазохистка, а дура. Своих друзей запросто послать смогла, а Его — нет. Друзей, с которыми каждый миг — новое приключение, каждое слово — интересная история, каждый шаг — путешествие в таинственный мир (удивительно, что они ещё не успели подсадить её на этот «таинственный мир»). А я их послала, мне стало скучно с ними. А вот с вечно бубнящим занудой — интересно. Я поражаюсь себе, что-то не так в этой жизни.
Сейчас я произнесу несколько слов о ней. Вы можете представить себе личность, настолько яркую и симпатичную, что прямо уже и некуда? Я не могу, чувствовать и ценить красоту представителей живого мира я не умею. Но они сами судят о такой яркой и симпатичной личности настолько высоко, что она зачастую вынуждена прожить всю жизнь в одиночестве. Ибо каждый из ценителей полагает, что место возле ног этой яркой личности, уж точно, занято давно и конкретно. И каждый, думая так, мрачно завидует этому пустому, на самом деле, месте. Хотя, наверное, я бы тоже всегда боялся и сторонился таких, как Она. Ну, всё, замолкаю.
Если бы меня спросили, как я с Ним познакомился, я бы честно и откровенно ответила бы — никак. Я Его знала задолго до нашего личного знакомства, но знала в том смысле, что «видела и ржала». Он удивительным образом выплыл, как неприглядный балласт в бурлящих волнах нашей яркой и безбашенной тусовки. Наверняка тут сыграла роль какая-нибудь банальная починка мусорного компа одному из наших раздолбаев, и мудрый «починщик» был гостеприимно приглашён к всеобщему веселью в знак оплаты его неоценимых услуг. Такое случалось уже не раз, но обычно подобные «гости» либо уносят ноги после первых же минут, проведённых в нашей компании, либо спиваются похлеще и побыстрее любого из раздолбаев. Но этот парень относился к особому, беспросветно занудному, типу «гостей», которые не могут ни смыться и ни спиться только из-за того, что им неловко нам отказать. Он пропускал некоторые стаканчики в свой организм, как-то скучно морщась, но всегда оставался на ногах и при мозгах. Так что, не один раз он и меня саму, спотыкающуюся на каждом слове и путающуюся в ногах, доставлял до родного дома, но, как назло, даже и не пытался приставать. Я же в то время жила под девизом: «Почему бы и нет» (Как же ты жила-то и дожила до сегодняшнего дня?), что, конечно же не касалось принудительного расширения сознания, ибо я считала, что пока что оно и без того безгранично. Зато я отыгрывалась на полигоне по разбиванию сердец. И вот, во время одного из подобных провожаний им меня, я, совершенно спонтанно навела свой прицел на его занудное сердечко. Уж очень интересно было растормошить этого тюфяка. Но, как показало время, вся игра пошла по-другому. ломать свою ранимую душу очень даже пришлось, но не ему, а мне. А этот зануда не изменится ни на каплю. А я, как последняя дура, разбилась вдребезги перед Ним.
Сегодня я ушла от друзей, потому что мне стало с ними скучно, но Он думает по-другому, он-то утопал раньше. Я должна быть с Ним. Скоро наступит новый день и он, этот день, всё исправит, всё решит.
* * *
«...если не уснуть. Убедиться, что так оно и есть, либо ничего нет...»
Мне нравится, когда прохладный ночной ветерок врывается в распахнутое окошко, когда он играет дремлющими занавесками. При этом загадочные тени на потолке начинают тихо и осторожно перемещаться, увлекаясь таинственными играми, правила которых известны только им самим. Они нарушают привычную картину ночного покоя только оттого, что ошибочно считают хозяев комнаты крепко спящими, так как все источники искусственного освещения заботливо отключены. Но, хоть они так и считают, теням на самом деле как будто бы безразлично, если нерадивый представитель рода человеческого рискует наблюдать за их играми. Всё равно ему ничего не понять, пока он не с ними на потолке. А ночной ветерок с ласковым упорством пробирается глубже в неприступные уголки комнаты. Вот он уже о чём-то шепчется одинокими бумажными листочками, забытыми на столе, увлечённо листает жёлтые страницы раскрытой книги. И только Луна, холодная ночная королева, никуда не стремится и ничего не ищет. Ей итак видно всё в смутно разреженной темноте, и всем прекрасно видно её — можете до рассвета любоваться вволю.
А мне бы только не уснуть. Удивительно, какие завораживающие душу картины пропускаешь мимо глаз, когда каждую ночь проводишь, обмениваясь внимательными, но уставшими взглядами с электронным проводником в ненастоящий мир, или, ещё хуже, когда спишь. А сейчас уснуть никак нельзя. Все проводники в спячке, звуки потухли, краски поблекли, но засыпать нельзя. До нового дня, который должен стать абсолютно не таким, каков был уходящий, осталось всего минут пять. И, несмотря на своё скептическое отношение к ритуальному обозначению границ вполне обычного течения времени, я должен лицезреть именно эту границу, именно этого дня. Только тогда он будет не таким, коков был уходящий.
На самом деле ты должен гораздо больше, чем просто лицезреть. Хотя не мне судить, я-то не должен никому и ничего, и мне никто и ничего не должен. Кстати, правила игр потолочных теней достаточно просты, и, если хотите,… хотя нет, в другой раз.
Когда слипаются глаза, упрямо прилетает Её образ, но крутится и повторяется в памяти лишь тот эпизод, который перечеркнул сегодняшний день. Но самое интересное, не было ведь ни ссоры, ни выяснений отношений. Не было ничего такого, из-за чего сторонний наблюдатель мог бы судить о перечёркнутости всего дня. Были Её друзья, которых я вовсе не собираюсь ненавидеть. В целом они и есть тот источник тепла — жадный огонь интереса, над которым Она греет озябшие руки. Был я, случайный спутник, не нуждающийся в тепле этого источника. Была Она, и Она, сама не понимая того, мечется между огнём и путником, торопится сделать выбор, о котором Её пока никто и не просит. Но, если Она торопится сделать выбор, то он важен в равной мере и для меня. И, если путник кладёт Ей на плечи свои руки и задаёт вопрос, пусть даже неуместный, о том, нужен ли он Ей, а Она, подёргивая плечами, безразлично сообщает «Не знаю», то этот выбор, как мне кажется, вполне очевиден.
Воспоминания волнительны, но ущемлённое сознание может неожиданно объявить забастовку. Очень нужно хоть как-то растолкать его, хоть попробовать. Окошко отворено — нужно крепко и зябко покурить, что ль.
* * *
«...как кирпичики в стене, из которой ни единого вытащить не позволительно. То есть, удалить из жизни невозможно этот день, если не хочешь лишиться нового утра...»
Темно. До нового дня, который не будет таким же, осталось минут пять. Но каким образом он не будет таким же, если эти пять минут остаются такими же. И всё вокруг остаётся таким же, неизменным, стандартным, неподвижным. Так отчего же новому дню не быть таким же, если всё неподвижное будто издеваясь, замерло до рассвета всё, кроме вечно крадущегося времени. Ведь для изменения чего-либо необходимо движение. Но время, само по себе, ничего решить не может. Решаем только мы, ютясь и шарахаясь в его границах.
Представьте себе, она набрасывает лёгкую курточку на свои худенькие плечи и выскакивает прямиком в ночную тьму, в царство последних пяти минут уходящего дня. Она хочет успеть увидеть его ещё в этом дне, благо расстояние между их жилищами можно преодолеть быстрее, чем за пятиминутный отрезок непокорного времени. Она так и мчит по неосвещённой дороге, размахивая ярко-рыжими волосами как факелом, кутаясь в лёгкой курточке. А на её плече висит сумочка, в которой должно быть тепло, и в которой прячусь я.
Уйди же, этот день! Прочь! Уходи и больше не показывайся! Ноя всё равно сделаю всё назло тебе! Я прощу Его и Он простит меня, пока мы будем ещё в твоём царстве, в пределах твоих границ. Не допущу твоей победы. Ты ведь изначально гадил мне, затуманил мне мозг, красочно обрисовав перспективы гнетущей тоски. И это моё «не знаю», этот мой нелепый ответ, это всё накликал ты своей тоской, мой последний из враждебных дней. Пусть остальные дни станут друзьями, а ты сейчас погибнешь, обнаружив, что у тебя ничего не выгорело.
Так где же мой телефон, Его номер, Он должен не спать, иначе всё впустую. Так! Что?
«Абонент недоступен»?!
Но... Он никогда не отключался, Он клялся, что это ниже Его достоинства. Тем более, я же обещала позвонить.
А Он? А Он ответил: «Как хочешь». Не зря меня чуть не убило это холодное и безразличное «Как хочешь». Так, значит, это всё? Ты победил?
По её щекам текут слёзы. Я слышал, что они горькие или солёные. Не понимаю, кто же мог додуматься до того, чтобы пить жидкость, текущую из глаз...
Нет, не всё, не победил.
* * *
«...говорят, что оглядываться назад имеет право лишь тот, у кого впереди уже ничего не светит. Мы же всю жизнь проводим задом-наперёд...»
Без одной минуты новый день. Удивительное состояние — хочется вложить в эту одну минуту всё своё прошлое, все свои боли и переживания, и отправиться в путь совсем налегке. Только вот опасаешься, что оставишь чуть больше, чем рассчитывал, и что же делать в том случае, если твоя жизнь останется в прошлом.
Как бы не казалось это странным, но я верю в предчувствие. Только вот они, тёмные и неосёдланные лошадки, далеко не всегда достигают границ нашего понимания. То есть, бывает так, что понимаешь — есть предчувствие, вот оно, зудит в твоём мозгу бередит душу, но что это за предчувствие, о чём оно и почему, не понятно совсем. Потому я научился поступать так: как только застучат возле границ сознания копыта очередного предчувствия, задаёшь ему два общих вопроса и получаешь конкретный ответ — да или нет.
Но сейчас, когда предчувствия уже царапались острыми когтями в мои окна, за минуту до нового дня, таких вопросов сформировалось почему-то целых три. А переирывать никак нельзя, ибо главные условия игры — честность и доверие. Выглядят же эти вопросы примерно так:
1. Правда, что новый день изменит всё?
2. Правда, что новый день ничего не изменит?
3. Правда, что ничего не будет?
Третий вопрос загадочным образом отчленился от второго и хотя, вроде бы, повторял его смысл, но капризное подсознание твердило: а вот и нет, это совсем-совсем другое.
А тут ещё и предчувствие, дорвавшись до ответов, утвердительно кивнуло дважды, но вовсе не во втором и третьем случаях, как это можно было бы подумать, а как раз-таки в первом и третьем. То есть, получается, что подсознание решило опуститься до вранья. Ибо отвечать утвердительно на такие вопросы, как «Всё изменится?» и «Ничего не будет?» не имело никакого смысла.
Тут, конечно же, легче всего отыскать виновного и он, как всегда, под рукой — бедный утомлённый мозг, рискующий нести всяческий бред от великой усталости.
А следом за этим моментально прилетает спасительная весточка из памяти о том, что счастье-то мы строим сами, и не стоит отдаваться в холодные лапы хищной судьбы. И взгляд точным попаданием упирается в онемевшую мыльницу севшего телефона.
Как же я забыл? Она ведь каждый день звонит мне, так почему же уходящему дню быть исключением. Тем более, Она что-то говорила об этом, пока я, как дурень, не огрызнулся: «Как хочешь»...
Ещё одна, до смешного, глупая машинка — телефон. Как будто бы без него невозможно общаться на расстоянии. Хотя, вполне вероятно, что невозможно, откуда ж мне знать. Всем известно, как глупые и бесполезные машинки ломают и строят наши судьбы.
Чёртовы «кошельки»! Они же чуть было не разрушили мою жизнь. Но теперь электричество спасительным потоком хлещет в трубку, и остаётся дождаться только двух событий: волнующего свечения на телефонном экранчике и рождения нового дня.
А время? Да что ж оно, застыло на одном месте, что ли. Так и показывает — без минуты. И сигарета потухла — совсем забыл о ней. Теперь уже всё, новую курительную палочку в рот, по пояс опрокинуться в окно, окунуться в облако ночного мрака...
«...оглядываться назад. Поздно что-либо передумывать, что-либо переделывать. Ничего не изменится, пока ты точно такой же...»
Без одной минуты новый день. И уже ясно, что ничего не будет по-новому. Не успела, опоздала, не подумала. А ведь никогда и не умела думать. Всю жизнь на перекладных — авось кто-нибудь подвезёт, если повезёт. С ошибками не сталкивалась, только если с чужими. И всегда думала, до чего ж люди тупы, совершают ошибку за ошибкой, и ничему не учатся. А ведь на ошибках учатся только ошибаться, иначе никак. И если ты спец по ошибкам, можешь гордиться — значит, ты и сам ошибка этого мира. Ведь он, мир этот, как оказывается, совсем не совершенен. Скорее, наоборот.
Телефон выключен, а я посреди проезжей части, в минуте от нового дня. Мимо несутся задумчивые потемневшие коробки машин. Люди торопятся домой или из дома, люди торопятся жить. Мигают фарами своих механических карет, приветствуют новый день. А ведь не будет его, будут лишь очередные плевки секундной стрелки и больше ничего.
Вы представляете? Она стоит посреди проезжей части. Ветер-озорник развевает рыжие волосы огненным флагом, а мимо неё катятся бесполезные железные коробки, придуманные людьми-торопыгами. Они спешат жить, но им лень двигать ногами. Чудно как-то. А в руках у неё другая бесполезная машинка — та, о которой я уже распространялся, когда сетовал на то, что люди не умеют общаться на расстоянии. И она всё смотрит и смотрит на эту машинку, будто хочет там что-то увидеть. И слёзы капают на мерцающий экранчик. Красиво, но грустно? Может быть, мне же не имею никакого понятия ни о грусти, ни о красоте.
К Нему уже не успеть, за минуту я только смогу добежать до подъезда. Да и какой смысл торопиться, если телефон отключён. Значит, Он не желает слышать меня, видеть меня, знать меня, помнить меня. Значит, новый день не состоится.
Как бы не так. Я же не из тех, кто сразу поднимает лапки и сдаётся. Я та лягушка, которая взбила масло. Я буду не я, если эта последняя минута не получит по заслугам. Ведь кроме бесполезного звонка, могу же я сообщить Ему о себе, сообщить с отсрочкой. Включит же Он этот проклятый телефон и узнает, о чём поведала я последней минуте уходящего дня. И эта фраза будет гореть ярким пламенем в той последней минуте, до тех пор, пока Он не обожжётся этим огнём. Эта фраза будет парить вокруг отключённого телефона, в панике отыскивая потайные входы. Она будет парить вокруг Него самого, а значит, будет и с Ним, пусть даже Он сам и не догадается, пока не включит свою трусливую трубку.
И я не буду посылать ни гнева, ни злости, ни обиды. Я сообщу то, что хочу сообщить Ему, нацарапать на Его сердце...
* * *
«...следующее сравнение могло бы иметь смысл...»
Листья, опавшие на асфальт под моим окном, очень хорошо видны, прекрасно различимы, как ни странно. И если смотреть на них, не отрываясь, они могут показаться гораздо крупнее, чем должно быть видно с такой высоты.
* * *
«...следующее сравнение могло бы иметь смысл...»
Когда из ночной тьмы вырываются ослепляющие фонари фар летящего на тебя автомобиля, они очень часто напоминают глаза безумно голодной, гигантской кошки.
* * *
Эти тройные звёздочки будут последними, потому что далее я вряд ли смогу быть тем или иным человеком. На всё есть свои причины. Правда, я мог бы оставаться собой, но меня, как я уже не один раз напоминал, не существует.
«Возможно ли такое, чтобы усталость могла вырывать из памяти целые куски», — удивлённо думал он, стоя возле двери собственного подъезда.
Дело в том, что он очень и очень хотел скрыться из собственной квартиры, чтобы бежать со всех ног к ней, чтобы увидеть её, чтобы молить у неё прощения. Чтобы рассказать, как он ждал наступления нового дня.
Он очень и очень хотел бежать к ней, но он совершенно не помнил, как он вышел из квартиры, закрыл дверь, спустился на лифте или по лестнице, оказался на улице.
Всего этого он не мог вспомнить, как ни старался. Но тут же решил, что не так это и важно, ведь он хотел бежать к ней, он и бежит, а всё остальное — не сейчас.
Усталость, как рукой сняло. Он чувствовал себя так, как будто выспался сразу за все прежние ночи тяжкой бодрости.
Неподалёку толпились незнакомые люди. Все они о чём-то горячо спорили, хватались за головы. Кстати, толпились они как раз под его окнами.
«Минуту назад никого там не было, — подумал он, — окурок мой, что ли, покоя не даёт».
Но люди были так заняты какими-то спорами, что его самого как будто не замечали, а продираться сквозь их тесные ряды не было ни времени, ни желания. Очень хотелось видеть её, поэтому стоило бежать отсюда побыстрее.
На повороте, за которым простиралась трасса, которую нужно было пересечь, чтобы оказаться возле её дома, он притормозил. На асфальте валялись какие-то обломки. Он пригляделся и, когда понял, что это такое, у него всё похолодело внутри.
Это был телефон, всего лишь телефон. Разбитый вдребезги телефон. Разбитый вдребезги ЕЁ телефон.
«Но где же тогда Она? Что же с Ней? — мысленно вопрошал он и не хотел искать ответа на эти вопросы. Он даже не хотел приближаться к повороту, не хотел увидеть то, что там...
Однако ноги как будто сами принесли туда, даже и не собираясь подчиняться его воли.
И там стояла Она. Стояла прямо посреди дороги, какая-то одинокая, покинутая, неуверенная. Он никогда не видел её такой, робкой и беззащитной. Как будто бы мир перевернулся.
Где-то неподалёку выла сирена. Люди собирались шумящей толпой, кто-то кричал, кто-то спорил, кто-то охал и хватался за голову.
Но Он и Она., казалось, не замечали всего этого балагана.
Они стояли прямо посреди проезжей части, посреди дороги. Стояли в обнимку, и ничего другого им больше не было нужно, а сквозь них проносились тёмными глазастыми гробиками торопливые машинки нового дня.
P.S.: Как только стартовала первая минута, ожил телефон.
Жаркое послание наконец-то достигло своей цели и засияло на маленьком экранчике мерцающими буковками: «Наша любовь будет вечной!»
И новый день для них так и не наступил...
И меня, значит, уже никогда не будет...
17 февраля 2013
#431
Автор №12
-
- Конкурсанты
-
- 88 сообщений
Роддер
Отправлено 03:41:43 - 30.06.2013
В круге третьем
Привет!
Меня зовут Демон Амор.
Совершенно верно, я был послан на Землю, но вовсе не с целью добычи грешных душ.
Ими и так-то весь Мировой Океан переполнен, да и у нас в Аду все душехранилища – под завязку.
А грешить люди и сами умеют, и без справляются, как миленькие.
Потому-то и воцарилась у нас в Аду безработица.
Всех Демонов переквалифицировали в Исполнителей Желаний.
Такая вот бестолковая акция.
Ну, и я переквалифицировался тоже.
Нацепил привычный облик – пятачок любимый свой и рожки, да и отправился на Землю.
Вы не подумайте – я не Чёрт, хотя обликом и похож на него, да так порой меня и кличут, всегда кличут.
Но свои рожки и пятачок я обожаю.
Меня зарядили на три желания, после исполнения которых я мог вернуться обратно.
А мог и не вернуться.
Эх, если бы я знал заранее.
Первое желание сразу же высказали два чумазых человека.
Они кружились вокруг ржавой коробки на колёсиках, и один из них кричал: «Чёрт меня побери!» и периодически хватался за голову.
Второй в ответ стонал: «Да ну... да ну... к Чёртовой бабушке».
Как я уже упоминал, что я, конечно же, не Чёрт вовсе, но раз уж так меня кличут, приходится выполнять и эту роль.
Я объединил оба желания в одно, ибо если уж я и поберу кого-либо, то всё равно подарю его своей бабуле, для заполнения её бассейна.
Поэтому я и направил обоих — прямиком в бассейн любимой бабули.
Потом я увидел, как некие краснолицые парни в пиджачках запихивают девицу в пышном белом одеянии в машину.
А девица визжит благим матом «Спасите!» и почему-то ржёт.
Я счёл это вторым желанием и спас девицу, испепелив парней вместе с машиной.
Она завизжала ещё сильнее о том, что это было какое-то там «похищение невесты».
Я поинтересовался: «Ты невеста?», и она завизжала «Да!»
«Ну так я тебя и спас», — пожал плечами я, но девица так и не затыкалась.
Потом она рыдала о том, что это я вознамерился её похитить и женить на себе, конечно же, насильно.
Я ответил, что вроде бы как бы и не помышлял об этом.
Но она принялась сучить кулачками с воплями: «Вот только попробуй!»
Я счёл это третьим желанием.
А чтобы девица не визжала, я рассказал ей о том, что я Демон…
О том, что Мировой Океан переполнен грешными душами…
О том, что Земля стоит на трёх голодных Слонах…
А Слоны примостились на панцире злой Черепахи, плавающей в Мировом Океане…
А голодные Слоны питаются грешными душами, то и дело выхватывают их хоботами из Мирового Океана…
Черепаха тоже питается грешными душами…
А байку про шарик, крутящийся в космосе мы же, Демоны и придумали…
Чтобы люди не лазили смотреть на Слонов и не злили их этим…
Девица перестала визжать, и мне пришлось почистить ей память.
Да, я уже был лишён волшебных сил сразу же после исполнения третьего желания, но для прочистки памяти они и не нужны.
Она открыла глаза, потёрла ушибленное место на голове, и сказала, что ей нравится моя курносость и две острые шишки на моём лбу.
И она, кажется, в меня втюрилась…
Так и сказала «втюрилась»…
Я почистил её память ещё раз, но ничего уже не изменилось.
Она так и повторяла «Втюрилась я, втюрилась».
А потом вдруг пришёл её жених, увидел меня, завизжал и лишился чувств.
Ну почему так происходит?!
Мы с девицей сыграли свадьбу и поселились в центре столицы.
Хотя и страшненькая она, если честно, белобрысая вся и тощая.
Но кучу чертенят мы поназаводили.
Им повезло больше, чем мне, у них рожки только раз в неделю вылезают, а вот мне у себя приходится каждую ночь их подпиливать.
Каждую ночь, в центре столицы, из тысяч квартир раздаётся мелодичное поскрипывание тысяч напильников.
Вот так вот получилось…
Хотел что-то хорошее для людей сделать, а вместо это чёртову демографию на Земле повысил.
ИСПОВЕДЬ ДЕМОНА
Привет!
Меня зовут Демон Амор.
Совершенно верно, я был послан на Землю, но вовсе не с целью добычи грешных душ.
Ими и так-то весь Мировой Океан переполнен, да и у нас в Аду все душехранилища – под завязку.
А грешить люди и сами умеют, и без справляются, как миленькие.
Потому-то и воцарилась у нас в Аду безработица.
Всех Демонов переквалифицировали в Исполнителей Желаний.
Такая вот бестолковая акция.
Ну, и я переквалифицировался тоже.
Нацепил привычный облик – пятачок любимый свой и рожки, да и отправился на Землю.
Вы не подумайте – я не Чёрт, хотя обликом и похож на него, да так порой меня и кличут, всегда кличут.
Но свои рожки и пятачок я обожаю.
Меня зарядили на три желания, после исполнения которых я мог вернуться обратно.
А мог и не вернуться.
Эх, если бы я знал заранее.
Первое желание сразу же высказали два чумазых человека.
Они кружились вокруг ржавой коробки на колёсиках, и один из них кричал: «Чёрт меня побери!» и периодически хватался за голову.
Второй в ответ стонал: «Да ну... да ну... к Чёртовой бабушке».
Как я уже упоминал, что я, конечно же, не Чёрт вовсе, но раз уж так меня кличут, приходится выполнять и эту роль.
Я объединил оба желания в одно, ибо если уж я и поберу кого-либо, то всё равно подарю его своей бабуле, для заполнения её бассейна.
Поэтому я и направил обоих — прямиком в бассейн любимой бабули.
Потом я увидел, как некие краснолицые парни в пиджачках запихивают девицу в пышном белом одеянии в машину.
А девица визжит благим матом «Спасите!» и почему-то ржёт.
Я счёл это вторым желанием и спас девицу, испепелив парней вместе с машиной.
Она завизжала ещё сильнее о том, что это было какое-то там «похищение невесты».
Я поинтересовался: «Ты невеста?», и она завизжала «Да!»
«Ну так я тебя и спас», — пожал плечами я, но девица так и не затыкалась.
Потом она рыдала о том, что это я вознамерился её похитить и женить на себе, конечно же, насильно.
Я ответил, что вроде бы как бы и не помышлял об этом.
Но она принялась сучить кулачками с воплями: «Вот только попробуй!»
Я счёл это третьим желанием.
А чтобы девица не визжала, я рассказал ей о том, что я Демон…
О том, что Мировой Океан переполнен грешными душами…
О том, что Земля стоит на трёх голодных Слонах…
А Слоны примостились на панцире злой Черепахи, плавающей в Мировом Океане…
А голодные Слоны питаются грешными душами, то и дело выхватывают их хоботами из Мирового Океана…
Черепаха тоже питается грешными душами…
А байку про шарик, крутящийся в космосе мы же, Демоны и придумали…
Чтобы люди не лазили смотреть на Слонов и не злили их этим…
Девица перестала визжать, и мне пришлось почистить ей память.
Да, я уже был лишён волшебных сил сразу же после исполнения третьего желания, но для прочистки памяти они и не нужны.
Она открыла глаза, потёрла ушибленное место на голове, и сказала, что ей нравится моя курносость и две острые шишки на моём лбу.
И она, кажется, в меня втюрилась…
Так и сказала «втюрилась»…
Я почистил её память ещё раз, но ничего уже не изменилось.
Она так и повторяла «Втюрилась я, втюрилась».
А потом вдруг пришёл её жених, увидел меня, завизжал и лишился чувств.
Ну почему так происходит?!
Мы с девицей сыграли свадьбу и поселились в центре столицы.
Хотя и страшненькая она, если честно, белобрысая вся и тощая.
Но кучу чертенят мы поназаводили.
Им повезло больше, чем мне, у них рожки только раз в неделю вылезают, а вот мне у себя приходится каждую ночь их подпиливать.
Каждую ночь, в центре столицы, из тысяч квартир раздаётся мелодичное поскрипывание тысяч напильников.
Вот так вот получилось…
Хотел что-то хорошее для людей сделать, а вместо это чёртову демографию на Земле повысил.
#432
Гость_Отражение _*
Гость_Отражение _*
-
- 0 Гости
Отправлено 03:55:35 - 30.06.2013
3 тур - Как я провёл отпуск. - 4 место.
5 тур - Нет слов.
Как я провёл отпуск.
Я отлично помнил, что мой друг, Геннадий Косов, крайне успешный и творчески плодовитый писатель, собирался этим летом обосноваться в живописной (по его словам) деревушке с чудным названием Бездорожная, дабы в умиротворяющей сельской обстановке предаться начертанию свежей парочки-троечки гениальных романов. Отлично помнил я и том, что Геннадий сам приглашал меня лично к себе в эту самую Бездорожную деревню, чтобы побеседовать с одним из представителей народного дилетантства о собственной безграничной гениальности на лоне всё такого же народного естества.
Я с трудом выбрался из города, отхватив на любимой работе две недели заслуженного отпуска, рассчитывая использовать вторую неделю для того, чтобы плавно приходить в себя после семи дней красноречивых бесед с Косовым, ведь с гениями всегда не легко. Но сейчас погодка стояла жаркая и к беседам весьма располагала.
Автобус остановился в километре от деревни. Водитель, хмыкнув о том, что «Бездорожная, на то и есть бездорожная», высадил меня посреди пыльной дороги и умчался по дальнейшему маршруту. Я закинул на плечи свой маленький рюкзачок и двинулся туда, где из-за полоски горизонта прослеживались деревянные крыши неаккуратных домиков.
Шёл я долго и мучительно, спотыкаясь обо всё, что вылезало из земли под мои ноги. А это были и цепкие травы, и упрямые корни, и всё остальное, что может мешать передвигаться человеку в подобных случаях. Никогда я не любил деревенскую обстановку со всеми её удобствами во дворе, деревянным отопительным горючим и заросшим сорняками природным столом. Но сейчас моя нелюбовь грозила перерасти в ненависть, слегка затрагивая и любезного Косова со всей его сельской романтикой. оправдывая своё название, деревня не имела на подходе к себе никаких дорог. Была только заросшая всем подряд тропинка, по которой я и пытался передвигаться. Было понятно, что никто и никогда сюда не пытался добираться своим транспортом. И было понятно, что никакой связи с остальным миром Бездорожная не имела и не собиралась иметь, оставаясь пугающим отшельником.
Проклиная плодовитого писателя, наверное, уже в миллионный раз, я, наконец, добрался до деревни. Её бревенчато-досчатый пейзаж открывался взору сразу за небольшим овражком, наполовину заваленным всяким мусором, хламом и рухлядью. Сквозь весь этот живописный мусор очень трогательно пробивались тоненькие белые стебельки молодых берёзок, довольно мило украшая местность нежно-зелёными облачками свежих листочков. За оврагом примостились ветхие и кривобокие домики – деревня Бездорожная по вашим заявкам.
Я насчитал пять домиков. Вероятно, где-то за ними скрывались от взора ещё строения. Но то, что я мог видеть, было таким перекошенным и скособоченным в разные стороны, что, казалось, готово было сразу же обвалиться и превратиться в бесформенные кучи брёвен и досок от одного лишь дуновения ветерка. Один из них был, вдобавок, ещё обуглен и прожарен, начисто лишён всяческих заборов, калиток, дверей и рам со стёклами на окнах. У остальных же домов заборчики в наличие имелись, но они были настолько упавшими и имели в недостатке столько досок, что их практическое применение можно было смело ставить под сомнение.
Посреди улицы, среди моря нескошенной травы, возвышались толстенные стволы многовековых деревьев, чьи мощные ветви и сучья с завидным постоянством планировали туда, куда только хотели. Но, видимо, пытались избавляться от деревьев заботливые жители Бездорожной, или же это было капризом нерадивой стихии, но возле мощных стволов был выкорчеван с корнем один из таких же великанов. Его гигантский ствол растянулся вдоль улочки, а корявые спрутообразные корни, украшенные серыми комьями земли, раскинулись в окружающем пространстве таким образом, что с ними-то и сталкивался любой путник, рискнувший забрести в деревню. Вернее, сначала путник вынужден был ознакомиться с глубиной бесформенной ямы, оставшейся после обитания в плену почвы этих корней. Туда, конечно же, сразу же кувыркнулся и я. Желая Косову самых весёлых дней в Аду, я, изодрав и испачкав всю одежду, выбрался обратно на ровную поверхность и принялся искать домик писателя.
Насчёт того, как обнаружить его жилище, Косов весьма доходчиво объяснил мне, что это будет третий дом от края. Когда же я поинтересовался, от какого ж это края, писатель загадочно улыбнулся, интригующе промолвив: «Увидишь». Тогда это меня немного раздразило, ну зато теперь я отлично понимал, что он имел в виду. В ряду стоящих передо мной пяти строений третьим с любого из краёв являлся средний дом. И я бы искренне возрадовался успешному результату разгадки хитроумной навигации, если бы не одно «но». Этим средним и третьим с обоих концов домом как раз и являлось обугленное и прожаренное здание без окон и дверей. Почуяв неладное, я поплёлся к тому месту, где раньше должна была существовать калитка, стараясь как можно быстрее переставлять путающиеся в цепкой траве ноги.
Подойдя ближе, я более чем убедился, что дом в данный момент необитаем. В дверные и оконные проёмы я увидел чёрные от копоти стены и сугробы золы на полу. Признаков проживания Косова в этом здании ничто не выдавало.
«Ну, вот и здрасьте», – подумал я, остановившись в замешательстве посреди улицы. Три часа уморительной поездки вылетели впустую. Я, конечно, надеялся, что писатель жив-здоров, но злоба по отношении к нему только усиливалась.
«Мог бы и позвонить всё-таки, – размышлял я, – хотя, откуда он мог знать, что я именно сейчас отважусь к нему отправиться. Хотя мог бы и догадаться!»
Я ещё раз посмотрел на обгоревшее здание и развернулся, решившись на непростой путь к дороге. Тоска в душе уже дала свои корни, потому что автобус, следующий в обратном направлении, должен был прибыть не раньше, чем через четыре часа. Моё сердце до боли сжимала то ли обида, то ли жгучее осознание собственной глупости. Я упорно придумывал новые доводы для самооправдания и добился лишь того, что чуть было не разревелся от жалости к себе, как какая-то нервозная истеричка.
- Не дождётесь! – громко прошептал я и стал пробираться к выходу из никчёмной деревушки.
- Э-э-эй! – внезапно нарушил тишину, окружавшую населённый пункт, громкий хрипловатый баритон, прогремевший со стороны соседнего со сгоревшим дома. – Эгегей! Эй!
Я неторопливо обернулся. Домик, из которого раздавался приветственный вопль, ничем от уцелевших четырёх скособоченных строений, не отличался. Потому предполагать его обитаемость либо необитаемость было бы для меня лишним занятием. Крыльцо порядочно осело и скособочилось. На нём, гордо вытянувшись во весь свой рост выше среднего, стоял мужик в синей майке с надписью «Lucky», шортах, драный облик которых выдавал в них собственноручно укороченные джинсовые брюки, и допотопных галошах на босу ногу. Мужичок активно хрустел большим зелёным яблоком, и выражение лица хрустящего красноречиво сообщало о недостаточной зрелости фрукта.
- Ты чего, Косуху ищешь?! – мастерски кривя лицо, воскликнул мужик.
- А? — я сделал вид, что не понял или не расслышал вопроса, ибо хотел точнее определиться, о ком идёт речь.
- Да ну тебя, — оторопел мужик, — ну, да писателишка этот, Косой... или Косов, ну, не помню я. Его разыскиваешь?
- Геннадий Даниилович Косов, — поучительным тоном поправил я невежду, — его ищу, его самого. Он вроде бы тут на отдых останавливался.
- Останавливался, Косуха, ещё как останавливался, — продолжал афишировать своё неуважение к творческой интеллигенции мужик, — да только, как видишь, так и не остановился..., сгорел, спалился.
- Геннадий Даниилович сгорел? – от нахлынувшего шока у меня перехватило дыхание.
- Да какое там? Дом сгорел, как видишь. А Косуха-то сразу в джип свой вскочил, да и дёру дал.
Да не тут-то было, на развилке, в болотистом прудке и утоп.
- Геннадий Даниилович утонул? – мне казалось, что я начинаю терять терпение и сознание одновременно.
- Джип, – мужик метнул огрызок через забор, – утоп. Весь утоп. Напрочь. А твой Данилыч всё равно удрал, возвращаться ведь некуда уж. На попутках уколесил, кажись.
- А отчего пожар-то произошёл? – попытался я выведать подробности.
- Мне-то почём знать, ты у него спроси, – хохотнул собеседник, – ходил тут, искры глазами метал, или, небось, романы свои спалить решил, вот и спалился сам.
Я предпочёл не отвечать. Общение с этим нагловатым субъектом позитивных эмоций у меня не вызывало, а если учесть полное отсутствие искомого писателя, в этом месте меня вообще ничего не держало. Полоса несчастий, которая, по словам мужика в майке, неотступно преследовала Косова а этой деревне, каким-то образом припугнула и меня самого, хотя сам себя я считал человеком не суеверным.
Развернувшись, я опять споткнулся о корни поваленного дерева и поскользнулся на земляных кочках, но чудом удержался на ногах, продемонстрировав единственному зрителю моего шествия удивительный танец неуклюжего прохожего. Но, как только я занёс ногу для очередного решительного шага по Бездорожью, как услышал очередной оклик этого «зрителя»:
- Э-э-эй! Можешь не торопиться, автобуса сегодня не будет, советую заночевать тута, коли не боишься или не брезгуешь.
- Не морочьте мне голову, — прикрикнул я, старательно обтирая ботинок сухой травой, — есть расписание, а по расписанию есть и автобус.
Почувствовав себя победителем этой небольшой словесной схватки, я, не оглядываясь, гордо пошагал по направлению к трассе, краем уха фиксируя ехидное бормотание мужика.
* * *
Ждал автобуса я до глубокого вечера. Сначала я стоял на обочине дороги, как раз в том месте, где ухмыляющийся водитель соизволил меня высадить, потом примостился на корточки, а потом и вовсе — расстелил свежую бесплатную газетёнку, чудом оказавшуюся в моей сумке, и уселся на неё, утопая в придорожной пыли. Пропустить автобус я не мог, ибо за всё это время по дороге не проезжал вообще никто. Раздражение, которое кипело во мне адским пламенем весь остаток дня, плавно переродилось в сумерках каким-то по-идиотски романтичным настроением. Я с умилением слушал трескотню цикад и навязчивые трели влюбленных птах, отрешённо наблюдая постепенно угасающую красную полоску заката над почерневшим хребтом лесного царства. Темнота стремительно сгущалась, скрывая под своим пологом узенькую трассу, а также весь остальной окружающий мир, включая и деревеньку Бездорожную, и путь до неё.
Неожиданно на меня напали комары и разнообразные мошки. Неизвестно откуда возникшим облаком кружились они над головой, ежесекундно отважные отряды кровососов в безжалостные и беспощадные атаки на моё, изнеженное городским уютом, тело. Мошки, подобно одуревшим камикадзе, отважно пикировали на моё лицо, старательно пытаясь попасть прямо в глаза, нос или иногда приоткрывающийся рот. Злобные комарики тем временем успевали то тут, то там отхлебнуть от меня одну-две капельки крови, от потери которых я, конечно же, помирать не собирался, но, тем не менее, крайний дискомфорт ощущал вследствие вандализма со стороны братьев и сестёр моих меньших.
В течение нескольких минут я честнейшим образом пытался не замечать дерзких налётчиков, тщетно отыскивая спасение в романтическом созерцании этого вынужденного вечера на природе, но, в конце концов, мои железные нервы сдали, и я вскочил на ноги. Нелепо размахивая конечностями во все стороны, и огалтело взвывая очень нелитературные пожелания всему миру насекомых, я , как ни странно, от назойливых мелких врагов своих не избавился. Напротив, видимо ощутив полное истощение моей моральной брони, они усилили темп своих атак, как минимум, втрое.
Наверное, я представлял собой очень комичное зрелище. Слава Богу, в этой безлюдной местности некому было наблюдать человека, пляшущего дикие танцы посреди дороги. Орал я тоже, вероятно, громко, но что-то заставило меня молниеносно заткнуться, да и пляски остановить тоже. Этим «чем-то» было ни что иное, как хриплый и протяжный вой со стороны леса. Комары с мошками воодушевлённо вторили этому вою своим оглушительным писком, но я уже прекратил все попытки сопротивления их всепроникающим кровососущим хоботкам, так как с этого момента в моей голове смерчем закрутилась только следующая мысль: «Нет, не собаки выли, волки!»
Мелкие кровососы представились мне вдруг бессовестными разведчиками, бесстыдными проводниками, прокладывающими короткий и свободный путь для зубастых и голодных хищников, которые, определённо, не пропустят мимо своих, закалённых лесными зайцами, желудков несчастного начинающего писателя, по дурости своей оказавшегося посреди безжизненной трассы. Вероятно, я покажусь волкам слишком лёгкой, но весьма аппетитной закуской.
Насекомые куда-то сгинули, а со стороны леса я услышал повторную демонстрацию зверского воя. Только показался он мне значительно громче, то ли оттого, что затихли всяческие букашки, то ли оттого, что источник воя стремительно приближался ко мне.
Я пронзительно взвизгнул, когда мне на нос вдруг шлёпнулась крупная холодная капля. Удивлённо задрав лицо вверх, я уже без особого испуга ощутил посланные небом, пока ещё редкие водяные шлепки. Похоже, стартовал дождь, и приставучие насекомые, видимо, были именно его предвестниками, а вовсе не хищных волков. Но через несколько минут я был уже не так спокоен и беспечен. Дождь уже перестал ограничиваться редкими холодными каплями, снимающими жар страха и волнения. Дождь превратился в ливень, причём, в мощный и агрессивный ливень. За пару минут были насквозь пропитаны водой все одежды и обувь, имевшие несчастье оказаться на мне в эту ночь. А я-то наивно предполагал, что ветровочка может как-то спасти от дождичка. Только, как было уже сказано, происходящее низвержение воды с небес дождичком никак нельзя было назвать.
Ливень лил нескончаемым потоком. И дополнительно ко всем неприятностям, он был как-то не по-летнему холодным, и даже ледяным. Я же, дурак дураком, стоял на обочине, съёжившись и дрожа, удерживая в руках потяжелевшую раз в пять огромную сумку с бесполезным содержимым, и проклиная собственную глупость. Дождь заливал уши, но при этом ещё и шумел подобно обезумевшему водопаду, а я сумел отыскать в происходящем два плюса — отсутствие насекомых и вероятное отсутствие воющих хищников, которые, конечно же, не дураки рыскать под таким ливнем в поисках тупого и незадачливого горожанина.
Но, как будто специально разрушая мои единственные надежды, зверский вой вновь наградил мой слух своим присутствием. Я на миг задумался, и этого мига вполне хватило, чтобы понять, насколько близко ко мне может быть воющий объект, если я смог услышать его позывные сквозь шум безумного водопада ушами, полными до краёв ледяной водой.
Как только подобные мысли бешеным табуном ворвались в мою промокшую голову, мозг сразу же счёл нужным переключиться в режим «неуправляемая истерика». С несвойственной мне прытью я соскочил с обочины и припустил в сторону ближайшего населённого пункта, пусть и ставшего для меня более чем ненавистным за последние сутки. Через какие-то несколько минут моего стремительного бегства, я вдруг вспомнил, что оставил возле дороги свою пропитанную дождём сумку, но у меня всё же не хватило глупого героизма для того, чтобы возвращаться за вещью, потерянной на вероятном поле битвы, какой бы ценной она мне не казалась. Зато вполне хватило трусости для того, чтобы не желать становиться обедом для голодного зверья.
Я не стану описывать все злоключения, которые творила со мной скользкая, но от этого не менее цепкая луговая трава и торчащие в самых необходимых для пробежки местах коренья и палки во время моего спасительного кросса в Бездорожную. Только отмечу, что такого количества позорных подскальзываний, спотыканий, падений и ещё раз — падений я в своей жизни ещё никогда не испытывал. И всё время, хотя волчьего воя я больше не слышал, мне чудились торопливые шаги сильных мохнатых лап за спиной.
В очередной раз кувыркнувшись в овраг из-под вывороченного дерева-долгожителя, я наконец добрался до деревеньки. Я предполагал, что представляю собой не очень приятное зрелище, ибо ощущал сползающие со всех частей тела клочья мокрой и рваной одежды и комья склизкой грязи.
Мужик в синей майке, удивительным образом до сих пор занятый обгрызанием зелёного яблока, как ни странно, сразу опознал меня.
- Ага! — грубо усмехнулся он.а — Вернулся! Так я и думал!
Поразительно, но неужели он всё это время стоял на крылечке и ждал моего возвращения. Мне это показалось весьма странным, и я его прямо об этом и спросил.
- Чего я, на дурака похож что ли? — хрипло заржал он в ответ и опять неподражаемо скривил гримасу, захватывая одним укусом не менее половины фрукта. — Ты же так вопил, что точняк во всех соседних деревнях слышно было, хотя я и не знаю, есть ли здесь поблизости соседние деревни.
- Да тут... так... — попытался объяснить я, но неожиданно смутился своей трусости, и потому сразу решился переходить к сути дела, — тут, это самое, переночевать у тебя где-нибудь можно?
- Да, конечно, друган, — басом пропел мужик и было уже раскинул руки для широких объятий, но, вовремя оценив мой пострадавший под ливнем внешний вид, просто запустил огрызок в овраг. Сочный яблочный скелетик пролетел всего в каких-то нескольких сантиметрах от моего лица, но я, видимо, должен был счесть сие действие высшим знаком гостеприимства.
* * *
Впрочем, я и на следующий день не смог покинуть Бездорожную. Даже не могу припомнить, когда же я всё-таки вернулся домой.
Но, что же я хотел сказать всем этим описанием своих злоключений.
Господа Читающие и Пишущие!
Всесто того, чтобы гоняться в поте лица за объектами своих небыточных желаний, лучше всё-таки прочтите их новое творение или напишите своё - гораздо более близкое Вам и интересное для Вас. Ведь никто не уверен, чем отразится личное знакомство с Автором любимых Вами сказок... Быть может, и разочарованием в самих сказках...
5 тур - Нет слов.
Как я провёл отпуск.
Я отлично помнил, что мой друг, Геннадий Косов, крайне успешный и творчески плодовитый писатель, собирался этим летом обосноваться в живописной (по его словам) деревушке с чудным названием Бездорожная, дабы в умиротворяющей сельской обстановке предаться начертанию свежей парочки-троечки гениальных романов. Отлично помнил я и том, что Геннадий сам приглашал меня лично к себе в эту самую Бездорожную деревню, чтобы побеседовать с одним из представителей народного дилетантства о собственной безграничной гениальности на лоне всё такого же народного естества.
Я с трудом выбрался из города, отхватив на любимой работе две недели заслуженного отпуска, рассчитывая использовать вторую неделю для того, чтобы плавно приходить в себя после семи дней красноречивых бесед с Косовым, ведь с гениями всегда не легко. Но сейчас погодка стояла жаркая и к беседам весьма располагала.
Автобус остановился в километре от деревни. Водитель, хмыкнув о том, что «Бездорожная, на то и есть бездорожная», высадил меня посреди пыльной дороги и умчался по дальнейшему маршруту. Я закинул на плечи свой маленький рюкзачок и двинулся туда, где из-за полоски горизонта прослеживались деревянные крыши неаккуратных домиков.
Шёл я долго и мучительно, спотыкаясь обо всё, что вылезало из земли под мои ноги. А это были и цепкие травы, и упрямые корни, и всё остальное, что может мешать передвигаться человеку в подобных случаях. Никогда я не любил деревенскую обстановку со всеми её удобствами во дворе, деревянным отопительным горючим и заросшим сорняками природным столом. Но сейчас моя нелюбовь грозила перерасти в ненависть, слегка затрагивая и любезного Косова со всей его сельской романтикой. оправдывая своё название, деревня не имела на подходе к себе никаких дорог. Была только заросшая всем подряд тропинка, по которой я и пытался передвигаться. Было понятно, что никто и никогда сюда не пытался добираться своим транспортом. И было понятно, что никакой связи с остальным миром Бездорожная не имела и не собиралась иметь, оставаясь пугающим отшельником.
Проклиная плодовитого писателя, наверное, уже в миллионный раз, я, наконец, добрался до деревни. Её бревенчато-досчатый пейзаж открывался взору сразу за небольшим овражком, наполовину заваленным всяким мусором, хламом и рухлядью. Сквозь весь этот живописный мусор очень трогательно пробивались тоненькие белые стебельки молодых берёзок, довольно мило украшая местность нежно-зелёными облачками свежих листочков. За оврагом примостились ветхие и кривобокие домики – деревня Бездорожная по вашим заявкам.
Я насчитал пять домиков. Вероятно, где-то за ними скрывались от взора ещё строения. Но то, что я мог видеть, было таким перекошенным и скособоченным в разные стороны, что, казалось, готово было сразу же обвалиться и превратиться в бесформенные кучи брёвен и досок от одного лишь дуновения ветерка. Один из них был, вдобавок, ещё обуглен и прожарен, начисто лишён всяческих заборов, калиток, дверей и рам со стёклами на окнах. У остальных же домов заборчики в наличие имелись, но они были настолько упавшими и имели в недостатке столько досок, что их практическое применение можно было смело ставить под сомнение.
Посреди улицы, среди моря нескошенной травы, возвышались толстенные стволы многовековых деревьев, чьи мощные ветви и сучья с завидным постоянством планировали туда, куда только хотели. Но, видимо, пытались избавляться от деревьев заботливые жители Бездорожной, или же это было капризом нерадивой стихии, но возле мощных стволов был выкорчеван с корнем один из таких же великанов. Его гигантский ствол растянулся вдоль улочки, а корявые спрутообразные корни, украшенные серыми комьями земли, раскинулись в окружающем пространстве таким образом, что с ними-то и сталкивался любой путник, рискнувший забрести в деревню. Вернее, сначала путник вынужден был ознакомиться с глубиной бесформенной ямы, оставшейся после обитания в плену почвы этих корней. Туда, конечно же, сразу же кувыркнулся и я. Желая Косову самых весёлых дней в Аду, я, изодрав и испачкав всю одежду, выбрался обратно на ровную поверхность и принялся искать домик писателя.
Насчёт того, как обнаружить его жилище, Косов весьма доходчиво объяснил мне, что это будет третий дом от края. Когда же я поинтересовался, от какого ж это края, писатель загадочно улыбнулся, интригующе промолвив: «Увидишь». Тогда это меня немного раздразило, ну зато теперь я отлично понимал, что он имел в виду. В ряду стоящих передо мной пяти строений третьим с любого из краёв являлся средний дом. И я бы искренне возрадовался успешному результату разгадки хитроумной навигации, если бы не одно «но». Этим средним и третьим с обоих концов домом как раз и являлось обугленное и прожаренное здание без окон и дверей. Почуяв неладное, я поплёлся к тому месту, где раньше должна была существовать калитка, стараясь как можно быстрее переставлять путающиеся в цепкой траве ноги.
Подойдя ближе, я более чем убедился, что дом в данный момент необитаем. В дверные и оконные проёмы я увидел чёрные от копоти стены и сугробы золы на полу. Признаков проживания Косова в этом здании ничто не выдавало.
«Ну, вот и здрасьте», – подумал я, остановившись в замешательстве посреди улицы. Три часа уморительной поездки вылетели впустую. Я, конечно, надеялся, что писатель жив-здоров, но злоба по отношении к нему только усиливалась.
«Мог бы и позвонить всё-таки, – размышлял я, – хотя, откуда он мог знать, что я именно сейчас отважусь к нему отправиться. Хотя мог бы и догадаться!»
Я ещё раз посмотрел на обгоревшее здание и развернулся, решившись на непростой путь к дороге. Тоска в душе уже дала свои корни, потому что автобус, следующий в обратном направлении, должен был прибыть не раньше, чем через четыре часа. Моё сердце до боли сжимала то ли обида, то ли жгучее осознание собственной глупости. Я упорно придумывал новые доводы для самооправдания и добился лишь того, что чуть было не разревелся от жалости к себе, как какая-то нервозная истеричка.
- Не дождётесь! – громко прошептал я и стал пробираться к выходу из никчёмной деревушки.
- Э-э-эй! – внезапно нарушил тишину, окружавшую населённый пункт, громкий хрипловатый баритон, прогремевший со стороны соседнего со сгоревшим дома. – Эгегей! Эй!
Я неторопливо обернулся. Домик, из которого раздавался приветственный вопль, ничем от уцелевших четырёх скособоченных строений, не отличался. Потому предполагать его обитаемость либо необитаемость было бы для меня лишним занятием. Крыльцо порядочно осело и скособочилось. На нём, гордо вытянувшись во весь свой рост выше среднего, стоял мужик в синей майке с надписью «Lucky», шортах, драный облик которых выдавал в них собственноручно укороченные джинсовые брюки, и допотопных галошах на босу ногу. Мужичок активно хрустел большим зелёным яблоком, и выражение лица хрустящего красноречиво сообщало о недостаточной зрелости фрукта.
- Ты чего, Косуху ищешь?! – мастерски кривя лицо, воскликнул мужик.
- А? — я сделал вид, что не понял или не расслышал вопроса, ибо хотел точнее определиться, о ком идёт речь.
- Да ну тебя, — оторопел мужик, — ну, да писателишка этот, Косой... или Косов, ну, не помню я. Его разыскиваешь?
- Геннадий Даниилович Косов, — поучительным тоном поправил я невежду, — его ищу, его самого. Он вроде бы тут на отдых останавливался.
- Останавливался, Косуха, ещё как останавливался, — продолжал афишировать своё неуважение к творческой интеллигенции мужик, — да только, как видишь, так и не остановился..., сгорел, спалился.
- Геннадий Даниилович сгорел? – от нахлынувшего шока у меня перехватило дыхание.
- Да какое там? Дом сгорел, как видишь. А Косуха-то сразу в джип свой вскочил, да и дёру дал.
Да не тут-то было, на развилке, в болотистом прудке и утоп.
- Геннадий Даниилович утонул? – мне казалось, что я начинаю терять терпение и сознание одновременно.
- Джип, – мужик метнул огрызок через забор, – утоп. Весь утоп. Напрочь. А твой Данилыч всё равно удрал, возвращаться ведь некуда уж. На попутках уколесил, кажись.
- А отчего пожар-то произошёл? – попытался я выведать подробности.
- Мне-то почём знать, ты у него спроси, – хохотнул собеседник, – ходил тут, искры глазами метал, или, небось, романы свои спалить решил, вот и спалился сам.
Я предпочёл не отвечать. Общение с этим нагловатым субъектом позитивных эмоций у меня не вызывало, а если учесть полное отсутствие искомого писателя, в этом месте меня вообще ничего не держало. Полоса несчастий, которая, по словам мужика в майке, неотступно преследовала Косова а этой деревне, каким-то образом припугнула и меня самого, хотя сам себя я считал человеком не суеверным.
Развернувшись, я опять споткнулся о корни поваленного дерева и поскользнулся на земляных кочках, но чудом удержался на ногах, продемонстрировав единственному зрителю моего шествия удивительный танец неуклюжего прохожего. Но, как только я занёс ногу для очередного решительного шага по Бездорожью, как услышал очередной оклик этого «зрителя»:
- Э-э-эй! Можешь не торопиться, автобуса сегодня не будет, советую заночевать тута, коли не боишься или не брезгуешь.
- Не морочьте мне голову, — прикрикнул я, старательно обтирая ботинок сухой травой, — есть расписание, а по расписанию есть и автобус.
Почувствовав себя победителем этой небольшой словесной схватки, я, не оглядываясь, гордо пошагал по направлению к трассе, краем уха фиксируя ехидное бормотание мужика.
* * *
Ждал автобуса я до глубокого вечера. Сначала я стоял на обочине дороги, как раз в том месте, где ухмыляющийся водитель соизволил меня высадить, потом примостился на корточки, а потом и вовсе — расстелил свежую бесплатную газетёнку, чудом оказавшуюся в моей сумке, и уселся на неё, утопая в придорожной пыли. Пропустить автобус я не мог, ибо за всё это время по дороге не проезжал вообще никто. Раздражение, которое кипело во мне адским пламенем весь остаток дня, плавно переродилось в сумерках каким-то по-идиотски романтичным настроением. Я с умилением слушал трескотню цикад и навязчивые трели влюбленных птах, отрешённо наблюдая постепенно угасающую красную полоску заката над почерневшим хребтом лесного царства. Темнота стремительно сгущалась, скрывая под своим пологом узенькую трассу, а также весь остальной окружающий мир, включая и деревеньку Бездорожную, и путь до неё.
Неожиданно на меня напали комары и разнообразные мошки. Неизвестно откуда возникшим облаком кружились они над головой, ежесекундно отважные отряды кровососов в безжалостные и беспощадные атаки на моё, изнеженное городским уютом, тело. Мошки, подобно одуревшим камикадзе, отважно пикировали на моё лицо, старательно пытаясь попасть прямо в глаза, нос или иногда приоткрывающийся рот. Злобные комарики тем временем успевали то тут, то там отхлебнуть от меня одну-две капельки крови, от потери которых я, конечно же, помирать не собирался, но, тем не менее, крайний дискомфорт ощущал вследствие вандализма со стороны братьев и сестёр моих меньших.
В течение нескольких минут я честнейшим образом пытался не замечать дерзких налётчиков, тщетно отыскивая спасение в романтическом созерцании этого вынужденного вечера на природе, но, в конце концов, мои железные нервы сдали, и я вскочил на ноги. Нелепо размахивая конечностями во все стороны, и огалтело взвывая очень нелитературные пожелания всему миру насекомых, я , как ни странно, от назойливых мелких врагов своих не избавился. Напротив, видимо ощутив полное истощение моей моральной брони, они усилили темп своих атак, как минимум, втрое.
Наверное, я представлял собой очень комичное зрелище. Слава Богу, в этой безлюдной местности некому было наблюдать человека, пляшущего дикие танцы посреди дороги. Орал я тоже, вероятно, громко, но что-то заставило меня молниеносно заткнуться, да и пляски остановить тоже. Этим «чем-то» было ни что иное, как хриплый и протяжный вой со стороны леса. Комары с мошками воодушевлённо вторили этому вою своим оглушительным писком, но я уже прекратил все попытки сопротивления их всепроникающим кровососущим хоботкам, так как с этого момента в моей голове смерчем закрутилась только следующая мысль: «Нет, не собаки выли, волки!»
Мелкие кровососы представились мне вдруг бессовестными разведчиками, бесстыдными проводниками, прокладывающими короткий и свободный путь для зубастых и голодных хищников, которые, определённо, не пропустят мимо своих, закалённых лесными зайцами, желудков несчастного начинающего писателя, по дурости своей оказавшегося посреди безжизненной трассы. Вероятно, я покажусь волкам слишком лёгкой, но весьма аппетитной закуской.
Насекомые куда-то сгинули, а со стороны леса я услышал повторную демонстрацию зверского воя. Только показался он мне значительно громче, то ли оттого, что затихли всяческие букашки, то ли оттого, что источник воя стремительно приближался ко мне.
Я пронзительно взвизгнул, когда мне на нос вдруг шлёпнулась крупная холодная капля. Удивлённо задрав лицо вверх, я уже без особого испуга ощутил посланные небом, пока ещё редкие водяные шлепки. Похоже, стартовал дождь, и приставучие насекомые, видимо, были именно его предвестниками, а вовсе не хищных волков. Но через несколько минут я был уже не так спокоен и беспечен. Дождь уже перестал ограничиваться редкими холодными каплями, снимающими жар страха и волнения. Дождь превратился в ливень, причём, в мощный и агрессивный ливень. За пару минут были насквозь пропитаны водой все одежды и обувь, имевшие несчастье оказаться на мне в эту ночь. А я-то наивно предполагал, что ветровочка может как-то спасти от дождичка. Только, как было уже сказано, происходящее низвержение воды с небес дождичком никак нельзя было назвать.
Ливень лил нескончаемым потоком. И дополнительно ко всем неприятностям, он был как-то не по-летнему холодным, и даже ледяным. Я же, дурак дураком, стоял на обочине, съёжившись и дрожа, удерживая в руках потяжелевшую раз в пять огромную сумку с бесполезным содержимым, и проклиная собственную глупость. Дождь заливал уши, но при этом ещё и шумел подобно обезумевшему водопаду, а я сумел отыскать в происходящем два плюса — отсутствие насекомых и вероятное отсутствие воющих хищников, которые, конечно же, не дураки рыскать под таким ливнем в поисках тупого и незадачливого горожанина.
Но, как будто специально разрушая мои единственные надежды, зверский вой вновь наградил мой слух своим присутствием. Я на миг задумался, и этого мига вполне хватило, чтобы понять, насколько близко ко мне может быть воющий объект, если я смог услышать его позывные сквозь шум безумного водопада ушами, полными до краёв ледяной водой.
Как только подобные мысли бешеным табуном ворвались в мою промокшую голову, мозг сразу же счёл нужным переключиться в режим «неуправляемая истерика». С несвойственной мне прытью я соскочил с обочины и припустил в сторону ближайшего населённого пункта, пусть и ставшего для меня более чем ненавистным за последние сутки. Через какие-то несколько минут моего стремительного бегства, я вдруг вспомнил, что оставил возле дороги свою пропитанную дождём сумку, но у меня всё же не хватило глупого героизма для того, чтобы возвращаться за вещью, потерянной на вероятном поле битвы, какой бы ценной она мне не казалась. Зато вполне хватило трусости для того, чтобы не желать становиться обедом для голодного зверья.
Я не стану описывать все злоключения, которые творила со мной скользкая, но от этого не менее цепкая луговая трава и торчащие в самых необходимых для пробежки местах коренья и палки во время моего спасительного кросса в Бездорожную. Только отмечу, что такого количества позорных подскальзываний, спотыканий, падений и ещё раз — падений я в своей жизни ещё никогда не испытывал. И всё время, хотя волчьего воя я больше не слышал, мне чудились торопливые шаги сильных мохнатых лап за спиной.
В очередной раз кувыркнувшись в овраг из-под вывороченного дерева-долгожителя, я наконец добрался до деревеньки. Я предполагал, что представляю собой не очень приятное зрелище, ибо ощущал сползающие со всех частей тела клочья мокрой и рваной одежды и комья склизкой грязи.
Мужик в синей майке, удивительным образом до сих пор занятый обгрызанием зелёного яблока, как ни странно, сразу опознал меня.
- Ага! — грубо усмехнулся он.а — Вернулся! Так я и думал!
Поразительно, но неужели он всё это время стоял на крылечке и ждал моего возвращения. Мне это показалось весьма странным, и я его прямо об этом и спросил.
- Чего я, на дурака похож что ли? — хрипло заржал он в ответ и опять неподражаемо скривил гримасу, захватывая одним укусом не менее половины фрукта. — Ты же так вопил, что точняк во всех соседних деревнях слышно было, хотя я и не знаю, есть ли здесь поблизости соседние деревни.
- Да тут... так... — попытался объяснить я, но неожиданно смутился своей трусости, и потому сразу решился переходить к сути дела, — тут, это самое, переночевать у тебя где-нибудь можно?
- Да, конечно, друган, — басом пропел мужик и было уже раскинул руки для широких объятий, но, вовремя оценив мой пострадавший под ливнем внешний вид, просто запустил огрызок в овраг. Сочный яблочный скелетик пролетел всего в каких-то нескольких сантиметрах от моего лица, но я, видимо, должен был счесть сие действие высшим знаком гостеприимства.
* * *
Впрочем, я и на следующий день не смог покинуть Бездорожную. Даже не могу припомнить, когда же я всё-таки вернулся домой.
Но, что же я хотел сказать всем этим описанием своих злоключений.
Господа Читающие и Пишущие!
Всесто того, чтобы гоняться в поте лица за объектами своих небыточных желаний, лучше всё-таки прочтите их новое творение или напишите своё - гораздо более близкое Вам и интересное для Вас. Ведь никто не уверен, чем отразится личное знакомство с Автором любимых Вами сказок... Быть может, и разочарованием в самих сказках...
Сообщение отредактировал 卍vErЮg@: 04:27:49 - 06.09.2013
#433
Гость_Отражение _*
Гость_Отражение _*
-
- 0 Гости
Отправлено 03:58:57 - 30.06.2013
РАБОТА ФАНТАЗИИ
Я открыл глаза. На кухне явно позвякивали фарфоровые чашки и гремела посуда. Приподнявшись на локтях и оглядевшись, я обнаружил, что валяюсь на полу посреди прихожей. Забавно! Как, когда и зачем я оказался в таком положении и в таком, не очень приспособленном для сна, месте, память наотрез отказывалась мне объяснять.
А ведь кто-то шурует на кухне! Возникает первый вопрос – кто?
Грабители? Наверняка. Спешно упаковывают надтреснутые чашечки в набитые подобным же добром мешки.
Собутыльники? Но я не пью дома, хотя исключение возможно. А если и пью, то не состояния потери навигации, хотя исключение возможно. Да, и друзья не алкаши, хотя…, хотя как-то многовато исключений набирается.
Родственники? Ну да, а меня вместо коврика в прихожей положили.
Нет, можно, конечно, до бесконечности строить предположения, но лучше всё-таки подняться с пола и убедиться самому – кто же это без стыда и опаски хозяйничает на моей кухне. Пусть даже меня пришьют пулемётной очередью, пусть даже привяжут к табуретке с целью отработки на моём теле садистских приёмчиков с утюгом и паяльником, всё равно я должен самолично предстать перед незваными гостями, примерно вот так – руки в боки и взгляд орлом.
Я вскочил на ноги. На удивление прытко вскочил и вдруг почувствовал странное сочетание двух ощущений. Всё во мне было каким-то пустым и лёгким. Такую пустоту я чувствовал довольно часто. Когда, бывает, позавтракаешь остывшим кофе и утренней сигаретой, да так и скитаешься весь день напролёт по каким-либо житейским, бюрократическим, либо житейско-бюрократическим вопросам. В итоге – никакой адекватной пищей желудок и не порадуешь вплоть до вечера. Потому-то ноют и стонут внутренности от некой пустоты, да гуляет в их просторах одинокий и голодный ветер. Только не зря упомянул я о странном сочетании. На этот раз подобную пустоту очень удивительно дополняло ощущение лёгкости. То есть, как бы объяснить…, ничего лишнего на самом деле не появилось, никаких дополнительных эмоций, но ничего и не требовалось, не хотелось ничего-ничего лишнего. Конкретно эта пустота была самодостаточна и казалась тем самым неуловимым смыслом, ради которого люди тратят никчёмные огрызки своих жизней.
Но, в то же время, чего-то хотелось. Очень и очень чего-то хотелось, но это «что-то» уже никак не могло быть связано с ощущаемой пустотой, а потому-то и становилось на ступеньку повыше в иерархии свежайших чувств.
Всё это я ощутил, как только поднялся на ноги с пола в прихожей. Только не думайте, что я стоял и обдумывал все эти сочетания так долго, как было описано. Я их почувствовал в тот миг, как поднялся на ноги. Вот так сразу, в один миг я их все и почувствовал. А в следующий миг я уже шёл на кухню — туда, где загадочно гремели надтреснутые чашки и посуда. И хотя я отлично знал, что эти чашки вместе с посудой — мои, и ничьи больше, никакого мондража и зашкаливающего адреналина от предстоящей встречи неизвестно с чем, я тоже не почувствовал. Хоть убей, по-прежнему было пусто и от этого легко.
Моему удивлению не было предела. Я стоял в дверном проёме кухни и наблюдал за суетливыми передвижениями моего двойника. Он был одет в мою любимую, рваную на пузе, футболку и семейные трусы, незамысловатые сланцы были надвинуты на босые ноги. В общем, на двойнике красовался мой привычный домашне-летний гардероб. На люди-то – без дорогих знаковых рубашечек и костюмчиков никак, а дома у себя и дырками можно посветить. Но в любом случае, по кухне гарцевал в боксёрах и футболке не я, а мой двойник. Не я спешно расплескивал в объёмную чашку крепко-заваренный и дымящийся от жара кофе. Не я строгал толстенные колбасные куски и прожаривал их на древней безрукой сковородке до чёрной пригорелой корки. Не я поливал их дрожащими глазами яиц, на пару минут ещё добавляя пылу и жару газовой плите. Что ж поделать, двойник творил обожаемый мною холостяцкий перекус, но творил, судя по всему, только для себя. Но, что было удивительнее всего, мне вся эта бесподобная жрачка казалась в этот момент абсолютно неинтересной. Я видел, как поднимается густой дымок от сотворённого варева-жарева, но отупляющей жажды, заставляющей плескаться голодной слюной, я не ощутил. Мало того, я готов был поклясться, что не чувствовал никакого аромата. Видимо, во время падения в прихожей, я как-то очень здорово мозг отшиб, ведь до этого я готов был убить только лишь за чашку такого кофе.
Пока я старательно собирался с мыслями, для того, чтобы найти хоть какие-то слова, которыми я выспрошу у двойника — кто он такой и что здесь вообще происходит, тот уже спешно сваливал горы дымящегося перекуса на плоскость огромного подноса. Затем он критично осмотрел лужицы пролитого кофе на столе и на полу, многочисленные масленые следы, брезгливо поморщился, резко отвернулся и наперевес с подносом спешно последовал к выходу из кухни, где, собственно, стоял я. Мой двойник передвигался настолько торопливо, что я даже не успел посторониться, когда тот наткнулся на меня. Но, как ни странно, нашей встречи так и не произошло, столкновения двойников не состоялось. Он просто-напросто прошёл сквозь меня, остановившись на секунду только лишь для того, чтобы выключить свет на кухне. Причём эту секундную остановку он провёл, находясь на том же месте, где стоял я. То есть, в этот момент мы, проще говоря, совпадали. Затем мой двойник выключил свет и завершил свой переход сквозь меня. Но ради чего я так подробно описал эту ситуацию? Ради того, чтобы заверить — лично я, как, вероятно, и мой двойник, ничего в эту секунду не почувствовал.
Он ушёл, а я так остался стоять в дверном проёме кухни. Несмотря на погашенный свет, видно всё было точно так же, как и прежде. А за столом сидела худенькая девушка в цветастом сарафанчике и осторожно, так чтобы не задеть кофейные лужицы масленые следы, пила чай. Было понятно, что вот она-то меня замечает, хотя острый взгляд девушки был направлен вовсе не в мою сторону. И она меня знала — и это тоже я понял по её острому взгляду, хотя даже и предположить не мог, кем может являться эта цветастая незнакомка. Она прихлёбывала дымящийся чай, пытаясь скрыть при этом свою удивительную улыбку на тонких губах, но это удавалось ей с великим трудом, даже, можно сказать, и не удавалось уже. Было видно, что девушка упрямо ожидает того, что неминуемый диалог должен стартовать именно с моей подачи. Я же стоял неподвижной мумией и тупо моргал, предполагая, что начинать беседу вопросом, заданным прямиком в лоб «А ты кто такая?», я вряд ли когда-либо решусь, а другие варианты вопросов, ну, никак не желали вползать в мою голову.
Тогда незнакомка сделала невозможное возможным и начала наш диалог следующей фразой, аппетитно причмокивая при этом:
- Мм... какой обалдёжный чай... мм...
- Откуда ты взяла такое слово? — зачем-то возмутился я. — Если уж жаргонишь, то пусть будет «обалденный» чай.
- Пусть будет обалденный, — звонко хихикнула девушка, — от этого он не стал менее обалдёжным.
Я замолчал, не в силах представить — в каком ключе мне следует приступать к допросу незнакомки. Она же хлебала остывающий напиток и тихонько тряслась всем телом от внутреннего смеха надо мной. В итоге, через пару минут девица повернулась лицом ко мне и, стараясь не мигать большущими глазами, спросила:
- Ну чё ты какой? Ну, чего ты там вертишь на языке уже целую вечность? Или слова проглатываешь каждую минуту?
- Эм-м-мэ... — от такого напора я замялся ещё сильнее.
- Ну да, конечно, очень информативно! — возмутилась девушка.
- Да откуда же Вы вдруг взялись-то? — я наконец-то решился выразить минимальный всплеск очень непонятных эмоций.
- Зачем же тебе знать всё это? – заливалась юным смехом девушка. – Там, откуда я, ты или кто-либо из людей, уже нет места для нас всех. Дорожки нет назад. Гораздо полезнее было бы узнать какой путь для меня, тебя или для нас открывается.
- Для нас? – удивился я. – Мы куда-то должны отправиться?
- Да, – мило улыбнулась красотка, глядя мне прямо в глаза, – я и пришла-то сюда только затем, чтобы забрать тебя, а не кушать этот обалдёжный чай. Это милое местечко, к сожалению, тоже становится для тебя прошлым, куда дорожки уже не будет. Но заберу я тебя в другое местечко…, оно тебе понравится.
- Ты чего это… – я судорожно осматривал помещение кухни в поисках инструмента для скашивания травы, – Смерть что ли? Дык…
- Дык-дык, – передразнила девица и, загородив свой милый ротик ладошкой, опять хихикнула, – помер бы, пришла бы Смерть, а, вон, не помер же, а вполне даже очень живой отправился вредностями питаться.
Я с удивлением отметил про себя, что это она говорит о недавно просочившемся сквозь меня двойнике, как обо мне самом.
- Да и вообще же, какая я тебе Смерть?! – девушка деланно надула губки. – Физиономией, понимаешь ли, не вышла.
- Ну, а кто же ты такая, – поинтересовался я, и понял, что девушка с нетерпением ждала этого вопроса, – если такие странные речи произносишь о том, как бы забрать меня неведомо куда.
- Я Фантазия, и забираю тебя я в мир твоих фантазий, — радостно выпалила она, тут же соскочила с табуретки и протянула мне ручку, — пошли!
- Погоди-погоди, — нахмурился я, — то есть, как это — забираешь?! Я не намерен куда-либо уходить отсюда, пока жив. Что это ещё за фантазии?
- Твои же собственные фантазии, — почти прикрикнула на меня девица, — твои же, зачем тебе чужие-то. А забрать тебя необходимо, если ты не хочешь лишиться этого, — она ткнула пальцем мне в грудь.
- Чего лишиться? — не врубился я и принялся придирчиво осматриваться.
- Себя..., то есть..., души! Души своей! — она уже перешла на крик. — Неужели не помнишь, как душу свою Тьме продал, дурачок?!
- Что-то не припоминаю, — честно признался я.
- Да неужели, — девушка очень по-деловому встала передо мной, — а кто буквально вчера дал согласие на книгу? Так что же ты там напишешь? Заведомо — грязные судьбы, грязные делишки, грязные подробности. Заведомая ложь, оплаченная нечистыми деньгами.
- Да что ты? — усмехнулся я, хотя сам насторожился. — Это обычная работа. Политика, бизнес — они грязны изначально — кого-то превозносишь, о ком-то привираешь. Впрочем, привираешь обо всех, только о ком-то — в плюс, о ком-то — в минус. Но никто от этого не умирает. Это обычная работа.
- От этого умирает душа, — взволнованно прошептала девчушка, — ложь, грязь — Тьма через это дело просачивается в мир людей. Тебе подарен талант и тебя многие слушают, верят тебе. Через твоё слово Тьма течёт в твой мир гигантскими водопадами. Ты свой Светлый мир, мир своих Фантазий, спрятал в ящике стола, а Тьму собираешься дарить людям. И Тьма подарит тебе за это славу, богатство, здоровье..., но душу твою приберёт.
- Но я ничего не подписывал ни с какой тьмой, — заволновался я.
- Тьма умеет говорить устами людей, души которых завоевала, — отвечала девушка, — действовать их руками. Так что, люди, охваченные Тьмой, совершают любые поступки от её имени.
- Агент..., сволочь..., — вспомнил я о том, с какой радостью вчера же подписал контракт о написании некоего «шедевра, разоблачающего множество важных шишек». — Как же ты спасёшь меня..., мою душу, если я уже её продал.
Девушка призналась о том, что расскажет мне об этом, но рассказ будет настолько интересным, что мы просто обязаны налить по чашечке «обалдёжного» чая. Мы совершили первый глоток «на брудершафт», а далее уселись на табуреточки — напротив друг друга. Цветастая девушка принялась рассказывать:
- Дело в том, что Тьма пусть и хитра, но мы-то хитрее. Ты создавал истории светлые и добрые, прятал их в стол и полагал, что они никому не нужны вовсе. Но оказались необходимы и, прежде всего, тебе самому. Ты же не просто писал эти истории, ты создавал миры, которые всегда будут безмерно благодарны тебе за это. Ты обещал Тьме создать шедевр, и Ты будешь создавать его, но только этим Тобой станет лишь бездушный придаток, когда как Душа твоя окажется в созданных ею же мирах.
- То есть, я..., тот я, который придаток, всё-таки создаст книгу, через которую Тьма хлынет в мир человечества, — ужаснулся я.
- Тот Ты напишет только то, что продиктует ему Тьма, и только так, как она ему продиктует, — девушка улыбнулась, — но это не даст никакого эффекта. Никто из живых людей не сможет воспринять написанное. Чтобы книга обрела жизнь, она должна быть создана живым талантом, то есть, главным образом — его душой. А твой придаток будет выполнять роль печатной машинки Тьмы, а то, что она создаст, никто, кроме самой же Тьмы, прочесть не сможет.
- Хитро, — усмехнулся я, — то есть Бог со своими Ангелами тоже способен на обман.
- Ни Бог, ни его Ангелы тут не причём, — сказала красотка, — очень надеюсь, что они об этом и не догадываются. Только после твоей смерти они станут решать вопрос о дальнейшей судьбе твоей души.
В этот момент в кухню влетел мой двойник, приговаривая на каждом шагу: «Эх ты..., ух ты...» Он тут же наплескал свежие кофейные лужицы, обновляя бодрящий напиток в моей чашке и умчался с ней прочь.
- Он так и будет жить, суетиться, существовать: бегать, спать и есть, — призналась Фантазия, — причём это продлится довольно долго — до тех пор, пока Тьма не решит, что он ей не нужен. Но о бесполезности твоего «шедевра» она, возможно, и не догадается. Тьма обычно не занимается анализом судьбы собственных творений. У неё слишком много иных путей к миру людей, за которыми необходимо приглядывать.
- Но получается. Что отдых в мире моих фантазий — это всего лишь незначительная отсрочка, — побледнел я, — а когда я всё-таки умру, Тьма вправе будет забрать то, что я продал ей — мою душу.
- Ну ты, блин, так ничего и не понял, — всплеснула девушка ручками, — душа твоя ни-че-го из заказанного Тьмою не создаст, ни-чем из её даров не воспользуется, а, стало быть, контракт нарушен, и судьба твоя — в руках Всевышнего, но, конечно же, с момента смерти твоего придатка. Тьма обнаружит нарушение, но также — только тогда когда помрёт придаток. Она будет ждать выхода души, но ты ведь так и не предстанешь перед ней ввиду своего отсутствия, хи-хи.
Фантазия вылизала остатки чая из своей чашки и вдруг, испуганно присев на корточки, прошептала:
- Нам пора уходить. Тьма сейчас прибудет, чтобы диктовать «шедевр» твоему телу. Но и тебя она быстро почует – у неё отличный нюх на вольные души.
- Хорошо…, только я боюсь, – ответил я и, заметив недоумённый взгляд девушки, добавил, – а вдруг ты меня обманываешь. Вдруг ты сама хочешь украсть мою душу, чтобы вручить её в подарок Тьме.
- Я расскажу тебе о том, кто встретит тебя в твоём мире, – раздражённо шептала она, – о твоей последней фантазии. После это уже и решай, верить мне или нет.
Я кивнул.
Девушка что-то очень быстро затараторила мне на ухо. Я не мог понять ни слова, но каким-то чудом Фантазии удалось выудить из моей памяти тот необходимый кусочек, который и предстал перед моими глазами ясными и подробными картинками.
В тот день прохладный сентябрьский дождик старательно умывал городские тротуары. Он слизывал с них прилипшую и почти проросшую грязь, принося на её место другую, невесть откуда взявшуюся. Жёлтые листочки крутились возле стоков забавными корабликами, и уставшие за лето деревца спускали к лужам всё новые и новые флота, сотканные из их шелестящей одежды. Прохожих в тот час было достаточно, но все они ощетинились от дождливого неба панцирями зонтов и смотрели лишь себе под ноги, панически пугаясь любой из иголочек, рассыпанных из копилки лохматых туч.
Я шёл, не укрываясь зонтом. Подставляя лицо дождю, я пытался ртом поймать некоторые из этих капелек. Мне было хорошо, потому что я был свободен в тот миг. Свободен от каких-либо долгов, обязательств, обещаний, впечатлений. В общем, ничего на мне не висело. Такие моменты очень редко встречаются в жизни, а, скорее всего, их просто не бывает, но у меня вот выпал такой счастливый билетик. И этот прохладный дождик так нежно обнимал мою горячую радость, что я шёл и в открытую наслаждался им.
И вдруг под своими ногами я заметил котёнка. Я чуть не споткнулся. Цвет шерсти был неясен — влажная шубка котёнка под дождём казалась просто тёмно-серой. Но что меня впечатлило — зверёк тоже не страдал. Кошачий детёныш щурился и облизывался, подняв мордочку вверх. Он ещё не успел дождаться холодного ветра, вгрызающегося в медленно высыхающее тело, не успел почувствовать горький вкус пилюли одиночества, которую, вероятно, недавно проглотил. Он смотрел на меня взглядом не просяще-жалостным, а таким, с которым сорванцы всех пород и мастей снисходительно предлагают дружбу.
Я присел на корточки перед котёнком и согласился дружить с ним, даже уже протянул руки навстречу. Но в этот момент меня обдало душем из-под колёс тормозящего автомобиля. Скрипнув, открылась дверца, возвращая меня в мир обещаний и обязательств. Мой агент зазывал в убежище тёплого и сухого салона моё тело и мою душу. Сам же он очень вовремя и очень красноречиво чихнул, заставляя вспомнить о его жуткой аллергии на все виды живого. Я посмотрел на котёнка и пообещал ему вернуться, отлично понимая, что преподаю животному первый и главный урок неверия человеческим словам.
В этот день Тьма начала совершать предварительные вылазки в моём направлении, и мне заказали очень порочную статью, и потому — очень дорогостоящую.
А я заболел. Свалился с высокой температурой недели на две, в течение которых очень часто предполагал, что не выживу, но порой отыскивая силы для выполнения заказа. И я отстучал статью, после чего мне вдруг похорошело, и я решился высунуть нос на волю.
Солнышко дарило засыпающей земле последние тёплые лучики, а я со слезами на глазах рыскал с том месте, где оставил котёнка, и вокруг того места. Но, как не рыскал, никого я не нашёл...
- И тогда ты сочинил сказку про рыжую кошечку Плюшку, — улыбнулась Фантазия, — сочинил, всхлипнул и убрал в ящик с глаз долой.
- Убрал, — согласился я, — только сказку эту я помню почти наизусть:
«Маленькая рыжая кошечка по имени Плюшка висит на шторах, крепко вцепившись в них когтями. Шторы разукрашены рисунками в виде крупных жёлтых цветов.
Перед Плюшкой – работающий телевизор. Транслируется телепередача, рассказывающая о животном мире разных частей света. В данный момент на экране – огромный тигр, грозно бредущий среди джунглей.
«Тигр – опасное хищное животное семейства кошачьих», – произносит поучительным тоном диктор.
«Р-р-р», – рычит в подтверждении его слов Тигр.
- Я тигр! – догадывается кошечка Плюшка. – Я животное семейства кошачьих, и я, несомненно, опасна! Очень опасна!
Плюшка взбирается на подоконник и видит перед собой цветущую герань в горшке, вокруг которой кружится муха.
- Привет! – говорит кошечка. – Я тигр! Р-р-р!
- Ж-ж-ж! – отвечает муха, продолжая кружиться вокруг цветка.
- Тигр я! – повторяет Плюшка, грозно насупившись. – Р-р-р!
Муха садится на гераниевый цветок и с удивлением смотрит на кошечку:
- Ж? – после чего начинает усмехаться. – Жи-жи-жи!
- Ах так! Р-р-рмяу-у-у! – Плюшка гневно ударяет лапкой по цветку, горшок начинает шататься, после чего падает на пол и разбивается вдребезги.
- Ой-ой-ой! – пугается кошечка Плюшка и прыгает на шкаф.
На шкафу она замечает старую компьютерную мышку с длинным проводом-хвостом.
- Привет! – говорит Плюшка. – Я тигр! Р-р-р!
- Привет! – отвечает Мышка, подмигивая клавишами. – Я бы испугалась тебя, только не слышала я ни разу, чтобы мышки тигров пугались.
- Ты мышка? – удивляется Плюшка и задумывается. – Хорошо! Тебе признаюсь, что не Тигр я, а очень опасная кошечка по имени Плюшка! Р-р-рмяу-у-у!
- Хм, – отвечает Мышка, хихикая скрипучим колёсиком, – тогда и я признаюсь, что я не обыкновенная Мышка, а компьютерная, и потому могу пугаться лишь компьютерных вирусов.
Но Плюшка не знает, кто это такие – компьютерные вирусы и поэтому разочарованно спускается со шкафа.
* * *
Вечер. В комнате горит свет. В разобранной кровати, под одеялом лежит маленький мальчишка, играя перед сном зелёной машинкой.
Кошечка Плюшка, которой сегодня уже попало за разбитый горшок с цветком, вертится на кровати, играя с одеялом. Но вот она обращает внимание на мальчишку.
- Привет! – говорит она. – Я тигр! Р-р-р!
- Плюшка! – мальчишка гладит кошечку, но та обиженно отскакивает назад. – Плюшечка! Спокойной ночи!
- Я тигр!- возмущенно вскрикивает кошечка.
- Я тигр – я тигр – я тигр! – продолжает доказывать она своим тонким голоском, и даже угрожающе топает лапкой.
* * *
Свет в комнате уже погашен. Мальчишка спит, положив руки под голову.
Кошечка Плюшка, полулёжа на одеяле, устало продолжает повторять:
- Я тигр… я тигр… – она зевает и сворачивается клубком на одеяле.
- Я тигр… – чуть слышно произносит Плюшка, её глаза закрываются, и она засыпает, повторяя удовлетворённо:
- Мур-р-р, Мур-р-р, Мур-р-р…»
Мы молчали, но заметив, что входная дверь покрывается чёрным инеем от приближения Тьмы, как-то дружно шагнули в мир моих Фантазий.
- А ты знаешь, что случилось с тем котёнком в реальном мире? — осторожно спросил я.
- Конечно, — спокойно ответила Фантазия, — котёнка больше нет.
- Блин, — я обхватил лицо руками.
- Котёнка нет, — повторила девушка, — вместо него появилась очень даже милая кошечка.
Я радостно уставился на Фантазию, но в тот момент она испарилась.
Сидя на мягком, нежно зелёном коврике свежей травки, я вглядывался вдаль.
На моих коленях мурлыкал рыжий котёнок, попутно пытаясь тяпнуть меня за палец. Сам я был лет на двадцать помолодевшим, подтянутым и подкаченным. Мне очень нравилось ощущать в теле жгучий заряд энергии.
Я с улыбкой вглядывался вдаль.
Со стороны леса, вдоль по просёлочной дороге, ко мне не спеша приближалась худенькая девушка в цветастом сарафанчике.
- Так, милейший! — ещё издалека кричала она мне. — И что же всё это значит?
- Я догадался, — крикнул в ответ я, — что ты вовсе не являлась моей фантазией. И вообще ты была ничьей фантазией, а просто — фантазией, по своей сути. Так вот, я тебя и нафантазировал уже здесь, чтобы ты стала моей. Оказывается, я и здесь могу фантазировать.
- Нет, ну это-то всё и дураку понятно, — сказала она, уже останавливаясь возле меня, — но ты чего, не мог как-нибудь или что-нибудь додумать. Допустим, формы там помоделистей, платьице помоднее, в конце концов!
- Извини, — улыбнулся я, — я придумал тебя такой, какой ты мне понравилась.
- Ясно всё, никакой фантазии, — резюмировала девица и мы дружно повалились на траву от смеха.
Потом она сидела, обняв меня нежными ручками и положив свою голову мне плечо. Она мурлыкала в такт рыжему котёнку.
- Ну ты не расслабляйся, — мечтательно шептала моя Фантазия, — платье свадебное ты мне придумаешь на славу..., или тебе помочь?
10 июня 2013
Я открыл глаза. На кухне явно позвякивали фарфоровые чашки и гремела посуда. Приподнявшись на локтях и оглядевшись, я обнаружил, что валяюсь на полу посреди прихожей. Забавно! Как, когда и зачем я оказался в таком положении и в таком, не очень приспособленном для сна, месте, память наотрез отказывалась мне объяснять.
А ведь кто-то шурует на кухне! Возникает первый вопрос – кто?
Грабители? Наверняка. Спешно упаковывают надтреснутые чашечки в набитые подобным же добром мешки.
Собутыльники? Но я не пью дома, хотя исключение возможно. А если и пью, то не состояния потери навигации, хотя исключение возможно. Да, и друзья не алкаши, хотя…, хотя как-то многовато исключений набирается.
Родственники? Ну да, а меня вместо коврика в прихожей положили.
Нет, можно, конечно, до бесконечности строить предположения, но лучше всё-таки подняться с пола и убедиться самому – кто же это без стыда и опаски хозяйничает на моей кухне. Пусть даже меня пришьют пулемётной очередью, пусть даже привяжут к табуретке с целью отработки на моём теле садистских приёмчиков с утюгом и паяльником, всё равно я должен самолично предстать перед незваными гостями, примерно вот так – руки в боки и взгляд орлом.
Я вскочил на ноги. На удивление прытко вскочил и вдруг почувствовал странное сочетание двух ощущений. Всё во мне было каким-то пустым и лёгким. Такую пустоту я чувствовал довольно часто. Когда, бывает, позавтракаешь остывшим кофе и утренней сигаретой, да так и скитаешься весь день напролёт по каким-либо житейским, бюрократическим, либо житейско-бюрократическим вопросам. В итоге – никакой адекватной пищей желудок и не порадуешь вплоть до вечера. Потому-то ноют и стонут внутренности от некой пустоты, да гуляет в их просторах одинокий и голодный ветер. Только не зря упомянул я о странном сочетании. На этот раз подобную пустоту очень удивительно дополняло ощущение лёгкости. То есть, как бы объяснить…, ничего лишнего на самом деле не появилось, никаких дополнительных эмоций, но ничего и не требовалось, не хотелось ничего-ничего лишнего. Конкретно эта пустота была самодостаточна и казалась тем самым неуловимым смыслом, ради которого люди тратят никчёмные огрызки своих жизней.
Но, в то же время, чего-то хотелось. Очень и очень чего-то хотелось, но это «что-то» уже никак не могло быть связано с ощущаемой пустотой, а потому-то и становилось на ступеньку повыше в иерархии свежайших чувств.
Всё это я ощутил, как только поднялся на ноги с пола в прихожей. Только не думайте, что я стоял и обдумывал все эти сочетания так долго, как было описано. Я их почувствовал в тот миг, как поднялся на ноги. Вот так сразу, в один миг я их все и почувствовал. А в следующий миг я уже шёл на кухню — туда, где загадочно гремели надтреснутые чашки и посуда. И хотя я отлично знал, что эти чашки вместе с посудой — мои, и ничьи больше, никакого мондража и зашкаливающего адреналина от предстоящей встречи неизвестно с чем, я тоже не почувствовал. Хоть убей, по-прежнему было пусто и от этого легко.
Моему удивлению не было предела. Я стоял в дверном проёме кухни и наблюдал за суетливыми передвижениями моего двойника. Он был одет в мою любимую, рваную на пузе, футболку и семейные трусы, незамысловатые сланцы были надвинуты на босые ноги. В общем, на двойнике красовался мой привычный домашне-летний гардероб. На люди-то – без дорогих знаковых рубашечек и костюмчиков никак, а дома у себя и дырками можно посветить. Но в любом случае, по кухне гарцевал в боксёрах и футболке не я, а мой двойник. Не я спешно расплескивал в объёмную чашку крепко-заваренный и дымящийся от жара кофе. Не я строгал толстенные колбасные куски и прожаривал их на древней безрукой сковородке до чёрной пригорелой корки. Не я поливал их дрожащими глазами яиц, на пару минут ещё добавляя пылу и жару газовой плите. Что ж поделать, двойник творил обожаемый мною холостяцкий перекус, но творил, судя по всему, только для себя. Но, что было удивительнее всего, мне вся эта бесподобная жрачка казалась в этот момент абсолютно неинтересной. Я видел, как поднимается густой дымок от сотворённого варева-жарева, но отупляющей жажды, заставляющей плескаться голодной слюной, я не ощутил. Мало того, я готов был поклясться, что не чувствовал никакого аромата. Видимо, во время падения в прихожей, я как-то очень здорово мозг отшиб, ведь до этого я готов был убить только лишь за чашку такого кофе.
Пока я старательно собирался с мыслями, для того, чтобы найти хоть какие-то слова, которыми я выспрошу у двойника — кто он такой и что здесь вообще происходит, тот уже спешно сваливал горы дымящегося перекуса на плоскость огромного подноса. Затем он критично осмотрел лужицы пролитого кофе на столе и на полу, многочисленные масленые следы, брезгливо поморщился, резко отвернулся и наперевес с подносом спешно последовал к выходу из кухни, где, собственно, стоял я. Мой двойник передвигался настолько торопливо, что я даже не успел посторониться, когда тот наткнулся на меня. Но, как ни странно, нашей встречи так и не произошло, столкновения двойников не состоялось. Он просто-напросто прошёл сквозь меня, остановившись на секунду только лишь для того, чтобы выключить свет на кухне. Причём эту секундную остановку он провёл, находясь на том же месте, где стоял я. То есть, в этот момент мы, проще говоря, совпадали. Затем мой двойник выключил свет и завершил свой переход сквозь меня. Но ради чего я так подробно описал эту ситуацию? Ради того, чтобы заверить — лично я, как, вероятно, и мой двойник, ничего в эту секунду не почувствовал.
Он ушёл, а я так остался стоять в дверном проёме кухни. Несмотря на погашенный свет, видно всё было точно так же, как и прежде. А за столом сидела худенькая девушка в цветастом сарафанчике и осторожно, так чтобы не задеть кофейные лужицы масленые следы, пила чай. Было понятно, что вот она-то меня замечает, хотя острый взгляд девушки был направлен вовсе не в мою сторону. И она меня знала — и это тоже я понял по её острому взгляду, хотя даже и предположить не мог, кем может являться эта цветастая незнакомка. Она прихлёбывала дымящийся чай, пытаясь скрыть при этом свою удивительную улыбку на тонких губах, но это удавалось ей с великим трудом, даже, можно сказать, и не удавалось уже. Было видно, что девушка упрямо ожидает того, что неминуемый диалог должен стартовать именно с моей подачи. Я же стоял неподвижной мумией и тупо моргал, предполагая, что начинать беседу вопросом, заданным прямиком в лоб «А ты кто такая?», я вряд ли когда-либо решусь, а другие варианты вопросов, ну, никак не желали вползать в мою голову.
Тогда незнакомка сделала невозможное возможным и начала наш диалог следующей фразой, аппетитно причмокивая при этом:
- Мм... какой обалдёжный чай... мм...
- Откуда ты взяла такое слово? — зачем-то возмутился я. — Если уж жаргонишь, то пусть будет «обалденный» чай.
- Пусть будет обалденный, — звонко хихикнула девушка, — от этого он не стал менее обалдёжным.
Я замолчал, не в силах представить — в каком ключе мне следует приступать к допросу незнакомки. Она же хлебала остывающий напиток и тихонько тряслась всем телом от внутреннего смеха надо мной. В итоге, через пару минут девица повернулась лицом ко мне и, стараясь не мигать большущими глазами, спросила:
- Ну чё ты какой? Ну, чего ты там вертишь на языке уже целую вечность? Или слова проглатываешь каждую минуту?
- Эм-м-мэ... — от такого напора я замялся ещё сильнее.
- Ну да, конечно, очень информативно! — возмутилась девушка.
- Да откуда же Вы вдруг взялись-то? — я наконец-то решился выразить минимальный всплеск очень непонятных эмоций.
- Зачем же тебе знать всё это? – заливалась юным смехом девушка. – Там, откуда я, ты или кто-либо из людей, уже нет места для нас всех. Дорожки нет назад. Гораздо полезнее было бы узнать какой путь для меня, тебя или для нас открывается.
- Для нас? – удивился я. – Мы куда-то должны отправиться?
- Да, – мило улыбнулась красотка, глядя мне прямо в глаза, – я и пришла-то сюда только затем, чтобы забрать тебя, а не кушать этот обалдёжный чай. Это милое местечко, к сожалению, тоже становится для тебя прошлым, куда дорожки уже не будет. Но заберу я тебя в другое местечко…, оно тебе понравится.
- Ты чего это… – я судорожно осматривал помещение кухни в поисках инструмента для скашивания травы, – Смерть что ли? Дык…
- Дык-дык, – передразнила девица и, загородив свой милый ротик ладошкой, опять хихикнула, – помер бы, пришла бы Смерть, а, вон, не помер же, а вполне даже очень живой отправился вредностями питаться.
Я с удивлением отметил про себя, что это она говорит о недавно просочившемся сквозь меня двойнике, как обо мне самом.
- Да и вообще же, какая я тебе Смерть?! – девушка деланно надула губки. – Физиономией, понимаешь ли, не вышла.
- Ну, а кто же ты такая, – поинтересовался я, и понял, что девушка с нетерпением ждала этого вопроса, – если такие странные речи произносишь о том, как бы забрать меня неведомо куда.
- Я Фантазия, и забираю тебя я в мир твоих фантазий, — радостно выпалила она, тут же соскочила с табуретки и протянула мне ручку, — пошли!
- Погоди-погоди, — нахмурился я, — то есть, как это — забираешь?! Я не намерен куда-либо уходить отсюда, пока жив. Что это ещё за фантазии?
- Твои же собственные фантазии, — почти прикрикнула на меня девица, — твои же, зачем тебе чужие-то. А забрать тебя необходимо, если ты не хочешь лишиться этого, — она ткнула пальцем мне в грудь.
- Чего лишиться? — не врубился я и принялся придирчиво осматриваться.
- Себя..., то есть..., души! Души своей! — она уже перешла на крик. — Неужели не помнишь, как душу свою Тьме продал, дурачок?!
- Что-то не припоминаю, — честно признался я.
- Да неужели, — девушка очень по-деловому встала передо мной, — а кто буквально вчера дал согласие на книгу? Так что же ты там напишешь? Заведомо — грязные судьбы, грязные делишки, грязные подробности. Заведомая ложь, оплаченная нечистыми деньгами.
- Да что ты? — усмехнулся я, хотя сам насторожился. — Это обычная работа. Политика, бизнес — они грязны изначально — кого-то превозносишь, о ком-то привираешь. Впрочем, привираешь обо всех, только о ком-то — в плюс, о ком-то — в минус. Но никто от этого не умирает. Это обычная работа.
- От этого умирает душа, — взволнованно прошептала девчушка, — ложь, грязь — Тьма через это дело просачивается в мир людей. Тебе подарен талант и тебя многие слушают, верят тебе. Через твоё слово Тьма течёт в твой мир гигантскими водопадами. Ты свой Светлый мир, мир своих Фантазий, спрятал в ящике стола, а Тьму собираешься дарить людям. И Тьма подарит тебе за это славу, богатство, здоровье..., но душу твою приберёт.
- Но я ничего не подписывал ни с какой тьмой, — заволновался я.
- Тьма умеет говорить устами людей, души которых завоевала, — отвечала девушка, — действовать их руками. Так что, люди, охваченные Тьмой, совершают любые поступки от её имени.
- Агент..., сволочь..., — вспомнил я о том, с какой радостью вчера же подписал контракт о написании некоего «шедевра, разоблачающего множество важных шишек». — Как же ты спасёшь меня..., мою душу, если я уже её продал.
Девушка призналась о том, что расскажет мне об этом, но рассказ будет настолько интересным, что мы просто обязаны налить по чашечке «обалдёжного» чая. Мы совершили первый глоток «на брудершафт», а далее уселись на табуреточки — напротив друг друга. Цветастая девушка принялась рассказывать:
- Дело в том, что Тьма пусть и хитра, но мы-то хитрее. Ты создавал истории светлые и добрые, прятал их в стол и полагал, что они никому не нужны вовсе. Но оказались необходимы и, прежде всего, тебе самому. Ты же не просто писал эти истории, ты создавал миры, которые всегда будут безмерно благодарны тебе за это. Ты обещал Тьме создать шедевр, и Ты будешь создавать его, но только этим Тобой станет лишь бездушный придаток, когда как Душа твоя окажется в созданных ею же мирах.
- То есть, я..., тот я, который придаток, всё-таки создаст книгу, через которую Тьма хлынет в мир человечества, — ужаснулся я.
- Тот Ты напишет только то, что продиктует ему Тьма, и только так, как она ему продиктует, — девушка улыбнулась, — но это не даст никакого эффекта. Никто из живых людей не сможет воспринять написанное. Чтобы книга обрела жизнь, она должна быть создана живым талантом, то есть, главным образом — его душой. А твой придаток будет выполнять роль печатной машинки Тьмы, а то, что она создаст, никто, кроме самой же Тьмы, прочесть не сможет.
- Хитро, — усмехнулся я, — то есть Бог со своими Ангелами тоже способен на обман.
- Ни Бог, ни его Ангелы тут не причём, — сказала красотка, — очень надеюсь, что они об этом и не догадываются. Только после твоей смерти они станут решать вопрос о дальнейшей судьбе твоей души.
В этот момент в кухню влетел мой двойник, приговаривая на каждом шагу: «Эх ты..., ух ты...» Он тут же наплескал свежие кофейные лужицы, обновляя бодрящий напиток в моей чашке и умчался с ней прочь.
- Он так и будет жить, суетиться, существовать: бегать, спать и есть, — призналась Фантазия, — причём это продлится довольно долго — до тех пор, пока Тьма не решит, что он ей не нужен. Но о бесполезности твоего «шедевра» она, возможно, и не догадается. Тьма обычно не занимается анализом судьбы собственных творений. У неё слишком много иных путей к миру людей, за которыми необходимо приглядывать.
- Но получается. Что отдых в мире моих фантазий — это всего лишь незначительная отсрочка, — побледнел я, — а когда я всё-таки умру, Тьма вправе будет забрать то, что я продал ей — мою душу.
- Ну ты, блин, так ничего и не понял, — всплеснула девушка ручками, — душа твоя ни-че-го из заказанного Тьмою не создаст, ни-чем из её даров не воспользуется, а, стало быть, контракт нарушен, и судьба твоя — в руках Всевышнего, но, конечно же, с момента смерти твоего придатка. Тьма обнаружит нарушение, но также — только тогда когда помрёт придаток. Она будет ждать выхода души, но ты ведь так и не предстанешь перед ней ввиду своего отсутствия, хи-хи.
Фантазия вылизала остатки чая из своей чашки и вдруг, испуганно присев на корточки, прошептала:
- Нам пора уходить. Тьма сейчас прибудет, чтобы диктовать «шедевр» твоему телу. Но и тебя она быстро почует – у неё отличный нюх на вольные души.
- Хорошо…, только я боюсь, – ответил я и, заметив недоумённый взгляд девушки, добавил, – а вдруг ты меня обманываешь. Вдруг ты сама хочешь украсть мою душу, чтобы вручить её в подарок Тьме.
- Я расскажу тебе о том, кто встретит тебя в твоём мире, – раздражённо шептала она, – о твоей последней фантазии. После это уже и решай, верить мне или нет.
Я кивнул.
Девушка что-то очень быстро затараторила мне на ухо. Я не мог понять ни слова, но каким-то чудом Фантазии удалось выудить из моей памяти тот необходимый кусочек, который и предстал перед моими глазами ясными и подробными картинками.
В тот день прохладный сентябрьский дождик старательно умывал городские тротуары. Он слизывал с них прилипшую и почти проросшую грязь, принося на её место другую, невесть откуда взявшуюся. Жёлтые листочки крутились возле стоков забавными корабликами, и уставшие за лето деревца спускали к лужам всё новые и новые флота, сотканные из их шелестящей одежды. Прохожих в тот час было достаточно, но все они ощетинились от дождливого неба панцирями зонтов и смотрели лишь себе под ноги, панически пугаясь любой из иголочек, рассыпанных из копилки лохматых туч.
Я шёл, не укрываясь зонтом. Подставляя лицо дождю, я пытался ртом поймать некоторые из этих капелек. Мне было хорошо, потому что я был свободен в тот миг. Свободен от каких-либо долгов, обязательств, обещаний, впечатлений. В общем, ничего на мне не висело. Такие моменты очень редко встречаются в жизни, а, скорее всего, их просто не бывает, но у меня вот выпал такой счастливый билетик. И этот прохладный дождик так нежно обнимал мою горячую радость, что я шёл и в открытую наслаждался им.
И вдруг под своими ногами я заметил котёнка. Я чуть не споткнулся. Цвет шерсти был неясен — влажная шубка котёнка под дождём казалась просто тёмно-серой. Но что меня впечатлило — зверёк тоже не страдал. Кошачий детёныш щурился и облизывался, подняв мордочку вверх. Он ещё не успел дождаться холодного ветра, вгрызающегося в медленно высыхающее тело, не успел почувствовать горький вкус пилюли одиночества, которую, вероятно, недавно проглотил. Он смотрел на меня взглядом не просяще-жалостным, а таким, с которым сорванцы всех пород и мастей снисходительно предлагают дружбу.
Я присел на корточки перед котёнком и согласился дружить с ним, даже уже протянул руки навстречу. Но в этот момент меня обдало душем из-под колёс тормозящего автомобиля. Скрипнув, открылась дверца, возвращая меня в мир обещаний и обязательств. Мой агент зазывал в убежище тёплого и сухого салона моё тело и мою душу. Сам же он очень вовремя и очень красноречиво чихнул, заставляя вспомнить о его жуткой аллергии на все виды живого. Я посмотрел на котёнка и пообещал ему вернуться, отлично понимая, что преподаю животному первый и главный урок неверия человеческим словам.
В этот день Тьма начала совершать предварительные вылазки в моём направлении, и мне заказали очень порочную статью, и потому — очень дорогостоящую.
А я заболел. Свалился с высокой температурой недели на две, в течение которых очень часто предполагал, что не выживу, но порой отыскивая силы для выполнения заказа. И я отстучал статью, после чего мне вдруг похорошело, и я решился высунуть нос на волю.
Солнышко дарило засыпающей земле последние тёплые лучики, а я со слезами на глазах рыскал с том месте, где оставил котёнка, и вокруг того места. Но, как не рыскал, никого я не нашёл...
- И тогда ты сочинил сказку про рыжую кошечку Плюшку, — улыбнулась Фантазия, — сочинил, всхлипнул и убрал в ящик с глаз долой.
- Убрал, — согласился я, — только сказку эту я помню почти наизусть:
«Маленькая рыжая кошечка по имени Плюшка висит на шторах, крепко вцепившись в них когтями. Шторы разукрашены рисунками в виде крупных жёлтых цветов.
Перед Плюшкой – работающий телевизор. Транслируется телепередача, рассказывающая о животном мире разных частей света. В данный момент на экране – огромный тигр, грозно бредущий среди джунглей.
«Тигр – опасное хищное животное семейства кошачьих», – произносит поучительным тоном диктор.
«Р-р-р», – рычит в подтверждении его слов Тигр.
- Я тигр! – догадывается кошечка Плюшка. – Я животное семейства кошачьих, и я, несомненно, опасна! Очень опасна!
Плюшка взбирается на подоконник и видит перед собой цветущую герань в горшке, вокруг которой кружится муха.
- Привет! – говорит кошечка. – Я тигр! Р-р-р!
- Ж-ж-ж! – отвечает муха, продолжая кружиться вокруг цветка.
- Тигр я! – повторяет Плюшка, грозно насупившись. – Р-р-р!
Муха садится на гераниевый цветок и с удивлением смотрит на кошечку:
- Ж? – после чего начинает усмехаться. – Жи-жи-жи!
- Ах так! Р-р-рмяу-у-у! – Плюшка гневно ударяет лапкой по цветку, горшок начинает шататься, после чего падает на пол и разбивается вдребезги.
- Ой-ой-ой! – пугается кошечка Плюшка и прыгает на шкаф.
На шкафу она замечает старую компьютерную мышку с длинным проводом-хвостом.
- Привет! – говорит Плюшка. – Я тигр! Р-р-р!
- Привет! – отвечает Мышка, подмигивая клавишами. – Я бы испугалась тебя, только не слышала я ни разу, чтобы мышки тигров пугались.
- Ты мышка? – удивляется Плюшка и задумывается. – Хорошо! Тебе признаюсь, что не Тигр я, а очень опасная кошечка по имени Плюшка! Р-р-рмяу-у-у!
- Хм, – отвечает Мышка, хихикая скрипучим колёсиком, – тогда и я признаюсь, что я не обыкновенная Мышка, а компьютерная, и потому могу пугаться лишь компьютерных вирусов.
Но Плюшка не знает, кто это такие – компьютерные вирусы и поэтому разочарованно спускается со шкафа.
* * *
Вечер. В комнате горит свет. В разобранной кровати, под одеялом лежит маленький мальчишка, играя перед сном зелёной машинкой.
Кошечка Плюшка, которой сегодня уже попало за разбитый горшок с цветком, вертится на кровати, играя с одеялом. Но вот она обращает внимание на мальчишку.
- Привет! – говорит она. – Я тигр! Р-р-р!
- Плюшка! – мальчишка гладит кошечку, но та обиженно отскакивает назад. – Плюшечка! Спокойной ночи!
- Я тигр!- возмущенно вскрикивает кошечка.
- Я тигр – я тигр – я тигр! – продолжает доказывать она своим тонким голоском, и даже угрожающе топает лапкой.
* * *
Свет в комнате уже погашен. Мальчишка спит, положив руки под голову.
Кошечка Плюшка, полулёжа на одеяле, устало продолжает повторять:
- Я тигр… я тигр… – она зевает и сворачивается клубком на одеяле.
- Я тигр… – чуть слышно произносит Плюшка, её глаза закрываются, и она засыпает, повторяя удовлетворённо:
- Мур-р-р, Мур-р-р, Мур-р-р…»
Мы молчали, но заметив, что входная дверь покрывается чёрным инеем от приближения Тьмы, как-то дружно шагнули в мир моих Фантазий.
- А ты знаешь, что случилось с тем котёнком в реальном мире? — осторожно спросил я.
- Конечно, — спокойно ответила Фантазия, — котёнка больше нет.
- Блин, — я обхватил лицо руками.
- Котёнка нет, — повторила девушка, — вместо него появилась очень даже милая кошечка.
Я радостно уставился на Фантазию, но в тот момент она испарилась.
Сидя на мягком, нежно зелёном коврике свежей травки, я вглядывался вдаль.
На моих коленях мурлыкал рыжий котёнок, попутно пытаясь тяпнуть меня за палец. Сам я был лет на двадцать помолодевшим, подтянутым и подкаченным. Мне очень нравилось ощущать в теле жгучий заряд энергии.
Я с улыбкой вглядывался вдаль.
Со стороны леса, вдоль по просёлочной дороге, ко мне не спеша приближалась худенькая девушка в цветастом сарафанчике.
- Так, милейший! — ещё издалека кричала она мне. — И что же всё это значит?
- Я догадался, — крикнул в ответ я, — что ты вовсе не являлась моей фантазией. И вообще ты была ничьей фантазией, а просто — фантазией, по своей сути. Так вот, я тебя и нафантазировал уже здесь, чтобы ты стала моей. Оказывается, я и здесь могу фантазировать.
- Нет, ну это-то всё и дураку понятно, — сказала она, уже останавливаясь возле меня, — но ты чего, не мог как-нибудь или что-нибудь додумать. Допустим, формы там помоделистей, платьице помоднее, в конце концов!
- Извини, — улыбнулся я, — я придумал тебя такой, какой ты мне понравилась.
- Ясно всё, никакой фантазии, — резюмировала девица и мы дружно повалились на траву от смеха.
Потом она сидела, обняв меня нежными ручками и положив свою голову мне плечо. Она мурлыкала в такт рыжему котёнку.
- Ну ты не расслабляйся, — мечтательно шептала моя Фантазия, — платье свадебное ты мне придумаешь на славу..., или тебе помочь?
10 июня 2013
#434
Учебная Тревога
-
- Завсегдатай
-
- 3 474 сообщений
Пионер с шилом в жопе.)
Отправлено 06:53:31 - 30.06.2013
Прикольно.)
#436
Редрак
-
- Императоры Иллюзий
-
- 6 436 сообщений
Да, да - Шухарт!
Отправлено 16:49:53 - 30.06.2013
Замечательная история! Такая светлая и позитивная 
#437
Гость_Отражение _*
Гость_Отражение _*
-
- 0 Гости
Отправлено 00:00:41 - 01.07.2013
кстати работа вылетела из конкурса "Колфана 17" после первого тура)))
#438
Гость_Отражение _*
Гость_Отражение _*
-
- 0 Гости
Отправлено 02:50:32 - 01.07.2013
ДЕНЬ НЕ С ТОЙ НОГИ
Необходимое предисловие.
Да простят меня великодушно немногочисленные читатели, но сразу же заявляю со всей ответственностью, что данный рассказ очень слабо соответствует предложенной теме. Дело в том, что Автор, то ли по ошибке, то ли преднамеренно, показал вовсе не портрет кинувшего форум пользователя, а скорее всего попытался описать то, как отразилось данное событие в реальной жизнедеятельности иных форумчан.
I
Её разбудил забавно выстроенный трёхэтажный мат.
Нет, на самом деле никто не бранился, не ругался, не кричал, не обзывался. Просто её любимая песенка, давным-давно закаченная на телефон, была определена, как сигнал для пробуждения. Забавно, лет пять назад, она махал «козами» в такт этой панкушной мелодии где-то в клубе, как-то ночью, а теперь взяла вот, и обрекла её на роль ненавистного будильника. Только сейчас она поняла, что это можно расценивать как предательство с её, практически фанатской, стороны. Всё, срочно стоит записать для пробудки какой-нибудь образец попсяры позорной, да только – погромче и погадливее.
И всё бы ничего, обычно она умудрялась отловить голосящий будильник в течение первых двух-трёх секунд его искренних порывов и перевести временные циферки куда-нибудь необозримо подальше, сознательно решаясь и в этот раз проспать первую пару или две. Но в этот раз её угораздило ещё с вечера (с ночи, переходящей в утро) присобачить мобильник на режим зарядки, а это значит – на другом конце такой огромной в утренние часы комнаты.
И даже это было бы нормально. Ну, протопала бы по комнате, в худшем случае вырубила бы телефон напрочь, до лучших часов. Да не тут-то было! Любимая кошечка, чтоб ей пусто было, придумала, видите ли, дрыхнуть возле кровати, свернувшись уютным калачиком как раз в том месте, куда лениво опускаются ноги в процессе насильственного пробуждения. И тут досталось по полной, но не кошке, к сожалению, а хозяйке, наступившей со всей дури на домашнее-дикую скотину.
А тут уж, как ни крути – ненормативный будильник орёт, кошка визжит, младший брат, удирая в школу, ржёт, царапина на ноге ноет. Всё такое любимое, но всё это любимое придушить хочется.
II
Пришлось ехать к первой паре. Не дома ж от злобы зевать. Раз проснулась – так уж извольте соответствовать образу и подобию прилежной студентки.
А первая пара настолько скучная и необязательная, что аж тошно. И оттого, что даже препод осознаёт то, что его предмет скучен и необязателен, начитывает его он вдвойне скучнее и необязательнее, а сам от этого – втройне скучнее и необязательнее. Хотя умудрился самолично опоздать на 19 минут, то есть – появился у дверей кабинета как раз за минуту до того, как студенты могли бы вполне законно смыться, чтобы пожрать, поспать или куда-нибудь подальше.
Препод начал упрямо мямлить лекцию и вдруг у нашей героини ожил телефон. Ожил он предательски громко и опять-таки – ненормативно. Ну что поделаешь, у всех любимая музыка – своя.
А звонит Он – объект всех её мечтаний, и не ответить никак нельзя, иначе лучше сразу повеситься.
Испуганной газелью, вывизгивая бесполезное «Извините», она прогарцевала мимо освирепевшего препода, строящего неподражаемо хищные мины. Прижала обожаемую трубку с обожаемым абонентом поплотнее к уху, поёживаясь от волнения, усугублённого холодом промёрзшего институтского коридора, и дрогнувшим голосом ответила: «Да-а-а?»
«Мне надо тебя увидеть после работы, – неприветливо прохрипел обожаемый абонент, – сказать чё-та надо».
Она даже и не подумала, почему это любимый абонент настолько неприветлив, но зато поняла, что часы, минуты и даже секунды, оставшиеся до встречи с ним, обречены теперь бесконечно тянуться, ехидно дразня предполагаемой интригой.
III
Часа три пришлось провести в столовой, медленно и старательно пережёвывая две жёсткие и прохладные булочки, на которые пришлось потратить сохранённые для спонтанных перекусы денежки. Его рабочий день заканчивался гораздо позднее завершения её студенческих мучений, а домой ехать и потом – обратно в парк было, если честно, просто неохота. Можно было бы подремать в библиотеке, но там, как назло, устроили нежданный ремонт-покраску-побелку.
Она жевала булочку и думала о том, почему же их жаркие и горячие встречи стали ограничиваться в последнее время невинными посиделками в парке. Она думала, но ответа не находила, лишь только надеялась, что в самом ближайшем будущем всё возвратится с лихвой.
Но вот наступил долгожданный вечерний час и Она на крыльях радости и счастья упорхала к месту встречи.
На дорогах ещё блестела серая корочка льда.
В парке голые ветви деревьев, морально уже готовых к Весне, наливались силой и мощью, внешне не торопясь обналичивать свою готовность. Но все они, учтиво и приветливо махали вслед спешащей куда-то девушке, придерживая длинными пальцами слишком холодный струйки шального предвесеннего ветерка.
На спортивной площадке пузатые заводские фаны спортивного досуга уже мёрзли, собравшись для игры во что-то, отдалённо напоминающее баскетбол. Игроки комично имитировали тренировочные подпрыжки и недорастяжки. Все они, как один, повернули головы, провожая взглядом девицу, решившую сократить путь через их игровую территорию. И обязательно кто-нибудь один бросит ей вслед: «Ах, какая, куда торопишься?»
А вот Он взял и опоздал. Прямо как злобный и необязательный препод, опоздал на 19 минут.
IV
Явился объект её мечтаний. Сегодня он был каким-то недобритым, красноглазым и уставшим. Когда она приблизилась к нему, чтобы обнять от невыразимой радости встречи, он лениво отстранил девушку и протянул ей бутылку дешёвого пива. Вторую бутылку посасывал он сам.
- Я скучала, дорогой мой, — нежным голосом несмело прошептала она, пытаясь спасти романтический настрой.
В ответ он мощно сморкнулся куда-то слева от себя, поморщил раскрасневшийся нос и пробубнил:
- И те не хворать, — после чего звонко стукнул своим бутылём о посудину, зажатую в её руках, и опять присосался к пиву.
Честно говоря, она думала, что если он так желал что-то сказать, это что-то должно быть чем-то очень приятным. И она думала, что он попытается сказать это сразу же.
Но после пары минут чавкающего молчания, он, как обычно, пустился в экскурс по житейским историям собственных друзей.
- …! — обычно он начинал и заканчивал свои рассказы этим непечатным словом. Она же, хоть и предпочитала песенки, перенасыщенные ненормативной лексикой, в жизни как-то не обнаруживала случаев для её применения. — Сёмка запарился весь, не знает, как от Таньки-стервы избавиться. А она, сволота, со всех сторон обложила его.
Если честно, ей было жалко именно Татьяну, первую жену Семёна, который всеми правдами-неправдами пытался избавиться от алиментных обязательств. Она понимала, что он назвал бы это «бабья солидарность», но всё же.
- А я рассказ написала, про нас, — не выдержала она очередных «молчаливых» минут, — Только я там тебя программистом сделала.
- Твою мать! — взвыл он, на этот раз использовав наиболее мягкую присказку. — Опять ты! Да ещё! Я этих халтурщиков итак за версту не перевариваю — все игрухи у нас в офисах поубивали, а ты... тьфу!
- Ну, вообще-то, мы там погибаем оба, — добавила она с крайней осторожностью, — а то, что программист — так это совсем не главное. А хочешь — я пришлю тебе? На почту скину? Ага?
- …! — подытожил он.
V
- Ты знаешь, что больше всего меня бесит в тебе, — опять взвился он, – так это то, что ты мне и правда пришлёшь свою писанину. Ты прекрасно знаешь, что я читать не буду, но ты же всё равно пришлёшь! Ещё больше меня бесит то, что ты строчишь и строчишь все эти свои стишки и рассказики, не переставая. Да у нас в 6-7 классах каждый второй царапал на партах подобные стишки, марал тетрадки точно такими же россказнями, но ведь все перестали. А ты что? Заело тебя что ли? А ещё больше меня бесит то, как ты сама называешь себя! Поэтесса, …! Писательница, …! Да то, чем ты занимаешься, называется никак не иначе, как графоманство. Вот, когда ты хоть одним стишком или рассказиком хотя б копейку заработаешь, называй себя так, как тебе заблагорассудится. Вон, люди поздравлялки на открытках пишут – вот они поэты! Вон, рекламные зазывалки сочиняют – писатели! А ты мараешь бумагу и мои нервы нахаляву, да ещё и кичишься этим. А то нашла в сети кучку таких же лохов и лохушек, которые выпячивают друг перед дружкой свои лжеталанты, а на деле их писанина никому на хер не нужна, даже им самим. Они ж сами читают тебя и плюются, как ты – читаешь их и плюёшься, так вот и вы там все плюётесь, но, блин, читаете, извращенцы, …!
Она хотела что-то ответить ему, резкое и дерзкое, но тут вспомнила, что он-то — объект её мечтаний, а значит, в чём-то, возможно, и прав. Может быть, действительно, вся её писанина даже ей не нужна? Ведь, и правда, зачем она ей? Может быть, она даже зарыдала бы, но странные мысли прервал пронзительный и противный звук — в его кармане застрекотал телефон. Объект её мечтаний поспешно снял трубу, отпрыгнув метра на три.
Ей же ничего не оставалось, кроме того, как рассматривать немногочисленные лужи. В одной из них, случайно образовавшейся на обочине дороги посреди сугробчиков, увенчанных почерневшим настом, увлечённо купались воробьи. Они так забавно ерошились и бултыхались в студёной водице, что девушке захотелось улыбаться. Неспешно, но уверенно, к ней возвращалось желание жить и наслаждаться жизнью, желание радоваться и радовать, замечать и рассказывать. И она, на миг забыв об обидном монологе объекта своих мечтаний, даже пожелала поделиться с ним своим вновь обретённым счастьем, пока не подслушала случайно его телефонный разговор. И хотя он старательно загораживался рукой, да и держался на порядочном расстоянии, шёпот его получился предательски громким и чётким:
«Да, конечно, послезавтра у клуба… Билеты не забудь… Ага, в семь, но можно и пораньше встретиться, погулять-поболтать».
VI
Она сразу же очень хорошо поняла, что всё это значит, но не решилась наезжать с выяснениями отношений, а осторожно поинтересовалась:
- А концертик-то «Царя и Скомороха» не перенесли случайно? А то я уже жду - не дождусь, вся в изнеможении, да и ты ж так настойчиво приглашал…
- Бли-и-ин! – он задрал лицо к небу и трижды произнёс заветное: – …! …! …! Да, я и правда приглашал тебя на «ЦИС»-ов, болван. А тут, понимаешь, э-э-э, приятель мой, дружище один, вот взял и купил пару билетов, так вот с ним-то и сговорились заново. Тут, понимаешь, дружище – не могу обидеть его, да и с баблом, как оказалось, у меня натуральная жопа. Так что, ты уж извини меня, на этот концертик я пока без тебя вынужден свалить, но как-нибудь потом мы с тобой организуемся, только потом, лады?
Она ничего не ответила, потому что даже и не знала, что сказать. Никакой обиды, как ни странно, не наблюдалось, просто стало как бы слишком холодно и смешно, но как-то не по-хорошему. А тут как раз колючий ветерок подоспел, окутав её облаком запоздавших к зимнему сезону снежинок.
- Хороша погодка, – тихо произнесла она безразличным голосом и чуть заметно улыбнулась.
- Да уж, херовато, – ехидно усмехнулся он в ответ.
VII
- А я недавно человека убила, – неожиданная новость, сопровождаемая окрепшей, но очень странной улыбкой, сорвалась с её губ.
От удивления он закашлялся и уставился на собеседницу округлевшими до предела глазами, даже не рискуя моргнуть.
Она же наблюдала комическую вариацию объекта своих мечтаний, по-дурацки подмигивая, похмыкивая и даже чуточку приплясывая на месте, пока вдруг не прыснула от смеха. Округлость его глаз превысила границы возможности, но обнаружила в себе неожиданные перспективы дальнейшего роста.
- Да это я всё о той же кучке лохов и лохушек из сети, о которых ты только что так красноречиво разорялся, – принялась спешно объяснять она, попутно вытирая брызнувшие от смеха слёзы, — один из них вдруг заявляет, что удалиться прочь желает, а потом вдруг передумывает, представляешь. Ну так я и пишу, чувак, прежде чем передумывать, стоит наверное думать получше. А он-то, видимо, так и не понял моих переживаний, взял и всерьёз удалился напрочь.
- Тьфу на тебя! — прикрикнул он и уже было открыл рот для того, чтобы более развёрнуто выразить своё мнение по этому поводу, как вдруг его телефон заверещал очередным звонком.
VIII
Он опять отскочил на приличное расстояние, опять прикрыл рукою свою говорилку, опять старательно шептал вполголоса, но она опять, вопреки своему желанию, всё услыхала.
«Да, — шипел он, — ещё до концерта прогуляться предлагаешь?... Прям щас?... Да, конечно ж... Щас, тут только э-э-э с друганом распрощаюсь... Ну да, столько лет, сто... Ну, можно и ко мне заглянуть потом, пивка в тепле тяпнуть... Ну, покашки, Надюш...»
Далее всё происходило, как будто в тумане. Он подскочил к ней с прытью горного козла, принялся смущённо объяснять о том, что кто-то зачем-то потребовал его драгоценную особу сейчас на работе, сбивчиво извинялся, что-то планировал и обещал. Его как будто пробило на никчёмные, добрые и милые комплиментики, он морщился и краснел, сморкался и плевался, а ей хотелось, подобно герою любимого мультика, ответить безразличным голосом: «Можжевеловых», заворожённо уставясь в одну точку. Хотя она и не понимала, к чему это всё, но, как назло, понимать-то что-либо хотелось меньше всего.
А он даже приобнял её на прощание, даже осмелился чмокнуть её в щёчку и, бросив дежурное «Удач тебе, я позвоню», бодро загарцевал на автобусную остановку.
Она постояла на том же самом месте примерно с пять минут, затем с усилием потрясла головой, пытаясь отсеять оттуда всё самое гадкое и противное, неожиданно улыбнулась и отправилась домой.
«Надюша, — спокойно думала Она, — а я ведь к тебе и не ревную. Я-то знаю тебя, я знаю — ты его бывшая истеричная подруга, до сих пор помышляющая возвратить прошлое. А он всего лишь хороший и добрый человек, не умеющий выкидывать такое прошлое, как ты, Надюша, на помойку. И он до сих пор старается хоть как-то смягчить ваше расставание, старается напоследок сделать приятным твоё путешествие в мир брошенных и обиженных. Потому что он добрый и хороший, хоть и пытается показаться иным. И он мне позвонит».
Вокруг неё был только лёд, и Она поскользнулась...
30 марта 2013г.
Необходимое предисловие.
Да простят меня великодушно немногочисленные читатели, но сразу же заявляю со всей ответственностью, что данный рассказ очень слабо соответствует предложенной теме. Дело в том, что Автор, то ли по ошибке, то ли преднамеренно, показал вовсе не портрет кинувшего форум пользователя, а скорее всего попытался описать то, как отразилось данное событие в реальной жизнедеятельности иных форумчан.
I
Её разбудил забавно выстроенный трёхэтажный мат.
Нет, на самом деле никто не бранился, не ругался, не кричал, не обзывался. Просто её любимая песенка, давным-давно закаченная на телефон, была определена, как сигнал для пробуждения. Забавно, лет пять назад, она махал «козами» в такт этой панкушной мелодии где-то в клубе, как-то ночью, а теперь взяла вот, и обрекла её на роль ненавистного будильника. Только сейчас она поняла, что это можно расценивать как предательство с её, практически фанатской, стороны. Всё, срочно стоит записать для пробудки какой-нибудь образец попсяры позорной, да только – погромче и погадливее.
И всё бы ничего, обычно она умудрялась отловить голосящий будильник в течение первых двух-трёх секунд его искренних порывов и перевести временные циферки куда-нибудь необозримо подальше, сознательно решаясь и в этот раз проспать первую пару или две. Но в этот раз её угораздило ещё с вечера (с ночи, переходящей в утро) присобачить мобильник на режим зарядки, а это значит – на другом конце такой огромной в утренние часы комнаты.
И даже это было бы нормально. Ну, протопала бы по комнате, в худшем случае вырубила бы телефон напрочь, до лучших часов. Да не тут-то было! Любимая кошечка, чтоб ей пусто было, придумала, видите ли, дрыхнуть возле кровати, свернувшись уютным калачиком как раз в том месте, куда лениво опускаются ноги в процессе насильственного пробуждения. И тут досталось по полной, но не кошке, к сожалению, а хозяйке, наступившей со всей дури на домашнее-дикую скотину.
А тут уж, как ни крути – ненормативный будильник орёт, кошка визжит, младший брат, удирая в школу, ржёт, царапина на ноге ноет. Всё такое любимое, но всё это любимое придушить хочется.
II
Пришлось ехать к первой паре. Не дома ж от злобы зевать. Раз проснулась – так уж извольте соответствовать образу и подобию прилежной студентки.
А первая пара настолько скучная и необязательная, что аж тошно. И оттого, что даже препод осознаёт то, что его предмет скучен и необязателен, начитывает его он вдвойне скучнее и необязательнее, а сам от этого – втройне скучнее и необязательнее. Хотя умудрился самолично опоздать на 19 минут, то есть – появился у дверей кабинета как раз за минуту до того, как студенты могли бы вполне законно смыться, чтобы пожрать, поспать или куда-нибудь подальше.
Препод начал упрямо мямлить лекцию и вдруг у нашей героини ожил телефон. Ожил он предательски громко и опять-таки – ненормативно. Ну что поделаешь, у всех любимая музыка – своя.
А звонит Он – объект всех её мечтаний, и не ответить никак нельзя, иначе лучше сразу повеситься.
Испуганной газелью, вывизгивая бесполезное «Извините», она прогарцевала мимо освирепевшего препода, строящего неподражаемо хищные мины. Прижала обожаемую трубку с обожаемым абонентом поплотнее к уху, поёживаясь от волнения, усугублённого холодом промёрзшего институтского коридора, и дрогнувшим голосом ответила: «Да-а-а?»
«Мне надо тебя увидеть после работы, – неприветливо прохрипел обожаемый абонент, – сказать чё-та надо».
Она даже и не подумала, почему это любимый абонент настолько неприветлив, но зато поняла, что часы, минуты и даже секунды, оставшиеся до встречи с ним, обречены теперь бесконечно тянуться, ехидно дразня предполагаемой интригой.
III
Часа три пришлось провести в столовой, медленно и старательно пережёвывая две жёсткие и прохладные булочки, на которые пришлось потратить сохранённые для спонтанных перекусы денежки. Его рабочий день заканчивался гораздо позднее завершения её студенческих мучений, а домой ехать и потом – обратно в парк было, если честно, просто неохота. Можно было бы подремать в библиотеке, но там, как назло, устроили нежданный ремонт-покраску-побелку.
Она жевала булочку и думала о том, почему же их жаркие и горячие встречи стали ограничиваться в последнее время невинными посиделками в парке. Она думала, но ответа не находила, лишь только надеялась, что в самом ближайшем будущем всё возвратится с лихвой.
Но вот наступил долгожданный вечерний час и Она на крыльях радости и счастья упорхала к месту встречи.
На дорогах ещё блестела серая корочка льда.
В парке голые ветви деревьев, морально уже готовых к Весне, наливались силой и мощью, внешне не торопясь обналичивать свою готовность. Но все они, учтиво и приветливо махали вслед спешащей куда-то девушке, придерживая длинными пальцами слишком холодный струйки шального предвесеннего ветерка.
На спортивной площадке пузатые заводские фаны спортивного досуга уже мёрзли, собравшись для игры во что-то, отдалённо напоминающее баскетбол. Игроки комично имитировали тренировочные подпрыжки и недорастяжки. Все они, как один, повернули головы, провожая взглядом девицу, решившую сократить путь через их игровую территорию. И обязательно кто-нибудь один бросит ей вслед: «Ах, какая, куда торопишься?»
А вот Он взял и опоздал. Прямо как злобный и необязательный препод, опоздал на 19 минут.
IV
Явился объект её мечтаний. Сегодня он был каким-то недобритым, красноглазым и уставшим. Когда она приблизилась к нему, чтобы обнять от невыразимой радости встречи, он лениво отстранил девушку и протянул ей бутылку дешёвого пива. Вторую бутылку посасывал он сам.
- Я скучала, дорогой мой, — нежным голосом несмело прошептала она, пытаясь спасти романтический настрой.
В ответ он мощно сморкнулся куда-то слева от себя, поморщил раскрасневшийся нос и пробубнил:
- И те не хворать, — после чего звонко стукнул своим бутылём о посудину, зажатую в её руках, и опять присосался к пиву.
Честно говоря, она думала, что если он так желал что-то сказать, это что-то должно быть чем-то очень приятным. И она думала, что он попытается сказать это сразу же.
Но после пары минут чавкающего молчания, он, как обычно, пустился в экскурс по житейским историям собственных друзей.
- …! — обычно он начинал и заканчивал свои рассказы этим непечатным словом. Она же, хоть и предпочитала песенки, перенасыщенные ненормативной лексикой, в жизни как-то не обнаруживала случаев для её применения. — Сёмка запарился весь, не знает, как от Таньки-стервы избавиться. А она, сволота, со всех сторон обложила его.
Если честно, ей было жалко именно Татьяну, первую жену Семёна, который всеми правдами-неправдами пытался избавиться от алиментных обязательств. Она понимала, что он назвал бы это «бабья солидарность», но всё же.
- А я рассказ написала, про нас, — не выдержала она очередных «молчаливых» минут, — Только я там тебя программистом сделала.
- Твою мать! — взвыл он, на этот раз использовав наиболее мягкую присказку. — Опять ты! Да ещё! Я этих халтурщиков итак за версту не перевариваю — все игрухи у нас в офисах поубивали, а ты... тьфу!
- Ну, вообще-то, мы там погибаем оба, — добавила она с крайней осторожностью, — а то, что программист — так это совсем не главное. А хочешь — я пришлю тебе? На почту скину? Ага?
- …! — подытожил он.
V
- Ты знаешь, что больше всего меня бесит в тебе, — опять взвился он, – так это то, что ты мне и правда пришлёшь свою писанину. Ты прекрасно знаешь, что я читать не буду, но ты же всё равно пришлёшь! Ещё больше меня бесит то, что ты строчишь и строчишь все эти свои стишки и рассказики, не переставая. Да у нас в 6-7 классах каждый второй царапал на партах подобные стишки, марал тетрадки точно такими же россказнями, но ведь все перестали. А ты что? Заело тебя что ли? А ещё больше меня бесит то, как ты сама называешь себя! Поэтесса, …! Писательница, …! Да то, чем ты занимаешься, называется никак не иначе, как графоманство. Вот, когда ты хоть одним стишком или рассказиком хотя б копейку заработаешь, называй себя так, как тебе заблагорассудится. Вон, люди поздравлялки на открытках пишут – вот они поэты! Вон, рекламные зазывалки сочиняют – писатели! А ты мараешь бумагу и мои нервы нахаляву, да ещё и кичишься этим. А то нашла в сети кучку таких же лохов и лохушек, которые выпячивают друг перед дружкой свои лжеталанты, а на деле их писанина никому на хер не нужна, даже им самим. Они ж сами читают тебя и плюются, как ты – читаешь их и плюёшься, так вот и вы там все плюётесь, но, блин, читаете, извращенцы, …!
Она хотела что-то ответить ему, резкое и дерзкое, но тут вспомнила, что он-то — объект её мечтаний, а значит, в чём-то, возможно, и прав. Может быть, действительно, вся её писанина даже ей не нужна? Ведь, и правда, зачем она ей? Может быть, она даже зарыдала бы, но странные мысли прервал пронзительный и противный звук — в его кармане застрекотал телефон. Объект её мечтаний поспешно снял трубу, отпрыгнув метра на три.
Ей же ничего не оставалось, кроме того, как рассматривать немногочисленные лужи. В одной из них, случайно образовавшейся на обочине дороги посреди сугробчиков, увенчанных почерневшим настом, увлечённо купались воробьи. Они так забавно ерошились и бултыхались в студёной водице, что девушке захотелось улыбаться. Неспешно, но уверенно, к ней возвращалось желание жить и наслаждаться жизнью, желание радоваться и радовать, замечать и рассказывать. И она, на миг забыв об обидном монологе объекта своих мечтаний, даже пожелала поделиться с ним своим вновь обретённым счастьем, пока не подслушала случайно его телефонный разговор. И хотя он старательно загораживался рукой, да и держался на порядочном расстоянии, шёпот его получился предательски громким и чётким:
«Да, конечно, послезавтра у клуба… Билеты не забудь… Ага, в семь, но можно и пораньше встретиться, погулять-поболтать».
VI
Она сразу же очень хорошо поняла, что всё это значит, но не решилась наезжать с выяснениями отношений, а осторожно поинтересовалась:
- А концертик-то «Царя и Скомороха» не перенесли случайно? А то я уже жду - не дождусь, вся в изнеможении, да и ты ж так настойчиво приглашал…
- Бли-и-ин! – он задрал лицо к небу и трижды произнёс заветное: – …! …! …! Да, я и правда приглашал тебя на «ЦИС»-ов, болван. А тут, понимаешь, э-э-э, приятель мой, дружище один, вот взял и купил пару билетов, так вот с ним-то и сговорились заново. Тут, понимаешь, дружище – не могу обидеть его, да и с баблом, как оказалось, у меня натуральная жопа. Так что, ты уж извини меня, на этот концертик я пока без тебя вынужден свалить, но как-нибудь потом мы с тобой организуемся, только потом, лады?
Она ничего не ответила, потому что даже и не знала, что сказать. Никакой обиды, как ни странно, не наблюдалось, просто стало как бы слишком холодно и смешно, но как-то не по-хорошему. А тут как раз колючий ветерок подоспел, окутав её облаком запоздавших к зимнему сезону снежинок.
- Хороша погодка, – тихо произнесла она безразличным голосом и чуть заметно улыбнулась.
- Да уж, херовато, – ехидно усмехнулся он в ответ.
VII
- А я недавно человека убила, – неожиданная новость, сопровождаемая окрепшей, но очень странной улыбкой, сорвалась с её губ.
От удивления он закашлялся и уставился на собеседницу округлевшими до предела глазами, даже не рискуя моргнуть.
Она же наблюдала комическую вариацию объекта своих мечтаний, по-дурацки подмигивая, похмыкивая и даже чуточку приплясывая на месте, пока вдруг не прыснула от смеха. Округлость его глаз превысила границы возможности, но обнаружила в себе неожиданные перспективы дальнейшего роста.
- Да это я всё о той же кучке лохов и лохушек из сети, о которых ты только что так красноречиво разорялся, – принялась спешно объяснять она, попутно вытирая брызнувшие от смеха слёзы, — один из них вдруг заявляет, что удалиться прочь желает, а потом вдруг передумывает, представляешь. Ну так я и пишу, чувак, прежде чем передумывать, стоит наверное думать получше. А он-то, видимо, так и не понял моих переживаний, взял и всерьёз удалился напрочь.
- Тьфу на тебя! — прикрикнул он и уже было открыл рот для того, чтобы более развёрнуто выразить своё мнение по этому поводу, как вдруг его телефон заверещал очередным звонком.
VIII
Он опять отскочил на приличное расстояние, опять прикрыл рукою свою говорилку, опять старательно шептал вполголоса, но она опять, вопреки своему желанию, всё услыхала.
«Да, — шипел он, — ещё до концерта прогуляться предлагаешь?... Прям щас?... Да, конечно ж... Щас, тут только э-э-э с друганом распрощаюсь... Ну да, столько лет, сто... Ну, можно и ко мне заглянуть потом, пивка в тепле тяпнуть... Ну, покашки, Надюш...»
Далее всё происходило, как будто в тумане. Он подскочил к ней с прытью горного козла, принялся смущённо объяснять о том, что кто-то зачем-то потребовал его драгоценную особу сейчас на работе, сбивчиво извинялся, что-то планировал и обещал. Его как будто пробило на никчёмные, добрые и милые комплиментики, он морщился и краснел, сморкался и плевался, а ей хотелось, подобно герою любимого мультика, ответить безразличным голосом: «Можжевеловых», заворожённо уставясь в одну точку. Хотя она и не понимала, к чему это всё, но, как назло, понимать-то что-либо хотелось меньше всего.
А он даже приобнял её на прощание, даже осмелился чмокнуть её в щёчку и, бросив дежурное «Удач тебе, я позвоню», бодро загарцевал на автобусную остановку.
Она постояла на том же самом месте примерно с пять минут, затем с усилием потрясла головой, пытаясь отсеять оттуда всё самое гадкое и противное, неожиданно улыбнулась и отправилась домой.
«Надюша, — спокойно думала Она, — а я ведь к тебе и не ревную. Я-то знаю тебя, я знаю — ты его бывшая истеричная подруга, до сих пор помышляющая возвратить прошлое. А он всего лишь хороший и добрый человек, не умеющий выкидывать такое прошлое, как ты, Надюша, на помойку. И он до сих пор старается хоть как-то смягчить ваше расставание, старается напоследок сделать приятным твоё путешествие в мир брошенных и обиженных. Потому что он добрый и хороший, хоть и пытается показаться иным. И он мне позвонит».
Вокруг неё был только лёд, и Она поскользнулась...
30 марта 2013г.
#439
Гость_Отражение _*
Гость_Отражение _*
-
- 0 Гости
Отправлено 22:51:06 - 02.07.2013
Извини, использовала твое сообщения для переноса текста и забыла сохранить текст =(
Но помню, что речь шла о не хаватке комментариев по рассказу!
Но помню, что речь шла о не хаватке комментариев по рассказу!
Сообщение отредактировал 卍vErЮg@: 04:30:05 - 06.09.2013
#440
Автор №12
-
- Конкурсанты
-
- 88 сообщений
Роддер
Отправлено 22:54:50 - 02.07.2013
А Автор прочёл - коньяком отливается......а коньком является
и такая жажда, не поверишь, разыгралась.
Темы с аналогичным тегами Блиц-Конкурс Мерцание Звёзд
Наше творчество →
Станция Ключников →
Бардак На СтолеАвтор AndreySk, 23:43:52 - 21.04.2017  Блиц-Конкурс Мерцание Звёзд
|
|
|
Количество пользователей, читающих эту тему: 0
0 пользователей, 0 гостей, 0 скрытых пользователей
