Сообщений в теме: 31

[Виктория1977]

========== Повышение ==========

Прислуги в доме прибавилось. На кухне шныряли одетые в черные фраки молодые мужчины. По коридору мимо Паши два дюжих мужика пронесли полный ящик шампанского. Огромный кусок льда вытащили из ледника, и теперь аккуратно разбивали, чтобы уложить в высокие серебряные вазы для охлаждения бутылок. Зулейху потеснил какой-то не говоривший по-русски мужчина с орлиным носом и горящим взором. Сама она, вполне довольная жизнью, встретила горничную у двери черного хода. Кухарка был полностью одета, и собиралась куда-то уходить.

-Выходной у меня, - объяснила она встревоженной девушке, - на поэтические чтения пойду. Давно собиралась, да все времени выбрать не могла.

Генриетта тоже покинула дом. Ей разрешили встретить новый год в кругу своей семьи. Оказалось, что у старушки-вдовы полно родственников. Дети и родная сестра. А у неё своих десять детей и муж-пожарник. Дети все, правда, уже далеко не малыши, у всех свои семьи. Но по случаю праздника все под одной крышей соберутся. Павлушу никто нигде не ждал. Вряд ли на фабриках, куда устроились работать её сестры и мать, людям дают выходные. Это Паше барин на день ангела подарил пятьдесят рублей*. На заводе жалование у работницы вдвое меньше, чем у мужчины. Никаких подарков на праздники им не положено. Как же не вовремя её уволить решили! А, главное, за что?

Гости начали прибывать ближе к ночи. С кем только барин не приятельствовал! Пришел Яшка с женой. Что-то было в этой паре странное, но Павлуша все понять не могла, что именно. Забежал по случаю праздника Семен Павлович, одетый в простые штаны и косоворотку. Из праздничного у него были только парчовая жилетка, какую носят половые** в трактирах, да начищенные сапоги. Волосы мужчина причесал с макассаром***. Вслед за ним прибыло целое полчище грузин с женами и детьми. Сразу стало шумно и весело. Последними появилось внушительное многодетное семейство Буслаевых. Паша хорошо знала мужа, но вот его супругу и детей видела впервые. Невысокая, тоненькая, Ольга Буслаева была не из русских. Огромные черные глаза и большой точеный нос делали её похожей на сказочную царевну. Высокий светловолосый Василий изловчившись, поймал Павлушу в объятия, и шумно расцеловал под одобрительный хохот собравшихся. А вот дети их не были похожи ни на мать, ни на отца. Даже друг на друга.

Господа собрались у наряженной елки. В коридор выкатили огромный рояль из соседней комнаты, и устроили для детей какие-то игры с музыкой. Павлуша бродила по дому в своей новой одежде одна. И уже думала отправиться к себе в спальню, да вещи собрать. Не ровен час, попрут её прямо с утра. Да и собирать-то ей нечего. Гребешок и платье ситцевое все её приданое, из деревни привезенное. Надо бы хоть в комнате напоследок прибраться, да рекомендации какие-никакие получить. Служила верой и правдой. Денег не крала. С барином шашней не водила. Водки не пила, с хозяйского стола куски не таскала. Хорошо бы хоть узнать, за что её увольняют. Ведь не за что.

Барина она нашла в кабинете. Ну, не то, чтобы нашла. Сперва за привычно запертой дверью были слышны вздохи и какая-то возня. Потом тихий женский смех, звук оплеухи и слово «анималь****». Вдруг дверь неожиданно распахнулась, чуть не задев Павлушу, и на пороге она нос к носу столкнулась с Ольгой. Та была растрепанная, зарумянившаяся, в своем новом черном кружевном платье с шелковой розой, украшавшей широкий розовый пояс. Девушки встретились взглядами, и Паша тут же стыдливо потупилась. Долго вынести взгляда «фифы» она не могла. Зато тут же поняла, что увольнение как-то с Ольгой связано.

-На ловца и зверь бежит, - весело сообщила девушка, смерив горничную взглядом, - отчего же ты, милая, к ужину не переоделась? Вещи твои где?
-Подле черного хода, - буркнула Паша, - за расчетом когда зайти?
-За каким расчетом? – удивилась «фифа», - тебя не прогнали, а повысили!

У Паши все внутри похолодело. С чего это её повышать, и что теперь надо будет делать?

-На господской половине жить станешь, - продолжала Ольга вкрадчиво, отступая спиной вперед обратно в кабинет, - мягко спать, сладко есть. Будешь с Блоком переписываться, как Зулейха. Ты писать-то умеешь?

Павлуша отрицательно мотнула головой. Огляделась. Сама не заметила, как следом за Ольгой в темном кабинете оказалась.

-То, что надо! – прямо в ухо ей прошептала Ольга, придвинувшись совсем близко, - Борис Игнатьевич давно фантазиями по этому поводу изводится. Да и мне новый опыт не помешает.

Павлуша покраснела. Уж больно сильно барская любовница к ней прижималась. Да и барин рядом стоял, шептал что-то. Голова вдруг нехорошо закружилась. И почудилось девушке, что катается она на ярмарочной карусели. Все быстрее и быстрее. А потом будто бы и вовсе с той карусели вылетела, да не упала, не расшиблась. Так и летит, наполняясь радостью и каким-то детским, давно забытым счастьем. Как сквозь вату слышала она голос Бориса Игнатьевича, когда ноги вдруг отказались слушаться. Девушка пошатнулась, и села прямо на пол. Глядь, а вместо новой серой юбки на ней платье черное кружевное. И роза шелковая на пояс приколота.

Сперва Паша подумала, что от непривычно тугого нового корсета с нею опять этот странный сон приключился. Как давеча, с жемчугом. Провела рукою по волосам и обомлела. Была коса туго заплетенная, а стала прическа, шпильками уложенная. Да и руки в перчатках. Что же это ей ерунда-то всякая снится? Горничная подняла глаза, и встретилась взглядом с самой собою. Вторая Павлина оглядела её, сидевшую на ковре, строгим тревожным взглядом. Тоже провела рукой по гладко зачесанным волосам, оправила юбку.

-Тебе понравится, - утешающее прошептала она, глядя на Павлушу, - это только на время. Скоро все по-прежнему станет, вот увидишь! Об этом никто кроме нас не ведает.

Покуда барин помогал Павлуше с пола подняться, поддельная Павлина прошлась по кабинету. Расправила плечи, несколько раз взмахнула руками, подняла на вытянутой руке тяжеленный дубовый стул.

-Могло быть и лучше, - буркнула она, наконец, - но и с этим телом работать можно. Мышцы все забиты, зато ноги крепкие. Руки сильные. Легкие чистые. Деревня!

В это время в кабинет без стука вошел Семен Павлович. Он молча оглядел присутствующих, и лукаво усмехнулся.

-Халтура, Ольга Андреевна. Распутин тебя в два счета расколет. Он же деревенский.
-Сам догадался?– насторожилась поддельная горничная. - Что не так?
-Глаза! – со знанием дела пояснил мужчина, - взгляд должен быть, как у коровы недоенной. Как у Пашеньки вашей. А где она? Только что рядом стояла.

Все присутствующие завертели головами. Девушки в черном кружевном платье нигде не было. Семен, оставивший дверь открытой коротко чертыхнулся, и выбежал в коридор.

-Испугалась, - вздохнул Гесер, - В доме где-то спряталась. К утру выйдет, я ей сам все объясню. Ты себе не представляешь, Оленька, как я рад, что ты приняла мою помощь. Давно этого ждал.
-Ни в чем себе не отказывай, - усмехнулась дозорная, - и в случае моей смерти проследи, чтобы Павлина в наследство вступила. Из Дозора без затруднений уволилась. Защиту ей обеспечь. Темные дремать не будут. Обещаешь?
-Если ты мне пообещаешь, что в случае смертельной опасности меня на помощь позовешь, - он требовательно глянул собеседнице в лицо, - и будешь ОЧЕНЬ ОСТОРОЖНА!
-Волноваться не о чем, - легкомысленно отмахнулась Головина, - жениха у девушки нет, родственники далеко. Опознать её в столице будет некому. В крайнем случае отобьюсь. Ты что, меня плохо знаешь?
-Отлично тебя знаю, - усмехнулся Гесер, - Потому и волнуюсь. Мы вдвоем вышли на восстание декабристов, а через полгода я тебя из Османской империи вытаскивал. И до сей поры не понял, какого лешего тебя туда понесло.
-Турки нарушили мирный договор, - серьезно возразила девушка, - Россия не потянула бы эту войну тогда. Сколько можно за это оправдываться?! Успокойся уже!
-Я успокоюсь, - Гесер подошел, и обнял Ольгу за плечи, - когда ты ко мне в Дозор переведешься. За тобой следить надо.
-Моё место в столичном Дозоре, - улыбнулась она.
-А если бы Москва была столицей? – уточнил директор.
-Мы об этом никогда не узнаем, - коротко рассмеялась она, не слишком настойчиво высвобождаясь, - руки не распускай! Это тело девственное.

Вызов принят!

Комментарий к Повышение
*Средняя стоимость дойной коровы накануне революции составляла семьдесят рублей.

**Половой - слуга в трактире.

***"Макассар" - паста для укладки волос.

****Animal - животное (фр.)

========== Больница номер три. ==========

Новогодняя ночь в полицейском участке выдалась обыкновенная. Не хуже прочих. Неспокойная, с арестованными на улице пьяными студентами, распевавшими сейчас что-то революционное в арестантской. Недопитую бутылку пришлось у них забрать, чтобы молодым людям не пришло в голову её разбить, да непотребство какое устроить. Начальник участка, господин Журавлев, праздновал дома. А его заместитель Тарасов сейчас ломал голову над протоколом задержания. По новым, вышедшим ещё в девятьсот пятом году, правилам, «политических» арестованных должно было держать отдельно от уголовников. Но вот являются ли участники пьяного дебоша «политическими», никто понять не мог. Происхождение и образование вроде бы указывали на политику. Но спор вышел из-за гулящей бабы. А последующая драка и вовсе не выдавала в задержанных людей благородного происхождения.

-Господин Тарасов, - в дверь кабинета неуклюже протиснулся дежурный, - там это. Бабу привели.
-Пьяная? – уточнил полицейский, не поднимая глаз от протокола.
-Вроде нет, - задумчиво потупился дежурный, - и на гулящую не похожа. Но все одно какая-то дурная.

Тарасов с тяжелым вздохом поднялся, оправил портупею, откашлялся. Строго глянул на дежурного, и вышел вслед за ним из кабинета. В просторной комнате, где обычно работали трое дознавателей, сейчас было пусто. Подле одного из столов сидела дама. В мокром черном кружевном платье с розовым поясом, с растрепанными рыжеватыми волосами и заплаканными большими глазами. Шубы и шляпки на ней не было, и женщина дрожала, как осиновый лист. Обуви тоже не было. Чулки были порваны. Испуганный взгляд блуждал.

Мужчина призадумался. Роду он был мещанского, как и все присутствующие. А женщина по виду дворянка, да ещё и не из бедных. Эдакое платье, из вышитого кружева, стоило годового жалования полицейского заместителя. Такие бабы, даже если и занимаются проституцией, то любовники их не чиновники, и даже не купцы. К таким женщинам ездят графы и великие князья. Политическая она, или нет, надо ещё выяснить. Только что с нею сейчас делать? Женщины создания нежные. Что будет, ежели она в обморок грохнется? В участке нюхательной соли нету, помочь ей никто не сможет. Кто их знает, баб этих? Может помрет со страху. Вон она какая, тоненькая. В чем дух держится, непонятно. Точно помрет!

-Сбегай за Лазарем, - шепнул он, легонько подталкивая дежурного в спину, - пущай он винца с собой прихватит. Для сугреву.

Лазарь Наумович Черновицкий проживал неподалеку. Крещеный еврей, он смог преодолеть невидимую границу, именуемую «чертой оседлости», запрещавшую иудеям проживать и работать в черте города. Ухитрился экстерном окончить университет, и даже занять государственную должность. Но в полицейском участке мужчину ценили не за ум. Лазарь со своими огромными глазами и тонкими чертами лица был незаменим, когда дело касалось женщин. Он мог договориться и с пьяной проституткой, и с истеричной барышней. Бабы от него просто млели.

Следователь примчался тотчас же. Нового года он не праздновал, женат не был. В этот поздний час ещё не ложился, читал. Он вопросительно глянул на Тарасова, и потребовал бокал. Поить дворянку вином из горла, и даже из стакана, оказывается, совсем неприлично. Женщина, которую за это время нарядили в просторную форменную шинель, немного отогрелась и успокоилась. Но в себя толком не пришла. Несла какую-то чушь, то и дело принимаясь рыдать.

-Как вас звать, уважаемая? – подсел к ней следователь Черновицкий, - сколько вам лет?
-Павлина Обойникова, - пролепетала женщина, краснея и смущаясь, - восемнадцать.

Лазарь сделал вид, что не удивлен. На восемнадцатилетнюю дама уже не тянула, хоть и была молода и стройна. Но женщины иной раз убавляют свой возраст по причинам, известным только им одним. Из дальнейшей беседы выяснилось, что дама, и правда, не в себе. Заламывая свои холеные руки в черных длинных перчатках, она причитала, как деревенская девка. Что у неё лицо украли. И какая-то Фифа сейчас в её юбке ходит, а бедную Павлушу теперь мамка не узнает.

-Революционерка? Бомбистка? – строго спросил заместитель.
-Едва ли, - задумчиво отозвался следователь, - и кого в новогоднюю ночь взрывать?
-Морфинистка? – с сочувствием поинтересовался Тарасов.
-Не исключено, - пожал плечами Лазарь Наумович, - скорее всего она откуда-то возвращалась одна, а по дороге на неё напали. Сняли шубу, шляпку и ботинки. От чего у бедняжки случился нервный припадок. Её бы в Преображенскую*, профессору показать.

Санитары, люди многоопытные, появились через два часа. Телефонов, стоивших целое состояние, и невероятно упрощавший переговоры, ни в участке, ни в больнице не было. Пока дежурный по старинке туда обратно обернулся, госпожа Обойникова совсем притихла. Два бокала вина сотворили с нею простое бытовое чудо. Медикам даже не пришлось прибегать к своим обычным приемам, хотя эфир у них был наготове. Дама не сопротивлялась. Дала себя в карету скорой помощи усадить, и шинель без сопротивления отдала. Лазарь с грустью поглядел ей вослед. Красивая женщина. Жаль, что сумасшедшая.

***

-А вы, милостивый государь, кем госпоже Обойниковой приходитесь? – профессор Вырубов** поглядывал на богато одетого господина внимательно и вежливо, как это умеют делать хорошие следователи и доктора.
-Я её… гражданский супруг, - смущенно кашлянул Борис Игнатьевич, - вот её документы. Там дальше, поглядите, наша фотокарточка. Уверяю вас, Оленька меня узнает. Не пойму только, отчего это ей в голову такая причуда пришла, нашей уволенной горничной прикинуться.
-Раздвоение личности, - профессор философски спокойно просматривал бумаги, - человеческий мозг ещё достаточно мало изучен. Видимо, ограбление спровоцировало. Всколыхнуло что-то в подсознании.

Директор ночью Ольгу на поезд в Санкт-Петербург провожал, и в общем веселье не участвовал. Жаль было вот так любимую отпускать. Но работа была слишком важна для обоих. И объединяла не хуже привычных романтических ужинов и посещения театров. Так что к поискам сбежавшей напуганной горничной он приступил только утром. Найти Павлушу в доме не удалось, и Гесер был вынужден задействовать резервы в лице Семена и Яшки. Втроем они довольно быстро разыскали в Москве девушку в черном кружевном платье. То, что вверенная его заботам горничная не погибла, радовало. Плохо было, что число знающих о подмене тела Ольги множилось. Оставалось только вызволить из-под врачебной опеки Павлину.

Паша барину не удивилась. На вопросы врача о нём отвечала уверенно, Гесеру даже колдовать не пришлось. Девушка она была простая. Врать не умела совершенно. И раз уж было принято решение ей память не стирать, значит, с нею придется договариваться. Оставшись с горничной наедине, он спокойно прошелся по аккуратной, дорого обставленной палате. Поглядел в окно на улицу. «Матросская тишина», где стояла лечебница, была улицей окраиной. Очень тихой и малолюдной. Голодных птиц на дороге было больше, чем прохожих. Девушка следила за ним молча.

-Простите нас, Павлина, - твердо начал Гесер, - у нас нет другого выхода. Со своей стороны я обещаю, что ничего плохого с вами не произойдет. Через какое-то время Ольга Андреевна вернется, и станете вы снова голубоглазой блондинкой. Ваша работа будет щедро оплачиваться всё это время.
-Почему я? – она шмыгнула носом, но не заплакала.
-Для работы нужна была здоровая сильная девушка, - спокойно пояснил директор, - которую никто в столице не знает. Все остальное случайность. Вас никто специально не искал и не выслеживал. Ольга даже сомневалась, пока не увидела, как вы от собаки с самого рынка убегаете. Итак, какое вас устроит жалование? Я удвою любую названную вами сумму.
-Вы колдун, - недоверчиво протянула Паша, - можете все, что хотите о мной сделать. И вам за это ничего не будет.
-Почти любое заклинание с успехом заменяет сторублевая ассигнация, - усмехнулся директор, - вещи, действительно важные для меня, нигде не продаются.

Про магию с ассигнациями Павлуша и сама догадалась. Стали бы полицейские с нею любезничать, будь она простой горничной? Отругали бы, да пешком по морозу в лечебницу отвели. Кружевное платье их с толку сбило. Врачи не были так же легковерны. Здесь, в больнице, она денежное колдовство на себе в полной мере прочувствовала. Поместили её сначала в общее отделение, вместе с мещанками да крестьянками. В холодной комнате шесть железных коек с тонкими одеялами и дешевым бельишком было. На завтрак, обед и ужин жидким супом угощали. Один кусок хлеба на день выдали. А как барин её пребывание оплатил, тут же в теплую палату для дворян перевели. С паркетными полами, шелковыми шторами и кроватью с вышитым бельем. Обед из ресторана доставили. За эти два дня Павлуша об устройстве общества больше думала, чем за всю прошлую жизнь.

-Не давайте ответа прямо сейчас, - предложил Борис Игнатьевич, видя её замешательство, - у вас ещё будет на это время. Поедемте домой?

Павлуша подумала, и согласилась.

Комментарий к Больница номер три.
* Психиатри́ческая клини́ческая больни́ца № 3 и́мени В. А. Гиляро́вского — старейшая психиатрическая больница Москвы, расположенная на улице Матросская Тишина. В 1916 году носила название "Преображенская".

** Николай Алексеевич Вырубов (1869—1920) — русский учёный-психиатр, невролог и психоаналитик, доктор медицины (1899), экстраординарный профессор, титулярный советник.


========== Барышня-крестьянка ==========

Настроение: https://www.youtube.com/watch?v=nXb5UNI6nPs

Вагон третьего класса встретил Ольгу запахом жаренных семечек, прелых валенок, лука и едкого табачного дыма. Где-то отчаянно смолили домашним табачком, и девушка подумала, что для некурящих тут, должно быть, ад. Прошла до своего места, подталкиваемая пассажирами, отодвигая с пути чьи-то мешки и самодельные чемоданы. Осмотрелась. Никаких привычных купе здесь и в помине не было. Вагон был перегорожен деревянными стенками без дверей, вдоль которых сидели на ничем не покрытых скамьях люди. Дозорной предстояло провести эту ночь в компании дебелой бабы с младенцем, какого-то взлохмаченного мужчины в гражданском с порядком пропитым лицом. Двух полуголодных студентов и какого-то не в меру общительного старичка с бакенбардами.

К роли крестьянки её готовил Семен. Хоть Гесер и употребил все своё умение, наложил фальшивую человеческую ауру, и долго мудрил со слоями Сумрака, но так ничего и не смог поделать со взглядом своей возлюбленной. Кроме того, даже в самых скромных, по мнению Ольги, нарядах, она тянула минимум на бедную дворянку. В более дешевых магазинах графиня не была никогда в жизни, и не знала, как там себя держать, можно ли примерять одежду, и сколько она там стоит. Графиня даже не знала, где можно найти такой магазин. А обращаться к портнихе времени не было. Общими усилиями купленную одежду подстарили. Частью заклинаниями, а частью народными средствами. Печальнее всего было расставаться с портсигаром, и менять изящные дамские сигареты на мешочек табака и папиросную бумагу.

Пальто и шляпку Семен отверг, как несостоятельные. Крестьянки, даже служащие горничными по несколько лет, продолжали носить свои поношенные заскорузлые тулупы. Вместо шапки графиня получила проеденную молью шаль. От валенок девушка решительно отказалась. В свежие стоптанных ботиночках, юбке с обветшалым подолом и слегка пожелтевшей блузке Ольгу, наконец, усадили в поезд. Сама дозорная настаивала на вагоне четвертого класса, самом дешевом. Но там случались пьяные драки, и Ольга могла не сдержаться, и тем себя выдать. Остановились на классе третьем. Вагон был полон разношерстной публики от бедных дворян до крестьян в обнимку с живыми гусями. Ехать предстояло всю ночь. Девушка отгородилась от соседей сферой невнимания, закурила, и уткнулась в предоставленные Дашковой бумаги.

В изучении материалов особой нужды не было. Абсолютно всех фигурантов по делу Ольга знала в лицо. С большинством встречалась хотя бы изредка. Беда была в том, что попасть в те круги, где вращалось большинство нужных ей персон, она теперь не могла. Вид на жительство на имя крестьянки Обойниковой Павлины Ивановны она этим утром получила в полиции. И на себе испробовала силу сословного барьера. Пустяковое дело заняло у неё два часа. При этом графиню постоянно толкали, шпыняли и были в целом невежливы. Перед нею постоянно пропускали каких-то богато одетых людей. Никаких других документов у неё не было. Вся операция была на совести Головиной, но она даже не знала, с какого конца взяться за это дело. Понимала только, что сильно рискует. Единственным напутствием директрисы было: «Не подставлять Ночной Дозор».

Секретная операция по смене социального строя не была первой в жизни Екатерины Романовны. Планы разной степени опасности постоянно зрели в её мятущейся душе. Неудавшееся восстание декабристов не принесло Ночному Дозору никакой пользы. Да и в социальном плане этот эксперимент дал вовсе не те плоды, на которые рассчитывали светлые. Ольгу смущало, что заговорщики планировали в случае успеха казнить всю правящую семью, включая малолетних наследников и беременную царицу. Но пресветлая не унималась. Раз не помогает организованный бунт, нужно попробовать какой-то другой метод. И под ноги царям полетели самодельные бомбы. Одновременно сразу в нескольких странах инквизицией были отмечены аналогичные человеческие поступки. Здесь Россия от Европы не отставала.

Отставала страна по всем остальным показателям. Крестьяне голодали, хотя и жили «на земле». Хлеб везли за границу, а «своим» порою было нечем кормить детей. Рабочие трудились на износ, не имея даже копеечных пенсий. Бунтовать они даже не пробовали. На место уволенных немедленно нанимали крестьян, бросивших семьи, и подавшихся в города на заработки. Война с Турцией, а затем и с Японией истощала ресурсы. Не то, чтобы страна от этого затемнялась. Но и счастливой эту жизнь назвать было нельзя. Все автомобили и вся техника, в том числе и военная, закупалась в Европе, от чего стоила непомерно дорого. Все, кто мог себе это позволить, тоже предпочитали заграничное. Одежду, еду, детские игрушки. И хотя кукол переодевали в костюмы народов России, сами баснословно дорогие фарфоровые создания были сделаны во Франции. Швейные машины, на которых шили одежду, были немецкими. Ткани английскими. Даже телефонная связь представлялась шведской компанией.

Царь Николай второй был готов к переменам. Он прислушивался к доводам своих министров. Правитель обладал ровным покладистым характером. И решения, которые он принимал, выдавал в нем человека осторожного и разумного. Власть можно было сменить долгим способом путем переговоров. Но начавшаяся как мирная, бескровная,революция отчего-то вдруг резко перетекла сперва в огромную стачку, остановившую и без того не шибко хорошую работу заводов, а после и вовсе завершилась кровавым столкновением с войсками. Дашкова понять ничего не могла, аналитики только руками разводили. Хотя операция была тайной, о ней все же стало известно темным. Официально Дневной Дозор занял позицию невмешательства. Но Лефорт еле заметно усмехался, и выглядел вполне довольным. У него был козырь в рукаве на тот случай, если Ночному Дозору все же удастся протащить во дворец свои смехотворные петиции о правах и свободах.

Юный наследник престола, Алексей Николаевич, с детства отличался плохим здоровьем. Болен он был неизлечимо, но не умер младенцем, чего вполне можно ожидать от больного гемофилией, а дотянул до разумного возраста. Распознать в нем иного удалось почти сразу, на это было соответствующее пророчество. Но серьезные разговоры об изъятии из семьи и инициировании наследника начались, когда ему уже минуло девять. Ни одного другого иного в семействе Романовых не было с самой ворожеи Марты. Аналитики обоих дозоров рыли носом землю, пытаясь прочитать нити судеб августейшего семейства, но это исследование почему-то замерло почти в самом начале. Об инициации думать было рано, мальчик был слишком слаб здоровьем. Пока по всем приметам он обещал стать темным. Живущий с непрекращающейся болью, подверженный избыточной опеке всей семьи и двора, царевич имел все шансы вырасти избалованным инфантильным эгоистом.

Наблюдателем от светлых при малолетнем царевиче был иной шестого ранга Андрей Деревянко*. Он пришел на службу всего на год позже наблюдателя от темных, Григория Распутина**, тоже шестого ранга. Но этот год определил слишком многое. Оба наблюдателя прибыли из Тобольска. Оба целителя, по словам своих директоров, жаждали карьерного роста, и были слишком амбициозны для провинции. Но представленный царю в качестве матроса Деревянко опоздал. Распутин с такой энергией взялся за исполнение своих обязанностей, что втиснуться между ним и большим дружным царским семейством не представлялось возможным. Кроме того, у постели маленького царевича уже крутилась целая толпа именитых врачей и просто шарлатанов, подтачивая и без того слабое здоровье мальчика. За жизнь ребенка бился даже вызванный Гесером с самого Тибета шаман.

Умело пользуясь горем августейших родителей, Григорий Распутин сделал при дворе головокружительную карьеру. Уже через год ему выделили огромную квартиру, за которую он не платил ни копейки, и провели в неё телефон. Стоило наследнику чихнуть, или не вовремя расплакаться, царица кидалась к аппарату. Во время своих визитов в Зимний дворец целитель везде появлялся без стука. Он был вхож даже в детскую, чем вызывал недовольство царских приближенных и гувернанток. Но управы на «старца» не было. Он действительно помогал, причем иной раз мальчику хватало одного только телефонного разговора.

Ольга против Распутина до недавнего времени ничего не имела. Он был для царя Николая и его семьи тем, кем для неё был Басманов. Другом. Вероятно поэтому для решения «распутинского вопроса» её и привлекли. Григорий начал зарываться, а в обоих Дозорах слишком хорошо помнили Меньшикова. Помимо своего очевидного таланта к целительству Распутин оказался слабеньким пророком. Он произносил свои пророчества вслух перед людьми, и последствия его не интересовали. Иные знали, что звучащее сейчас, как бред, может вполне оказаться повседневностью будущего. Предсказания Григория не несли стране ничего хорошего.

Впрочем, пророку никак не запретишь пророчествовать. Порою это происходит бессознательно. К тому же, стоит один раз притеснить темного, как Дневной Дозор тут же поднимет вой, и в дело вмешаются инквизиторы. И пока Деревянко забавлял маленького царевича катанием на велосипеде, его темный коллега собирал вокруг себя гарем из дворянок, не взирая на их семейное положение. Дошло до того, что мужья ожидали в приемной, пока их жены были с Распутиным в спальне. Царю жаловались все. Но он только вежливо кивал. Ради здоровья сына и спокойствия жены он готов был закрыть глаза и не на такое. Недовольство старцем Григорием при дворе росло.

Этот мрачный, одетый в черное, крестьянин расставлял по местам министров, и раздавал титулы. Распутин лез в политику и дворцовые дела, тыкал придворных носом в их маленькие и большие прегрешения, и рос магически с неистовой скоростью. На его жизнь покушались, но он выжил. И вскоре произнес очередное пророчество. Он сделал это письменно, а после повторил в присутствии царя, всей его семьи и небольшой группы придворных. Но глядел при этом в глаза целителя Деревянко. Кровавые реки в скором времени должны были затопить Россию. И только он, Распутин, стоит на пути этого потока. Убийцы идут по его следам. И если это будут крестьяне, то Романовым ничего не грозит. Если старец будет убит дворянами, то страну охватит братоубийственная война, а самих Романовых постигнет гибель. Было ли это Главным пророчеством, не мог понять ни один аналитик.

Зато было совершенно очевидно, что Распутин захватил власть. Он вошел в круг доверенных лиц при царском семействе, сплел нить своей жизни с нитями жизней царя Николая, его жены и детей, и сейчас прикрывался ими, как щитом. Все операции Ночного Дозора пресекались его пророчествами на корню, преобразовываясь в кровавые бойни. Предсказанными Григорием восстаниями пылали уже окраины, где раньше было относительно спокойно. А когда было произнесено пророчество о том, что вскоре люди будут ждать смерти, как спасения, Дашкова поняла, что дальше тянуть уже нельзя. Главного пророчества мир может не пережить. Со старцем пора было кончать, и очень быстро.

Ольга аккуратно свернула бумаги и сунула в узелок, к своим новым нарядам. За окном мелькали знакомые полустанки. Поезд медленно приближался к столице. Остальные пассажиры давно спали. Своей соседкой они не интересовались, хотя она и сделалась для них заметной. Её простонародное происхождение ни у кого из них не вызвало сомнений. Распутин сам предсказал их встречу. И надо было сделать так, чтобы он на это свидание явился. Девушка прикрыла глаза, и откинулась на деревянную стену. Надо было хоть немного поспать.

Комментарий к Барышня-крестьянка
* Андрей Еремеевич Деревенько — почётный гражданин, кондукто́р гвардейского экипажа́, проходил службу на Императорской яхте «Штандарт», дядька цесаревича Алексея Николаевича. Под влиянием событий Февральской революции оставил придворную службу.

**Григо́рий Ефи́мович Распу́тин (1869 - 1916) — крестьянин села Покровское Тобольской губернии. Приобрёл всемирную известность благодаря тому, что был другом семьи российского императора Николая II. В 1910-е годы в определённых кругах петербургского общества имел репутацию «царского друга», «старца», прозорливца и целителя. Негативный образ Распутина использовался в революционной, позднее в советской, пропаганде. До сих пор вокруг личности Распутина и его влияния на судьбу Российской империи ведутся многочисленные споры.

Продолжение следует ...

Сообщение отредактировал Виктория1977: 02:33:31 - 05.09.2018

[Виктория1977]

========== Очередь ==========

На вокзале было людно. Ольгу уже привычно толкали, шпыняли. На неё прикрикнул городовой на перроне, и уж конечно никто не предложил помочь донести её вещи. А ведь горничная Павлина так жила каждый день, и ни разу не пожаловалась. Вздыхая о незавидной доле наемной прислуги, дозорная привычно потянулась в карман в поисках часов. И тут же одернула себя. Нет у неё теперь часов. Да и карманов, где они могли бы лежать. Хотя жалование у Павлуши было, как у мужчины, семь рублей. Она даже половину умудрялась откладывать. Но на золотые часы, которыми графиня не задумываясь, обзаводилась раз в полгода, горничная бы до самой старости копила.

Ольга подняла голову, чтобы глянуть на вокзальные часы. И уперлась взглядом в блестящую желтую дверцу своего «Фиата», подаренного отчимом итальянского автомобиля. Надо же, по привычке пошла сразу к машине. Не ровен час, та же привычка заведет её прямиком на дорогу наблюдателя из Дневного Дозора. Нет у неё теперь автомобиля. Нет восьми комнатной квартиры на Невском проспекте. И денег только двадцать рублей на неопределенный срок. На любое колдовство тут же примчится какой-нибудь любопытный ведьмак. Придется выкручиваться.

Ноги непривычно мерзли в ботинках с тонкой подошвой. Об оставленных в Москве валенках она уже не первый раз пожалела. На неё поглядывали с любопытством, а проходящие мимо старушки, торговки пельменями и пирогами, даже с сочувствием. Ольга представила, как она выглядит со стороны. Бледная, тощая, полупрозрачная девочка в слишком холодной для российской зимы обуви. Без дома, без работы и почти без денег. Ну, с работой, если уж совсем припрет, можно выкрутиться. Наняться к самой себе горничной. Появится стол, ночлег. И даже жалование. Но тут уже будет не до Распутина с его смертельными пророчествами. Работа у горничной трудная и грязная. Отупляющая, и занимавшая весь день, а то и часть ночи. Выходной раз в год, и то не на день, а на вечер.

Недостачу средств можно было решить безо всякой магии. Почерк у неё остался прежним. И написать доверенность на получение денег в банк она могла на какую угодно сумму. Но этот план тоже остался в резерве. Кто знает, может не так трудно к старцу Григорию подобраться. Быстро управится, и вернется назад, к влюбленному Гесеру. Но сперва нужно было хоть какой-то угол для ночлега снять. Ольга остановилась и задумалась. Распутин жил на Гороховой улице. Гостиницы там были дорогие. Квартиры тоже, даже самые плохонькие. Да к тому же рядом, вдоль набережной Фонтанки, проходил маршрут патрулирования обоих Дозоров.

Но эти трудности были для тех, кто плохо знал Санкт-Петербург. Здесь нищета так тесно соседствовала с роскошью, что это стало совершенно незаметно, и воспринималось жителями естественно. Это Головина, жившая тут с момента строительства, хорошо знала. Приценившись к извозчику, и решив, что Павлуше в столице эти четыре копейки ещё пригодятся, она решительно направилась пешком прямо на Гороховую. Здесь, на задворках высоких красивых домов, в подвалах и на чердаках, были рады приютить всех, кто прибыл в столицу без гроша в поисках счастья.

За скромные четыре с полтиной Ольга обрела на месяц койку в теплом подвальчике, по соседству с тремя бледными изможденными девицами в ярких платьях. Ей тут же предложили и работу, прямо тут, на Гороховой. С восьми вечера до пяти утра. Заработок вполне приличный, только надо «желтый билет»* получить. И сутенер половину заберет. На остальное худо-бедно в столице прожить можно будет. Но она вежливо отказалась, напомнив себе дать сутенеру в глаз при случае. И реморализацию ему провести, когда снова колдовать можно будет. А девиц этих надо бы к Зингеру на дамские курсы** определить. Ауры у всех троих были чистыми и светлыми. Эти женщины, каждая в свое время, прибыли в город на заработки. И только мизерные, в полтора рубля зарплаты «черной» прислуги, да высокие столичные цены завели их на кривую дорожку проституции.

Белья на кровати не было. За покрытый пятнами и проеденный мышами тюфяк пришлось заплатить ещё двадцать копеек. Котел парового отопления был тут же, в подвале. Пришлось отдать ещё два рубля за уголь. Хозяйка ночлежки, грузная баба в сером шерстяном платье с чужого плеча и сальными седыми волосами, собранными в крошечный пучок на макушке, присоветовала дешевую мануфактурную лавку при фабрике, где можно было за сущие копейки обзавестись лоскутом ситца. Так что без постельного белья графиня прожила всего полдня. Сшитые грубыми длинными стежками наволочку и пододеяльник соседки одобрили. А теплому одеялу, купленному тут же в ночлежке у старьевщика, даже позавидовали.

Дверей между «номерами» в подвале не было. Разделительные перегородки выполняли скорее декоративную функцию. За ближайшей перегородкой спали мужчины. Судя по запаху, исходившему от одежды, которую они для сушки развесили прямо на трубе парового отопления, извозчики. Вода для умывания была тут же, текла из ржавого крана в грязную железную раковину. Всю первую ночь Ольга слушала, как со стуком падают капли. Про горячую воду здесь никто и не слыхивал, впрочем, как и про умывание. С утра к раковине выстроилась очередь из похмельных жителей ночлежки. Остальные удобства располагались в соседнем дворе.

Готовить в подвале было негде, да и запрещено. Хотя в нем проживало человек сорок, в их числе две семьи с детьми. Ребятишки, получившие с утра по куску ржаного хлеба, с шумом возились на полу у дверей. Игрушка, ободранная деревянная лошадка без хвоста, была на всех одна. Ею тут же завладел самый бойкий из мальчишек, и сейчас вел на ней в атаку свою сестру. Остальные довольствовались ролью союзной армии, с криками носясь вокруг. Дети изображали боевые действия, совершенно не задумываясь. Начавшаяся в девятьсот пятом революция, а затем и война, захватили всю их недолгую жизнь. Они даже не знали, как это, «мир».

Кое-как умывшись, и наскоро одевшись, Ольга направилась в благотворительную столовую. Больше ей поесть было негде. За десять копеек она получила королевский по меркам подвала, завтрак. Жидкую несладкую кашу из непонятного зерна и целую репу. Чай, покрытый какой-то радужной пленкой, она отвергла. Как и пахнущие стеарином*** маленькие котлеты. Хлеб можно было взять бесплатно, но графиня устыдилась. Куски подозрительно напоминали те, которыми утром завтракали дети. Хотя, возможно, они просто происходили из одной дешевой булочной. Оставив бесплатную еду тем, кто в ней действительно нуждался, она поплотнее закуталась в свой тулуп, и вышла на улицу.

Переулочек был защищен от ветра. Но на соседней Гороховой улице была настоящая столичная зима. С пронизывающим ледяным ветром, и колким мелким снегом больно бившим по лицу. Щеки тут же покраснели и начали болеть. Кожа у Павлуши была тонкая. Распутин жил в доме № 64. Роскошный, пятиэтажный, этот дворец буквально окружала огромная очередь. И сперва Ольга решила, что здесь раздают что-то бесплатное. На ледяной мостовой тряслись от холода люди всех сословий. Крестьяне, мещане, солдаты и женщины. Много женщин. Кто-то из них сидел рядом с домом, в каретах и автомобилях. А бабы попроще жались к бежевой оштукатуренной каменной стене дома.

Мысль о том, чтобы встать в конец очереди, девушка почти сразу же оставила. Люди стояли и за домом, и за поворотом дороги. Заканчивалась очередь у ограды видневшегося в конце улицы парка. Видно было, что попасть в её начало можно только ночью. Графиня немного потопталась вокруг дома, и заметила, что люди не двигаются. А расспросив тех из крестьян, что стояли к дверям поближе, удалось выяснить, что «святого человека» дома нету. Давно, второй день уже. Видать, срочные дела во дворце задержали. Делать нечего, пришлось возвратиться обратно в ночлежку.

Старец дома не появился и на следующий день. Возможно, он сидел у постели больного царевича. А мог быть и в запое, и на гулянье. Так продолжалось неделю. Все это время Ольга почти не спала и очень мало ела. Ночлежка жила шумно. Всю ночь люди пили, то молча, то с песнями, в то и с драками. Девицы, проживавшие с нею в одной «комнате» ночью работали, и просили дозорную присмотреть за их пожитками. А днем они следили за её узелком. Иной раз, возвращаясь под вечер, она находила на полу подле кровати миску остывших щей с куском черствого хлеба. Не прав Гесер. Не токмо дичают и черствеют люди на социальном «дне». Многие сдаются, это верно. Но кто-то всё же высветляется.

За это время состав очереди значительно поменялся. На ночь очередь расходилась, но к утру собиралась вновь. Весь жизненный уклад столицы отражался здесь, как в зеркале. Алчущие благословения не выдерживали и покидали свои места. Богато одетые посетители и вовсе норовили остановиться прямо у парадного подъезда, минуя строй ожидающих, будто бы не замечая их. Те, кто победнее, даже не пробовали протестовать. Их оттесняли везде и всегда. Это вошло у всех в привычку. Возмущена была только дозорная. Злилась на людей, покорно ожидавших «старца» безо всякой надежды. На Распутина, который зная, что к его двери тянется эта бесконечная очередь, куда-то уехал и не объявляется. На себя за неспособность придумать, как добраться до старика. За злость свою тут же себя корила. И так от этого изводилась, что совсем ночами спать перестала.

Наконец, подгадав момент, Ольга выскочила из дому ночью, и направилась прямиком на Гороховую. Очереди почти не было. В это время сюда пришли лишь самые стойкие. Но уже через час народу стало вдвое больше, а к рассвету дом вновь окружила толпа. Девушка в бессилии облокотилась о стену и прикрыла глаза. Ну, дойдет она до квартиры этой проклятой. А дальше-то что? Судя по всему, старик никогда не остается один. Убить его дома без свидетелей просто невозможно. Выследить, не находясь в его окружении, тоже. Значит, надо как-то попасть в ближний круг. Но как?

Мимо проезжали извозчики, проходили люди. Никто не удивлялся скоплению народа на Гороховой. Очередь давно стала частью улицы. Ольга поймала себя на мысли, что ей тоже становится безразлично происходящее вокруг. Богачи, сующиеся в обход остальных. Нищие, прохожие. Все ей безразлично, кроме холода и пронизывающего ветра. Интересно, кто-то уже умирал у этой стены, так и не дождавшись старца Григория? Девушка закуталась в тулуп поплотнее, сунула озябшие руки в рукава и прикрыла глаза.

-Эй! Девица!

Она устало обернулась к зовущему. Прямо перед нею, на мостовой, остановился огромный черный автомобиль. У распахнутой дверцы стоял невысокий, плотно сбитый мужчина в собольей шубе, наброшенной поверх дорогого костюма.

-Ты! Да, ты! – весело рявкнул мужчина, протягивая ей серебряный рубль, - бери, да проваливай.
-?
-Место твоё в очереди, - пояснил мужчина, - тебе делать нечего, завтра снова придешь. А я человек занятой. Или, может, тебе рубля мало? Десять даю, только возьми, да убирайся.

Ольга зло глянула на него. Мужчине не хватило смелости связываться с крепкими мужиками стоявшими впереди. Или с теми богачами, кто уже подъехал сюда на своих автомобилях. Так вот, как они попадали в начало очереди! Дозорная уже почти решилась плюнуть на всех, и навалять по этой наглой сытой роже, когда её остановил чей-то угрожающе тихий голос.

-Что, обижают тебя? – ни сочувствия, ни какого-то интереса в этом вопросе не было.

Девушка обернулась, и увидела Распутина. Одетого в черный долгополый кафтан, в наброшенной на плечи бобровой шубе. Он поманил Ольгу к себе. И на миг она подумала, что он её узнал. Проник взглядом через всю защиту, наведенную Гесером, и увидел ауру. Вот чего ей меньше всего хотелось, так это убивать его на магической дуэли.

-Пойдем, - коротко бросил Григорий, ухватил её за руку, и спокойно повел к парадному подъезду.

Комментарий к Очередь
*Желтый билет - Заменительный билет, из-за своего жёлтого цвета имевший в народе неофициальное название жёлтый билет — являлся альтернативным паспорту документом, который в Российской империи давал право легально заниматься проституцией.

**Система продаж, при которой женщины могли бесплатно обучиться шитью и машинной вышивки с помощью представленных фирмой Зингер швейных машин. По окончанию курсов ученицы часто покупали себе швейные машины, воспользовавшись скидкой и рассрочкой оплаты.

*** Стеарин - Белое или желтоватое жировое вещество, идущее на изготовление свечей, а также употр. в мыловарении и др. областях техники.

========== Распутин ==========

Настроение: https://www.youtube.com/watch?v=8OpyowDtBUg

В парадном подъезде скрывался грозный швейцар. Едва завидев Распутина через стеклянную дверь, он тут же выскочил на продуваемую всеми ветрами улицу. Целитель подтолкнул свою спутницу вперед. У Ольги от тепла тут же растаял иней на ресницах, и со стороны могло показаться, что девушка плачет. Кожа на лице болела с мороза, щеки горели. Ног она последний час и вовсе не чувствовала. Покуда её спутник беседовал со швейцаром, она оглядывала богатый «парадный» подъезд. Здесь, внутри, тоже была очередь из хорошо одетых женщин. Все они с любопытством и каким-то обожанием поглядывали на старца. По окончании разговора тот подарил швейцару рубль «на чай». Растроганный этой заботой, мужчина так долго рассыпался благодарностями, что его было слышно до самой квартиры.

На лестнице и у больших окон, выходивших на задворки, тоже стояли женщины. Многих из них Ольга знала в лицо. Все это были светские львицы, жены, сестры и дочери столичных депутатов, министров и высшего офицерского состава. Подруги миллионщиков, промышленников. Одетые в свои лучшие платья, сбросившие роскошные меха прямо на ковер за ненадобностью, они провожали её тревожными взглядами. Но в каждой ауре, вместе с одиночеством, печалью, склонностью к самопожертвованию или беспросветной скукой светилась любовь. Ольга могла бы сейчас собрать здесь сколько угодно Силы. Распутин же себе ни в чем не отказывал, и пока дошли до квартиры, успел порядком «подкрепиться».

А ещё кругом были следящие чары. От дверей и по всей лестнице тянулись лучи Силы, ловушки стояли за каждым поворотом. Девушка несколько раз с благодарностью вспомнила Гесера с его дотошностью и вниманием к мелочам, когда наступила в очередную петлю заклинания. Ни одна струна не вздрогнула при её появлении. Не раздался ни один сигнал тревоги. И Распутин, похоже, ни о чем не догадался. Он был занят сбором Силы. Если рядом со швейцаром он ещё был уставшим, мрачным и каким-то взъерошенным стариком, то к дверям своей квартиры он подошел помолодевшим, отдохнувшим и бодрым мужчиной средних лет. Даже цвет глаз у него сменился. Из черных они стали пронзительно синими.

Двери были не заперты. Какая-то женщина, возможно экономка, приняла у Распутина шубу. И глядела на него так, будто встречала любимого мужа, возвратившегося после долгого отсутствия. Ольга удивилась, что она не бросилась к нему с поцелуями, такой пламенной страстью горела её аура. Прихожая была просторная, но какая-то пустая. Вдоль обеих стен стояли ряды стульев. Обыкновенных, деревянных, ничем не обитых. Пока хозяин тихо распорядился насчет чаю, и очереди, она глянула в одну из двух выходивших в прихожую дверей. Внутри полупустой комнаты стояла небольшая железная кровать, застеленная по-деревенски. Веселеньким одеялом, пошитым из ярких лоскутков, и цветастыми подушками, уложенными одна на другую. И в этой спальне он принимает своих многочисленных любовниц?

Распутин подтолкнул её в сторону другой двери, оказавшейся кабинетом. Кроме роскошного иконостаса, размерами сопоставимого с церковным, здесь тоже ничего особенного не было. Пустой стол с одинокой дешевой чернильницей, обшарпанное бюро, тот же жесткий венский стул. И к немалому удивлению графини два здоровенных шкафа с книгами. Ольга, вслед за хозяином, перекрестилась на иконы и потупилась. На полу была заметная протоптанная дорожка из полустертого лака. Старцу не нужны были роскошные стулья, и богато убранная квартира. В его бюро с ободранной краской лежали прошения и благодарности от всего столичного руководства. Сюда на поклон ходили все, кроме царя.

В прихожей была какая-то суета. Распутин холодно осведомился, что девушке от него понадобилось. А сам цепким опытным взглядом пробежался по её тонкой фигурке, утопающей в овчинном тулупе. Задержался на стоптанных ботинках. Ольга, представившаяся Павлиной, испросила благословения, и немного поплакалась о сгинувшем на войне отце, да разбредшимся по чужим углам семействе. Казалось, что старик её не слушает. Девушка смутилась под его пристальным взглядом. Догадался ли он, что ему врут? Убить его сейчас было совершенно невозможно. Полный дом свидетелей, и ничего под рукою. Не станет же старик свою жизнь за дёшево продавать. Биться станет, сопротивляться.

Благословение своё Распутин все же дал. Пришлось приложиться к его руке. Дозорная про себя усмехнулась. В каком-то смысле, старец благословил её на собственное убийство. Даже подумалось, как забавно было бы заявить подобный эксперимент в инквизицию. Дверь всё это время ни на секунду не прикрывалась, и в неё то и дело заглядывали любопытные и недовольные женские лица. Ольгу окатывало волнами чужого восторга и пламенной страсти. А сама она с неудовольствием отметила, что старик никогда не остается один. Разные ходили слухи. В том числе и про гарем. Сама же графиня в этой квартире оказалась впервые. И пока что ничего непристойного не наблюдала. Возможно, оргии происходили здесь исключительно по ночам.

Распутин её не прогнал, а предложил пойти в соседнюю комнату. Такую же большую и полупустую, но с тремя мягкими потертыми диванами и вытоптанным ковром на полу. Девушку, проводившую её сюда, Ольга тоже знала в лицо. Это была Матрена, старшая из детей старика. В прихожей с шумом толкались и менялись местами визитеры. Крестьяне и промышленники сидели рядом, недовольно поглядывая друг на друга. По квартире носилась смесь запахов еды, пота, духов и ладана. Дозорная только сейчас почувствовала, как устала. Напротив дивана прямо в стене была большая печь. Ольга, засмотревшись на пламя, только и успела с удивлением отметить, что Распутин, чьи многодневные кутежи давно стали в столице легендой, проживает в одном доме со своими детьми. И не стыдится. Не скрывает от них своей распущенности. Но потом глаза у неё сами собою закрылись, и девушка провалилась в глубокий сон.

Ей снилась огромная прорубь под одним из столичных мостов. Она перегнулась через перила, и увидела Семена. Тот стоял на крепкой речном льду, глядя в черную воду. Дозорный держал за руку малька лет десяти.

-Не тот мальчик-то, - грустно выдохнул он, подняв голову, и обращаясь к Ольге, - мальчик-то, не тот!

В это время из черной воды всплыло чье-то тело. Лица утопленника видно не было. Одетый в светлую полотняную рубаху, мужчина лежал в воде лицом вниз. Черные спутанные волосы покойного тут же схватились льдом.

-Не утоп, - спокойно сообщил Семен, кивая на прорубь, - Слышь, Головина?

Ольга тут же проснулась, и вскочила. Свою фамилию она явно услыхала не во сне. Окон здесь не было, и она не знала, сколько проспала. В комнате было пусто, но квартира гудела от десятков голосов. То ли прием ещё шел полным ходом, то ли пир стоял горой. Слышался женский смех и звон посуды. Девушка обернулась к дивану, и рядом, на полу, увидала пару новых валенок. Рядом стояла миска остывшей гречневой каши с торчащей ложкой. Что же это? Распутин перед магическим поединком решил её покормить и обогреть? Отчего во сне не убил? И к чему эти валенки? Сколько такая пара на базаре стоить может?

В соседней комнате стоял накрытый к чаю огромный стол. За окном была непроглядная тьма. Распутин ужинал в окружении толпы почитательниц. Здесь были женщины разных возрастов. А исходившей от них волной любви можно было зарядить всю казарму Ночного Дозора. Ольгу он углядел, стоило ей появиться в дверях. Он тут же приказал освободить для неё место, и подать ещё один прибор. А сама дозорная всё ждала, что он предложит пройти в Сумрак. Глаза у старца сияли, он был весь какой-то взвинченный.

-Вот, - бросил он одной из сидящих за столом женщин, - смотри, Головина! У этой девицы по-настоящему дурная жизнь. Живет в ночлежке, спит в пол глаза, ест не досыта. Отец на войне погиб. Ей есть, с чего слезы лить. А ты бездельем маешься.

Женщина, к которой он обращался, густо покраснела и опустила глаза. Ольга узнала её. Мария Головина* была её дальней родственницей по материнской линии. Семейство было большое и богатое, помогать им у дозорной не было никакой необходимости. Оттого она с ними и не сдружилась. Какая же печаль завела Марию в гости к Распутину? Или, как и в случае с царским семейством, пророк решил подстраховаться? Самому ему с Ольгой не справиться, и он таким образом намекнул, мол, семья в случае чего пострадает. Догадался?

-Поела? Отогрелась? - тихо спросил у неё Распутин, - сейчас и работу тебе найдем. Эй! Кому горничная нужна? Справная девка, крепкая, не пьющая.

Со всех сторон тут же послышались радостные возгласы. Все присутствующие дамы были рады принять Павлину к себе на работу. Это в планы Ольги совершенно не входило.

-Я одна не пойду, - буркнула она, пряча покрасневшее лицо, - со мной в ночлежке три бабы живут. С желтыми билетами. Они меня кормили да утешали. Я их не брошу.

Женщины тут же притихли. Нанимать к себе проститутку, пуская даже бывшую, никому не хотелось. А тем паче троих.

-С желтыми билетами, - озадаченно протянул старец, - это посложнее будет. Думать буду. Жди.

Странное у Ольги осталось впечатление от первой встречи.

Комментарий к Распутин
* Мария Евгеньевна Головина (1887-1972) - "Муня", как звал ее Г. Е. Распутин. Одна из самых преданных его почитательниц. Дочь Л. В. Головиной - вдовы действительного статского советника. Эмигрировала.

========== Пал Андреич ==========

Есть в провинции и селах роскошь, недоступная столичным жителям. Ночное затишье. В столице невозможно остаться одному. На любой, даже отдаленной улочке, всякий раз хоть одного прохожего, да встретишь. В любой час ночи, даже под утро. На Гороховой в пятом часу утра жизнь не кипела, конечно. Но рестораны освещали заснеженную мостовую, и там ещё оставались пьяные веселые посетители. Пели цыгане, смеялись девицы. Но уже не бодро и задорно, как это бывает с вечера, а так, в пол силы. Чуть менее везучие размалеванные и не по погоде одетые девки жались к стенам, прятались от холодного ветра за углами домов. Особенно пробивные, кому удавалось сговориться за десять копеек со швейцарцами, грелись за стеклянными дверями парадных подъездов. Клиентов в эту пору было немного.

Ольга бодро топала новыми валенками по грязному снегу. Желтый, серый и черный, он был ей привычен ещё со времен постройки первых фабрик. Какое-то время, довольно продолжительное, она другого снега и не видела. Работала по окраинам. Нельзя сказать, что раньше было много чище. Возле порта и рынков, на Марсовом, поле, и вообще везде, где бывало много солдат и лошадей, чисто не было никогда. Лишь богатые улицы, расположенные вдоль набережной Невы, ещё долго радовали взоры своих обитателей и гостей Санкт-Петербурга приятным пастельным сочетанием белоснежных сугробов, серых и желтых дворцовых стен и льдисто-голубого неба. Но с тех пор, как в городе появились автомобили, снег зимой навсегда перестал быть белым.

На задворках, куда поварихи и горничные богатых домов повадились выливать помои, о чистоте никто и не слыхивал. Миновав ставшую частью двора мусорную кучу и замерзшую рыжую лужу, она, наконец, очутилась в знакомом полумраке подвала. Если не считать тихого детского плача, натужного кашля да бодрого храпа, в ночлежке было тихо. Обычно в это время Ольга спала, потому и удивилась. Скоро люди начнут вставать, кто на работу, а кто по привычке. Не хотелось никого будить. Девицы-соседки ещё не возвращались. Но оставленные вещи нашлись нетронутыми. Все же не пропили ещё последнюю совесть местные обитатели. Ничего у соседок не украли.

Просьба её, высказанная Распутину для отвода глаз, теперь тяготила Ольгу. Попросила она пристроить гулящих девиц к приличному делу. А неплохо было бы сперва у них спросить, надо ли. Может быть, гордясь своим положением, она на девушек этих свысока посматривает. Думает, что знает, как им лучше. Хорошо ещё, что колдовать ей сейчас нельзя. Заставить всех троих отринуть уличную жизнь и заняться чем-то поприличнее, она не сможет. Ну, бросят они это неблаговидное занятие. Дальше-то что? Заработки на заводах да в мещанских домах у прислуги копеечные. Может быть, сердобольная графиня Головина всех троих к себе наймет? Да только надо ли ей в её небольшой квартире так много горничных? Помочь хотелось нестерпимо. Но дозорная прекрасно понимала, что привыкшие к определенным заработкам, её новые подружки могут помощи и вовсе не желать.

Были у неё дела поважнее. Распутина надо было как-то аккуратно изловить. А как, если он всегда людьми окружен? Своего автомобиля у него нет. Ни кареты, ни лошади. Из дворца за ним шофера посылают. По делам его поклонницы возят. Даже пешком старик нигде один не ходит. Видать, сильно целителя покушение испугало. Что же его теперь, в нужнике стеречь? Ольга укуталась в одеяло, прикрыла глаза, и задумалась. Попробовала поставить себя на чужое место. Вот она получает удар ножом от неизвестной женщины. Две недели жизнь её висит на волоске. Изменило ли это событие размеренных ход её жизнь? Ещё как! Теперь она всего боится, окружает квартиру следящими чарами, и каждодневно просматривает нити вероятности.

Что же она там видит? Некую смертельную опасность, исходящую от женщины из рода Головиных. Семья небольшая. Всех проживающих в столице и десятка не наберется. Но среди них есть Великая. Ольгу он знает в лицо. Разумеется, за нею тут же начинается слежка. На всякий случай следят и за остальными дамами из её семьи. Это совсем не сложно. Обаятельный Распутин близко сходится с Марией Головиной. Может быть, она тоже под подозрением, но скорее всего, бедняжке отведена роль заложницы. Дружит он с нею, а сам боится до дрожи. Каждый день убийцу в гости ожидает. Оттого и пьет старец Григорий по-черному. Гуляет каждый раз, как последний. Но нельзя же вечно жить в страхе, и никому ничего не рассказывать. Есть же кто-то, кому целитель доверяет. Скорее всего, это его дети. Кому они нужны, кроме отца? Семью свою старик бережет. Под присмотром держит.

Проснулась она поздно. Подвал гудел, как улей. Соседки, с которыми она только изредка встречалась, все на месте были. Ольга обрадовалась. Вытащила свои припасы. Отдала девушкам за ненадобностью табак и папиросную бумагу. Сама она курила лишь однажды, в поезде. И когда сообразила, что горничная Павлина не курящая, было поздно. Всю оставшуюся ночь девушка изводилась тошнотой. Так что теперь было, чем подружек угостить. Те приняли подношение с благодарностью. Все трое днем спали, да и другая работа иной раз не давала за махоркой сбегать. В свободное время проститутки подрабатывали. Вышивали воротнички и манжеты. Получали за эту работу гроши. В том, что они не оставляют свой сомнительный уличный промысел, не было ничего удивительного.

Рассказу о встрече с Распутиным ни она из слушательниц не удивилась. Кому же о нем знать, как не проституткам? Старик ещё в силе, сам вдовый. Девушки отзывались о нем тепло и уважительно. Платил он хорошо, лишнего не требовал. Даже ласков был. Да к тому же за ним филеры* ходят. Следят за каждым его шагом. Любая женщина, проведшая с царским лекарем даже один час, может без труда заработать ещё пару целковых, если ничего не будет скрывать. Судя по тому, что старец Григорий все ещё живет в пожалованной царем квартире, и ездит во дворец, как к себе домой, ему эти разговоры не особо вредят. Слову, данному им, тоже можно было верить. Девицы согласились бросить проституцию, стоило лишь упомянуть, что Распутин обещал подумать о новой работе для всех четверых.

-Да разве можно на него рассчитывать? – усомнилась Ольга, - для красного словца пообещал.
-Не скажи, - из-за деревянной перегородки высунулась лохматая мужская голова соседа-извозчика, - он мне раз обещал, что на завтра ко мне в пролетку сядет и со мной цельный день ездить будет. А меня, вишь, на Гороховую не пустили. Так святой человек три улицы пёхом прошел, чтоб меня найтить. Слово дал!

Возле «комнатки» тут же собрались все, кто хоть раз говорил со старцем, получал от него подаяние или чистил ему сапоги. Платил он честно. Подавая милостыню, непременно благословлял. А одного запойного пьяницу отвадил от водки аж на месяц. Кого-то Григорий предостерег от поножовщины в кабаке, кому-то помог от зубной боли. Делал он это совершенно бесплатно, просто проходя мимо. Правда, ломиться к нему на квартиру за благословением никому из проживающих в ночлежке в голову не приходило. Нищенство, проституция и извозный промысел занимали все их время. Стоять по несколько дней в очереди никто не мог, да и не хотел.

Новости эти слегка охладили пыл дозорной. Весь следующий день она в меланхолии пребывала. Одно дело убивать темного пророка, от которого один вред. И совсем другое, когда человек хоть какую-то пользу приносит. Способа до него добраться нету никакого. Надо в самом близком его окружении находиться. А это либо его собственные дети, либо царские. Да к тому же старик со своим крестьянским обаянием Ольге понравился. И она уже всерьез подумывала о том, чтобы его и вовсе помиловать. А что? Зачем хорошего целителя жизни лишать? Пущай себе живет где-нибудь в уединении, отшельником. Произносит свои пророчества в пустом лесу или келье. Да хоть в тюремной камере. Кто их там услышит?

Она в задумчивости уставилась на свои новые валенки. Хорошие, теплые. Но тут рядом с ними появились чьи-то начищенные сапоги. Обутый в них мужчина был невысоким и тощим. С неприятным лицом. Одетый в короткий овчинный полушубок, он криво усмехнулся сверкнув золотой фиксой.

-Познакомимся? – процедил он, присаживаясь на соседнюю койку, - а то нехорошо как-то. На моей улице работаешь, а здороваться не заходишь.
-?
-Пал Андреич, - он вальяжно порылся в кармане, выудил помятую магазинную папиросу и тут же закурил, - а тя как величать?

Ольга представилась.
-Слухай сюда, Павлина, - выпуская девушке в лицо струю желтого дыма, кивнул Павел Андреевич, - мои девки бунтуют, хочут свои билеты на пачпорта сменять. А ты, я вижу, уже сама работать принялась. Валенки вон, новые. Всю ночь где-то шлялась. С Распутиным поручкалась. Так шо давай по-людски. Работай, как хошь, бери, сколь дадут. Половину мне. Будешь за это целая. А девицам я сам обскажу, как делать не надь. Понятно?
-Отчего ж не понять, - улыбнулась в ответ Ольга, и поднявшись, поманила мужчину за собою к выходу. - Пошли, покажешь, где работать можно.

Проходя мимо печи, она потихоньку прихватила стоявшую в углу кочергу.

Комментарий к Пал Андреич
*Филер - сыщик, полицейский агент.


Продолжение следует ...

Сообщение отредактировал Виктория1977: 03:00:49 - 30.09.2018

[Виктория1977]

========== Арон ==========

Убийство предотвратил молоденький городовой. Одетый в шинель с чужого плеча и башлык, он был похож на гимназиста. Под красным от мороза носом намечались будущие усы. Он грозно прикрикнул на девицу, отобрал у неё кочергу, и под бодрую ругань обитателей ночлежки отбыл из грязного двора, унося орудие преступления в руках. Павла Андреевича с проломленным черепом отвезли куда-то на окраину, в больницу для бедных. А Павлину Обойникову доставили в полицейский участок здесь же, в центре города.

Камера была большая, но полупустая. Основную массу задержанных сегодня составляли подвыпившие девицы. Была одна баба с ребенком, повздорившая со свёкром, сидевшим с задержанными мужчинами. Объяснялась эта небольшая загруженность участка вовсе не низким уровнем преступности в столице. Рабочих, даже после массовой драки, ждали заводы. Никто не хотел пропускать даже одного дня. С ворами предпочитали разбирались на месте. Убийства часто списывали на несчастные случаи, особенно, если свидетелей не было. Побитые женщины на своих дедов, мужей, братьев и сыновей не жаловались. Жертвы изнасилований во всех слоях общества тщательно скрывались. Воры, насильники и убийцы побогаче в участке и вовсе не сидели. К преступникам из высших слоев общества следователи ходили на дом, а офицеров наказывали в полку. Правда, на каторгу они ехали потом вместе с рабочими и крестьянами.

Допрашивал Ольгу очень полный следователь с густыми седыми усами, намечающейся лысиной и сиплым голосом. Господин Воропаев уже взял показания у троих «девиц неблаговидного поведения», в один голос утверждавших, что безработная Обойникова пробила человеку голову кочергой не со зла, а в результате внезапно возникшей неприязни. Надо сказать, пострадавший давно вызывал у следователя сходные чувства. Задержанную девку было нестерпимо жаль. Но драки от возникшей неприязни случались в ночлежках ежедневно. Это не повод отпускать преступницу без суда и наказания.

Дозорная прониклась к служителю закона искренней симпатией, едва глянув на его ауру. Сияющую всеми оттенками синего и отливающую металлом. Этот человек посвятил свою жизнь защите закона. Фактически, они были коллегами. Хотя вряд ли прямо сейчас следователь Воропаев решал вопрос об убийстве Распутина. Вдовец, он жил на казенной квартире, опекал умалишенную дочь. Ольге не нужна была магия, чтобы получить снисхождение. Следователь был готов отпустить её на поруки. Нужно было лишь воззвать к его совести.

-Что же мне с тобою делать, Обойникова? – тяжело вздохнул следователь, - родители-то живы?

Ольга вздохнула и потупилась.

-Сиротка, значит, - Воропаев поджал губы, - и откуда силы-то взяла? Это ж надо, грех-то такой! Чуть было человека жизни не лишила!
-А сутенером быть не грех? – Ольга подняла на него свой сердитый взгляд, - Так чего же вы его сами не наказали?
-Жалоб не было, - побагровел следователь, - чего смотришь? Думаешь мне нравится, что такой гов… , в общем, по городу свободно разгуливает? Только вот он никого убивать не собирался.
-Он девиц своих отпускать не хотел, - возразила девушка, - Побить грозил. А городовому и дела не было. Вы-то вон, тоже, в тепле сидите. Кушаете хорошо. И таким, как они, желтые билеты строчите. А проститутки эти несчастные, голодные, целыми ночами в любую погоду по улицам в легких платьях мерзнут. Да всякий их унизить норовит. Так ещё и защитить их нельзя?
-У меня кость широкая, - обиделся Воропаев, - а ем я мало. И работа нервная. Помрет вот твой сутенер побитый, а тебя в каторги! Думаешь, у меня за вас всех душа не болит?! Что же ты сразу за кочергу-то ухватилась? Словами что ли объясниться не смогла? По-хорошему.
-Что же вы с вашей широкой костью в ночлежки не загляните? – разозлилась Ольга, - не поглядите, как Пал Андреич себе работниц находит? Может его хоть кочерга моя чему научит? По хорошему-то он давно не разумеет.
-Ох, до чего жизнь городская девок доводит! - проворчал следователь, - За тебя, небось, заступиться некому?
-Попытка не пытка, - пожала плечами дозорная, - чиркните записочку старцу Григорию, на Гороховую.

Подписанная крестиком, подробная записка отбыла в кармане юного городового. Он удивленно выслушал следователя Воропаева, и поглядывал на девушку с интересом и сочувствием. Городовой, каждодневно находясь на улицах, тоже сочувствовал проституткам больше, чем раненному сутенеру. Но на ответ особо никто из присутствующих не рассчитывал. На всякий случай Воропаев принялся Ольге государственного защитника хлопотать. Хотя в случае смерти пострадавшего девушку ждала бы каторга, откуда ей, волей-неволей, пришлось бы выбираться магически.

Ночь проведенная в камере, мало чем отличалась от подвальной. Храпели женщины ничуть не тише мужиков, а две приведенные среди ночи пьяные девицы до самого утра горланили песни. А утром за Ольгой пришли. Воропаев радостно и уважительно тряс за руку стройного и подтянутого, очень дорого одетого мужчину с маленькой головой и небольшими короткими усами. Свою намечающуюся лысину тот прятал под начищенный «котелок», а перчатки не стал снимать, видимо, из предосторожности. Тем не менее, на девушку он поглядел без пренебрежения, и даже с любопытством.

Мужчина, представившийся Ароном Самуиловичем, тут же развил кипучую деятельность. Он заплатил за Ольгу весьма внушительный залог, даже не моргнув при этом глазом. Внимательно выслушал следователя, сочувственно кивая, но не задав ни единого вопроса. А на кочергу поглядел уважительно, присвистнув. После чего мужчины вместе сопроводили Ольгу в ночлежку, где её ожидали три зареванные подружки. Работать этой ночью они не ходили. Обед, купленный ими в дешевой харчевне, стоял в чугунке, обернутый тряпицей. Девушки собирались к Ольге на свидание. Забравши всех четверых с их вещами и чугунком, Арон Самуилович любезно попрощался со следователем Воропаевым.

Дома у Распутина царила привычная суета. Старца дома не было, его детей тоже. Но кухарка и горничная трудились, не покладая рук. Одной приходилось готовить на большую толпу гостей, а второй безостановочно убирать в трех из пяти комнат, да ещё подтирать за визитерами мраморную лестницу. Арон присел прямо на стол, приложил к уху телефонный рожок, и громко заговорил, пытаясь докричаться до кого-то на другом конце города.

-Девушка! – кричал он, ни на кого не глядя, - Два - тринадцать! Военный госпиталь пожалуйста! Кто у аппарата? Пригласите великую княжну Ольгу Николаевну, будьте так любезны. Ольга Николаевна? Арон Самуилович. Да. Благодарю Вас, здоров. Одного тяжко раненного из благотворительной больницы примите пожалуйста. Личная просьба Григория Ефимовича. Как раненый? Тяжко раненный. Кочергой в голову. И пост ему отдельный. Сестру милосердия мы предоставим, не волнуйтесь.

-Ну вот, - улыбнулся он, обращаясь к Ольге, - с вами решили на первое время. Будет стол и ночлег. Опека для вашего пострадавшего. В военном госпитале врачи на порядок лучше, чем в той богадельне, где он сейчас загибается. По крайней мере, в каторги вы не попадете. Теперь с вами, девушки, - он кивнул в их сторону, - с желтыми билетами в недалеком прошлом вас никуда не возьмут, Григорий Ефимович специально уточнял. Но у меня есть своё небольшое предприятие, куда я готов принять трех миловидных особ, вроде вас. Будете разносить горячительные напитки. У меня заведение приличное, не бордель какой-нибудь. Приставаний, или не дай Бог, насилия, не предвидится. Публика весьма состоятельная, в карты по ночам играют. От вас трезвый образ жизни и безупречное поведение. От меня тридцать рублей в месяц жалования каждой. Устраивает?

Девушки радостно закивали.

-Извольте посетить баню и модистку, - строго потребовал Арон, - и уже вечером можете выходить. Это и вас касается, Павлина. Я вас заберу завтра утром. Одежду сестры милосердия получите в госпитале.
-А что я там буду делать? – удивилась Ольга, - я же не умею ходить за болящими.
-Будете обрастать полезными связями, - усмехнулся мужчина, - у Григория Ефимовича на вас большие планы.

========== Светская львица ==========

Жизнь светской львицы, вопреки ожиданиям, оказалась тяжким бременем. Борис Игнатьевич щедро оплачивал Павлушино безделье. Сам съездил с нею в банк, и открыл для девушки счет. Настоял, чтобы вклад был золотой, а не рублевый. Горничная плохо понимала, как можно расплатиться в лавке золотым слитком, но барин сказал, что в это неспокойное время золото будет надежнее ассигнаций. Деньги на карманные расходы он давал, не глядя. Хотя потратить пачку новых хрустящих ассигнаций полностью Паше так ни разу и не удалось. Первые пару недель хотелось всего и сразу. Но сейчас деньги просто лежали в ящике ночного столика.

Трудиться теперь приходилось вдвое больше. Да, «фифа» не терла ковра пылесосом и не мыла посуду. Но одно только утреннее одевание и причесывание занимало два часа! Переодеваться каждый день нужно было по три раза. И всякий раз прическу переделывать. Да к тому же ванную приходилось принимать каждый день. Всё это утомляло девушку куда сильнее, чем выбивание ковра. Для Паши даже наняли отдельную горничную. Сначала ей нравилось возиться с платьями да перебирать украшения. Она даже несколько раз прошлась по магазинам с яркими витринами, что на Арбате. Но потом и это занятие наскучило. Развлекаться покупками она не умела. Визиты к модистке доставляли удовольствие только Борису Игнатьевичу. Он с одинаковым интересом разглядывал дорогие наряды, и купленные девушкой ситцевые и пуховые платки.

Барин резвился, как ребенок. Без конца что-то дарил, тянул Пашу то к одной витрине, то к другой. Ходил с нею в театр и синематограф. И везде она себя чувствовала чужой. В опере ни слова не понимала. Балерины смущали голыми ногами. Оценить красоту музыки она не могла. Страдания влюбленных экранных героев ничего в её душе не затрагивали. А на литературных чтениях и вовсе уснула. Борис Игнатьевич её мучений будто бы и не замечал. Ему нравилось всё ей объяснять и показывать. Везде вместе с девушкой появляться. Особенно он любил галерею Третьякова. Мог подолгу бродить по залам, или даже сидеть, разглядывая какую-то непонятную для горничной картину. Особенно его привлекали женские портреты. Павлина же чувствовала себя скованно.

Видя, что его подопечную ничто не радует, кроме купленного в какой-то подворотне простого сахарного «петушка», барин настоял, чтобы она училась читать. Азбука оказалась книгой тонкой, но удивительно нудной. Богато иллюстрированная именитым художником, она сперва привлекла девушку яркими картинками. Первое время Павлина с удовольствием пролистывала книгу, даже не пытаясь вникнуть в коротенькие тексты. За месяц Паше удалось осилить алфавит, и перейти к «вольному чтению». Но единственный вывод, сделанный ею из прочитанного сводился к тому, что жизнь у образованных людей скучная. Не мудрено, что Зулейха порою плачет, когда читает. У неё-то все книги без картинок, да ещё с длиннющими названиями.

Радовали Павлину только конфеты да пряники. Но Борис Игнатьевич приказал ей сладкого много не есть. Ольга, по его словам, своими зубами дорожит, да и ему пока что тонкая талия любовницы не опостылела. По той же причине он зорко следил за тем, что и как горничная ела в ресторанах. Зулейха, скорбно поджав губы, стругала для новой хозяйки овощные салаты. А кальян, без которого графиня жить не могла, барин для девушки сам «забивал». От всей этой заботы у неё дух захватывало. И чего это «фифа» с ним жить не хочет?

Первое время девушку тревожили те непонятные «фантазии», которыми так изводится Борис Игнатьевич. Она на всякий случай даже двери в спальне изнутри запирала. Правда, сама она в силу железного замка не шибко верила. Что колдуну запертая дверь? Но барин так ни разу и не постучался. Вел он себя сдержанно, и даже за руку свою подопечную держал, только когда она в перчатках была. Никаких вольностей не допускал, на это Паша даже немного обижалась. Хотя и понимала, что в своем прежнем виде для Бориса Игнатьевича особого интереса не представляла. Да и поговорить им было не о чем. Он-то всякое интересное рассказывал, мог при случае и фокусами магическими собеседницу развлечь. А у девушки из воспоминаний были только заполненные тяжелой работой дни.

В то же время Паша видела, что в жизни Бориса Игнатьевича многое переманила, и не к лучшему. Гостей он больше не приглашал, и сам никуда кроме службы не ездил. На улице, в ресторанах и театре их все стороной обходили. Перед сном барин подолгу сидел один в кабинете, курил и выпивал. Спал он теперь в спальне для гостей, а свою роскошную опочивальню предоставил в полное распоряжение бывшей горничной. По-прежнему весел он бывал только тогда, когда с Павлушей чтением занимался. Оттого и терпела она эти уроки, хоть и пользы в них не было никакой. Ей даже нравилось с ним в запертом кабинете сидеть. В отличие от деревенских мужиков, барин после стакана-другого вина становился спокоен. И разговорчив.

-О чем ты, Пашенька, мечтаешь? – спросил барин в один из вечеров, когда на службу ему было не нужно. Он удобно устроился на своём любимом диване со стаканом вина и кальяном, а девушку за стол усадил. Вручил ей перо и чернильницу, и приказал палочки в тетради чертить.
-Корову купить, - сказала, и тут же покраснела, - смешно?
-Ничуть, - Борис Игнатьевич всё же не выдержал, и улыбнулся, - мечты, даже самые смешные, это хорошо. Для человека они вроде мотора. Без них он теряет способность двигаться по жизни.
-Замуж выйти, - смущенно продолжала девушка, - детишек родить. У вас дети есть?
-Правнуки моих правнуков своих правнуков нянчат, - рассмеялся барин, выпуская струю дыма, - вот, какой я старый!
-Вы поэтому на Ольге Андреевне не женитесь? – простодушно осведомилась она.
-Не идет за меня Ольга, - вздохнул барин, - хотя сама давно не девочка. До меня у неё жених был, англичанин. Напугал её сильно. Задавить пытался, да не вышло. Сам-то он сбежал, а мне теперь за ним эту кашу расхлебывать!
-Не любит она вас? – Паша опечалилась. Оставила свое перо, положила подбородок на сложенные руки.
-Любит, - пожал плечами Борис Игнатьевич, - только не доверяет. Все сама норовит сделать. Трудно нам с ней. Это с тобой всё просто. Легко быть умным, сильным. А с Ольгой не знаешь, куда приткнуться. Один раз было дня три, когда она малярией хворала. Мы тогда в Индии жили по работе. Я в свое время тоже болел, правда, очень давно. Знал, чем лечиться. Только в те три дня я себя нужным и чувствовал.

Павлуша слушала, не перебивая.

-Вот где она сейчас? – сам у себя спрашивал барин, - ни слуху, ни духу. Зову, не откликается. Я за ней лет двести бегал. Думал, отобью её у всех, и буду царствовать. А на деле что? Поднялся царевич по лестнице в хрустальный дворец, а там стена. Дальше никому ходу нету.
-Так уж и никому? – напугалась девушка.
-Мне нету, - помрачнел барин, - отчим Оленьки, хоть и живет в другой стране, про неё порою больше знает, чем я. Вот купил я ей автомобиль. А подарить не успел. Зачем, говорит, мне два авто? Флор уже прислал. Смотри, какой желтенький! Сам теперь катаюсь. Бусы ей японцы дарят. Бриллианты французы. Пистолет, и тот Бисмарк* вручил! А я тут один мыкаюсь.

Паша припомнила череду сменявших друг друга женщин, и надулась.

-Да всё равно ей, - махнул рукой Борис Игнатьевич, хотя смотрел в это время в окно, - а я не хочу, чтобы ей все равно было. Понимаешь? Хочу, чтобы она мне сцены закатывала. Баб этих, чтобы с лестницы спускала. Посуду била. Чтобы она мне с кем-то изменяла, а не кому-то со мной. Мне надо, чтобы она от меня в столицу на работу уезжала. Чтобы ко мне она возвращалась. Жить возвращалась, а не забегала, когда в Москве проездом бывает. Чтобы здесь был её дом.

Паша кивнула, хотя ничего не поняла.

-Я с Олей много чего пропустил, - барин пошарил рукой на столике, и отпил прямо из найденной там бутылки, - о чем сейчас жалею невероятно. И ведь мог с нею сразу сойтись. Даже в день, когда она невинности лишилась, я на той же битве в поле ночевал. Правда, в другом шатре. Другого первого раза у нас с ней не будет. Учить её надо было тогда, в молодости. Теперь уже поздно. Все надо делать вовремя. Сейчас её фокусами с погодой не удивить. Ни помощи ей от меня не надобно, ни совета. На одной только её любви и держусь рядом. Жалеет она меня, старого дурака. Тебя мне оставила. Учи, говорит, в свое удовольствие. Вот я и учу.

И так Павлуше барина жалко стало, что словами не передать. Всю ночь не спала, в постели ворочалась. А под утро, когда он и сам спать наладился, вышла потихоньку из своей спальни, прошла знакомым коридором по не слишком чисто выметенному ковру. Дверь в гостевой спальне не скрипела, дворник Махмуд за этим лично следил. Скинула новый розовый халат, недавно подаренный, да юркнула под одеяло.

И ни разу после об этом не пожалела.


Комментарий к Светская львица
*О́тто Эдуа́рд Леопо́льд фон Би́смарк-Шёнхаузен 1815 — 1989г. Первый канцлер Германской империи. Был с визитом в Российской Империи с 1859 по 1862 годы.

========== Компаньонка ==========

За ширмой кого-то тошнило. Дозорная тяжело вздохнула. Уборка теперь входила в её каждодневные обязанности.

-Ольге не говори! – раздался хриплый девичий голос.
-Да что с тобою? – настороженно и сочувствующе поинтересовалась вторая стоявшая за ширмой девушка.
-Там обожженных привезли, - отдышавшись, объясняла первая, - полный приемный покой.
-Так не ходи! – почему-то зашептала её подружка, - лучше выздоравливающим офицерам книгу почитай.
-Ловко! – огрызнулась первая, - а к раненным пусть деревенские девки ходят? Те, у кого papa* на троне не восседает?
-Таня! – обиженно отозвалась её собеседница, - вот что ты сразу?!
-Дайте бинты, Анастасия Николаевна! – процедила Таня.

Послышался стук каблуков по деревянному полу. Походка у Тани была твердая, шаги широкие. Тонкая высокая девичья фигурка удалялась в сторону приемного покоя. Анастасия Николаевна, судя по журчанию воды и шуршанию тряпки, осталась, чтобы убирать за нею. Когда через полчаса Ольга проходила мимо распахнутых дверей приемного отделения, где суетились врачи, Татьяна Николаевна спокойно держала ведерко, куда сразу несколько врачей отбрасывали окровавленные бинты. Лицо у девушки было зеленое, но она улыбалась и вид имела вполне довольный.

Сестры Романовы, хоть и были царских кровей, трудились тут на общих основаниях. Читали больным книги, помогали с перевязками и даже мыли полы. Госпиталь был образцовый, но раненные тут были настоящие. Единственное, чего царевны были лишены, это ночные дежурства. Всех их вечером ждал отцовский автомобиль. Девушки стеснялись его, и настаивали, чтобы шофер останавливался где-нибудь на задворках. А визиты родителей в больницу были для них пыткой. Сама царица тоже временами работала в этом же госпитале. Это делали многие придворные дамы, и даже вдовствующая императрица. Но вот с царем в приемном покое появлялась свита. Бесчисленное количество лишних, неуместных в этих стенах людей. В их числе была и Мария Головина.

«Муня», любимица Распутина, была из тех, кого называют «чистым светлым человечком». В ней не было никакой резкости. Каждого встреченного она, казалось, принимала со всеми его недостатками, и тут же готова стать ему другом. Но Ольга её как-то сразу невзлюбила, хоть и корила себя за это, и старалась родственнице во всем угодить. Муня отличалась совершенным отсутствием своего «я». Ничто не выделяло её из общей массы великосветских посетителей госпиталя. У неё не было заметных черт характера, за которые можно было зацепиться. Да к тому же она всякий раз просила хлеба, чтобы покормить какую-нибудь дворнягу. Делала она это громко, при большом стечении народу. Чтобы все видели, что женщина она добрая и заботливая. Так же громко и часто она любила рассказывать, что скоро она сама уйдет в монастырь. И придет сюда, в госпиталь, обновленной и готовой к служению. Аура у Муни была тягучая и серая.

В отличие от Муни, царские дочери при всем том давлении, которое на них оказывал придворный этикет, характеры имели резкие и яркие. И хотя по рассказам придворных создавалось впечатление, что царевны, как на подбор, добры милы и женственны, Ольга видела, что все четыре сестры разные. Мария, была ветрена и влюбчива. Над нею подтрунивала самая младшая, артистичная и женственная Анастасия. Старшая, Ольга, была властная, даже порою деспотичная, особа. Любила командовать и азартно спорила с каждым, с кем была не согласна. Твердая, в чем-то даже чопорная, Татьяна, сама была сторонницей жесткого следования правилам, и требовала того же от своих сестер. Те в долгу не оставались, и называли её «гувернанткой».

Подружиться с царевнами оказалось совершенно невозможно. Не потому, что крестьянка Павлина была им не ровня. Просто все четверо уже дружили между собою, и в других лучших друзьях не нуждались. В офицерском госпитале, куда Распутин пристроил Павла Андреевича, девушки трудились не первый год. При этом явные способности к медицине были только у старшей, Ольги. Остальные просто выполняли свой долг. Бранились с врачами, когда их отстраняли от тяжелой и грязной работы. Спорили друг с другом. Абсолютно всем, кто уже трудился в больнице, было запрещено как-то выделять девушек из стройных рядов сестер милосердия. Сами же они в тайне мечтали каждая о своем. Мария о любви, Анастасия о театральной сцене. Ольга о карьере врача. Как ни странно, Татьяна, которая не выносила вида крови и ранений, в мечтах видела себя солдатом на поле боя.

Распутин в госпитале не появлялся ни разу. Ольга нервничала, чувствуя, что теряет здесь время. Окружающие двигались и работали раздражающе медленно. Она даже повздорила с Марией Николаевной. Та весь день безвылазно просидела в одной палате, где ей приглянулся молодой офицер. Правда, спорить с тоненькой маленькой «госпожой Обойниковой» царская дочь не решилась. К тому времени дозорную боялся не только стремительно выздоравливающий сутенер, но и персонал. Все сходились во мнении, что такая женщина должна служить на фронте вместе с Бочкаревой**. Павлина легко заставляла окружающих делать все, что ей было нужно. Находившиеся на излечении офицеры перед ней краснели и смущались, а врачи старались заполучить Обойникову на операции или в перевязочную. Да, она не была нежна и ласкова, как другие. Но зато руки у Паши были сильные, а нервы стальные.

Как назло, Муня набивалась Ольге в подруги со страшной силой. Она считала, что это очень демократично, дружить с девушкой из народа. В духе нового времени. Пользуясь случаем, дозорная потихоньку пыталась выяснить, где старец Григорий бывает чаще всего, и есть ли у него любимый маршрут для прогулок. Чем он живет, много ли имеет недоброжелателей. Последних оказалось предостаточно. Старика заочно ненавидели даже те, кто ни разу не видел. Сутенер Павел Андреевич, в распоряжение которого находилась отдельная палата и сама Ольга, быстро смекнул, что без команды Распутина его отсюда не выгонят, и стал наглеть. Хотя рана его уже не была опасна, и не нуждалась даже в перевязках, он все время жаловался на головную боль и грозился упечь Павлину в тюрьму. В госпитале его все ненавидели. Он вел себя развязно, приставал к сестрам милосердия и хамил врачам. А вместе с Павлом Андреевичем ненавидели и Распутина, благодаря которому он тут появился.

Муня, преисполненная праведного гнева, взялась навести в этом вопросе порядок. За что тут же и поплатилась. Павел Андреевич обругал женщину последними словами, да к тому же украл у неё из сумочки кошелек. Кража осталась бы незамеченной, уж больно много в той сумочке было всяких мелочей. Но вечером пропажу в приемный покой принес дворник. Выпотрошенный, шитый бисером кошелек валялся на подтаявшем сугробе под окном отдельной палаты. А через пару дней в гости к больному наведался Арон. Был он вежлив, попросил Ольгу выйти, и оставить его с "новым другом" наедине. Разговор у мужчин вышел короткий. Той же ночью Павел Андреевич из госпиталя испарился, прихватив из аптеки бутылку спирта и пузырек морфия. Больше дозорная его никогда не видела.

Причин находиться дальше среди раненных офицеров у девушки не осталось. Муня как будто только этого и ожидала. Ольга ещё не успела отдать на хранение платье с передником и белый платок сестры милосердия, а сердобольная Мария Головина уже пошла в атаку. Женщина беспросветно скучала. В монастырь она отчего-то не спешила, замужем не была. Друзья у неё имелись, но все больше формальные. Ездить друг к другу в гости они ещё могли, но вот излить душу было некому. Частично ей в этом помогал старец Григорий. Но он большую часть дня проводил в молитвах и разъездах по многочисленным столичным церквям. Дела дворцовые также отнимали у него много времени. В общем, Муня поняла, что ей не хватает компаньонки.

Ольга выразила неподдельный восторг и благодарность. Быть к Распутину ближе, чем Муня, было просто невозможно для постороннего человека. Арон эту идею тоже одобрил. Компаньонка, должность хоть и малооплачиваемая, но честная. Опять же, с проживанием. Секретарь дозорной нравился, хоть и был он скорее хитер, чем добр. В нем вообще было много всего намешано. Он был весел и жаден, обаятелен и скрытен, очень осторожен и в целом честен. Он работал у Распутина, держал ночной игорный клуб, выступал посредником во многих коммерческих сделках. Его изворотливости можно было только позавидовать. Но деньги Арон любил не настолько, чтобы воровать. Кроме того он был в курсе всего, что касалось старца Григория и тоже принимал близко к сердцу порочащие его слухи.

-Я ему сотню раз говорил, - сокрушался он, провожая женщин в особняк Головиных, - попроси у царя миллион рублей, и уезжай! Тебя здесь убьют!
-А разве старец не богат? – удивилась Ольга, - вон в каких хоромах проживать изволит.
-Это тебе после деревни его квартира богатой кажется, - поморщился Арон, - а у него вся мебель от старьевщика. Да и квартира не его. Григорию Ефимовичу самому ничего не надо. Лишь бы наследника на ноги поставить. Пять лет осталось.
-До чего? – не поняла девушка.
-До полного излечения! - восторженно выдохнула Муня.


Комментарий к Компаньонка
*Papa - отец (фр.)

** Мари́я Лео́нтьевна Бочкарёва (урождённая Фролко́ва; июль 1889, село Никольское, Новгородская губерния[1] — 16 мая 1920, Красноярск) — одна из первых русских женщин-офицеров (произведена во время революции 1917 года), поручик. Бочкарёва создала первый в истории русской армии женский батальон. Кавалер Георгиевского креста.

Сообщение отредактировал Виктория1977: 14:17:16 - 04.10.2018

[Виктория1977]

========== Слово чести ==========

Ольга в доме Головиных вполне освоилась, хоть и прониклась частично царящей в нём скукой. Муня выделила ей отдельную комнату в том крыле, где жила остальная прислуга, и помогла обустроиться. Экономки и горничные, чем-то отдаленно похожие на свою хозяйку, встретили девушку прохладно. Зато госпожа Головина была всем довольна. Похвалила простонародные манеры своей новой компаньонки, её скромность и честность. Расчувствовавшись, подарила ей свою надоевшую уже шляпку с маленьким пером и почти новые перчатки, да попросила их при людях не снимать. И то правда, руки у Павлины были некрасивые и натруженные. Да ещё и огрубели от работы в госпитале.

Рабочий день Ольги теперь состоял из поездок по городу, продолжительного стояния в церквях, а также выслушивания нудных душеных излияний самой Муни, и её престарелой матери. Последняя была глуховата. Приходилось говорить громко, и все повторять по два раза. Зато Распутина она теперь видела каждый день, а случалось, что дважды. Мария Евгеньевна то сама у старика обедала, а то приглашала его к себе. За столом всегда присутствовали ещё какие-то гости. Ольга с неудовольствием отмечала, что целитель крайне не пунктуален, и не придерживается одних и тех же маршрутов. За столом он себя вел, как обычный крестьянин. Щедро крошил в роскошную супницу хлеб, или бросал туда горсть сухарей, принесенных в кармане, после чего предлагал всем попробовать. Ел неаккуратно, и столовыми приборами почти не пользовался.

В тоже время собеседник он был приятный. Своим положением не кичился. Не ел мяса, и даже на столе его вида не выносил. Этим, и многим другим он был похож на Фёдора. Как и со всяким «тёмным», с ним было очень уютно находится рядом, весело в большой компании. Печаль присутствующих разом куда-то пропадала, хотя шутки и разговоры целителя были простыми и незатейливыми. Муня в обществе Распутина заметно оживлялась. Ольга же всё больше печалилась. Ведь это для неё он враг. А для многих, в том числе и для царской семьи, он хороший верный друг. Вот, если бы кто-то решил убить Басманова, как бы она по нему горевала. Как ненавидела бы убийц и мстила за его смерть. И как бы ей потом всю жизнь его не хватало.

Как и всякая женщина её круга, Муня вела жизнь лёгкую, праздную, и подчиненную монотонным ритуалам. До полудня её можно было не беспокоить. Ровно в двенадцать часов горничная потихоньку проходила в господскую спальню, и заводила граммофон. Под его хриплые напевы Мария Евгеньевна просыпалась. К тому времени Ольга уже успевала помочь горничной, выпить чаю с кухаркой и повздыхать о жизни вместе с экономкой. Затем наступала пора умывания и долгого одевания. Все происходило в присутствии двух горничных, и компаньонки. Пока обсуждали последние городские сплетни, дозорная с неудовольствием вспоминала собственную прислугу. Хоть и трудились у неё всего только кухарка да горничная, а ведь и они тоже её секреты куда-то носили. Делились подробностями её жизни на чужих кухнях.

Завтракали поздно и обильно. Дом пропах ванилью и корицей. Барыня любила долго спать, красиво одеваться. Обожала сладкое. Было не совсем понятно её стремление уйти в монастырь, где вставать нужно будет затемно, и вся жизнь расписана между праздниками и постами. Где ты сам себе не принадлежишь. Правда, в церкви Муня бывала каждый день, да не по разу. Проезжая мимо храма, она всегда крестилась. А это было весьма утомительно, церкви были в городе на каждом шагу. День был расписан поминутно, и состоял в основном из визитов. В гостях тоже были бесконечные чаи и обеды. Ольгу за общий стол не сажали, её место было в уголке, с другими компаньонками, или в комнатках, где пили чай кучера и лакеи. Мужчины вели себя сдержанно. Павлина, хоть и происходила из крестьян, слыла девушкой серьезной, при должности. Да и взгляд у неё был суровый. В двух или трех богатых домах к ней подсаживались с разговорами дворецкие. Девушка не знала, считается ли это ухаживанием. И только у Распутина она сидела за общим столом, вместе с разодетыми графинями и княгинями. Да и разговоры здесь были другие.

К удивлению дозорной, хорошо знавшей о болезни царевича, большая часть придворных дам о трагедии в царской семье даже не подозревали. Распутин тоже не спешил делиться этими сведениями. И для всех присутствующих оставался чудотворцем, подружившимся с царем и имевшим на него неограниченное влияние. Царь с царицей жили отшельниками, уделяя общению с придворными лишь положенные часы. Да и те доставались почти одному только царю. Его жена, Александра, почти не имела друзей среди знати, и вся её жизнь проходила в кругу семьи. Царица плохо говорила по-русски, да к тому же получила весьма строгое воспитание. Светские львицы казались ей развратными кокотками, а с министрами ей попросту не о чем было поговорить. В политику она не лезла, ограничиваюсь своей ролью жены и матери. И пока «развратные кокотки» на свои деньги содержали приюты и родильные дома для нищенок, Александра создала для себя и своих детей отдельный, закрытый мир.

Приближалась пасха. Заканчивался великий пост. Со стола давно уже исчезли мясо и сдоба. В доме и раньше было мрачно, а теперь стало просто невыносимо. Муня, почти совершенно лишенная сладкого, давилась постным печеньем и яблочным конфитюром. Настроение у неё было подавленное, но она делала вид, что счастлива. Барыня пробовала развлечься тем, чтобы научить свою деревенскую компаньонку читать и писать. Но быстро к этой затее охладела. Любое обучение требовало системы, а «рабочий» день у Марии Евгеньевны был забит под завязку. Ольга же сделала вид, что барыня учительница от Бога, и «выучилась» кривенько писать и читать по слогам всего за месяц. Каждый день она, как могла, притворялась деревенской. Говорить старалась просто, и у модистки выбирала самые безвкусные и дешевые наряды. Муня получала удовольствие от роли благотворительницы, да и Распутин в крестьянском происхождении Павлины не сомневался. Правда, ни о каких больших планах с девушкой не говорил, сомнительных знаков внимания не оказывали и больше ничего не дарил. Наедине с ним невозможно было остаться даже на пять минут.

Часто вместо Распутина в гости заходил его секретарь. Мужчина, казалось, знал каждого обеспеченного петербуржца в лицо, и был принят во всех богатых домах. Муня была на каком-то благотворительном приеме для особо избранных, и Ольга принимала гостя в одиночестве. Барыню ждали с минуты на минуту. Арон принес небольшую коробочку с бриллиантами россыпью, и хотел показать ей. Ольга тоже глянула на «стеклышки». Мужчина свое дело знал. Бриллианты были чистейшей воды и превосходной огранки. Пожалуй, дороговаты для Муни.

-Царю предлагал, - недовольно объяснил секретарь, - а он по случаю войны больше ничего не покупает. Царица весь семейный бюджет на госпиталя пустила. Прижимистая особа. Вы бы видели, Пашенька, как скверно одеты царевны!

Ольга пожала плечами. Сестер Романовых она видела только в дешевых больничных платьях. Пожалуй, хуже сестер милосердия были одеты только ученицы Смольного института*. Но ведь не платье же красит человека! Вон, Распутин, всегда в одной и той же черной одежде ходит. И в тюрьмы и во дворцы. А бриллиантов даже руками не касается. Дозорная надулась.

- Отчего вы так мрачны, Павлуша? – весело осведомился он. Будучи правоверным иудеем, секретарь не постился, и тоже с грустью посматривал на полупустой стол, накрытый к чаю.
- Развлечь мне вас нечем, - вздохнула Ольга, - Барыни дома нету, а с меня что взять, с деревенской? И читать-то еле выучилась. Разве что наливочки?
-Не откажусь! – рассмеялся Арон, - А что мало образованна, так не о чем сокрушаться! По нашим временам это не такой уж и недостаток. Царь, к примеру, неграмотных крестьян больше уважает. Верит им, считает их честнее свои министров. Хотя, я бы на его месте поостерегся. На Григория Ефимовича крестьяне дважды покушались. Правда, без особого успеха.
-Это когда же? – насторожилась Ольга. До сей поры в Ночном Дозоре было известно лишь об одном покушении.
-Давно, - отмахнулся Арон, - в девятьсот пятом. Вру! Это на царя покушались. Я, почему запомнил-то? Через два дня демонстрацию расстреляли**. А Григория Ефимовича ножом пырнули в четырнадцатом. Это с началом войны*** совпало. И потом прошлой зимой нам какие-то крестьяне под колеса на полном ходу пару поленьев подбросили. Кабы не мой шофер, не сидеть бы нам с вами тут, за интересным разговором.
-Страсти какие! – прошептала Ольга, придвигаясь ближе, и подливая собеседнику вишневой наливки прямо в чайную чашку, - А не путаете? Если бы против царя злоумышляли, все бы об этом знали.
-Вы себе не представляете, - усмехнулся секретарь, - что и про кого я знаю. Точно вам говорю, это было покушение, хоть и подстроили все под несчастный случай.
-Экий вы памятливый, - недоверчиво протянула Ольга, - я, вот, прошлую неделю с трудом вспоминаю.
-Памятью Бог не обидел, это верно, - рассмеялся Арон, - А вообще я всё в тетрадку записываю. Когда состарюсь, книгу напишу.

Муня, вся взъерошенная, влетела в гостиную. Она пыталась казаться окрыленной, но пятичасовое посещение какого-то сиротского приюта её утомило. Ольга тут же плеснула ей вишневой наливки, и сунула в руки коробку с бриллиантами. И пока барыня приходила в себя, Арон повторил свой рассказ про покушения и поделился планами издания своих дневников. Мария Евгеньевна тут же ожила. Возможность сунуть нос в секреты царской семьи выпадала ей не каждый день. Секретарь жался, и набивал себе цену. Сведения, содержавшиеся в его записках, были весьма пикантными. Ольгу царские тайны мало интересовали. Ей хотелось понять, кто ещё хочет смерти Распутину, и по возможности если не возглавить эти неудачные попытки, то хотя бы к ним присоединиться. Сошлись на том, что за пятьдесят червонцев Арон принесет дневник на один день, только прочитать. Переписывать из него что-то или передавать эти сведения третьим лицам категорически запретил. Муня дала слово чести, что сохранит в тайне все, что узнает. Но судя по тому, как у неё горели глаза, понятия о чести у них с Ольгой сильно различались.


Комментарий к Слово чести
* Смо́льный институт благородных девиц Санкт-Петербурга — первое в России женское учебное заведение, положившее начало женскому образованию в стране. Малообеспеченные девочки, учившиеся за государственный счет, получали всю одежду бесплатно. Вся она была поношенная, почти никому не подходила по размеру.

** Имеются в виду события 9 (22) января 1905 года в Санкт-Петербурге, известные также как «Крова́вое воскресе́нье» — разгон шествия петербургских рабочих к Зимнему дворцу, имевшего целью вручить царю Николаю II коллективную Петицию о рабочих нуждах.

*** Пе́рвая мирова́я война́ — один из самых широкомасштабных вооружённых конфликтов в истории человечества. Дата: 28 июл. 1914 г. – 11 нояб. 1918 г.

========== Ищи, кому выгодно ==========

Покуда Муня перелистывала одну страницу за другой, упивалась пикантными подробностями, Ольга подводила итог. Выводы напрашивались неутешительные. Любой, пожелавший убить Распутина, должен был встать в конец огромной очереди. Смерти старцу желали все до единого великие князья, полицейское начальство, духовенство, и не только столичное, а также государственная дума в полном составе. Куда проще было посчитать тех, кого Григорий мог назвать своими друзьями. Хватило бы пальцев на двух руках. И все же представить себе тех же великих князей, тайно нанимавших каких-то неведомых крестьян ради совершения убийства было странно и даже смешно. Эти люди, ежели и видели когда-нибудь крестьян, то издали. О разговорах даже речи быть не могло.

Полицейские были к народу куда ближе. Зуб на Распутина был у каждого второго. Но на кой черт им нанимать крестьян, которые старца за святого почитают, и в любой момент все дело испортить могут, когда в распоряжении полиции целый штат своих отменных стрелков? Да и сговориться с уже осужденным убийцей, которому каторга грозит, куда как проще. Впрочем, крестьяне со своими подброшенными поленьями могли появиться в этой истории только для проверки. Сдюжит ли водитель? Насколько близко можно к машине подойти? Что Распутин и его люди сделают в случае неудачного покушения? Ничего, кстати, не сделали. Арон заплатил в больнице за лечение крестьянки, которая под колеса угодила, а сам Распутин за нападавших долго и настойчиво молился.

Молился старец истово. За каждого своего врага. Странно, что при такой набожности церковные служители его так ненавидели, что от анафемы Григория спасала только близость к царской семье. Главным виновником первого покушения сам Арон посчитал некоего монаха Илиодора. Ольга его мало знала, он в Санкт-Петербурге не жил. Вспоминались какие-то нападки на Льва Толстого, многолюдные шествия и громкие речи. Монах был талантливым оратором, но умом не блистал. Дабы его религиозный пыл не растрачивался попусту, духовный наставник в лице епископа Гермогена, постоянно указывал ему верное на данный момент направление для праведной ненависти. Правда, проживал обладатель этого затейливого имени в Тобольске, и боролся со скверной в основном письменно. Оба священнослужителя бывали в столице проездом, и подолгу тут не задерживались. Но вот крестьяне в их распоряжении водились в огромных количествах.

Связи государственной думы с крестьянством оборвались в одиннадцатом году вместе с жизнью Столыпина. Для всех остальных крестьяне выступали серой массой, которой в стране едва ли не девяносто процентов населения. Любой из членов думы мог с легкостью припомнить, сколько и в какой губернии крестьян проживает, какие они платят подати и сколько на каждую крестьянскую семью приходится земли. Но вблизи они крестьян видели только на крестный ход. Тщательно оберегали от них города и учебные заведения. Что уж, крестьян с нетерпением ждали в столице только промышленники. Едва ли кто-то из них был готов потратить этот важный для производства ресурс на борьбу с каким-то деревенским святым. Тем более, что жены, дочери и сестры чиновников и промышленников «паслись» подле Распутина потихоньку. А в случае убийства все его связи были бы преданы гласности. Человеку богатому проще заплатить за молчание одному старцу, нежели каждому столичному газетчику.

-ЦЕСАРЕВИЧ НЕЗАКОННОРОЖДЕННЫЙ! – выдохнула Муня, вдохновенно вчитываясь в текст.

А что, если удар направлен не столько по Распутину, сколько по царской семье? Умрет он, умрет и наследник. Кто может желать смерти царевичу? Родственники! Да, царь в полном расцвете сил, но из наследников у него только этот больной гемофилией мальчик. А за спиной целый выводок братьев и дядюшек, готовых принять на себя этот нелегкий пост. За царским семейством безусловно шпионят. Кто-то передает о них сведения тому же Арону. Не сам же Николай Александрович распускает эти нелепые слухи! Отношения у царя хорошие только с женой и детьми. Его мать, вдовствующая императрица, так из столичного дворца и не съехала. Сына с невесткой в Царское село вытеснила. При такой энергии странно, что она сама не заняла трон после мужа. Но Дагмара* совершенно точно не стала бы нанимать крестьян для расправы. Не её метод.

Тот, кто мог убить вместе со старцем ещё минимум двух человек, вряд ли ценит чужую жизнь очень высоко. А кто готов бросить толпы невинных в жернова своих грандиозных планов? Тёмные иные. Но вот незадача, Лефорт спит и видит, как на трон взойдет «тёмный» император. Он кровно заинтересован в том, чтобы наследник дожил хотя бы до совершеннолетия, как и обещано целителем Распутиным. Правда, уже двенадцатый год вокруг маленького Алексея пляшет весь Дневной Дозор, а мальчик не затемняется. Но это все равно вопрос времени. Тёмные умеют не только ждать, но и очень жестоко управлять обстоятельствами.

В год рождения наследника началась русско-японская война**. Вскоре вдохновленный заклинанием седьмого ранга священник Гапон повел голодных рабочих к Зимнему дворцу. Несмотря на страшную кровавую расправу над демонстрантами, через год восстания стали массовыми. А ещё через год уже бастовали моряки и солдаты. Сам царевич болел так сильно, что его повсюду приходилось носить на руках. В то время, как его сверстники набивали себе синяки и шишки в дружеских потасовках, Алексея Николаевича катали по парку в кресле на колесиках. Но аура царевича все ещё оставалась нейтральной. Лефорт не унимался, ведь было же предсказание! «Придет долгожданный темный к трону. И узрят два лагеря Великую Стену». И то верно, рождения наследника вся страна ожидала много лет и с большим нетерпением. А над тем, чтобы «светлым» наследник не стал ни при каких обстоятельствах, Лефорт работал лично. Что до обещанной «стены», то можно было ожидать чего угодно от укрепления государственности до присоединения Китая.

Но тут что-то во дворце шло не по плану. Дашкова, посмеиваясь, рассказывала о знакомстве Претемного и маленького наследника. Было это в прошлом году. Несмотря на яростные протесты Распутина и Деревянко, Лефорт вызвал мальчика на долгий разговор. О чем они беседовали, догадаться было нетрудно. Всем иным при первой встрече рассказывают про Договор, и обрисовывают перспективы дальнейшего бессмертного бытия. Царевич слушал очень внимательно, не перебивал. Обещанному излечению был рад. Задал несколько вопросов по договорным отношениям и своим будущим возможностям. Но от предложенной инициации наотрез отказался. После этого он просто встал и ушел, не удостоив Лефорта даже минимальными объяснениями. С той поры Претемный именовал его не иначе, как «анфан террибль***». И все же глава Дневного Дозора не стал бы вдохновлять крестьян на убийство темного целителя. Распутин остается одним из самых близких к маленькому Алексею людей. Рано или поздно мальчик даст себя уговорить.

Предположить, что крестьяне каким-то образом сами сплотились против старца Григория, было просто невозможно. Ольга сама имела возможность убедиться, что Распутин сдувает пылинки с любого попавшего к нему в дом крестьянина. В своей родной деревне он содержал всех нищих и больных. Кроме того, оплачивал образование деревенских детей и помогал местной земской больнице. У себя на Гороховой он принимал крестьян почти без очереди, кормил, давал им деньги на обратную дорогу. Помогал, чем мог. В отличие от тех же членов государственной думы, крестьяне никогда не просили высоких должностей или огромных денежных сумм. Убивать Распутина им не было никакого смысла. Кроме него за крестьян никто никогда не заступался. Старец был для многих последней надеждой.

Возвращать прочитанный дневник поехала одна Ольга. Муня осталась дома переживать полученное впечатление. Секретарь ожидал девушку на квартире Распутина. Человек он был подвижный, и в день мог наносить до десятка визитов. И чтобы не гонять несчастную компаньонку Головиной по городу, предложил ей самый удобный для них обоих вариант. В доме обедали. Впрочем, обедали там весь день. Распутин был в Царском селе, но по квартире сновали какие-то люди, в кухне суетились сразу несколько женщин. Прямо в ванной какая-то полная баба стирала мужское белье. На веревках, протянутых в кухне, сушились гимназическое платье и передник. Нюра, младшая дочь Распутина, хлюпая носом, утирала слезы, сидя за большой тарелкой пельменей.

-Мужичкой меня дразнят, - буркнула она, утирая лицо краем скатерти, - говорят, от меня навозом несет. И на что меня тятя в гимназию отдал? Жила бы себе в деревне! А так, и там я не своя, и тут.

Дочку всесильного старца Григория нещадно задирали в классе. Гимназия была, хоть и женская, и крайне дорогая, но девочки в ней учились довольно жестокие. Арон, принимавший близко к сердцу любую беду семьи своего патрона, кинулся к телефону. И пока Ольга пила чай, и пробовала наваристые щи, в доме появилась испуганная тощая женщина в строгом черном платье и пенсне. Классная дама бросила все дела, и примчалась по первому же зову. Трясущимися руками она поправляла то воротник, то цепочку от пенсне, и никак не могла успокоиться.

-Григорий Ефимович давно знали, - чуть заикаясь от волнения, оправдывалась она, - велели внимания не обращать. А что я сделаю? Ну, запишу в кондуит****, меня же в шею из гимназии вытолкают. Девочки все до последней дворянки. Из приличных семей. Что я против них могу? Если встану на защиту Григория Ефимовича, меня тут же объявят немецкой шпионкой. Арон Самуилович, родненький, меня же в каторги отправят!

И она разрыдалась истерическим плачем. Ольга вопросительно уставилась на секретаря.

-Представьте себе, - он развел руками, - пока Григорий лечит чужого ребенка, его собственная жизнь летит ко всем чертям. Полиция не дремлет. Распутин шпион, я диверсант. Под подозрением даже царица Александра! Всех прослушивают, за всеми присматривают.
-Зато на старца больше не покушаются, - задумчиво отозвалась Ольга, - как его убить, когда за ним все время следят?
-Дистанционно, - тут же нашелся Арон, - хорошо стрелять много ума не надо. Помяните мое слово, его застрелят!


Комментарий к Ищи, кому выгодно
*Мари́я Фёдоровна (при рождении Мария София Фредерика Дагмар (Да́гмара) 1847 — 1928. Российская императрица, супруга Александра III , мать императора Николая II.

**Русско-японская война. 8 февр. 1904 г. – 5 сент. 1905 г.

***Enfant terrible (фр.) - несносный ребенок.

****Кондуит - Журнал с записями проступков учащихся или военнослужащих.

========== На гулянье ==========

Слово чести Муня на удивление сдержала. Хоть и было это для неё чрезвычайно трудно. Любопытство переполняло до такой степени, что на всю оставшуюся неделю великого поста она позабыла про сон и недозволенные сладости. Невероятным усилием воли женщина отстояла всенощную, и после обеда они с Ольгой уже ждали Распутина в своем экипаже, чтобы ехать на праздничное гулянье. Попутчики расцеловались, обменялись крашеными яйцами и куличами. На Ольгу никто не обращал внимания. Она уже привыкла быть для всех человеком невидимым. Её брали с собой для развлечения по дороге, но если в экипаже был ещё кто-то, компаньонке предстояло провести путь в молчании. Первый раз дозорная ехала так близко к старцу. Со времени их первой встречи он сильно изменился. Стал какой-то дерганный, да и глаза из голубых превратились в серые.

Торжества по случаю светлого праздника шли по всему городу. Но дочь камергера Головину ждали на главном из них, проходившим между Исаакиевским собором и Зимним дворцом. Именно здесь собирался цвет столичного дворянства. Великие князья, император с семьей, и весь без исключения двор вдовствующей императрицы. Народу было так много, что Муня не решилась присутствовать на службе. Посетила крестный ход и всенощную в храме поскромнее. Да и переодеваться не пришлось далеко ехать. Ольге по случаю праздника было подарено белое платье. А Распутин не пожелал изменить своему черному сюртуку. Он сошел за два дома до Сенатской площади. Наследнику снова нездоровилось, до Царского села он мог и не доехать. А привести старца Григория во дворец не позволяла вдовствующая императрица. Целителю приходилось встречаться со своим маленьким пациентом на квартирах у лакеев и фрейлин.

Странный это был праздник. Вокруг пышно разодетых вельмож и их жен с детьми сновали люди в серых шинелях. Ольга наметанным глазом тут же вычислила почти всю охрану, и удивилась её количеству. Полицейские числом едва ли не вдвое превосходили всех присутствующих. И если это так называемый «тайный сыск», то почему они так сильно выделяются? Хотя, объявись среди этой публики бомбист, он бы, пожалуй, побоялся действовать открыто. Слишком много детей. Полно разночинцев, собравшихся поглазеть на царя с царицей. Подобраться к последним было совершенно невозможно. Кольцо полицейских вокруг них заметно уплотнялось.

Над головами прогуливающихся людей «плыл» двенадцатилетний мальчик, которого нес на руках мужчина в матросской форме. Царевич был в парадном мундире, улыбался и махал рукой. Можно было подумать, что наследника демонстрируют публике. Но, скорее всего, он просто не мог идти сам. Ольга проводила мальчика взглядом, и улыбнулась. Какой же он незаконнорожденный? Дагмара, его бабушка, наградила всех детей и многих внуков большими широко поставленными глазами. Алеша был как две капли воды похож на своего отца, тоже одетого в парадный мундир. Но слухи наполняли Санкт-Петербург. Говорили о многочисленных любовных связях царя и царицы, о царских бастардах, живущих чуть ли не в каждой крупной европейской стране. О том, что все женщины царской семьи сожительствуют с Распутиным. Слухи эти брали начало в ближайшем окружении правителя. Их распускали люди, получавшие у него жалование. При этом дозорная точно знала, что многие из тех, кого принято называть «элитой», ведут себя в быту куда распущеннее старика.

Муня кому-то помахала, и в экипаж весьма грациозно для своих габаритов впорхнула полная женщина. Изысканно, хоть и просто одетая, в диадеме и с букетиком фиалок вместо броши. Ольга поклонившись, привычно потупилась. Она вновь должна была стать невидимкой. Но пришедшая дама приветливо ей улыбнулась и поздоровалась с каждой женщиной отдельно. Из чего стало понятно, что компаньонка тоже может принять участие в разговоре. Дама оказалась фрейлиной её Величества. Они с Головиной были давними подругами, да только виделись редко. Анна Вырубова* тоже близко дружила с Распутиным, и, скорее всего, снабжала пикантными сведениями его секретаря. Но на Ольгу она произвела скорее приятное впечатление.

Госпожа Вырубова жила в царской семье на том же положении, что и Ольга у себя на службе. Ни о какой личной жизни женщина давно не помышляла. Замуж вышла по настоянию царицы, и с мужем в настоящее время успела расстаться. Каждая минута её жизни принадлежала Александре. Единственной мечтой была смерть на службе. Все беды царя и его семьи были и её бедами. Анна с возмущением опровергла слухи о незаконном происхождении наследника престола. У царицы попросту не было возможности уединяться. Любой человек, подошедший к ней, бывал тут же окружен полицейскими. Это продолжалось уже много лет. Чтобы проехать в Царское село, предстояло преодолеть три поста охраны и личный досмотр. Царь, наученный горьким опытом покойного деда**, свою семью берег, хоть и ненавидел такую жизнь.

Её Величество постоянно была на виду. Хотя даже расписанный поминутно день Александры не давал ей оправдания в глазах общества. Для всех она была лишь мать, а царица из неё получилась так себе. Когда она не была занята в госпитале, то почти не отходила от сына. Слишком скрытная, мало выезжающая в свет. Дочерей она воспитала замкнутыми скромницами, не умевшими и не желавшими кокетничать. А недавно и вовсе был скандал, когда сразу две старшие дочери появились на приеме у бабушки, коротко остриженными! Царице в вину ставили даже очевидные достоинства. В Царском селе, прямо у себя в резиденции, она организовала склад белья для госпиталей. Александра на свои деньги создала курсы для падших женщин, и часто сама на них помогала. Но хуже всего был госпиталь для немецких военнопленных. Это же надо, русская царица помогает врагу!

-Её Величество пробовала организовать курсы для дворянок, - хихикнула фрейлина, - чтобы приучать их к труду. Но на них почти никто не был. Поглядите-ка во-он туда. Это великая княжна Ирина Александровна***. Она одна из немногих, кто хотя бы попытался. Чистой души женщина. Только замуж вышла весьма странно и, на мой взгляд, неудачно.

Ольга глянула на большеглазую, высокую и стройную женщину. Те же большие глаза и изящный профиль, что и у вдовствующей императрицы. Рядом с нею шел её молодой муж. Впрочем, молодым его считала только дозорная. Феликсу Юсупову**** было около тридцати. И до своей женитьбы он вел жизнь кутежника, развратника и пьяницы. Родители отправили его в Англию учиться, предложив тосковать по Родине издали. И покуда не погиб на дуэли его старший брат, Феликса в столице с нетерпением ждали только дорогие рестораны да игорные дома. В своих письмах к падчерице Флор однажды упоминал о своей связи с прекрасно сложенным потомком боярина Юсупова. Но особенно не восторгался. И, судя по тому, что Распутин называл Феликса «маленький», причина этому была.

Вернувшегося под отчий кров сынка-обормота принялись усиленно «лечить» от его пристрастия переодеваться в женскую одежду. Распутин тогда ещё не был так ненавистен всему столичному дворянству и молодого человека на излечение принял. После первого же сеанса Феликс возненавидел старца настолько, что готов был снова отправиться в Лондон, и вообще никогда домой не приезжать. Ходили слухи, что старик его попросту выпорол. Но родители, чувствуя на себе вину за неудачную терапию, тут же вернули сыночку доступ к необъятным банковским счетам, подарили золотой портсигар от Фаберже и молодую жену из царской семьи.

Сложно сказать, чем руководствовалась невеста, но выглядела она вполне довольной. Что до Феликса, то нашлась таки женщина, которой удалось приструнить его и вернуть в лоно семьи. Эту маленькую, толстенькую, пускающую слюни пузырями годовалую девочку он гордо нёс на руках, не доверяя гувернантке. Супруги Юсуповы были красивы, богаты и знатны. Но чувствовалось в них что-то холодное. Ни одного из них нельзя было назвать обаятельным. Ольга в последний раз глянула в их сторону, и вздрогнула от неожиданности. Рядом с Феликсом, улыбаясь, шел заместитель Лефорта, рыжий, чем-то похожий на лисицу.

Распутин вновь присоединился к ним только вечером, когда гулянье давно закончилось, а зеваки разбрелись по домам отсыпаться. Ольга с ужасом разглядывала целителя. Выглядел он так, словно сорок дней голодал в раскаленной пустыне без капли воды. Кожа у него высохла, спутанные волосы прилипли к потному лбу. Глаза были черные и пустые. А когда он вяло и тихо говорил, было видно, что от зубов у старца остались одни обломки. Сердобольная Муня тут же вызвалась отвезти его и фрейлину Вырубову на Гороховую. Но дама отказалась. Её ждали в царском селе. И, если лекарь освободился, значит, наследника сейчас потихоньку повезут домой.

-К людям мне надо, - хрипло запротестовал Распутин, тупо глядя в пространство, - в «Палкинъ» вези.

В огромные стеклянные двери ресторации Распутина пришлось вести, придерживая под руки. Судя по всему, для Муни это было делом привычным. Да и фрейлина не особенно удивилась. Официанты были дорогому гостю даже рады. Тут же вызвали цыган, несмотря на ранний час. Посетителей было немного. Пасхальный вечер многие проводили дома. В большом зале, отделанном алым и золотым, были заняты лишь три стола. Кутили какие-то офицеры. Распутин, глядя себе в тарелку, тихонько постукивал ладонью об стол в такт приставленного к нему голосистого певца с гитарой. Муня клевала какое-то затейливое пирожное с торчащей из его верхушки узорной вафлей, а Ольга делала вид, что впервые в жизни находится в эдакой роскоши за тарелкой с блинами.

С каждой минутой старцу становилось все лучше. Цыганки, оттеснив его спутниц, присаживались к старику на колени, смеялись на весь ресторан и не стесняясь рылись в старика в карманах. Офицеры же заметно раздражались, и все чаще оглядывались на трех странных посетителей. Вдруг один из них встал, и направился, как всем показалось, к выходу. Но, проходя мимо Ольги, быстро выхватил револьвер, и обернулся. Дозорная по привычке резко дернула Муню за руку. Та в ужасе молча скатилась со стула. Завизжала одна из цыганок, вторая, видимо более опытная, тоже бросилась под стол. А гитарист потихоньку скрылся в маленькой двери, ведущей на кухню.

-В себя стреляй! – Распутин поднял голову и глянул на целившегося в него офицера. Раздался выстрел, от которого у Ольги заложило уши, а потом тут же стук от падения тела. Под свисающую почти до пола скатерть закатилась фуражка.

-Вот и погуляли! – спокойно констатировал целитель, - Вылезайте, девоньки. Мадеры мне!


Комментарий к На гулянье
*А́нна Алекса́ндровна Вы́рубова 1884 — 1964 — ближайшая и преданнейшая подруга императрицы Александры Фёдоровны, мемуаристка. Считалась одной из самых горячих почитательниц Григория Распутина.

** Покушение на Александра II 1 марта 1881 года, приведшее к его смерти. Нападение было осуществлено несколькими членами организации «Народная воля» в Санкт-Петербурге на набережной Екатерининского канала с помощью самодельных метательных снарядов.

*** Ирина Александровна Романова 1895 - 1970 — княжна императорской крови, в замужестве — княгиня Юсупова.

**** Князь Фе́ликс Фе́ликсович Юсу́пов, 1887 — 1967 — последний из князей Юсуповых, известен как участник убийства Г. Распутина.

Сообщение отредактировал Виктория1977: 02:02:40 - 11.10.2018

[Виктория1977]

========== Гараж ==========

Прошла неделя. Барыню все ещё лихорадило. Ольга сидела с нею ночью, горничные суетились вокруг весь день. Экономка причитала, кухарка ворчала, а мадам Головина Старшая отправилась на Соловки. Молиться. Хозяйство грозило прийти в упадок. Для дозорной, пережившей польское и французское нашествия, а так же относительно недавнюю эпидемию холеры, было странно, что её родственницу так развезло от вида всего одной смерти. Даже в относительно мирное время люди умирали в столице сотнями. Зимой по утрам она часто видела городовых и дворников, равнодушно осматривающих замерзшие тела. Летом Нева и Фонтанка соперничали меж собою за звание лучшей реки для самоубийства. Горожане вешались, стрелялись, выпадали из окон. Их переезжали телеги, раздавливали неподъемные грузы кирпича и муки. На окраинах случались массовые драки. Работающие матери травили малышей, не имея возможности брать их с собою или с кем-то оставить. Мертвых младенцев иной раз бросали в мусорную кучу, даже не потрудившись во что-то завернуть. Впрочем, и в богатых семьях дети умирали сотнями безо всяких видимых причин. И никого это не удивляло. Выкидыш был самым частым поводом получить выходной на заводе. Анатомический театр любезно распахивал свои двери для всех желающих. В общем, в Санкт-Петербурге было, где полюбоваться на покойников. И при этом Муня ни разу в жизни не видела мертвого человека.

Распутин заходил в гости через день. И тоже удивлялся.

-Эвон, как тебя разобрало! - ворчал он, - Тебе бы мужика, да пару детишек. Или корову. А лучше двух!

Ольга представила, как Муня, одетая в кружевной фартучек, пытается доить отмытую добела буренку, сидя на шелковом розовом пуфе прямо у себя в гостиной. Почему-то в её фантазии у коровы на роге был повязан голубой бант. Насчет детишек, это целитель погорячился. Дамы из «света» своими детьми сами не занимались. Едва родив, они уже спешили вернуться к привычной жизни, наполненной балами, зваными ужинами и заграничными поездками. Беременность никак не способствовала активной светской жизни. Детский мир был максимально удалено от мира взрослых. Младенцы оставались на попечении кормилицы. За детьми постарше присматривали гувернантки. И пока карапузы не переставали падать при ходьбе, разбрасывать еду и орать по любому поводу, те предъявляли их родителям только спящими. А годам к восьми хорошая гувернантка успевала вылепить из любого сопливого шалопая благовоспитанного малыша, которого не стыдно посадить за стол со взрослыми. Подростков в этих кругах обычно отправляли учиться за границу. Девочки, не принятые по каким-то причинам в Смольный или Павловский институты, учились дома с приглашенным преподавателем. Да к тому же девочкам лет с четырнадцати начинали искать женихов, а вести себя по-детски они переставали намного раньше.

Все с недоумением узнавали, что царица кормила грудью, хотя на должность кормилицы во дворце был огромный конкурс. Каждая допущенная к царским детям женщина строго оценивалась не только матерью и бабушкой, фрейлинами и женами министров, но и всеми столичными жителями. В свете поговаривали, что первая кормилица цесаревича была настолько некомпетентна, и так тосковала по собственному грудному ребенку, оставленному на попечении мужа, что у неё пропало молоко. И каждая светская львица, проводившая лето вдали от семьи, «на водах», была уверена, что она так никогда бы не ошиблась. Словом, дети, даже если бы их у Муни было десять, ничем не наполнили бы её жизнь.

-Ты хоть на Пашку погляди, - продолжал целитель, кивая в сторону компаньонки, - и сама спаслась, и тебя спасла. И выглядит огурцом!

Муня горестно вздыхала, отводя почерневшие от морфина глаза. Ольга тихо бесилась от того, что вынуждена проводить время с нею, а не следить за Григорием. Тот держался совершенно спокойно, хотя ему одному действительно было, чего бояться. Она вновь глянула на барыню. Муня, которой было уже за тридцать, видела корову только издали. В основном из окна поезда или из проезжающего экипажа. Кавалеров у неё не было, и жизнь она вела довольно замкнутую. Понемногу рукодельничала, иногда сплетничала с немногими приятельницами. Ничего тяжелее зонтика в руках не держала. Плечи у неё были мягкие, как кисель. Женщине действительно нечем было заполнить брешь, пробитую этим выстрелом. Обеспечить её коровой, а тем более двумя, было невозможно. Зато подходящий «мужик» у Ольги на примете был. Оставив больную на попечении экономки, дозорная отправилась пешком на другой конец города.

Влас обитал в перестроенной пожарной станции. Весь первый этаж занимала мастерская. Вместо привычных дверей там были ворота. Внизу трудились его ученики и подмастерья, а сам инженер ночевал тут же, этажом выше. Инкуб зарабатывал себе на жизнь продажей и починкой автомобилей. В мастерской пахло маслом, бензином и выхлопными парами. Кирпичный пол был весь черный от копоти. На стенах тут и там виднелись разной давности масляные подтеки. Самого "барина" дома не было. А приказчика, и по совместительству механика, она обнаружила лежащим под обшарпанным «Рено». Когда-то сияющая черная дверца была поцарапана, а правый фонарь, видимо, не пережил встречи с деревом. Почти у самой дверной ручки водителя зияло несколько круглых разодранных следов от пуль. И это совершенно точно не был автомобиль самого Власа, аккуратненький, вылизанный до зеркального блеска одноместный зеленый «Лесснер». Скорее всего, эту машину привезли с фронта.

Приказчик несколько минут внимательно слушал тоненькую беленькую девочку, которая что-то бубнила про свою хворую барыню и прокат автомобиля для увеселительных прогулок. Наконец он тяжело вздохнул, чувствуя, что утро не задалось, и повел барышню смотреть товар. Автомобили были все разные. От очень больших, годившихся для перевозки десятка пассажиров, до маленьких, двухместных. Все машины, принадлежавшие инженеру, были отполированы до блеска. Чистыми были даже узорные шины. А на белый «Пежо» с вышитым голубым сиденьем Ольга засмотрелась, да так, что чуть не угодила в смотровую яму. Спутник ей не мешал. Спокойно обо всех автомобилях поведал, и назвал для каждого продажную цену и арендную. Арендовать можно было как саму машину, так и с водителем. Цены были вполне приемлемыми на взгляд Ольги.

Власа она не сразу заметила. Барин пришел тихо, и никакой ажитации среди своих работников не вызвал. Судя по его виду, он тоже только что выполз из-под автомобиля где-то неподалеку. Ольга засмотрелась на него. Даже сейчас, в этой измазанной чем-то черным одежде, с грязными волосами и чумазым лицом, бывший любовник выглядел потрясающе. С той поры, как он ушел, прошло много лет. Дозорная знала, что инкуб женился, и наплодил детишек. Басманов давно говорил, что «медовенький» тяготиться своей жизнью на содержании и тем, что Ольга от него не рожает. А сама она жалела, что любовник не работает с нею вместе. Что с ним нельзя обсудить прошедший день, как с Гесером, разобрать ошибки, похвастать решением сложной задачи. Так что особых сожалений никто из них не испытывал, и возобновить знакомство не пытался. Девушка о нем и не вспоминала. А вот, погляди-ка, соскучилась.

Пропуская мимо ушей половину, если не более, объяснений приказчика, Ольга поглядывала на инкуба. У него на шее висел блокнот, и мужчина время от времени писал в нем короткие цифры крупным разборчивым почерком. Она краем глаза наблюдала, как он обменивается жестами со своим помощником. Судя по всему, писать в мастерской умели немногие. Бывший любовник давно отошел от строительства мостов и водонапорных сооружений. Одно время он трудился на железной дороге. Но появившиеся ещё в конце прошлого века автомобили полностью изменили его жизнь. Как это часто бывает, новое увлечение очень быстро стало для инкуба второй профессией. Годы, проведенные в Голландии, не пропали даром. Влас легко навел торговые мосты со своими европейскими коллегами, и теперь в каждой газете была его реклама. Насколько дозорная знала, жена его давно умерла, да и дети выросли, а сам инженер баснословно богат. Скорее всего, инкуб без труда находит общий язык с женщинами. От этой мысли почему-то сделалось пусто на душе. Инженер поймал на себе её взгляд и усмехнулся.

Сначала он глядел изредка, но когда Ольга уверенно ткнула в понравившийся ей бело-голубой автомобиль, и сделала вид, что собирается уходить, инженер быстро пересек гараж, и оказался у двери. Девушка подняла на него глаза. Тревожный взгляд мало соответствовал неуверенной улыбке. Влас быстро чирикнул что-то на листке из блокнота, и протянул ей.

«Ольга Андреевна?!»


========== Стрелок ==========

За годы, проведенные в молчании, Влас поднаторел во всевозможных способах объяснения знаками и взглядами. Сама Ольга давно, ещё до того, как инкуб ушел от неё, понимала любовника безо всяких слов. Да и с работниками ему приходилось как-то договариваться. И с женщинами. Загадочный молчун с пшеничными волосами и выразительными глазами привлекал всех, невзирая на возраст и социальный статус. При этом грамотными были только дворянки да немногие мещанки. Да и те не отличались широким кругозором. Обычно девушки, едва окончив гимназию, где с них строго не спрашивали, тут же попадали на «ярмарку невест». Впрочем, если труды матушки и свахи были успешными, гимназию приходилось оставить много раньше. Зачастую семьи предпочитали и вовсе пропустить эту часть воспитания, ограничиваясь уроками домоводства от бабушки или многочисленных тетушек.

Было сложно судить, какие девушки нравились инкубу. Он, скорее всего, и сам этого не знал. Легко увлечься любой барышней, когда хочешь всех, кто хочет тебя. С другой стороны, Влас читал и писал на трех языках. А живя подле Фёдора, пристрастился к высокой поэзии. Книги в его домашней библиотеке, насколько можно было судить, делились примерно поровну между инженерным делом, математикой пополам с прикладной механикой, и поэтическими сборниками. Манеры у бывшего охотника были отменные. Его невозможно было заподозрить в простонародном происхождении. Никто не поверил бы, что мужчина первые двадцать лет своей жизни жил в лесу, спал на соломе и укрывался собственным полушубком. Сейчас Ольге уже трудно было представить его с прачкой или базарной торговкой.

Квартира инкуба была обставлена по последней моде. Место привычного пололка в кабинете занимал огромный изогнутый стеклянный купол. Ольга могла примерно представить себе цену такого модного нововведения, так как недавно Гесер заявил о своем желании спать под звездами, и даже приглашал к себе в дом архитектора. Но, узнавши стоимость работ и материалов, полностью к этой идее охладел. Скорее всего, инженер сам придумал всю конструкцию, и даже своими силами собрал. Вся мебель, включая столешницу дубового стола, была обита темной кожей, а на полу вместо ковра лежала модная в кругах богемы, выделанная на американский манер пятнистая коровья шкура. В нескольких ящиках не слишком аккуратно теснились бумаги и инструменты. Стены украшали чертежи. Это был кабинет мыслителя и трудяги. А судя по обложенному бархатными подушками подоконнику и примостившейся в уголке подзорной трубе, Влас в последние годы сделался мечтателем. Или же увлекся астрономией.

Оставив гостью в компании бутылки шампанского, инкуб вежливо улыбнулся, обведя виноватым взором свои грязные руки и одежду. Сейчас где-то неподалеку был слышен шум льющейся воды. Скорее всего, уборная инженера тоже сияла модными медью и латунью. Ольга из любопытства прошлась по квартире, заглянула в спальню. Большая темного дерева кровать, застеленная алым бельем, была расправлена. На полу в беспорядке лежал скомканный атласный халат, а на резном изголовье примостилась забытая кем-то кружевная нижняя юбка. Стало понятно, что инкуб ночевал не один. Может быть, у него даже есть постоянная подруга. Женщина, бывающая здесь часто. Оставляющая тут свои вещи. Может быть, даже считающая этот дом своим. Дозорная как раз размышляла о том, какую девушку мог выбрать инкуб, глядя из огромного окна на живописный парк и реку, когда Влас тихонько подошел и встал рядом. Чтобы понять друг друга им хватило одного короткого взгляда.

Быстро «поговорить» не получилось. Оказалось, что бывший любовник тоже соскучился, и с радостью готов обменять одни оральные ласки на другие. Глаза инкуба сияли осознанием победы. Где-то в далекой Москве остался старик, для которого Басманов приказал освободить место. Да и сам Фёдор Алексеевич теперь далече. Чужое тело не могло обмануть бывшего охотника. Он узнал бы дозорную даже в толпе. Эти взгляд и походку Влас долгие годы видел каждый день. Слишком часто он высматривал её на дороге, когда девушка по несколько месяцев, в то и лет, не жила дома. И пускай Ольга пришла лишь на день, и то по работе. Она все равно видела, каким он стал. Не на её деньги, и не под чужой крышей. Единственное, что инженер увёз из дома, были его инструменты и чертежи. Все, что сейчас окружало их, было создано им лично, заработано. Выстрадано.

Влас не задал ни одного вопроса. Его не удивляло чужое тело. Ольга сперва насторожилась, но инкуб тут же напомнил, как долго она при нем возилась с привезенными из-под Екатеринбурга свитками. Как горевала, что у неё самой не получается обменяться телами так хорошо, как у Гесера. Он только посетовал, что до неё безмолвно достучаться нельзя. Пришлось все рассказать. Про Распутина с его пророчествами и Муню. Про дневник секретаря Арона. Про больного царевича, в друзья к которому так рвется Лефорт и про будни компаньонки. Даже про Павла Андреевича. Инкуб как всегда внимательно слушал, не перебивая. Только взгляд у него становился все тревожнее.

-Дашкова в спину дышит, - жаловалась дозорная, - а как Распутина незаметно убить? Крестьяне на него молятся, а мне надобно, чтоб обязательно крестьянин! Сама-то я хоть сегодня ночью могу его прямо на улице порешить. Так я роду боярского. Ну, убью, а потом-то как? Все его предсказания тут же сбудутся. И без того страна на пороховой склад более походит. Подойти к нему на пистолетный выстрел никто не может. Издали выстрелить надо. Только где такого стрелка найти? Убить его заклинанием раз плюнуть, но он после смерти на суде в инквизиции молчать не будет. Измотало меня это дело. Вроде и на месте сижу, а извелась вся. Силы вышли.

«Чем я могу тебе помочь?» - почерк у Власа был красивый, как у хорошего каллиграфа.

-Марию Головину надо на ноги поставить, - Ольга красноречиво оглядела забытую кружевную юбку. – Да и после отвлечь. Мне некогда подле неё днями и ночами просиживать. Целитель сам себя не прикончит.

«Вот, если бы у тебя был знакомый охотник, из крестьян родом!» - Она не сразу поняла, что означает обиженный его взгляд.

Инкуб тяжело вздохнул, нехотя сполз с постели, и поманил дозорную за собой. Пришлось идти за ним, рискую встретить горничную или кухарку. Но, квартира была пуста и казалось, что мужчина жил один. Большая комната в конце длинного коридора мало чем походила на чулан. Разве что в углу стоял винный шкаф, и какие-то корзины с овощами. Тут же в ящиках и на полках аккуратно стояли и лежали блестящие металлические палки, цилиндры какие-то болты и прочие детали непонятного назначения. Поблескивали стопки стекла. Влас распахнул один из шкафов, и с гордостью продемонстрировал Ольге начищенное ружье с хитро прикрученной прямо на ствол подзорной трубой. Рядом со шкафом в рамке красовались два свидетельства. Одно от императорского стрелкового общества, второе от императорского же общества охотников.

Домой Ольга вернулась уже ночью. Благо, темнело теперь поздно. Муня спала прямо в кресле, небрежно укутанная шалью. Пузырек из-под морфия был пуст. Врач ушел больше часа назад. Горничная давно смекнула, что барыня ничего вокруг не замечает, и легла на час раньше. Скоро ночи будут намного светлее, и летом так сладко уже не выспаться. Женщина ловила момент. На другом конце города Влас возможно, тоже спит. А может быть сидит у окна, и смотрит на звезды. Или ружье свое драгоценное проверяет. Чтобы осечки не вышло. Осталось только придумать, как Распутина на нужную дорогу вывести, и как о том инкубу сообщить.

***

Барин собирался на службу. Обычно он уходил много раньше, а вот сегодня отчего-то задержался. Кабинет его был все ещё полон дыма, а на дне недопитой бутылки оставалось разве что на один глоток густого красного вина. Борис Игнатьевич был избыточно вежлив, а значит, на что-то сердился. Павлина долго привыкала к этому его обыкновению, и всякий раз думала, что это из-за неё.

-Не тревожься понапрасну, Павлуша, - огрызнулся необычно тихим голосом Борис Игнатьевич, - Это все работа. Кресло проклятое здесь держит, в столицу не отпускает.
-Нешто вам и отпуск не положен? – сочувствующе поинтересовалась девушка, присаживаясь перед ним, и помогая надеть калоши.
-Какой на каторге отпуск? – нервно рассмеялся барин.
-Вы же колдовать можете, - удивилась она.
-А проку? – вздохнул барин, - я весь этот город могу за час с землей сравнять. А одну бабу подле себя удержать не сумею. Мне сегодня её бывший в голову постучался. Щенок! Мальчишка! Сказал, что у Оленьки все в порядке. Жива - здорова. Я обо всех её пассиях ведаю, а про этого забыл.
-И что же? – опечалилась Павлуша, - она тепереча к нему уйдет?
-У молокососа этого кишка тонка с нею жить, - Борис Игнатьевич поджал губы, - Сам сбежал, я его не прогонял. Ольга Андреевна назад не принимает.
-Так чего же вы себя изводите? – она взглянула на него с недоумением.
-Не ко мне за помощью пришла. Опасности вокруг не видит, - барин резко встал, нервно прошелся по алому ковру. Выглянул на улицу, где моросил теплый весенний дождь, - а я недоброе чую. Пропадет моя Оленька.


========== Долгожданный ==========

-Ишь, чего удумали, - притворно нахмурился отец, - замуж они не пойдут! Никуда не денетесь. Как полюбите, так босиком на край света побежите!
-Mama, - Анастасия хитро улыбнулась, - а ты тоже боялась выходить замуж?

Мать, уже порядком утомленная этим давним спором с дочерьми, вздохнула. Ещё как боялась! Но, ни понять сама, ни объяснить это детям она не могла. Да и как про такое расскажешь? Свой тогдашний сон юная Алекс запоминала на всю жизнь. Она видела его накануне своего отъезда из Англии. И тогда истолковала его тем, что слишком много читает по-русски, зубрит пословицы и молитвы. Тогда ей казалось, что ещё немного, и она совершенно обрусеет. Во сне ей подали карету к парадному подъезду, и она удивилась. Все говорили, что в России все не так, как дома. И теперь она в недоумении разглядывала расшитое алыми цветами полотенце, постеленное вместо ковра. В её сне эта дорожка уходила куда-то за ворота, а ближе к горизонту сливалась с обычной дорогой. Хотя ещё минуту назад было раннее утро, тут же начало смеркаться, да и дождь накрапывал. Девушка оглядела свое дорогое платье, белую меховую накидку. Поправила на голове царский венец. Ни куда-нибудь едет. Россией править!

Почему-то жених её, одетый в простую крестьянскую одежду, сидел на козлах. Строгий, даже мрачный. Совсем не такой, каким она запомнила его в свои двенадцать, когда они увиделась впервые. Лицо Ники, надменное и властное было старым. А ведь времени прошло совсем немного. Только теперь она заметила, что прямо на его крестьянскую рубаху наброшена парадная мантия из горностая, а на голове будущего царя поблескивает сотнями бриллиантов большая императорская корона. Но почему-то вид его удивил Алекс куда меньше, чем маленькие игрушечные лошадки, запряженные в карету вместо настоящих.

-Как же мы поедем? – робко поинтересовалась она.
-Как сюда приехали, так и поедем, - огрызнулся Ники.
-ТАК НАДО, - ободряюще кивнула стоящая у неё за спиною старушка-кормилица, - ничего не бойся. Садись.

И Алекс покорно ступила вперед, чуть склонивши голову. Внутри карета была изумительной работы. Обитая парчой, с мягкой подушкой на скамье. С окнами, забранными мягчайшими шторами, подвязанными затейливыми шелковыми кистями, украшенными мелким и крупным жемчугом. Залюбовавшись, она и не заметила, как все вокруг пришло в движение. За большим каретным окном сперва медленно, а после все быстрее проплывали деревья Виндзорского парка. Но вот уже и дорога стала похуже, и карету трясло все сильнее. Да и лес за окнами сделался другой. Темный, неприветливый. С неба лило, как из ведра. А игрушечные лошади то и дело вскидывались на дыбы, как будто им вовсе не мешали длиннющие оглобли.

Сначала она пробовала стучать в стену кареты, но возница её не слышал. А только все сильнее погонял лошадок. Вот уже Алекс падает со скамьи, рвутся тончайшие шелковые шторы, рассыпаются по полу жемчужные кисти. И только корона впилась ей в голову, никак не желая скатиться по распавшейся прическе. Вся обивка внутри была в крови. Падая, девушка поранила руку. Кровь текла по лицу, заливая белый мех парадной мантии. Она пробовала кричать, звать на помощь, но карета только ещё сильнее накренилась. Мелькнул в белом всполохе молнии один мост, за ним другой, третий. И, наконец, мир за дверью кареты остановился. За окном был утопающий в грозовом полумраке Зимний Дворец. Девушка принялась в ужасе биться в двери, но они не открывались. Только недовольная вдовствующая императрица ворчала где-то рядом. Невеста наследника заставляет себя жать!

Но тут снаружи кто-то тихонько постучал. Потом дверь приоткрылась, и внутрь заглянул встревоженный человек. Выглядел он, как деревенский дьячок. В черном кафтане, обросший бородою и, как Алекс показалось, с нечесаными волосами. И все же она готова была кинуться ему на шею. Без него ей отсюда не выбраться. Мужчина протянул ей руку, помогая подняться. И девушка шагнула было на улицу, но тут же запнулась обо что-то. Массивная железная цепь удерживала её внутри. Один конец был намертво вделан в обитую парчой стену, а другой кольцом обвился вокруг её ноги. И висели на той цепи пять мертвых детских головок.

- Help me please*! – попросила она, не уверенная, что мужчина её понял.
-Сейчас, милая, - прошептал старик, берясь за цепь.

Она стояла, вся дрожа под этим ледяным дождём, пока «дьячок» изо всех сил тянул за цепь, пытаясь ей помочь. Наконец одно из звеньев не выдержало и девушка почувствовала, что освободилась.

-Мама! – старик сунул ей в руку конец цепи с детскими головами, ухватил её за плечи, и заглянул в лицо. Глаза у него были синие, пронзительные, - Жди. Я приду. Слышишь? Обязательно меня дождись! Мама! Ма-ам! Mama!

-Mama, - Алеша снова потряс мать за руку, - а ты сразу полюбила papa?
-А главное, за что? – отец, как всегда читавший за ужином сводки с фронтов, поднял голову и тоже поглядел на жену, - за мою бесподобную красоту или за острый ум?
-Humour**, - вздрогнув, отозвалась Алекс, и рассеяно улыбнувшись, отвела глаза.

Алеша никогда не видел мать веселой. Он часто слышал, что раньше она была озорная шутница. Мог даже представить себе её смех. Отец иной раз ещё мог вызвать у неё теплую улыбку. Ольга, самая старшая из его сестер, помнила счастливые глаза и улыбку матери лучше всех. Даже Анастасия, которая была лишь на три года старше своего брата, вспоминала, какой у mama заразительный смех. Но с ним, самым младшим, Александра Фёдоровна уже никогда не смеялась. Мальчик знал, что это из-за него. Все в семье избегали говорить о его болезни. Как будто от этого молчания гемофилия могла как-то сама излечиться. Отец, страстный фотограф, всякий раз старательно выстраивал детей так, чтобы сын сидел или стоял. Чтоб его отекшие колени и локти не попали на фотографии. Снимки царской семьи не были их личным делом. Всем всегда было интересно, как взрослеют царевны. Как старится правящая чета. Насколько величественно держится Алеша.

Дни бывали получше, и похуже. Все определяла ночь. Если он не просыпался от острой боли в локте или колене, или не оставлял большого алого пятна на подушке, день обещал быть хорошим. Ему позволят встать с постели, самому, без гувернантки, одеться. Его «дядька», матрос Андрей, выводил мальчика в сад, где можно было побегать. Прабабка, королева Виктория, одарила гемофилией многие правящие семьи. Говорили, что в саду испанской королевской семьи все деревья обернуты ватой. А инфанты***, даже в адский Мадридский летний полуденный зной, одеты в мягкую теплу одежду. В парке Царского Села не было безопасных для Алеши мест. Ему самому приходилось следить, чтобы не упасть, запнувшись об кочку. Самому держаться подальше от огромного зоопарка, подаренного за долгие годы многочисленной родней. Оставаться на берегу, пока его приятели плещутся в пруду. Быть осторожным во время игр. Мальчишки знали, что их товарищ болен. Но они не знали, каково это, болеть гемофилией. Они могли позволить себе быть неловкими. Он – нет.

Сегодня день был из тех, что похуже. Днем Алеша днем неловко поставил ногу. И уже через час коленка болела, как от сильного удара. А к полуночи сустав снова раздуется и заболит ещё сильнее. И mama снова будет спать рядом с кроватью. Вызовут из города доктора Боткина, а если он не поможет (а он точно не поможет), пошлют за Григорием. И он придет окруженный солдатами из охраны, войдет в двери, которые открывают и закрывают два высоких арапа. И поможет. Обязательно поможет, хотя ему самому это дается с большим трудом. И за свою помощь старик ничего не просит. Мальчик глянул на сестру. Ольга едва заметно кивнула, и нарочно громко спросила:

-А нормальной еды не осталось?
-Это что значит!? – твердо чеканя своё «ч», вскинулась мать.
-Просто еда, – проворчал Алеша, равнодушно глянув на заливную рыбу, - mama, вы разве не чувствуете, как на весь дом гречкой пахнет?
-С луком? – оживился отец. Обычно он сам снимал пробу на солдатской кухне. И такого навара не мог добиться от своего французского повара ни разу за все прошедшие годы.

За столом сразу стало шумно, оживленно. Теперь все требовали и себе гречки. Брат с сестрой обменялись взглядами, и Ольга улыбнулась. Они с братом делили один секрет на двоих. Кроме него лишь она одна знала о разговоре с волшебником. И хранила этот секрет уже больше года. Она считала своим священным долгом защищать и оберегать брата. Пока в царской семье не было наследника, отец потихоньку готовил Ольгу себе на смену. Боролся за неё со своей старой матерью. Это Оленьку он будил среди ночи, чтобы она прочла последние сводки с фронта. Это ради неё он потихоньку готовился изменить закон о престолонаследии. Для неё он делал каждый день по десять новых шагов, когда был болен тифом и боялся умереть, оставив дочку на растерзание родственникам и Государственной Думе. Когда родился Алеша, отец стал бороться за него. Но теперь с ним вместе была старшая дочь, и тяжкая ноша стала немного полегче.

-Почему ты отказался? – спросила Ольга, обнявши брата. Поздно ночью, когда все уже давно спали, они вдвоем сидели на его, единственной в семье, мягкой кровати, и девушка гладила брата по голове, - ты же мог уже поправиться. Сейчас ты был бы здоров.
-Поправятся все, или никто, - упрямо буркнул мальчик, - вы тоже больны, но господин Лефорт предлагал помощь только мне. А без меня вы ему не нужны.
-Мы без тебя вообще никому не нужны, - печально вздохнула сестра, - если он снова придет, соглашайся, прошу тебя.
-Я вполне здоров, - Алеша выпростался из её объятий, доковылял своей неровной походкой до зашторенного окна и сделал вид, что любуется на ночной парк, - если я доживу, то войду в историю, как Алексей Хромой.
-ТЫ ДОЖИВЕШЬ, - Ольга поджала губы, - я стану врачом и буду помогать тебе. Не знаю, как, но стану. Обещаю.
-А ты могла бы стать Ольгой Великой, - игнорируя её слова, отозвался мальчик, - Обещаешь стать великой, если я умру?
-Ты не умрешь, и войдешь в историю, как Алексей Справедливый, - они и не заметили, как в спальню вошел отец. Он часто так прятался за дверью и слушал их наивные детские разговоры, - Алексей Справедливый, сын Николая Кровавого.

Ольга поднялась отцу навстречу. Дети поклонились. Придворный этикет был намертво вколочен в их головы семью кормилицами, тремя няньками и целым штатом гувернеров и придворных учителей.

-У Вас ко мне какое-то дело, papa? – насторожился мальчик, - я не слышал, чтобы за мною посылали.
-Будь добр, Алеша, хоть изредка притворяться ребенком своего возраста. - улыбнулся отец, - Для нас с mama.
-Он слишком много времени проводит с врачами, - вздохнула Ольга.
-И чего тут посылать-то? – отец обернулся на дверь, - идти два шага. Пойдем, сынок. Распутин приехал. И отчего ты мне не сказал, что тебе снова плохо?

Григорий молча поглядел на собравшихся. На отца большой семьи, много лет в одиночку заслонявшего жену и детей от жестокого, несправедливо устроенного мира. На измученную, состарившуюся за одиннадцать лет женщину, которую когда-то называли «Санни» за веселый, живой характер. На девушку, которой давно пора бы замуж, и которая сама, добровольно выбрала одинокую жизнь, чтобы не передавать своим детям страшную смертельную болезнь. Встретился взглядом с мальчиком, которого определил к себе в ученики. Как же долго он к ним шел. Как давно пытался предупредить их. И как же мало времени у него осталось.

-Когда мы встретились, - едва слышно выдохнула Алекс, - я его сразу узнала. Заждались мы тебя, Григорий Ефимович.


Комментарий к Долгожданный
* "Пожалуйста, помоги!" (англ.)

** "За юмор" (англ.)

*** Инфант - В Испании и Португалии при монархическом правлении: титул принца, а также лицо, носящее этот титул.

[Виктория1977]

========== Поединок ==========

Муня расцвела. Даже аура у неё переменилась. Вместо серого тягучего тумана она наполнилась белыми всполохами и искорками. Женщина была влюблена и счастлива. Всего за месяц Власу удалось сделать то, чего не сделала для мадмуазель Головиной вся её предыдущая жизнь. Женщина забросила рукоделие, свела к необходимому минимуму хождение по церквям, а визиты подруг сократились до часа в неделю. Никто об этом особо не сожалел, так как вместе с молодым любовником в жизнь Марии Евгеньевны вошло регулярное чтение, и говорить с нею стало совершенно неинтересно. Сама же барыня с отрешенно счастливым лицом бросалась к инкубу по первому зову. А под конец и вовсе потеряла интерес ко всему, что не относилось к молодому поклоннику. Ольга много лет наблюдала подобную перемену в людях, которых одаривал своим вниманием Басманов.

Компаньонка была свободна, как ветер. Муню её жизнь совершенно не интересовала. Со своей стороны Ольга всячески делала вид, что полностью разделяет интересы хозяйки. Она с умным видом встречала посыльных с записочками от старых подружек барыни. И когда кто-то пытался выведать, где и с кем пропадает мадемуазель Головина, всякий раз отвечала, что барыня молится и просит ей не мешать. Сперва дозорную беспокоила этическая сторона дела. Все-таки, инкуб не собирался жениться, и длительность этого романа зависела от одного успешного выстрела. Но Влас взял решение этого вопроса на себя. То, с какой легкостью он все устроил, выдавало огромный опыт расставаний. Своей уже не молодой любовнице светлый инкуб желал только блага. Даже недолгая связь с ним сотворили чудо. Высветлилась не только аура его возлюбленной, но и весь её дом.

-Ах, милая Павлуша, - вздыхала Муня в те редкие вечера, когда у неё не было свидания, - это такая трагедия! Мой чудесный мальчик крестьянин, как и ты. Мы никогда не сможем быть вместе. В нашем распоряжении считанные часы!

За эти «считанные часы» Влас успел довольно много узнать о Распутине. Даром, что молчал, да слушал. И тоже пришел к заключению, что подкараулить его «на большой дороге» совершенно невозможно. К тому же человек с ружьем, бредущий в сторону Царского Села, или прогуливающийся по улицам города, неизменно вызывает подозрение. Решение, предложенное инженером, было простым, вполне в духе его происхождения. Он попросту нанял для себя маленькую квартиру в доме напротив, якобы для свиданий с Марией Евгеньевной. Окна гостиной как раз выходили на Гороховую, и приходились точно напротив окон квартиры целителя. Ольга мысленно дала себе подзатыльник за тупость и нерасторопность.

В отличие от Муни, дозорная о своих столичных знакомых не забывала. И к Распутину в дом ходила каждодневно. Она приходила рано утром и оставалась до сумерек, а то и захватывала часть ночи. Дом кишел чужими людьми. Горничная задыхалась от обилия работы хотя ей помогали обе дочери старца. Так что помощь Ольги была принята с горячей благодарностью. Девушка мела ковер, носила еду тем, кто стоял в очереди слишком долго. Случалось, даже и на кухне помогала. За прошедшее с её первого визита время девушка в квартире на Гороховой примелькалась. Просители ей не удивлялись, старик при встрече приветливо кивал, а дочери целителя и вовсе принимали её, как свою подругу. Арон тоже часто забегал то пообедать, а то и так просто. Посидеть. В общем хаосе быта этой квартиры он, как ни странно, находил покой. Оставалось только догадываться о той нервной обстановке, в которой проходила его собственная жизнь, если постоянная толчея во всех комнатах его никак не беспокоила. Мужчина спокойно пил чай и читал газету под непрекращающийся гомон человеческих голосов. Его не отвлекали случайные толчки, не беспокоили вечно отпертые двери. И сам хозяин при нем, не стесняясь, миловался с женщинами. Впрочем, Распутин не стеснялся никого вообще.

Впервые за эти полгода Ольга, наконец, стала свидетельницей того разгульного образа жизни, который вел целитель. Пил он действительно много, почти каждодневно. Но все больше по кабакам. Если ему не нужно было просиживать ночи у постели наследника, старик имел привычку всегда приходить ночевать домой и никогда не был буйным. Возвращаясь среди ночи, он всегда входил в квартиру потихоньку, чтобы никого не разбудить. Он мог привести с собою женщину с улицы, случалось, что и не одну. Но дозорная ни разу не видела, чтобы он приставал к своим посетительницам. Да и пил старец строго после работы. Домашние его давно уже привыкли к тому, что утром из его спальни выходят заспанные опухшие девки. Дочери Распутина спокойно оплачивали оказанные проститутками услуги, поили их чаем, и разговаривали с ними ровно. Экономка, уже немолодая женщина, не стыдясь, входила к старцу в спальню, когда он был не один.

-А чего? – отмахнулась от неё Марфа, - работа, как работа. Кому девки гулящие, а кому последнее утешение. Для меня они все чистые, как Соня Мармеладова*.

При том, что шкаф в его кабинете ломился от книг, сам Распутин ничего никогда не читал. Под его диктовку была написана одна единственная книга, в которую он так же ни разу не заглядывал. Его сын, с горем пополам окончивший духовное училище, при первой возможности сбежал обратно в деревню, и в столице носа не показывал. Нюрочка питала отвращение к учебе и после уроков книг в руки не брала. Единственной читательницей в доме была Марфа. Но определенных литературных предпочтений у девушки не было. Читала она все без разбору от дешевых изданий в мягкой обложке, до газет. Последние исправно поливали Григория помоями. В каждом номере была то карикатура, а то и большая статья об учиненных им непотребствах. При этом Ольга могла поклясться, что старик не только не имеет никаких интимных связей с царицей или её дочерьми, а даже и не посещает Царское Село. Он с утра до ночи был занят, а вечерами кутил. Арон шутил, что столичные периодические издания должны платить Распутину за то, что он поселился в городе. Без него писать было бы не о ком. Секретарь почти постоянно сопровождал патрона в рестораны, и даже получал от этого удовольствие, хотя сам почти не пил, да и с проститутками никаких дел не имел.

-Неужто не боязно вам с Григорием Ефимовичем по заведениям ходить? - спросила Ольга как-то утром, когда секретарь, как обычно, сидел с газетой в гостиной, ожидая пробуждения целителя, - вдруг в него опять стрелять станут?
-Вовсе нет, - беспечно отмахнулся мужчина, - все покушения последнего времени совпали с кровотечениями у наследника. У меня все записано, я отслеживаю.
-Как же вы об этом узнаете? – насторожилась девушка.
-Мне госпожа Вырубова сообщает, - секретарь обернулся к телефону, - а я в свою очередь извещаю полицию. Григорий, конечно, думает, что ему с его гипнотическим даром бояться нечего. Но береженого Бог бережет.

Ждать очередного приступа у царевича можно было ещё долго. Ольга с Власом почти не виделась, и ничего не знала о его планах. Сам инкуб в доме у целителя ни разу не был. Да, скорее всего, его бы следящие чары не пропустили. Так что о начале операции она узнала вместе со всеми. Прием у целителя закончился поздно. Выпроваживая последних посетителей, девушка видела, как Распутин, уставший после целого дня работы, быстро открывает одну за другой бутылки Мадеры, и стремительно пьет. Арон, пришедший всего час назад, был занят. Он пересчитывал какие-то деньги, и быстро писал что-то в небольшой бухгалтерской тетради. Дом потихоньку затихал. Правда, зная целителя, можно было ожидать, что он сейчас поедет к цыганам. Старик мог запросто не спать двое суток. Никто из домашних на него вечером не рассчитывал. Девочки сидели у себя в комнате. Через прикрытую дверь было слышно, как они тихонько переругиваются.

-Ты б хоть почитала чего, - укоризненно ворчала на младшую сестру Марфа.
-Отстань, - проворчала девочка, - тятя всю жизнь неграмотным прожил, и с царём дружит.
-Тятя помрет, мы с тобой на улице окажемся, - разозлилась сестра, - учись, дура, пока дают.

Ольга не стала вмешиваться. Спокойно поела прямо на кухне суточных щей из кастрюли для посетителей. Вся еда здесь всегда была с мясом, невзирая на посты, а для целителя готовили отдельно. Ел он мало, и почти никогда дома не обедал. Выстрел застал её, когда она собиралась уходить. Удивительно тихий, он остался никем не замеченным. Да и сама дозорная ничего, кроме тихого удара свинцовой пули в оштукатуренную стену не расслышала. Даже не поняла сперва, что уже все. Стояла она теперь у дверей, и слушала, не упадет ли тело. И только сейчас заметила, каким густым вдруг стал воздух. Во всей квартире внезапно замерла жизнь. Повисла в воздухе первая весенняя муха. В кабинете целителя Арон застыл с поднятым пером, с конца которого падала чернильная капля. Под тетрадью у секретаря лежала утренняя газета с большой статьей об успехах на фронте и прорыве генерала Брусилова**. Замерли в своей комнате девушки. Марфа так и стояла над сестрой с занесенной для подзатыльника ладонью. Ольга прошла мимо них, и глянула в окно. На другой стороне улицы, из окна дома напротив, готовился шагнуть человек с ружьем.

Не дожидаясь, пока Влас окажется на мостовой с переломанным позвоночником, дозорная схватила в охапку Нюру, и ринулась в гостиную. Девочка тут же вышла из «стазиса», и отчаянно сопротивлялась. У раскрытого окна, продолжая сжимать в руке ополовиненную бутылку, стоял Распутин. Пьяный, он чуть покачиваясь, тихо повторял кому-то: «Иди ко мне!». И Влас шел. Судя по тому, что никто не пытался его остановить, инкуб был в квартире один. Магическая дуэль была в самом разгаре, и у него не было шансов. Целитель давно уже превосходил инженера рангом. Зато пока не догнал Ольгу. Она стиснула пальцы на горле ребенка, и окликнула Распутина. Тот обернулся, и застыл.

-Меняемся? – тихо осведомилась дозорная, - Нюру на инкуба.
-А то что? – выдохнул целитель. За окном Влас перешел через подоконник, и застыл на карнизе.
-Шею ей сверну, - равнодушно пообещала девушка, - или не жалко? У тебя же двое. Одна-то останется.
-Что, Лефорт сам не пришел!? Кишка тонка? – проворчал старик, все ещё не отпуская инженера с крючка, - а ты не бойся. Я твоего мужика насмерть не убью. Без ног жить можно.
-Есть только один человек, с которым я веду переговоры на равных, - спокойно отозвалась Ольга, и одним быстрым движением подхватила Нюру, и бросила вперед, за окно.

Девочка повисла в воздухе, но пока что не падала. Только в ужасе смотрела то на отца, то на мостовую у себя под ногами. Ольга своим колдовством придерживала её так, чтобы нельзя было ухватить рукой, но и не слишком далеко. Все это время по улице сновали какие-то люди. Никто не замечал, что творится у них над головами, хотя девочка кричала и отчаянно размахивала руками.

- Выбирай, Тёмный!


Комментарий к Поединок
* Со́фья (Со́ня) Семёновна Мармела́дова — персонаж романа Фёдора Достоевского «Преступление и наказание». На страницах романа появляется впервые в рассказе Мармеладова при знакомстве с Раскольниковым в распивочной.

** Бруси́ловский проры́в (Луцкий прорыв, 4-я Галицийская битва) — фронтовая наступательная операция Юго-Западного фронта Русской армии под командованием генерала А. А. Брусилова во время Первой мировой войны, проведённая 22 мая — 7 сентября (по старому стилю) 1916 года, в ходе которой было нанесено тяжёлое поражение армиям Австро-Венгрии и Германии и заняты Буковина и Восточная Галиция. Крупнейшее сражение Первой мировой войны по суммарным потерям.


========== Дело № 2098 ==========

Настроение главы: https://www.youtube.com/watch?v=4biM-OrhsXg

Дело № 2098. Протокол о происшествии в доходном доме № 64 по улице Гороховой.

«Около часу ночи служащий Ночного Дозора, Фридман К.Я. находившийся неподалеку (Б.Казачий пер.) на дежурстве, был привлечен детскими криками. Проследовав до указанного доходного дома, дозорный обнаружил отроковицу, силой удерживаемую в воздухе внеранговым заклинанием левитации. Девочка была в сознании, кричала и призывала на помощь. На противоположной стороне, в доме № 69, на парапете стоял светлый инкуб, так же привлеченный криками, и намеревающийся, судя по всему, помочь. Темный целитель второго ранга, Распутин Г.Е. пребывающий в сильнейшем подпитии, едва заметив дозорного, тут же втянул вышеупомянутую отроковицу, оказавшуюся его родной дочерью, в открытое окно.

Дверь дома № 64, а так же лестница до самой квартиры целителя, снабжены многочисленными заклинаниями защитного характера. К тому времени, когда дозорному Фридману удалось преодолеть это небольшое расстояние и войти в квартиру, пострадавшая Распутина В.Г. была уже водворена в детскую, имела на себе признаки усекновения памяти и помещена в состояние стазиса. Кроме господина Распутина, встретившего дозорного весьма развязно и неприветливо, в квартире находились:

1)Секретарь целителя, мещанин Симанович Арон Самуилович, сорока четырех лет от роду (смертный). Мужчина находился в кабинете, состояние стазиса.
2)Крестьянка Обойникова Павлина Ивановна, девятнадцати лет от роду (смертная). Ранее судимая. Девица находилась в спальне целителя. В сознании.
3)Кухарка г-на Распутина, мещанка, Екатерина Печоркина, тридцати пяти лет от роду. Находилась в комнате прислуги. Состояние стазиса.
4)Экономка г-на Распутина, мещанка Акилина Лаптинская, сорока трех лет от роду. Находилась в комнате прислуги. Состояние стазиса.
5)Дочь г-на Распутина, крестьянка Распутина Марфа Григорьевна, осьмнадцать лет от роду. Находилась в детской. Состояние стазиса.
6) Дочь г-на Распутина, крестьянка Распутина Варвара Григорьевна, пятнадцати лет от роду. Находилась в детской. Состояние стазиса.

Целитель Распутин своего преступления не отрицал, но смог предъявить бумаги, дозволяющие ему использовать любого смертного по своему усмотрению в целях самоисцеления. После чего отбыл, не заперевши дверей, в «заведение». С собою он увел секретаря и девицу Обойникову. Остальные присутствующие в квартире лица тоже начали приходить в себя, и дозору пришлось оставить помещение. Свидетель происшествия, светлый инкуб, так же из своей квартиры исчез. Дневной Дозор на месте происшествия не объявлялся и протеста не подавал».

-Господин Распутин настоящее животное, - тяжело вздохнул дозорный Фридман.
-Полагаете? – Дашкова аккуратно пристроила свежий протокол в одну из многочисленных папок у себя на столе.
-Вы бы видели, Екатерина Романовна, - горячо продолжал Светлый, - в каком виде он ушел кутить! Во-первых, он уже был нетрезв. И это я сильно смягчил. Во-вторых, вся рубаха у него была в крови. Уж не знаю, в чьей. И на что только девка позарилась?!
-Надо было в протоколе отметку поставить, что одежда в крови, - задумчиво отозвалась пресветлая, - а как вы думаете, уважаемый Карл Янович, кто произнес внеранговое заклинание? Инкуб или целитель?

Дозорный пожал плечами.

***

Всю дорогу до «Палкина» ехали молча. Репутин пил с отрешенным видом, хотя судя по ауре, переживал бурю эмоций. Он молча выбросил опустевшую бутылку. Было слышно, как та разбилась о булыжную мостовую. Растерянный Влас поглядывал то на целителя, то на Ольгу. Дозорная сидела мрачнее тучи. Единственный, кто выглядел совершенно спокойным, был Арон. Он лишь вежливо улыбнулся своей спутнице, и всю поездку держал её за руку. В ресторацию тоже вошли молча. Секретарь кивнул услужливо подскочившему мужчине во фраке, и уже через минуту им был предоставлен отдельный кабинет. Судя по всему, никого не смущала окровавленная одежда целителя. Он буркнул что-то про цыган, и тут же ушел плясать.

-Поговорим? – вежливо но холодно предложил Арон.

Ольга кивнула, а Влас вопросительно взглянул на него, а после через приоткрытую дверь на Распутина, кружившегося в танце вокруг ярко размалеванной хохочущей барышни неопределенного возраста. Плясал старец мастерски и с большой самоотдачей.

-За Григория не тревожьтесь, - тихо сообщил секретарь, - сегодня в него никто больше стрелять не станет. Как я вам уже говорил, на целителя покушаются в дни больших кровотечений у наследника. Когда старец слаб, и не может себя защитить. А раны, нанесенные вашими выстрелами, к завтрему полностью заживут. Даже следа не останется.
-Откуда такая уверенность? – процедила Ольга.
-Так я не первый день Григория Ефимовича опекаю, - секретарь пожал плечами, - всякого насмотрелся. И могу вас уверить, что убить его практически невозможно. Вы девица упорная и неглупая. Договоримся?
-С чего это? – огрызнулась дозорная.
-А с того, милейшая Павлина, - вздохнул Арон, - что я тоже упрям и не глуп. Вот скажите, за что вы лично ненавидите Распутина? Что он вам плохого сделал? В холод обогрел, в голоде накормил. В беде помог. Пальцем вас не тронул. Что кроме добра вы от него видели?

Ольга нахмурилась. Принесли вина и какие-то закуски. Счет уже был оплачен кем-то из присутствующих. Судя по всему, у старца в столице были не только враги. Девушка тихонько потягивала прохладное шампанское и молчала.

-Пойдем дальше, - рассуждал Арон, - Вы познакомились с царевнами. Приятные девицы, верно? Наследник тоже очень милый мальчик, смею вас уверить. Да и царь с царицей далеко не так плохи, как малюют социал-демократы. Если Распутина убьют, то им тоже несдобровать. У вас ведь нет повода ненавидеть их лично?

Инкуб покачал головой, Ольга поджала губы и кивнула.

-Вы сами-то из чьих будете, - вежливо, и совершенно спокойно осведомился секретарь, - из темненьких или из светленьких? Удивлены моей осведомленности?
-Я удивлена, что вам есть разница, - усмехнулась Ольга.
-От этого зависят те доводы, которые помогут мне вас убедить, - тон его стал деловым и серьезным. - Давайте я сам догадаюсь. Светлая. Вы помогли проституткам, взяли под свое крыло Мунечку. Даже в квартире у Григория Ефимовича вы не по ящикам стола шарили, а по хозяйству суетились. И, кстати, я в курсе, что сам целитель из темных. Уверяю вас, мне до этого нет никакого дела. У меня свои мотивы и свои цели.
-Какие? – удивилась дозорная.

Из зала доносились музыка, чье-то приятное многоголосое пение и звон бокалов. Арон улыбнулся чему-то своему.

-Григорий Ефимович прост, как черный хлеб, - вздохнул он, - по-человечески я его люблю, как брата. Он моего сына от «падучей» вылечил. И я пойду за ним до конца. Другой вопрос, что старец совершенно не знает столичной жизни. Его интересы не простираются дальше этих кабаков. Пока кто-то платит за его выпивку и угощение, он спокоен и счастлив. Не делает накоплений, не покупает недвижимости, не выдает дочерей замуж за вельмож, хотя мог бы. А ведь у него в руках все козыри. Смотрите: у царя четыре дочери-красавицы на выданье. Сейчас война, и никто точно не скажет, как будет выглядеть Европа, когда весь этот бардак закончится. Кто знает, может значимых на политической арене стран только четыре и останется?
-К чему вы клоните? – нахмурилась Ольга.
-Царевич может не выжить, - деловито продолжил Арон, - и царицей, хочет она того, или нет, останется Ольга Николаевна. Девица она волевая, государственной думе собой вертеть не дозволит. И замуж, если верить её собственным словам, собирается только за россиянина. Остается три прекрасные царевны. Это в ближайшей перспективе три дружественные нам страны. Ведь ни для кого не секрет, что муж голова, а жена – шея. Григорий человек душевный, все три девушки его любят. А значит, и вся послевоенная Европа будет любить.
-Что-то не похоже, чтобы это было как-то вязано, - усмехнулась дозорная, - на Родине старцу народ не благоволит.
-Дело времени и грамотной пропаганды, - отмахнулся секретарь, - царевны ведь тоже больны гемофилией. И им, каждой в свое время, потребуется хороший целитель.
-Ну, Распутин-то бессмертный, - Ольга плеснула себе ещё шампанского, - а в чем ваша выгода?
-У меня трое детей, - пожал плечами Арон, - будут при деле. А после их дети, и так далее. Да и сам я пока что умирать не планирую. Если верить Григорию Ефимовичу, а я верю ему бесконечно, меня ждет смерть от угара*. Я уже принял все меры предосторожности, и живу только в квартирах с паровым отоплением. Никаких ненадежных печей.
-Интересный вы рассказчик, - улыбнулась Ольга, - только зря время потратили. Господин Распутин пророк, человек по нашим меркам опасный. Если бы он меньше трепал языком…
-Он таки что, единственный темный пророк? – горячо возразил секретарь, - кроме него никто войны да революции не предсказывает? По мне так лучше знать об опасности да подготовиться, нежели не знать вовсе. Вы, к примеру, заметили, как ситуация в России сильно походит на события французской революции? Та же всеми ненавидимая королева, те же слухи о несостоятельности императора. Несговорчивая элита. Война, голод и дефицит. Я ко двору ближе вас, и я вижу, что правители наивны, и мало знают жизнь. Слухи, распускаемые их врагами, не имеют ничего общего с реальностью, но народ им верит. Вы думаете, что убить Григория должны крестьяне, а кто-то думает, что дворяне. И пока две стороны тащат одеяло на себя, кто-то поумнее может взять старика под свою защиту, спасти ему жизнь, и таким образом обесценить его предсказание. А также создать себе великолепные условия в послевоенном мире.
-А если у вас не получится? – недоверчиво протянула девушка, - и целителя все равно убьют.
-У меня есть планы на случай отступления, - уверенно заявил Арон, - я даже подготовил новые документы для его дочерей. Вы не могли не заметить, что Варвару все зовут Нюрой, а Марфа поедет в Европу, как моя племянница Мария. Я девочек в обиду не дам.
-Но вы уверены, что дело выгорит? – уточнила Ольга.
-Старец все ещё жив, - довольно улыбнулся мужчина.

***

Дашкова ожидала Ольгу в парке на скамейке. День был по-летнему теплый, хотя обычно это время столичных жителей хорошими погодами не баловало. Впрочем, год на год не приходился. Но весьма часто сопровождаемые теплым ветром весенние дожди могли спокойно перейти в летние грозы, а после смениться промозглой осенней слякотью. Перерывы между сезонами не предусматривались. О наступлении лета совершенно точно можно было судить по трем признакам. Сперва господа переодевались в легкие белые костюмы и платья. Потом почти сразу же пустел город. Все, кто мог себе это позволить, уезжали кто куда. Одни на Кавказские курорты, другие в Европу, а те, кто победнее, перебирались на арендованные дачи. И, наконец, царская семья переезжала в Финляндию.

Дашкова несколько минут украдкой разглядывала незнакомую светленькую девушку, присевшую на скамью с другой стороны посыпанной серыми камушками дороги. Во взгляде её постепенно сменялись равнодушие, недоверие, любопытство и веселье. Ольга едва заметно улыбнулась, встала со своего места, и, проходя мимо директрисы, присела в неглубоком реверансе. Та ответила коротким кивком, после чего посчитала исполненными все необходимые формальности, и вновь устремила задумчивый взгляд на двух детишек, резвящихся под присмотром чопорной няньки. На скамье осталась забытая девушкой тонкая книга в мягком переплете. Екатерина Романовна подняла её, и выудила спрятанную между страницами записочку. «Надейтесь на лучшее, но готовьтесь к худшему. Собирайте аналитиков. Операция развивается по Французскому сценарию».

Комментарий к Дело № 2098
*Угореть - умереть от удушья, вызванного угарным газом. Принятые меры не помогли. Симанович А.С. погиб в 1944 году в газовой камере Освенцима.


========== Убежище ==========

Гесер стоял перед запертой Ольгиной квартирой. Он в растерянности смотрел на обшарпанную дверь, на грязную тряпку у себя под ногами, и на несколько разнокалиберных дверных звонков. Под каждым из них была кое-как приклеена бумажка со странной надписью. «Седых звонить дважды», «Ольберги стучи!», «Егоров зеленый». А некоторые записки были так засалены, что уже непонятно было, как же вызвать к двери остальных обитателей восьми комнатной квартиры. Парадная лестница тоже была грязная, ковер на ней отсутствовал, да и швейцара пресветлый не мог припомнить. Поискал глазами знакомую фамилию. «Головина один раз» значилось под видавшем виды вытертым медным звонком. Старой ещё модели, с винтом вместо кнопки.

На звон пристроенного с другой стороны двери бубенчика долго никто не отвечал. Старик уже начал беспокоиться. Но тут услыхал тихие шлепающие звуки, а потом дверь приоткрылась, и в щели показалось маленькое бледное детское личико. Мальчик был одет по-летнему, в безукоризненно отглаженную, но вытертую рубашечку, короткие шортики на подтяжках. Такие дети бывают у чернорабочих, которые живут от получки о получки, но тщательно скрывают свою бедность. У ребенка не было домашних туфель. Босой ножкой он скреб по вытоптанному паркету. В передней у него за спиной было совершенно темно. Из квартиры невыносимо несло жаренным луком и кислыми щами. Откуда-то из необъятных недр квартиры доносилось шипение раскаленного на сковороде масла и брань нескольких женщин.

-Вы к кому? - очень серьезно поинтересовался мальчик, строго глянув на Гесера.
-К Ольге Андреевне, - ответил тот.
-Она в классе, - кивнул малыш, и посторонился.

Темно было не только в передней. Во всей квартире было мрачно. В неосвещенном коридоре сушилось на веревках белье. Висели по стенам какие-то веники и велосипеды. Стояли как попало кособокие разномастные шифоньеры, ушаты, несколько лопат. Лежали дрова. Спрашивать, куда Ольга Андреевна подевала свой шелковый персидский ковер и кожаный диван, откуда взяла весь этот хлам, а так же чей это ребенок, было не у кого. Мальчик тем временем остановился у высокой двустворчатой двери, ведущей в гостиную, и тихо постучался. Дверь тут же со скрипом распахнулась, и пресветлый с удивлением увидел, что в комнате стоят парты, висит черная классная доска, да и дети вроде бы учатся.

-Она там, в шкафу, - мальчик махнул рукой куда-то в сторону.

Никто не обращал на старика внимания. Но он потихоньку, чтобы не мешать, прошел вдоль стены, и оказался у стеклянного шкафа какие очень любят уездные врачи. На полках стояли чучела животных. Все пыльные растрепанные, с помутневшими стеклянными глазами. И в одном из шкафов действительно нашлась Ольга. Застыв так, будто собиралась взяться за дверную ручку, она стояла внутри, устремив в пространство взгляд своих немигающих глаз. Её волосы и белое летнее платье были покрыты изрядным слоем пыли. У ног дозорной, на вытертой медной табличке, значилось: «Столбовая боярыня Головина О.А.» Гесер взялся за ручку шкафа, и осторожно потянул. Не может быть, чтобы там стояла живая девушка. Это какой-то из безумных подарков её отчима. Восковая кукла, какие в изобилии ваяла мадам Тюссо. Дверца оказалась заперта. Зато Ольга тут же очнулась. Поглядела на старика испуганно, и даже с какой-то надеждой. И тоже попыталась толкнуть створку двери со своей стороны.

-Боря! – раздалось у пресветлого за спиной.

Гесер обернулся. Строгий голос принадлежал затянутой в отвратительно сидящий шерстяной костюм женщине. И пока старик смущенно разглядывал непривычно короткую юбку, оголяющую икры учительницы почти до колен, она так и стояла возле доски с криво нарисованным цветком шиповника в поперечном разрезе, сжимая в руке указку.

-Не отвлекайся пожалуйста, - голос учительницы был добрый, хотя и усталый, - пернатых мы будем проходить зимой. Тогда и насмотришься на это чучело.

Старик обернулся. Вместо Ольги за стеклом прямо на уровне его глаз, стояло чучело белой совы. И только табличка у когтистых лап не изменилась. Она все ещё носила имя столбовой боярыни. Но тут раздался звонок. Обыкновенный, какой бывает в хорошей новой гимназии, где уже проведено электричество. Потом ещё один, такой же долгий, протяжный. И только дети сидели за своими партами, обернувшись в его сторону. После третьего звонка учительница все так же устало попросила: «Боря! Сними, наконец, трубку!»

И тут Гесер проснулся. В сером рассветном полумраке у себя в кабинете. Он стоял голый возле телефонного аппарата, а тот продолжал настойчиво трезвонить.

-У аппарата, - хрипло буркнул в трубку пресветлый.
-Извини, что разбудила, - прошуршал с другой стороны усталый голос горничной Павлины, - когда к тебе можно приехать?
-Оленька! – старик тут же проснулся, - как можно скорее! Бери первый же билет любого класса…
-Я в Москве, - все так же устало перебила его девушка.
-Сейчас! – выдохнул он. И только теперь понял. Он не видит Олю. Она в Москве, но недоступна для него.

Павлина, вновь обретшая свое тело, поспешила убраться с глаз подальше. «Фифа» была не в духе, хотя и улыбалась приветливо. Извинилась и за службу поблагодарила. Но счастливой не выглядела, а перед тем, как Гесер колдовать начнет, почему-то спросила: «Ты уверен? Не хочешь оставить все, как есть?» Было слышно, как оставшись наедине колдуны спорят, а может и ругаются. Как барин ворчит, и как Ольга Андреевна цедит короткие ответы сквозь зубы. И чего это господам мирно не живется?

-То есть, - излишне спокойно поинтересовался Гесер, глядя в окно на прохожих, - у тебя есть своя квартира в Москве? Про которую я ничего не знаю, и на которой от меня стоит защита?
-Я тут всю жизнь прожила, - пожала плечами девушка, - что же тебя терем мой не смущал?
-И как часто ты бывала в городе, не навестивши меня? – угрожающе тихо спросил он.
-Раза два в год, - дозорная даже не думала таиться, - ты не всегда один. Однажды я приеду, а ты влюблен будешь. Или женишься. Да и я не всегда в настроении. Это к Фёдору я могу в любое время в гости заявиться. Он только рад будет. А тебе я помешаю.
-То есть ты от меня прячешься, - уточнил пресветлый, - и это от того, что я тебе не верен?
-Ты выпил что ли?! – огрызнулась Ольга, - кто от тебя верности ожидает? Сама ещё не нагулялась.
-Тогда почему? – он принялся нервно забивать кальян, просыпая уголь.
-Одна хочу побыть, - без тени смущения объяснила дозорная, - и тебя от ненужных хлопот избавляю. На что тебе лишняя морока, прислугу в праздничные платья переодевать на день или два?
-Я тебя жду, как престольного праздника, - проворчал Гесер, - а ты скрываешься?
-Это от того, друг мой, - вздохнула девушка, - что видимся редко. Жили бы вместе, так, пожалуй, давно бы разбежались. Всякий день парадным фасадом к человеку не развернешься. Иной раз и ты уставший, и я не в духе. А тебе все красивое да нарядное подавай.
-С чего ты это взяла? – вскинулся пресветлый, - давно на тебе жениться хочу. Ты сама отказываешься. Я уж и так, и эдак стараюсь. Буслая привечаю, чтобы ты поглядела, как они ладно с Оленькой живут.
-Буслай, это другое дело, - возразила Ольга, - он человек оседлый, семейный. Ты дикий, не прирученный. Я тебя такого люблю, и мне другой Гесер не надобен.
-Чем другой-то? – опечалился старик, - я и женат был, и детей наплодить успел. Опыт имеется.
-Ты со мной, пока я здорова, красива, - невесело отозвалась девушка, - да пока весела. Пока беды большой нет.

-А как беда случится, ты к отчиму побежишь? – неожиданно желчно отозвался Гесер, вытряхивая табак, и засыпая маковую соломку.
-Так он меня любую ждет, - потупилась она, - и без ног, и без Силы моей.
-Да он тебя использовал! – нервно огрызнулся пресветлый, - пока тебя в пекло сунуть можно было, ты нужна была. А теперь он где? Ты ему зачем?

Ответа не последовало. Ольга молча встала, и тут же исчезла. На диване в кабинете остался яркий алый в розовых цветах Павловский платок, который горничная себе на ярмарке купила.

На другой день Павлина, которая уж и вещи собрала, и со всеми попрощаться успела, тихонько постучалась в кабинет. Барин, весь в клубах вонючего дыма, нервно пролистывал тонкий телефонный справочник.

-Квартиру она от меня спрятала, - деловито пояснил он, - но телефонный аппарат от станции никуда скрыться не может. Вычислю, не впервой!
-Я проститься пришла, - потупилась девушка.
-Все-таки в деревню воротиться надумала? – барин выпустил струю белого дыма, - с такими деньгами ты себе поместье купить сможешь, не то, что одну корову. Да и женихи у тебя теперь другие будут. Почище да побогаче.
-Так я то прежняя осталась, - улыбнулась Павлина, - мамку да сестриц домой вызову. Всем приданое будет, дом хороший построим. Корову купим и заживем.
-Воля твоя, - кивнул Борис Игнатьевич, - ты, разумеется, уже включена во все списки.
-Какие? – насторожилась девушка.
-Разные, - уклончиво отозвался барин, - с новым домом не спеши пока. И деньги прибереги. Мало ли, что может случиться. Неспокойное время.

На «зов» Ольга не ответила ни вечером, ни на следующий день. Благо вычислить её тайную квартиру по номеру телефона оказалось делом трех часов. Квартирка была маленькая, на три комнаты, не более. Зато в хорошем месте, на берегу Москвы-реки. В закатном летнем солнце дом был весь, как игрушечный. Двери ему отперла незнакомая молодая девушка в форменном черном платье с передником. Горничная приняла из рук дорого одетого господина огромный букет, и тут же унесла его куда-то в глубину квартиры. Послышалось журчание воды, и шорох листьев.

-А барыни дома нету, - сильно «окая» сообщила она, вернувшись, - вчерась ещё в столицу уехать изволили.

Так и не поговорили.

Сообщение отредактировал Виктория1977: 02:20:54 - 11.11.2018

[Виктория1977]

========== После бала ==========

Настроение главы: Лора Провансаль. Маленькое предательство.

https://givemp3.com/search/%D0%BB%D0%BE%D1%80%D0%B0-%D0%B1%D0%BE%D1%87%D0%B0%D1%80%D0%BE%D0%B2%D0%B0?page=2

Знаменитое трехэтажное здание Дворянского собрания, почитай с самой постройки, стояло обнесенное строительными лесами*. Каждый извозчик, работавший на Итальянской и Михайловской, точно знал, что господа дворяне с первых дней сильно негодовали из-за опасности пожара, отсутствия места для верхнего платья, и духоты. С жиру бесились, в общем. Видать, много чего переделывать пришлось. Здание уже лет двадцать перестраивали, и все никак не могли те работы закончить. Иногда в запыленные двери все же входили какие-то люди. Рабочие, несшие в руках кто сверток с обедом, а кто и шкалик**. Беднота, в жизни своей гривенника на проезд не потратившая. Прибывали молодые инженеры — строгие и рассеянные, длинноволосые мужчины в очках, с кожаными папками, линейками, и длинными футлярами для бумаг. Эти тоже извозчика нанимали, редко. Все больше на своих колесах передвигались.

Сегодня же в дом на Итальянской народ зачастил. Многие подкатывали на своих сверкающих авто, даже дамочки. А были гости на извозчиках, и верхом. И пешком, кто победнее. Нынче в недостроенный особняк заходили все, кто мимо шел. И дворяне, и разночинцы. Странное дело, все это разнообразие людей, одежд и транспорта ничем не удивляло постоянных посетителей окружающих магазинов, прохожих и тех, кто много лет наблюдал за строительством из окон своих квартир. Напротив, встретившись взглядом с очередным бедно одетым мужичком, вежливо пропускающим впереди себя разодетую в полупрозрачные шелка и страусовые перья даму, прохожие тут же об увиденном забывали. Народ тем временем все прибывал. В окнах горел электрический свет, да и музыку было слышно прекрасно.

Ольга прибыла одной из последних. Рассеянно оглядела выставку транспортных средств у парадного подъезда, и плюнув, оставила своё ярко желтое авто прямо на дороге. Кому надо, тот объедет. В дверях она столкнулась с целителем Деревянко. Тот крякнул, поправил напомаженный ус, приложил руку к бескозырке, и чуть склонил голову. Видимо делал он все это по въевшейся за долгие годы дворцовой привычке. Все отлично знали, что никакого отношения к флоту мужчина не имеет. Дозорной даже стало интересно, как лекарь выкручивается, когда сопровождает царскую семью на яхте. Ведь он, скорее всего, не знает ни одной команды, да и названия снастей и такелажа для него пустой звук. В то время, как сам царь, его жена и дети прекрасно ориентируется на корабле, и даже плавают в Грецию на маленькой семейной яхте без прислуги и команды. За прошедшие годы Андрей Еремеевич располнел, хотя наследник становился все больше и тяжелее, и носить его на руках было все труднее. Уж давно пора было пересадить мальчика в кресло на колесах, но царица не дозволяла.

Несмотря на музыку, танцы, яркий электрический свет и обильные закуски, собрание носило деловой характер. Дашкова, взявшая под свое покровительство целителя Распутина, вызвала многочисленные протесты и непонимание с обеих сторон, и, в конце концов, была вынуждена пойти на переговоры с участием инквизиции. Операция по смене власти шла полным ходом, и контролировать её уже становилось все труднее. Дозоры всей Европы давно и с большим интересом следили за ходом событий. Настало время для сбора предварительных данных. Судьба арестованного целителя в действительности интересовала лишь немногих. Старца поместили в Шлиссельбургское отделение Ночного Дозора, и без команды пресветлой отпускать не собирались. Темные, разумеется, упирали на незаконное лишение свободы, и требовали старца выпустить хотя бы на поруки. На том же настаивал целитель Деревянко, оставшийся при наследнике престола в одиночестве. Ему с его пятым рангом не хватало Силы, да и мастерства для лечения мальчика.

Лефорт, затянутый в безукоризненный черный фрак, любезно беседовал с Дашковой, сверкая бриллиантовой брошкой для галстука. Екатерина Романовна, нарядившаяся по случаю собрания в нежно розовое шелковое платье от Ламановой***, вздыхала и краснела. Со стороны могло показаться, что противники флиртуют. Но они отчаянно спорили, и этот разговор мог в любой момент перейти в магический поединок. К счастью, судьба операции, и самого Распутина, сейчас от них не зависела. Революция неумолимо приближалась с энергией разогнавшегося паровоза, и остановить её, как-то приблизить или оттянуть момент главного восстания не смог бы никто из Великих, даже если бы им в голову пришло объединить для этого усилия. А пророком и его предсказаниями занималась целая команда аналитиков.

Пока в большом зале выпивали за успех каждой из сторон в отдельности, танцевали и веселились, в маленьком прокуренном кабинетике под самой крышей собрался весь «цвет» интеллектуальной мысли обоих Дозоров. Трое лучших аналитиков от Темных Светлых и инквизиторов тихо переговаривались, обменивались короткими фразами и шутками. Но понять, что конкретно кажется им забавным, никто из присутствующих не мог. Аналитики это видели, и поглядывали на всех пренебрежительно и чуть рассеянно. Ольга тоже закурила, но к столу присаживаться не стала. Почему-то ей в компании этих троих холодных интеллектуалов было не комфортно. Некурящим Дашковой и Лефорту пришлось сесть рядом у небольшого окна, и довольствоваться одним заклинанием для очищения воздуха на двоих. Но тут распахнулась дверь, впуская в полутемную комнату немного свежего воздуха, и два светлых оборотня ввели Распутина. Следом, разгоняя дым рукой, втиснулся целитель Деревянко. В своем матросском костюме он смотрелся здесь дико и неуместно, но не смущался.

Тут же стало шумно. Директора заговорили разом. Лефорт требовал немедленно передать Распутина в Дневной Дозор. Но Дашкова глянула на него так, что претемный замолк и побледнел. После допроса пророка директор Темных стал в этом деле главным подозреваемым. И хотя все знали, что Франц Яковлевич убежденный монархист, ему никто не доверял. И то верно, из всей огромной семьи Романовых Лефорта интересовал только юный царевич. Остальными он с легкостью готов был пренебречь. Дашкова, не особо стесняясь в выражениях изложила собравшимся свою точку зрения, упирая на то, что по сценарию Светлых царская семья уже давно проживала бы в Ливадии. Царь в отставке, а его семья в безопасности. Да только Темные со своим не в меру амбициозным целителем все в кровавую баню превратить норовят. Лефорт в долгу не оставался, хотя смущался присутствующих дам, и крепкими словами не злоупотреблял. Слушая, как директора поливают друг друга помоями, Ольга поглядывала на Распутина. Тот выглядел на удивление бодрым и спокойным. Тень по его лицу пробежала лишь однажды, когда целитель Деревянко приветственно похлопал его по плечу. Старец вздрогнул, и брезгливо отодвинулся.

Инквизитор пока слушал молча. Лефорт также был Распутиным и его пророчествами весьма недоволен, но убивать старика не планировал. Зачем стараться, когда можно его в любой момент обратно в Тобольск отправить? Правда, сперва надобно дождаться инициации наследника. Мальчик стал плох, едва темный целитель в тюрьме оказался. А сейчас и вовсе при смерти. Отец хворого царевича в ставку повез, да по дороге кровотечение началось. Деревянко сделал уже все, на что был способен, но жизнь Алексея Николаевича висит на волоске. Ольга слушала, и не могла отделаться от мысли, что уже присутствовала на точно таком же собрании. Вот так же, недовольно поджав губы, сидел у распахнутого окна некурящий Завулон. Ворчал Гесер, скорбно хмурился молодой пражский инквизитор. А сама она зачитывала Великим вслух записку от Светлого воеводы королевства Шведского, Эрика. «Если с головы принцессы Дагмары упадет хоть один волос, я утоплю вашу дикую страну в крови!» Видение было коротким, но удивительно ясным. Девушка тряхнула головой, и, обернувшись, встретилась взглядом с Распутиным. Тот, как ей сперва показалось, хотел что-то сказать, даже рот открыл. Но после передумал, опустил глаза и отвернулся.

--Промежуточные итоги неутешительны, — тихо произнес молодой бородатый аналитик от Светлых, бывший монах, Елизарий, — если операция пойдет далее по наметившейся линии вероятности, то Россия, какой мы её знаем, прекратит свое существование.
-Что останется? — тут же оживилась Ольга.
--Четыре каганата под управлением Великих князей, — равнодушно прошелестел аналитик, — страна сдвинет свои границы к прежним, «до Романовским». И впоследствии, лет через тысячу, будет полностью поглощена соседними странами, в частности, Китаем.
-Вот вам и Великая стена! — надулась Дашкова, — я считаю такой исход неприемлемым. Надеюсь, со мной все согласны?

Все закивали. Терять такую большую экспериментальную площадку, как Россия, никто не хотел, даже французы, главные конкуренты Петрограда.

-Назад, понятное дело, уже не откатишь, — вздохнула пресветлая, — когда по МОЕМУ плану страна мирно выходит из мировой войны, Николай второй отрекается от престола в пользу сына, а столица переезжает в Ливадию. Вот интересно, господин Лефорт, чем вам так не нравится Черное море? Там тепло, погоды отменные. Но нет! Вам войну подавай!
-Так планировать надо было тщательнее, — пожал плечами Темный, — мне не так сама война нужна была, как хворая немка на троне. Все остальное ваша недоработка. Мне, конечно, лестно было бы царя инициировать. Но это сколько ж лет ждать надо?! Пока свой срок на престоле отбудет, пока выучится. Возни больше. И там не так сам мальчик ценен, как потомство его.
-По поводу «Великой стены», — прервал его Елизарий, — возможно, пророчество о наследнике было истолковано неверно. Мы тут перерасчитали. Выживание один процент всего…
-Короче! — рявкнула Дашкова.
-Мальчик по цвету нейтрален, — вступился за Светлого аналитик от инквизиции, — выживание наследника без выживания господина Распутина примерно равно одному проценту. Можно предположить, что так называемой «Великой стеной» является сам целитель. Он же «долгожданный темный» у престола. Ведь нигде не сказано, кто именно должен его ожидать. Вся страна, или только убитые горем родители.

Повисло напряженное молчание.

-Остальные прогнозы? — деловито поинтересовалась Екатерина Романовна.
-При выживании наследника и целителя Распутина все довольно неплохо, — пожал плечами Темный аналитик, — Окончание войны через пять лет, а дальше, как обычно. Патриотический подъем, высветление молодого поколения. Исцеление Алексея Николаевича. Последующий расцвет науки, машиностроения. Большой просветитель растет.
-Отчего нельзя сейчас мальчика полностью исцелить? — набросилась на старца пресветлая, — что вам нужно? Деньги? Должность в столичном Дозоре?
-Сейчас нельзя, — пробурчал Григорий, ссутулившись, и уставившись в пол.
-В случае гибели целителя от рук крестьян все чуть менее оптимистично, — продолжал аналитик, — царь Николай, не выдержав нервного напряжения, умрет от инфаркта. В этом случае последует кровавая братоубийственная война, завершающаяся воцарением его старшей дочери, Ольги Николаевны. С последующей семидесятилетней военной диктатурой. Правда, последует расцвет науки, в частности медицины. Мальчик в этом случае также не выживает, уж извините. Но в память о нем будут построены и оборудованы многочисленные медицинские школы и больницы. Россия станет первой в мире страной, победившей гемофилию. А попутно ещё «испанку», оспу и чуму. К сожалению, дальнейший прогноз невозможен. Ольга не оставит наследников. И, как ни крути, Китай здесь опять выйдет в лидеры.
-Все прогнозы, где гибнет Алексей Николаевич, заканчиваются гражданской войной, — уточнил Елизарий, затягиваясь дешевой папиросой, — а так же экспансией Китая.
-Что будет, — Лефорту, хоть и с трудом, удалось вступить в разговор, — если целитель Распутин погибнет от руки разночинцев? Должен же я быть уверен, что его не расселяют и не повесят в Шлиссельбургской крепости. Дворяне среди палачей большая редкость.
-Мальчик не выживет, — пролистав свои записи, отозвался Елизарий, — воцарение Ольги Николаевны девяносто процентов. Гражданская война сто процентов, но маленькая, с небольшим числом жертв. Экспансия Китая мирная, экономическая. Впрочем, есть вариации. Например, гибель Григория Ефимовича через пять лет, уже после исцеления наследника. Тогда все сгладится. Не сразу, и далеко не мирно, но постепенно бунты сойдут на «нет».
-А что мы прицепились к целителю? — рассердилась Дашкова, — Что, если погибнет вся правящая семья?
-Временное правительство, — охотно отозвался Темный аналитик, в чьем ведении находились все вопросы «плохих» сценариев, — гражданская война. Последующий период диктатуры. Расцвет науки и весьма специфического искусства. И, видимо, я где-то ошибся, идолопоклонство. После пересчитаю, не суть. Ну, а после…
-Дайте угадаю, — грустно усмехнулась Ольга, — экспансия Китая?

Аналитик тонко улыбнулся и кивнул.

-Значит так, — кашлянул все это время молчавший инквизитор, — Прага поддержит любой из сценариев. Но предпочтительным считает план с выжившим царевичем. Господина Распутина приказываю отпустить под домашнее наблюдение. А сейчас, если никто не возражает, он должен быть доставлен в Царское село к больному наследнику.

***

Дорога была неровная, каменистая. Автомобиль трясло. Распутин молчал, отвернувшись в окно.

-Проценты какие-то, — ворчал Деревянко, теребя в руках бескозырку, снятую им, дабы не соскальзывала с головы от тряски, — о живых людях и не думают. Они-то со своими рангами куда хочут, спрячутся. В другой стране пересидят. А нас в мясорубку! Слышь, Гришка, чего говорю-то?
-Ты почто Головиной записку от Арины не отдал, — огрызнулся Тёмный.

Мужчина, одетый матросом, глянул в ответ тревожно и непонимающе. Достал из кармана помятый листок, развернул. В записке было лишь два слова, написанных неумелой рукой: «Не лезь! Пропадешь!»

-Она тебя убить хотела, — зачем-то зашептал Светлый, хотя подслушивать было некому, — ты себя пожалей. Ольга, она ж Великая. У ней своя правда, у нас с тобой своя. Ей что жив мальчик, что нет, все едино. При другом государе жить станет, в Китае там, али у турок. Её в любом Дозоре с дорогой душей ожидают. А мы с тобой без мальчика кому надобны? Нам с тобой друг за друга держаться придется. Ни тебе ни мне здоровый наследник не нужен. Он на трон, а мы обратно в Тобольск, понял?! От, то-то же!

И он спокойно откинулся на подушки. Машина, подскакивая на ухабах, катилась в Царское село.

Комментарий к После бала
*В настоящее время - Филармония им. Д. Д. Шостаковича. Большой зал.

**Шкалик - — устаревшая российская единица измерения объёма жидкости, а также сосуд такого объёма. Применялась преимущественно для измерения количества вина и водки в кабаках. В настоящее время в разговорной речи относится к маленьким бутылочкам в 50 мл. 1 шкалик = ¹⁄₂₀₀ ведра = ¹⁄₂ чарки = 61,5 миллилитра.

***Наде́жда Петро́вна Ла́манова (Каю́това) 1861 — 1941. Российский и советский модельер, художник театрального костюма. Имела звание «Поставщик Двора Ея Императорского Величества». Стояла у истоков российской и советской моды XX века.


========== Иван Купала ==========

Лето выдалось жарким. Лишенная окон казарма Дневного Дозора на Заячьем острове выгодно отличалась от построенного на другом берегу дома Пресветлого князя Меньшикова, где все ещё обитали Светлые. Обнесенные мощными гранитными плитами двойные земляные стены надежно оберегали Тёмных от летней жары, зимней стужи и городского шума. Тогда, как рядом с казармой Светлых обосновался кадетский корпус, да и здание стояло в намного более оживленном районе. Франц Яковлевич в последний раз просмотрел бумаги, сверяясь с планами на завтрашний день, и удовлетворенно улыбнулся. Человек он был аккуратный, и если в его размеренную работу врывался хаос, или просто закрадывалась небольшая досадная ошибка, это надолго выводило директора из себя. Мысленно вручив себе золотую звездочку за отменную работу, претемный выпрямился, огляделся, и несколько раз позвонил в небольшой сияющий колокольчик.

На зов примчался его заместитель, Кей. Рыжий, немного нервный мужчина, которому на вид можно было дать лет тридцать пять – сорок, хотя он застал ещё войны римлян с пиктами. Кей по паспорту носил имя Константин, но никогда им не пользовался. Хотя мужчина был много старше Лефорта, подражая своему директору, тоже пытался придать себе вид лощеного франта. Но жесткие вьющиеся волосы не оставляли ему выбора. Кей всегда выглядел так, словно только что встал с постели. Заместитель «брал» другим. Спал он мало, а работал за троих. Самые трудные дела, требующие хитрости и скрытности, можно было поручать ему, не задумываясь. У мужчины была широкая сеть осведомителей везде, начиная от коридоров и спален Зимнего Дворца, и заканчивая самыми удаленными ночлежками. Кей активно сотрудничал с полицией, был лично знаком со всеми чинами Государственной Думы, дружил со многими нуворишами. Не обошлось в его круге общения и без карточных шулеров, шарлатанов от медицины, гадалок, даже не подозревавших о существовании ведьм, дорогих проституток. В общем, Кей на службе был незаменим.

Путь Лефорта и его верного заместителя нынче лежал в Воронинские бани*. Был заказан нумер с девицами, вино и легкие закуски. Неизвестно ещё, куда вся эта суета экспериментальная выведет, нужно было ловить момент, отдыхая и получая от столичной жизни все, что мог дать этот город. Ловлей момента, казалось, был занят весь Петроград. Улицы кишели демонстрантами, миллионщики тайно помогали подпольщикам, которые уже не шибко-то и скрывались. Революция «дышала в затылок», а богачи кутили, как в последний раз. По количеству и качеству потребляемого шампанского город на Неве давно обогнал Европу. Карточная игра велась даже в небогатых квартирах, а в театрах было не протолкнуться. Садки с дорогой рыбой и икрой стояли на каждой улице. Люди снимали жилье не по средствам, давали приемы, танцевали и веселились.

Арендовав лодку вместе с гребцом, дозорные медленно плыли по Неве, наслаждаясь заслуженным отдыхом, тихой летней ночью, насколько она могла быть тиха в центре города. Свет лился из окон особняков, стоящих вдоль набережной. В уличных кафе пили и смеялись под плеск волн о гранит. У самой казармы Ночного Дозора кто-то купался. Пьяно хихикая, у самой лестницы плескались две одетые в светлое женщины. Обе они, задравши юбки, чтобы не промокнуть, тащили на глубину что-то снабженное свечами. Лефорт приказал держать курс на купальщиц, и присмотрелся. Одна из пущенных по воде свечек продолжала плыть, покачиваясь на чем-то, издали похожем на комок морской травы. А вторая почти тут же погасла. Самодельный плот, который нес её, перевернулся, и камнем ушел на дно. Создательница этой неустойчивой конструкции проникновенно выматерилась.

-Венок утопила, - зло и весело одновременно, проворчала она, - я не умею извиняться, просить, скверно лажу с людьми. И, как выяснилось, бездарно плету венки.
-Оленька, давай я тебе сделаю, - глотая окончания, предложила вторая, чуть более трезвая дама.
-Не!!! – отмахнулась первая, - примета плохая. Венок утопить, это к смерти. Не связывайся!

В это время пучок водорослей доплыл до лодки, и Лефорт легко поймал его. Вблизи стало понятно, что это неровное и кривое нечто, сплетенный из каких-то стеблей, лиан и листьев, которые обычно сажают в столичных оранжереях. Какие-то горшечные кактусы без игл пустились в плавание в компании округлых листьев комнатной пальмы. Свеча, тем не менее, продолжала гореть, щедро заливая все вокруг топленым воском.

-У нас в Женеве тоже был такой обычай, – улыбнулся он женщинам.
-Господин Лефорт?! – отозвалась та из них, у которой спуск венка на воду прошел неудачно, - добр-рый вечер.

Дамы присели в коротком книксене, не выпуская из рук свои юбки. Мужчины склонили головы.

-Ольга Андреевна, Екатерина Романовна, - весело осведомился Франц, - Позвольте уточнить. Вы паяны?
-Мы? В дрова! – отозвалась Головина, кивая с избыточной силой, и оскальзываясь, - один выходной в месяц, имеем право.
-Я ваших прав не оспариваю, - заверил мужчина, - напротив, приглашаю присоединиться к нам. "Фонарные" бани вас устроят? Или вам больше по душе ресторация?
-Фи, - коротко бросила Дашкова, и, отпустив прямо в воду длинную юбку, и с максимально возможной для бредущего в воде нетрезвого человека грацией, направилась в сторону казармы.
-Ведьмовские ритуалы посреди города отправляете? – мурлыкнул Лефорт, глядя ей вслед.
-Ивана Купалу** празднуем, - огрызнулась Ольга, - в каждой избушке свои погремушки, знаете ли. Вы вот, что и ни ночь, мимо чужой казармы прогуливаетесь. Не ровен час, светлый патруль встретите. Гребите-ка вы отсель, куда плыли.

-Отчего это Головина не в духе последнее время? – тактично отплыв подальше, поинтересовался Франц.
-С Гесером разошлась, - доверительно сообщил Кей, ни сколько не смутившись, - у меня сведения из первых рук, от горничной.
-А я думал, она из этих, - Лефорт чуть покраснел, - которые по девочкам.
-Бывает, - заместитель едва заметно повел плечом, - но это больше со скуки. А если ты на Дашкову намекаешь, так Екатерина Романовна свободна. Они с Ольгой никогда не были близки. У пресветлой вообще никого нет, и это тоже сведения из первых рук.
-И за мной следишь? – одними шубами улыбнулся директор.
-Работа такая, - равнодушно отозвался Кей, и отвернулся.
-А за Распутиным кто следит? – не унимался Лефорт, - отчего столько покушений пропущено? Не ровен час, его и правда дворяне порешат.
-Полиция за ним следит, - вздохнул заместитель, - филеров человек пятьдесят. Газетчики, проститутки. У семи нянек дитя без глазу, сам понимаешь. И заговор есть, может прямо сейчас чего новенького планируют.
-Что делать думаешь?
-А что тут думать? – Кей обернулся, и глянул директору в глаза, - велишь, я старца спасать буду, под дверью у него ночевать стану. А захочешь, сам его под пулю подведу. Там только подтолкнуть осталось, все уж готово давно.
-Спешить некуда, - проворчал Лефорт, - хоть и выводит он меня безмерно. Не пойму, то ли он на мое место метит, то ли просто позлить хочет. Царевича от меня отваживает, и сам не инициирует. Проучить бы пророка этого недоделанного, да только стар я, с пятидесятилетним мальчишкой елдой меряться.
-Как скажешь, - усмехнулся Кей.
Лодка, тихо стукнув, причалила прямо к лестнице. Казарма Светлых осталась далеко, на другом берегу Невы.

Баня встречала гостей шумом. Место было модное, дорогое. Всюду сияли фонари, журчали фонтаны, искрились бассейны, ледяные и горячие, теплые, прохладные и даже с пузырьками. Для ценителей могли налить полный бассейн Мадеры или шампанского. За деньги здесь можно было получить всё. Белоснежные двери нумера, украшенные позолоченными вензелями, открыла приятно округлая барышня с пепельно-русыми мокрыми волосами. Франц пользовался её услугами не первый год. Называл её Зизи, но она могла быть в равной степени Зинаидой, Зоей, и даже Ириной. Имя девушки для выбранной ею профессии не имело никакого значения.

-Нынче с затеями, али так, помыться? – прищурилась она.

-С затеями, - Лефорт обернулся, отстраняясь от Кея. Тот понимающе кивнул, подхватил в охапку двух других заказанных девиц, и, ничем не смущаясь, вломился с ними в соседний нумер. Оттуда сразу же донеслись приветственные крики. Отдыхавшие там купцы приняли незваного гостя за своего опоздавшего друга.

-Опоздал! – рявкнула Зизи, награждая Франца крепкой оплеухой. Ухватила его за волосы, и втащила в двери.

Комментарий к Иван Купала
*Воронинские, или "Фонарные" бани - Набережная реки Мойки, 82. Воронинские бани появились на углу набережной Мойки и Фонарного переулка в 1871 году. Они были построены по проекту архитектора Сюзора, за что он был награжден медалью. Бани стали самыми высокотехнологичными в городе. Они были оснащены специальной вентиляцией, фонтанами и бассейнами с регулируемыми уровнем и температурой воды, разбрызгивателями и асфальтовым покрытием для хождения босиком. В 2006 году баня была закрыта из-за аварийного состояния. В настоящее время находится на реконструкции.

**Иван Купала - народный праздник восточных славян, посвящённый летнему солнцестоянию и наивысшему расцвету природы. Отмечается 24 июня по старому стилю.


========== Списки ==========

Голос эпохи. Александр Вертинский:

Первой и самой верной приметой того, что Борис Игнатьевич не в духе, служила его преувеличенная вежливость в обращении с подчиненными. Новички наивно радовались, а люди с опытом спешили скрыться с глаз директора как можно скорее, так как в печали пресветлый фонтанировал нездоровыми идеями, и для их реализации требовались исполнители. Нынче его, казалось, обуяла страсть ко всем видам искусств, представленных в Москве. Ночью он, то сам куда-то исчезал, а то, прихвативши с собой Яшку или Семена, отправлялся на поэтические чтения. А днем дозорных ждали всевозможные революционные и рабочие «кружки». Революцию в городе приближали аккуратно. Старик подстилал соломку везде, где это было возможно. Виделись ему в ближайшем будущем и повешенные на столбах офицеры, и бегущие на последний уходящий пароход бывшие миллионщики. Разгромленные дворцы. И почему-то разваливающийся Храм Христа Спасителя. Хотя объяснить даже себе, кто и зачем будет воевать в церкви, где и укрыться-то негде, разве что за колонной, он не мог. Можно было допустить мародерство. Но какому вору, скажите на милость, придет фантазия сносить при этом храм? Эдакую махину!

Но главной заботой старика стали Списки. Их слали со всех концов мира. Иные, видевшие в революции не только обновление, но и грандиозное по своим масштабам бедствие, старались спасти важных для будущего России людей. Свой список прислал даже Басманов, хотя ему-то что за дело до провинциальных певцов да поэтов из чужой для него на сегодняшний день страны? Гесер, Семен, да и многие другие составляли списки по уму, включая в них ученых и механиков, талантливых педагогов и ремесленников. Юристов и опытных сыщиков. Всех тех, кто будет действительно строить мир будущего, а не паразитировать в нем, сея разврат и вредные идеи.

Кому, к примеру, дался в светлом будущем экзальтированный морфинист Вертинский* или скандально известный, и на вкус степняка совершенно бездарный Маяковский**? В обновленной стране появятся новые графоманы. Нечего заполнять отплывающие в безопасную Америку или более близкую Францию корабли всяким сбродом от богемы. Только репутацию стране портить. Кому в будущем понадобится художник Нестеров? Он пишет одних печальных девиц, да монахов. Новому миру потребуется новое искусство. Впрочем, так любимый Ольгой художник Казимир Малевич***, весьма почитаемый революционерами, тоже малюет откровенную Хрень. Подпортил отчим девке художественный вкус, нечего сказать.

-Посылают нас, - грустно констатировал Семен, удобно устроившись на кожаном диване в кабинете Гесера, пролистывающего принесенные дозорным записи, - кто покультурнее, к черту. Но культура в наше время не в почете. Даже в среде интеллигенции.
-Чего хотят? – шеф нервно затянулся от рабочего кальяна.
-Остаться хотят, - развел руками маг, - не видят для себя жизни без России-матушки. Будем, говорят, работать на благо Родины.
-Замечательное желание, - усмехнулся Гесер.
-Половина с голоду помрут, - поморщился Семен, - жаль, конечно. Но эксперимент уже не остановишь. От Ольги весточки не было?

Взгляд директора на миг затуманился, «поплыл». Но тут же сделался вновь осмысленным и серьезным.

-Что, - сочувственно осведомился дозорный, - разбежались окончательно?
-Куда она от меня денется на службе? – философски отмахнулся степняк, - перенос столицы в Москву дело решенное. А вот доверия мне нет, и, похоже, уж не будет. Беды, видите ли, мы вместе не переживем! Горя общего нет! Накаркает ещё, чует мое сердце.
-Это она на царскую семью с больным сынком насмотрелась, - утешил его Семен, - почитай, с самой помолвки за ними пристально наблюдает. Всякими их видела, и на грани измены, и в горе, и в отчаянии. А все же вместе. Только крепче друг за друга держатся.
-Чаю, царица себе отдельной тайной квартиры не заводила, - проворчал Гесер, отворачиваясь к окну, - и с любой бедой сразу к мужу бежит.

Что царя разумно женили на бабе, не Великой и даже не шибко самостоятельной, да к тому же больной, Гесер хорошо знал. Тёмные давненько от этой пары наследничка ожидали. Старик даже в тайне завидовал Николаю Александровичу. Жена, нарожавшая четверых не нужных для престолонаследия девок и одного хворого мальчика, всеми ненавидимая, без мужа никуда из Царского села не выезжала. Порою старик и сам мечтал, чтобы Ольга была так же слаба, и так же всеми презираема. Оба они смотрели на царское семейство, но видели разное. Недоступное, и от того ещё более желанное. Ну, ничего. Последнее слово степняк планировал оставить за собой. Не сейчас, и даже не в ближайшие лет пять, но Великая придет сама. Придет и останется. Лишь бы дров по дороге не наломать. Вот, и Аринушка записочку прислала. «Не перестарайся». Надо бы спросить при встрече, что она имела в виду, да отрез шелка приличного ей пожаловать. Не доверять старухе повода не было. Раньше они всегда мирно жили, и ведьма его ни разу плохим советом не одаривала. И время для визита нынче подходящее. Уже и подмораживать начало, но и снег пока не выпал. По твердой грязи к ведьме в лес проехать куда как проще.



Ольгу мучила бессонница. Она давно уже из-за работы переселилась жить в ночь. Но теперь сон и днем не шел. Вновь и вновь она перечитывала отчеты аналитиков, пытаясь понять, где и как в предстоящей операции задействована Дагмара. Судьба вдовствующей императрицы никого не волновала. Женщину давно сместили с политической сцены, и от её мнения в стране ничего не зависело. Тем не менее, два возможных сценария для неё все же было рассчитано. В первом случае Мария Фёдоровна гибла во время штурма Зимнего дворца. Пьяные матросы, ворвавшиеся в опочивальню вдовствующей императрицы, сталкивались с женщиной, вооруженной двустволкой. Охранявший дворец женский батальон к этому времени был уже весь перебит, и помочь Дагмаре было некому. Правда, смерть её была лёгкой и быстрой.

Путь второй вел женщину вместе со всей её оставшейся семьей и частью прислуги куда-то на север. Где ей предстояло упокоиться в общей могиле после неудачного расстрела. Назвать эту смерть легкой язык не поворачивался. В общую могилу женщина попадала ещё живой, и два дня умирала в мучениях от сломанной в двух местах берцовой кости. И хотя формально Дагмара погибала от жировой эмболии, воеводу Эрика это вряд ли утешит. Ольга поделилась своими опасениями с Дашковой, но та только руками развела. Скандинавский блок в первой мировой войне по всем линиям вероятности занимал нейтральную позицию.

Посоветоваться было не с кем. Дашкова не вылезала с работы, и полностью доверяла в этом вопросе аналитикам. Гесера тревожить не хотелось. Будет потом думать, что без него Великая шагу ступить не может. А у него и без этого к женщинам потребительское отношение. Даже странно, что он занят сейчас строительством нового мира, где бабы с мужиками в правах будут уравнены. Ему бы по душе пришелся жесткий патриархат. Отчим выслушал девушку внимательно, и даже посочувствовал вдовствующей императрице на свой лад. Но, утратив свой инквизиторский пост, он потерял и возможность влиять на происходящее. Одно он знал наверняка. Эрик слов на ветер не бросает. В итоге, Басманов посоветовал ситуацию отпустить. Сумрак сам выведет, куда надобно. Ольге сейчас об его Списках нужно было думать. Певцов и поэтов был полон город, а средства этих людей порой были столь ограничены, что их шансы спастись на корабле или поезде сводились к нулю.

Распутина легко было найти. Охрана обоих Дозоров буквально не слезала с него. Старик фактически был изолирован у себя в квартире, и к началу декабря порядком извелся. Посетителей было все так же много, а вот с ночными попойками, позволявшими старцу подпитываться Силой стало туго. К тому же подле царской семьи сейчас крутилось столько Светлых, что ему там поживиться было нечем. Склонные к самосозерцанию, супруги Романовы много молились, и с каждым днем становились все печальнее. Расцветал только целитель Деревянко. Наследник престола теперь был в его полном распоряжении. Проникшийся всеобщей печалью, шалил мало, и его болезнь давно не обострялась.

-Мне сказали, - спокойно начала Ольга, - что у вас были на меня какие-то планы. Я слушаю.

Пророк вздохнул. Много мог он рассказать. Да только Великая ему не поверит. Какой Темный для других стараться станет? Любую его правду она за хитрость примет, начнет подвоха искать, и, в конце концов, уйдет. А дело не сделанным останется. Не только Головина ему не поверит. Лефорт, Дашкова. Нет человека, которому он мог бы поведать, что видит во сне комнату с низким потолком и двумя стульями посередине. И нет из той комнаты выхода. Царевен, коротко стриженных, с большими, почерневшими глазами. Наследника, такого исхудавшего, что он и сидеть-то сам не может, его батюшка придерживает. Обреченно глядящую ему в глаза, Маму. Не спас, не сберег, хоть и обещал. А ведь старик сделал все, что мог. Сплел свою бесконечную жизнь с жизнями царя и царицы, их дочерей и этого больного мальчика. Думал, за ним не пропадут. Видать, не все пророкам открывается. Что-то и сокрыто. Только нить его собственной жизни начала с того дня стремительно укорачиваться. Вот, уж и конец её виден. Под мостом у проруби.

Хотел он что-то ободряющее сказать. Могла бы Великая семью царскую после его смерти подхватить. Уж у неё-то сил не меряно. Не отдаст она беззащитных на растерзание. И только он рот открыл, как вдруг привиделось ему, что у Ольги нос в клюв превращается. И сама она съеживается, светлеет, и округляется. И вот уже сидит на стуле напротив него птица лесная. Сова белая. Голову в плечи втянула, и глазами желтыми зло сверкает. И надо бы хоть про записку от Арины ей поведать, да только что сова из его слов поймет-то? Да и помочь он ей ничем не сможет. Ему жить осталось от силы месяц, а дел невпроворот. Пущай сама как-нибудь.

-Бог милостив, - буркнул он, тряхнув головой, чтобы отогнать видение, - обойдется как-нибудь. Ты себя побереги.


Комментарий к Списки
*Алекса́ндр Никола́евич Верти́нский (1889 — 1957) — русский и советский эстрадный артист, киноактёр, композитор, поэт и певец, кумир эстрады первой половины XX века. Лауреат Сталинской премии 1951 года. Отец актрис Марианны и Анастасии Вертинских.

**Влади́мир Влади́мирович Маяко́вский (1893 — 1930) — русский советский поэт. Один из крупнейших поэтов XX века

***Казими́р Севери́нович Мале́вич (1879 — 1935) — российский и советский художник-авангардист польского происхождения, педагог, теоретик искусства, философ. Основоположник супрематизма — одного из наиболее ранних проявлений абстрактного искусства новейшего времени.

[Виктория1977]

========== Lues ==========

Морозы ударили неожиданно. Не то, чтобы их никто не ждал, как-никак, середина декабря на дворе. Но все же прогуливаться по улице приятнее, когда мороз не велик, сугробы высоки, белы и мягки. И сверху легкие снежинки на меховой воротник потихоньку ложатся. А вместо этого приходится по чуть запорошенной снегом обледеневшей мостовой мелкими шажками плестись, сунув руки в муфту, укутавшись в три шали, да надвинув шапку до самых бровей. Передвигаться на автомобиле стало совершенно невозможно. Узорные колеса немилосердно скользили по тонкому льду, а водителя мотало из стороны в сторону. Сдувало со скользкого кожаного сиденья. Руки и лицо коченели, краснели, и грубели.

Ольга, уже третий день ходившая пешком, и не снимавшая согревающих амулетов, зябко поежилась. Не от холода, а по привычке. Глянула на снующих по улицам насквозь промерзших прохожих, торговок с большими корзинами, баб с полотняными узлами, мальчишек-газетчиков с покрасневшими ручонками, охрипших и сопливых, на все лады выкрикивающих: «Митавская операция*! Удача русского оружия!» «Драка в государственной думе!» «В последний раз на сцене Мариинского театра блистательная Седова**!» Ольга поморщилась. Юлия Седова уходила в отставку шесть лет. Отвратно сложенная, крупная, и внешне похожая на мужчину, она, тем не менее, пользовалась неслыханной популярностью среди столичных ловеласов. А вот в театре особой любви у коллег и начальства не снискала. И звание «балерины» получила буквально на днях.

Вдруг мелькнуло в длинной веренице прохожих знакомое лицо. Девушка из ночлежки! Имя давно и прочно забыто, а вот узкое личико в памяти осталось. Судя по дорогой меховой шубке, дела у бывшей проститутки шли замечательно. Да только выражение лица никак не вязалось с общей ухоженностью и дороговизной одежды. Тревожно сдвинутые брови, заплаканные красные глаза. Затравленный взгляд. Уж не обижают ли её на новой должности? Ну, хорош Арон! Наобещал с три короба. Приставать никто не будет! Заведение приличное! И Ольга, расталкивая идущих людей, ринулась на перехват. Ухватила девушку за рукав, и, окутывая волной заклинания, заорала, изображая восторг от нежданной встречи:

-Ты ли это?!
-Павлуша? – девушка шмыгнула носом, поддаваясь силе магии, - рада тебя видеть в добром здравии. Все ли у тебя ладно?
-Лучше не бывает! – Ольга улыбнулась во весь рот, - ты чего такая смурная?
-Да вот, - девушка почему-то понизила голос до шепота, - хозяина нашего арестовали. Даже и не знаю, куда подамся, ежели не выпустят. Другого места у меня на примете нету, да и жалования такого мне никто не предложит.
-Как арестовали?! – возмутилась дозорная, забыв, куда шла изначально, - Арона? Ничего не путаешь? Самого Распутина секретарь!
-Спутаешь тут, пожалуй!, - разревелась девица, - когда из-за меня арестован!

Делать нечего. Собеседница плакала, и успокоиться никак не могла. А свой предел заклинаний, которыми можно для личной выгоды на людей воздействовать, у Ольги в этом году весь вышел. Второго прошения не стала подавать. Нечего понапрасну инквизиторов тормошить из-за пары-тройки слабеньких воздействий. Чего там до следующего года осталось-то? Перетопчется как-нибудь. Чтобы человека разговорить, колдовать вовсе не обязательно. Есть же проверенные временем народные средства! В ближайшем трактире на двух молодых, хорошо одетых девиц косились. А какой-то одноногий небритый солдатик даже присвистнул. Да к тому же ни водки, ни вина в наличии не было. Дозорная недовольно глянула на табличку, извещающую о введении сухого закона. Она и забыла, что император ещё перед войной, в четырнадцатом году, запретил хмельное продавать, и даже производить. Ещё бы не забыть, когда казна на миллиард рублей тут же обеднела. Но силами Лефорта в дорогих ресторанах и банях вином всех сортов торговать продолжали, и продажи эти росли день ото дня. И все об этом знали, кроме полиции.

Бывшая проститутка, не переставая рыдать, предложила пройтись всего пару кварталов до игорного дома. Рабочий день, а, вернее, ночь, у неё ещё не начался. Да к тому же хозяин в тюрьме сидит. А приказчик по делам выехал. Можно и принять по рюмочке. В игорном доме, или, как его тут называли, клубе, было уютно, в меру тепло и очень тихо. То ли работники не знали, что хозяин угодил под следствие, то ли верили ему настолько, что продолжали трудиться, будто и не было ничего. Улыбчивый вежливый мужчина во фраке любезно распахнул винный шкаф, и предложил дамам самим выбрать, чем они нынче угощаться будут. Шампанское Ольге показалось напитком несерьезным. Она спокойно выкупила «четверть» дорогой чешской водки, и проследовала за официантом в отдельный кабинет. Тот на прощанье тактично напомнил бывшей проститутке, которую он назвал Дарьюшкой, что сегодня ей всю ночь работать, и чтобы она себя соблюдала. Та кивнула, и тут же залпом осушила причудливо изукрашенную стеклянную водочную рюмку. Дозорная налила ей снова, и приготовилась слушать.

Третьего дня Дарьюшка обслуживала какого-то депутата. Маленького, лысого и очкастого. Очень неприятного. Клиентом он был постоянным, на чай подавал хорошо, щедро. Правила клуба чтил и соблюдал, и к девушкам не приставал. Хотя сальные взгляды она на себе ловила регулярно. Как его звать, она не знала. А «хранцузский дохтур», что по пятницам играет, называл его «господин Люэс***». Хотя, на иностранца тот вроде непохож. По-русски говорит складно. Да так, что другие клиенты его послушать собираются. У него и почитатели есть. А с господином Юсуповым он чуть ли не ежевечернее в карты играет. Да и великие князья с ним при встрече здороваются. Так вот, третьего дня этот самый господин Люэс вновь свои зажигательные речи перед друзьям произносил. Стало Дарье интересно послушать. Она ведь в гимназию не ходила, слов умных не знает, да и простые ей порою тяжко даются. Вот и слушает она умных-то людей по ночам. Авось, чему и научится.

-А тут он разошелся, - всхлипнула девушка, - да как закричит: «Распутина, эту гниду, нужно убить!» Друзья его, люди богатые, при орденах да регалиях, в ладоши захлопали. Среди них даже один Великий князь сидел. А Господин Феликс предложил на это дело двадцать тысяч пустить. Убийцу нанять. Царю-батюшке руки развязать. Родину от заразы избавить. Засомневалась я чего-то. Что я в умных-то разговорах смыслю? Пошла к Арону. Он меня внимательно выслушал, и не перебил ни разу. Приказал помалкивать, да пять сотен за расторопность пожаловать изволил. Сказал, что сам полицию известит. А нынче утром его прямо в клубе арестовали.

Дарьюшка, захлебываясь слезами, осушила залпом ещё одну рюмку. Ольга призадумалась. Слово «люэс» было ей хорошо известно ещё с начала века. Сифилис, и три вида вшей, она и сама привезла на Родину из Франции, проживши год на Монмартре, в компании мало известного, но весьма страстного художника. Гесер ещё две недели ворчал. Он французам никогда не доверял, да и с гигиеной у них все ещё плохо. Тем не менее, к «французскому доктору» - венерологу, они потом вместе ходили. Венерические кабинеты на каждом углу стояли. Больных разного рода непристойными хворями был полон Петроград. Да и лысых очкастых депутатов в Думе, хоть отбавляй. С Великими князьями куда проще. А уж таких «пассажиров», как Феликс Юсупов в столице и вовсе больше нету. Ни с кем не спутаешь. Проследить бы за ним.

Разыскать секретаря Арона оказалось делом нехитрым. Человек он был известный, обеспеченный. Задержали его по какому-то пустяшному обвинению. И хоть на поруки его не выпускали, но в полицейском участке содержали прилично. Выделили койку с бельем, подавали обед из ресторана, и чай по первому требованию. Тем не менее, мужчина был крайне недоволен своим положением. Изводился бездействием и Ольгу встретил, как родную. Назвать заговорщиков по именам Арон затруднялся, и лишь слезно умолял Распутина одного не оставлять. Чего-то подобного он давно ожидал, однако подготовиться не успел. Не зря, ой не зря его именно сейчас арестовали, да обвинения никак не предъявят. Тянут. Заговор, не иначе! Дозорная огляделась. В преддверии новогодних празднований других задержанных не наблюдалось. На весь участок оставался лишь один престарелый седенький городовой. Скоро на пенсию. Аура чистейшая, до кристальности прозрачно иссиня серая. Такой за взятку стараться не станет, ворожить придется. Ольга подошла к скучающему полицейскому, улыбаясь, и глянула ему через плечо в учетную тетрадь. Потом подняла глаза на стража порядка. Тот молча взял перо, обмакнул в чернильницу, и напротив фамилии «Симанович» красивым ровным почерком вывел: «За недоказанностью обвинения отпущен. Число, подпись».

На улице заметно похолодало. До вечера было ещё далеко, и даже до полудня, а воздух уже был серый, будто вечером. Рассыпаясь благодарностями, Арон поспешил домой к Распутину, а Ольга засеменила по обледеневшей мостовой в казарму. Но не успела она и до угла полицейского участка дойти, как её окликнул дозорный. Был он молод на вид, строен и собран. Девушка его тут же узнала. Этого тощего, запуганного оборотня девочка Луща привезла из под нынешнего Екатеринбурга. Они вроде бы до сих пор жили вместе. По крайней мере, крючок в его ауре все ещё просматривался весьма отчетливо.

-Незаконное воздействие на смертного в неурочное время, - смерив её недовольным взглядом, буркнул оборотень, - непорядок.
-Так и арест был незаконный, - отозвалась Ольга, пытаясь протиснуться мимо него.
-Меня людские дрязги не волнуют, - заступая девушке дорогу, возразил Тёмный, - воздействие было. Предлагаю добровольно проследовать в казарму для дачи показаний.
-Из-за одного воздействия седьмого ранга? – не поверила Великая, - возни больше.
-Так и вовсе бы без воздействия обойтись, - усмехнулся дозорный, - или у тебя разрешение имеется? Чаю я, час назад последнее использовала.

Ольга потупилась. Потом подняла на оборотня задумчивый взгляд, и предложила:

-Договоримся?

Комментарий к Lues
*Митавская операция — наступательная операция русских войск в ходе Первой мировой войны, проводимая в районе города Митава (Елгава) силами 12-й армии Северного фронта (командующий — генерал Р. Д. Радко-Дмитриев), в период c 23 декабря 1916 года (5 января 1917 года) по 29 декабря 1916 года (11 января 1917 года). Ей противостояла 8-я германская армия. В Латвии Митавская операция известна как Рождественские бои (Ziemassvētku kaujas).

**Юлия Николаевна Седова (1880 — 1969) — русская артистка балета, в основном Мариинского театра, организатор гастролей, педагог-хореограф.

***Си́филис (устар.: люэс) — хроническое системное венерическое инфекционное заболевание с поражением кожи, слизистых оболочек, внутренних органов, костей, нервной системы с последовательной сменой стадий болезни, вызываемое бактериями вида "бледная трепонема".


========== Заклинание седьмого ранга ==========

Бывшая горничная Павлина в родной деревне прослыла богачкой. Хотя нового дома ещё выстроить не успела, зато одну из трех своих сестер наградила богатым приданым, и выдала замуж за кузнеца из соседней деревни. Хоть и не молодого уже, но все ещё крепкого, и по случаю своей чрезвычайной важности для села, от военного призыва освобожденного. Остальные сестры, недавно возвратившиеся домой, ждали своего часа. Сваха, получившая хорошую награду, старалась, как для своих. Вдовая, совсем почти непьющая, она слыла в своем деле лучшей в округе, и ещё до войны могла сыскать богатого жениха хоть в Сибири, хоть в Малороссии. Потому, как баба она была образованная, грамотная. И в своей работе часто использовала газетные объявления.

Для самой Пашки она тоже вдовца присмотрела. Богатого, малодетного. Из города! Мамка поплакала, но делать нечего. Хоть и с детьми, да все же вот он, есть. Живой, и в армию не призванный. А молодых парней нынче днем с фонарями искать приходится. Кого с фронту отпустили, те часто раненые, хворые. Или того пуще, газом травленые, контуженные. Как такой хозяйство вести будет? Так что, когда подле ворот покосившихся роскошный черный автомобиль остановился, старуха не шибко удивилась. Подумалось ей, что жених дочки приехал на приданое посмотреть. Да невесту глянуть. Сразу видно, человек он опытный, в возрасте. Вон, какая шуба у него, чистый бобер! Валенки белые, галоши сияют. И лицо тревожное, не русское. Татарин что ля? Гляди-ка, нехристь, а тоже вот, опасается, что кривую подсунут, али брюхатую. Или неделху какую. А в доме-то не прибрано!

Глядя, как мать хватается то за веник, то за самовар, Паша тоже глянула в окно на заснеженную улицу, и ахнула. Чего это Борис Игнатьевич в такую даль прикатил? Дороги-то, небось, все снегом замело! Тут же вспомнились ласки его, да слова нежные. Девушка покраснела, и оправила по-городскому причесанные волосы. Ходить дома в платке она отвыкла ещё на должности своей. На улицу шаль накидывала, когда по воду ходила, да простой холщовый платок при гостях надевала. Белый платок, предназначенный для ухода за Буренкой, лежал в сундуке без дела. Новую, только осенью купленную корову, мать сама доила, дочерей не подпускала. Коровенка была гладкая да ладненькая но уж больно норовистая. Не ровен час, выбьет девке зуб копытом, или рогом в глаз попадет да так, что её ни с каким приданым замуж не возьмут.

Барин, пригнувшись, ступил в избу. Женщины молча поклонились, и он, по привычке, наверное, улыбнулся. Как Паше показалось, всех оценивающим взглядом окинул, даже мамку. Поздоровался, и выставил на стол какие-то гостинцы. Стопку ярких платков, коробку шоколада, украшения в бархатных футлярчиках, какие только в столичных дорогих магазинах предлагают. В деревню-то коробейники так просто, безо всяких церемоний и ленточек приносят. Последней Борис Игнатьевич водрузил на стол огромную полосатую картонку, перевязанную розовым бантом. Торт от Абрикосова. Павлушин любимый, с миндалем и коньяком. И покуда мамка кланялась и благодарила, сам помалкивал. Самой же бывшей горничной он рукою махнул, чтобы в угол отошла. И когда девушка вновь к нему оборотилась, в доме уже вся жизнь застыла. Мать глядела в одну точку, с бутылкой первача в руках. Сестрицы, склонили друг к другу головы, и о чем-то шептались, когда их заклинание настигло. Только кошка продолжала вылизываться, как ни в чем не бывало.

-На них не действует, - виновато пожал плечами барин, - собирайся, Пашенька. Со мной поедешь.
-Куда? – удивилась девушка, - да и зачем? У меня жених в Туле, свадьба по осени сговорена. Да и сестрицы на выданье.
-Два дня назад в Петрограде был убит старец Распутин, - деловито сообщил Борис Игнатьевич, протягивая Паше овчинный тулуп, - убит дворянами, царевой родней. Скоро начнут сбываться наихудшие из его предсказаний. Война, голод. Мор.
-Да какой же на деревне голод может быть? – нервно рассмеялась девушка, - мы же на земле живем! У нас огороды, скотина, рожь, просо…
-Здесь будет ад, - уверенно и спокойно пообещал волшебник, - казни, репрессии. Голод и людоедство. Ну, может у вас в деревне и не будет, но я все же предпочел бы вас обезопасить. Вы, Пашенка, состоите в моем личном списке. Во Францию поедете. В Прованс. Там тепло, виноградники. Снова корову купите и заживете. Да и пузатых вдовцов по всей Европе хоть пруд пруди!
-А сестрицы? – испугалась девушка, - сваха уже трудится.
-Они про вас и не вспомнят, если я велю, - пожал плечами барин, - пускай спокойно свадьбы играют. А вы непременно должны уехать. Устроитесь, родню заберете к себе. Одних, или с семьями. Война не сегодня начнется. Это уж я так, по-стариковски. Все заблаговременно делаю. Правда, корову у них, скорее всего, отнимут. Дом пущай не строят, и деньги не тратят.
-Нешто солдаты с крестьянами воевать станут? – недоверчиво протянула Паша, пытаясь попасть ногой в валенок, - а как же я во Франции жить стану? Ни порядков тамошних не знаю, ни языков. Или там по-русски понимают?
-Я все устрою, - заверил её Борис Игнатьевич, - будете жить, как принцесса. Получше тех дворянок, которые вслед за вами поедут.

Оставшиеся в одиночестве девушки, и их мать, старуха сорока с небольшим лет, в растерянности разглядывали заваленный подарками стол. И помнилось им, что Пашку, вроде как, жених с собой увез. Сказал, что свадьбу дома, в Туле, сыграют. А ждать ему никак нельзя, у него дети не присмотрены.

-Вот времена пошли! – проворчала женщина.

***

Павлуша, раскладывая по новым чемоданам богатые по деревенской мерке платья, блузки и нижнее белье, поглядывала на пустую соседнюю кровать. Повариха Зулейха трудилась на кухне, что-то немелодичное напевая себе под нос. Подушка наполовину прикрывала толстенный фолиант какого-то неизвестного девушке автора, со смешной и некрасивой фамилией Скотт, «Пуритане». Девушка выудила книгу и быстро пролистала. Ни одной картинки! Интересно, кто такие Пуритане? Судя по фамилии, чухонцы. Или финны, кто их разберет? Надо бы у Бориса Игнатьевича спросить.

Барин о чем-то спокойно беседовал по телефону. А за дверью стоял хорошо знакомый Павлуше, чуть полноватый Семен Павлович. И лицо у него было серое, застывшее. Девушка тоже замерла, и прислушалась. Голос, и манера тихо орать, у Бориса Игнатьевича были отточены до невероятного мастерства. Только те, кто знали его хорошо, понимали, какая ярость стоит за его тихим и вежливым обращением.

-Ага, - кивал он, глядя в стену между высоких окон, - разумеется, я буду. Раз уж Великая сама настаивала. Кто я такой, чтобы спорить с инквизитором?

Последовало долгое для телефонного разговора молчание.

-Нет! – как-то излишне резко возразил кому-то невидимому Борис Игнатьевич, - пущай голодает. За три дня с нею ничего не сделается. Не стоит кормить её насильно. За это можно и поплатиться, не глядя, что инквизитор. Ах, уже! Напрасно вы, господа меня сразу не оповестили. Разумеется, глаз уже не спасти! Что значит, безоружная?! Хотите сказать, что мадемуазель Головина вырвала собеседнику глаз голыми руками? Ведь доступа к Силе она третий день, как не имеет, я правильно понял? Ах, ножкой от стула! Втроем не справились? Отчего же вы только нынче озаботились моей рекомендацией? Я бы вам посоветовал к ней не приближаться. А, на будущее, потрудитесь обеспечить инквизицию парой-тройкой хороших бойцов. Нет. Не стоит. Пока что не выводите Великую из стазиса. Целее будете.

Он повесил трубку, и с тяжелым вздохом опустился на диван. Уронил голову на руки, и так сидел, чуть раскачиваясь. Семен, осторожно отстранив Павлину, просунул в кабинет сперва одно плечо, а после неловко втиснулся в двери целиком, но дальше не походил. Топтался у дверей.

-Что? – тихо осведомился он, - лютует Ольга Андреевна?
-Сука! – зло и тихо прорычал барин себе в ладони, - хоть бы намекнула! Записочку чиркнуть рука чаю, не отвалится!
-Кто её дело ведет? – Семен сделал два маленьких шага в сторону дивана.
-То-то и оно, что Витезслав, - проворчал Борис Игнатьевич, - Оленька уже в Праге.
-Так, может, ты рано печалишься? – примирительно улыбнулся Семен, - ну что ей там может грозить за мелочевку седьмого ранга?
-За мелочевку может и ничего, - барин поднял красное, искаженное злобой лицо, и дверь у Паши перед носом тут же резко захлопнулась. Слышно было только приглушенное толстым слоем дерева ворчание, - а за сговор с Темным, могущий привести к непоправимой утрате, ей развоплощение обещают. Да там ещё понавешали, за все годы, что её Басманов прикрывал, припомнили. И что за утрата такая? Сколь не смотрю, понять не могу. Вроде, Зимний Дворец вижу, и народу в нем полно, да только после все зеленым болотом оборачивается.


15 июня 1985 года.

Суббота в Эрмитаже день жаркий. Каждая суббота, а не только летняя. Окна не откроешь, сквозняки. А старинные шедевры, они ведь особого воздуха требуют! Зал голландский мастеров был переполнен, а часам к пяти здесь и вовсе дышать будет нечем. Все это смотрительница музея прекрасно понимала. И сидя на своем стульчике в дерях, обмахиваясь самодельным веером из буклета, сонно поглядывала по сторонам. Не пропустить бы какого шального студентишку с фотоаппаратом!

-Извините, уважаемая, - от летних страданий женщину отвлек человек, говоривший со слабым прибалтийским акцентом, - я в городе проездом, не располагаю временем. Подскажите, сделайте милость, какую картину непременно стоит посмотреть? Какая в этом зале наиболее ценная?
-Для меня они все бесценны, - насупилась смотрительница, разглядывая мужчину. Уж больно он был странный. Одну руку он держал за пазухой, а у самого глазки так и бегали. Ну, чисто сумасшедший! И вдруг, как будто в голове прояснилось. Женщина обернулась, и встретилась взглядом с красивым молодым мужчиной в милицейской форме. Было в его лице то-то знакомое, и одновременно шальное, звериное. Из новеньких кто-то!
-Рембрандта ему покажи, - ласково улыбнувшись, предложил милиционер.
-Данаю поглядите, - тут же успокоившись, предложила смотрительница, - ценнее неё здесь, пожалуй, ничего нет.

Милиционер не стал дожидаться окончания их разговора. Спокойно развернулся, и пошел к выход из бескрайних лабиринтов бывшего Зимнего Дворца. За спиной у него что-то звякнуло, потом зашипело. Раздался одинокий женский крик, робкий, приглушенный. Быстро прирастающий десятками других голосов, а каждом из которых сквозило отчаяние. В соседнем зале милиционера встретила миловидная девочка лет четырнадцати. Она дожидалась его, сидя на большом длинном диване. Рядом дремала какая-то старушка. Остальные истомившиеся от летней жары посетители молча проходили мимо.

-Что? – зло поинтересовалась она, - отыгрался?
-Да какое там? – преувеличенно расстроено проворчал милицонер, присаживаясь к её ногам, и подставляя голову под руку, - нешто с заклинания седьмого ранга отыграешься?


========== Это не обмен ==========

Свидетельства по делу убийства Темного целителя первого ранга, Распутина Г.Е.

Слепок памяти секретаря г-на Распутина, Симановича А.С.

Едва вырвавшись из полицейского участка, Арон, даже не переодевшись, не забежав домой, чтобы успокоить жену, ринулся на Гороховую. Очередь заметно поредела. Мороз и пронзительный ветер отсеяли часть алчущих просветления, оставив лишь самых стойких. Но на теплой лестнице все же выстроились какие-то придворные дамы, не занятые новогодними балами приготовлениями. В приемной у целителя толпились какие-то старухи. Григория не было. К нему вышла растрепанная Марфа.

-А тятя ещё вчера ушел, - пожала она плечами, и улыбнулась, - ничего не объяснял. Гуляет, вестимо. Праздник же скоро.

Выяснить, или хоть как-то вычислить, где пропадает старец, не представлялось возможным. Арон мог легко сказать, где его нет. Было в Петрограде несколько кабаков, ещё до введения сухого закона, откуда Григория навеки изгнали за пьяные дебоши. Невзирая на потраченные деньги, буйного мужчину попросту выбрасывали за двери. А дюжие молодцы у входа следили, чтобы впредь Распутин у них даже на пороге не показывался. Дорогие рестораны объявляли о своем нежелании видеть не в меру разгулявшегося целителя в менее оскорбительной форме. Хотя ресторации и не могли запретить постоянным клиентам приглашать его за свой стол, но мрачного вида рослые парни трудились не только в пивных и трактирах. И, если такая возможность была, то старика и вовсе на улице разворачивали. А чего сразу кабаки-то? Может работает человек?

Решив на всякий случай уточнить, секретарь ухватил телефон, и несколько секунд сосредоточенно крутил ручку.

-Барышня, - крикнул он в трубку, - Царское село, будьте так любезны.

Царица ещё в пятом году настояла на том, чтобы звонки из квартиры Распутина принимались без ограничений. И сама брала трубку.

-Григорий, - прошипела трубка голосом Александры Федоровны, с её легким британским акцентом, - что случилось?
-Обозналась, Матушка, - на всякий случай улыбнулся Арон, хоть и знал, что его не видят, - Симанович у аппарата. Сам Григория Ефимовича ищу.
-Он жив? – почему-то сразу спросила царица, - я видела дурной сон.
-Не тревожьтесь, прошу Вас, - затараторил мужчина, - просто его нет дома…
-Еду, - бросила Александра Федоровна. Связь оборвалась.

В дверях квартиры на Гороховой они и встретились. Григорий, уставший, помятый, мрачный, и почему-то трезвый, и «Мама». Следом за царицей по лестнице поднималась её дочь, Татьяна. Женщины были одеты сестрами милосердия, но узнавшие их дамы из очереди все равно низко кланялись. Кто, повинуясь этикету, а кто и, правда, из уважения. Сама царица сроду ни на каких церемониях не настаивала, и при возможности даже ездила без кучера в пролетке. Зная о любви «мамы» к простому обращению, Григорий не стал расшаркиваться. Перекрестил женщин и благословил. А узнавши о причине их визита, только посмеялся. Тогда Алекс взяла в оборот секретаря. Нынче ночью она видела себя и своих детей, одетых в черное. А Григория лежащим в гробу. Своим снам царица привыкла верить, и среди друзей юности считалась провидицей. Не зря же при её рождении уже почерневшее ночное небо вновь озарилось солнечным светом!

-Я за ним прослежу, - поклялся Арон, - здесь переночую, - а Вам, Ваше Величество, разрешите дать добрый совет. Отрекитесь от Распутина. Иначе Вас не оставят в покое.
-Это кем же вы меня считаете? – тихо спросила Алекс, - кем вы нас с мужем считаете?

И она ушла, хотя и не выглядела успокоенной. Едва за августейшими особами закрылась дверь, Арон обернулся в Распутину, и потребовал:

-Отдавай одежду! Нынче ночью здесь спать будешь! Никуда не пойдешь!

Весь день звонил телефон. То какие-то дамы звали к аппарату Григория и умоляли его сегодня никуда не ходить. А то и сам епископ Исидор с точно такою же просьбой. Что случилось со всеми этими людьми, секретарь не мог объяснить даже сам себе. А ведь и у него с утра было чувство, что они с Григорием видятся последний день. Уже стемнело, когда в кабинете целителя резко и неожиданно зазвенел телефон. Был слышно, как Распутин снял трубку, и почти тут же выпалил: «Ах, тебя позвали на отпевание Расптина?! Тебя раньше похоронят!!!» А затем, злобно сопя, целитель удалился спать, сказавшись уставшим. Даже чаю не выпил. Неладное Арон заподозрил уже ближе к полуночи. Уж больно тихо Григорий Ефимович себя в спальне вел. Не ворчал, из угла в угол не расхаживал, вина не требовал. И не храпел. А заглянувши в приоткрытую дверь, Арон понял, почему. Разобранная постель Распутина была пуста. А сам он, непонятно как, прошел мимо сидевшего в прихожей секретаря, и куда-то отправился по морозу прямо в нижнем белье. Было впору хвататься за голову. Но, Арон был не из тех, кто легко сдается.

В полицейском участке, где давно уже состоял под наблюдением целитель Распутин, никто не спал. Арон вбежал с мороза в наброшенном на одно плечо меховом пальто, и тут же столкнулся с начальником отдела полиции, господином Протопоповым. Тот, казалось, ожидал чего-то подобного. И поделился с мужчиной неутешительной историей о том, что филеры, приставленные к целителю, все на улице, и связаться с каждым из них возможности нет. Но любезно предоставил телефон, чтобы секретарь обзвонил хотя бы ближайших друзей целителя. Авось, найдется. Ну, к кому он ещё мог потащиться в исподнем среди ночи?

«Повезло» на третьем адресе. Муня Головина ещё не ложилась, и была необычно весела. Ходили слухи о ней и её молодом любовнике, но сам Арон его с той памятной ночи не встречал.
-Разумеется, Гриша мне звонил, - проворковала Муня, кокетливо хихикнув, - и приходил. Вы, Аронушка, сами виноваты, что он от вас сбежал! Это же вы, противный, отобрали у него всю одежду! Мне пришлось доставать из сундука его старое платье, а этот сюртук ему давно не в пору.
-А куда он в своем старом сюртуке направился? – с трудом сдерживая гнев, перебил её секретарь.
-К Феликсу, - чуть помедлив ответила Муня, - так и сказал. «Маленький зовет шампанским угощаться!» Обещал через два часа воротиться. Я ему и рубль на проезд подарила. Как же он без шубы ночью? Закоченеет!
-А вам, уважаемая, ничего не показалось странным? – обреченно спросил секретарь.
-Гриша сказывал, - растерянно пролепетала женщина, - что идет лечить княгиню Ирину, жену Феликса. А я её третьего дня сама на вокзале провожала. Она сейчас должна быть в Ливадии. Но это решительно все равно! Вы, господин Симанович, не можете мешать примирению двух таких замечательных людей. Вы ведь прекрасно знаете, что они в ссоре. И если бы не я…

Эх, Муня, Муня.

Из показаний заместителя г-на Лефорта, Пендрагона К. У.

«Шестнадцатого дня декабря, лета одна тысяча девятьсот шестнадцатого, я получил от Великой волшебницы Головиной О.А. сведения о предполагаемом покушении на жизнь целителя Распутиа Г. Е. с целью его убийства. В тот же день, воспользовавшись всеми имеющимися в моем распоряжении дозволениями, чтобы хотя бы предупредить старика. Насколько мне известно, он получил на свой домашний телефон более двадцати звонков. На следующий день его тело было найдено в реке Неве, недалеко от Петровского моста. Я сделал для его спасения все, что мог. В конце концов, под защиту его брали светлые. В частности, целитель Деревянко.».

Из показаний светлого целителя Деревянко А. Е.

«А я что? Я сошка мелкая. О будущем убийстве знал, конечно. Про готовящееся покушение кто только не знал. Меня не только Ольга Головина предупреждала. Феликс Феликсович с Дмитрием Павловичем* и не прятались особенно. Бывало, что и при мне обсуждали. За полгода чего только не наслушался! А ещё господа! Я скрывал, оттого, что свои убеждения имеются. Что ж, по-вашему, раз я пятого ранга, то и мнения своего иметь не могу? Распутин зарвался совсем. От него государю только головная боль выходила, да и царице позор. Мальчик помрет, конечно. Слов нету, как мне царевича хворого жалко. Да только врал ему Гришка. Не можно от гемофилии выздороветь. А мне тапереча некогда будет старца оплакивать. Мне за оставшимися в живых царевнами нужно присматривать. Тоже ведь, хворые».

настроение: https://www.youtube.com/watch?v=U7oSgBsdsIQ

Дашкова с силой захлопнула папку с документами, и тут же одним взмахом руки снесла со стола все, включая малахитовые чернильницу, пресс-папье и подставку для перьев. Лефорт молча наблюдал за ней. Женщина громила свой чистенький кабинет при нем, чужом директоре.

-Сволочь! – яростно цедила она сквозь зубы, разрывая первые попавшиеся под руку вещи. Шторы, какие-то бумаги, кружева у себя на платье, - все знал, и не предупредил! Он же Головину под развоплощение подвел! Удавлю! Прокляну! ТВАРЬ!

Франц решительно обогнув стол, ухватил Пресветлую за плечи, с силой прижал к стене. Если не остановить её сейчас, она, пожалуй, навредит себе и делу.

-Катя, - зашептал он дирестриссе на ухо, - я все сделаю! Только успокойтесь! Честью клянусь! Это даже не обмен. Я тайну хочу сохранить. ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ!
-Что вы предлагаете? – тихо и почти спокойно спросила Екатерина Романовна.
-Изъять из дела показания Кея и Деревянко, - чуть касаясь губами её уха, шептал Лефорт, - пусть все выглядит, как случайность. Ни нашим, ни вашим. Инквизиторам и знать не надобно. Если «серые мундиры» проведают про Деревянко, с ним уже ничего не удастся сделать. Будет подозрительно. Утраченного не воротишь. Пущай операция дальше катится, как получится. Все одно светлые в ней побеждают. У всех фигурантов светлая патриотическая мотивация. Я ведь, за этим и шел. От кровавой революции все вместе страдать будем. Так лучше уж друг за друга держаться. Так и выстоим.
-Только, чтобы без крови, - высвобождаясь из его объятий, проворчала Дашкова, - Оле уже ничьи показания не помогут. А с матросом нашим ряженым что хотите сделайте, Франц Яковлевич.
-Тиф Вас устроит? – нехотя отпуская женщину, прошептал Темный.
-Вполне, - кивнула Пресветлая.

Комментарий к Это не обмен
*Упоминаются заговорщики: князь Феликс Феликсович Юсупов и великий князь Дмитрий Павлович Романов, приемный сын Николая II. Остальные участники заговора: депутат гос.думы В. М. Пуришкевич, , офицер британской разведки МИ-6 Освальд Рейнер.

Сообщение отредактировал Виктория1977: 02:10:50 - 07.12.2018

[Виктория1977]

========== Дело закрыто ==========

Настроение главы https://www.youtube.com/watch?v=NrGsw8PQkNI

Из посмертных показаний темного целителя Распутина Г.Е.

«Маленький» давно за мной ходил. У него с бабами не ладилось. А я что сделаю? Свой елдак другому не пришьешь! Но вдруг жена у него захворала. Как целителю от просьбы отказаться? Тут ещё, как назло, звонки эти цельный день. Мой друг, Аронушка, от них сильно растревожился. Одёжу мою отнял, чтобы я не сбежал. Я уж думал, как в исподнем в приличном доме покажусь. Спасибо, горлица моя, Мунечка, выручила. Сюртук мой старый не выбросила, сохранила. Ну, приехал я на набережную*. Полон дом народу, свет во всех окнах, и баба где-то смеется, да только чую, здоровая она. Где же княгиня хворая? А «Маленький» мне бутылку в руки сует. Выпей, мол, за примирение. Ну, с бутылки больно-то не разгуляешься. Даже с ватрушками этими. Как их, «пирожоные»! Кто такое покупает? На вкус уж больно пакостные. Ну, чисто яд. Да и Мадера была горькая, вонючая. Верно говорят, не в деньгах счастье. Сколько нужно того золота иметь, чтобы в доме вино хорошее было? Опечалился я. Вдруг чую, в спину кто-то выстрелил. А после в глаз. Потом народу набежало! Девица какая-то все кричала: «Я стрелять не стану!» Ну, меня десятком пуль не проймешь. Я лежу, мертвым притворяюсь. Князья меня в шубу завернули, и в подвал отнесли. Думал, выйду потихоньку, пробегусь по морозцу, и через час дома буду. А уж завтра, на тверезую голову, решу, кому и как мстить стану. Выбежал во двор, а ворота заперты. И на набережной ни души. За мною филер неотступно следовал, так его на месте не оказалось. И позвать некого. Принялся я тень искать, чтобы в Сумрак шагнуть. На улице темень, ни один фонарь не горит. В голове все плывет. Руки дрожат, язык не слушается. И в спину кто-то стреляет, не переставая. Я обернулся, хоть в лицо глянуть, тут мне пуля в лоб и прилетела. Дурнота со мною приключилась. Помню, как сквозь сон, будто меня на автомобиле везут, да через перила моста перебрасывают. Опомнился поворожить, чтобы отпустили, а тут у меня видение приключилось. Сам-то я уже утоп, ничего более сделать не смогу. Так вы уж Головиной передайте, что МАЛЬЧИК НЕ ТОТ!»

Из показаний потенциального иного Романова А.Н.

Госпожу Головину до этого дня я не видел ни разу. И, честно говоря, полагал, что вся ваша шайка состоит из господина Лефорта и ему подобных. Так вот, милостивые государи, что я вам хочу сказать. Никогда я не прятался за спиной даже у отца. И уж если я не искал помощи у него, то ни в какой другой защите и подавно не нуждаюсь. Предложение госпожи Ольги считаю гнусной провокацией. Было бы низостью с моей стороны спастись одному, оставив моих родных гибнуть в огне вашего эксперимента. Что гуманного в том, что творят светлые? Что хорошего сделали для России темные? Обе стороны зная, что должно произойти, ничем не желают помешать предстоящему братоубийству. Вы звери, и я стыжусь, что волею случая мог стать одним из вас. Что до обещанного спасения, так условие мое неизменно. Спасутся все, или никто. Мне одному жизнь не мила, и не нужна.

Слепок памяти вдовствующей императрицы Марии Федоровны, в девичестве принцессы Дагмар.

Её прозвище, «Строгая», полностью соответствовало характеру. Мария Федоровна не любила тех, кто болел. Или жаловался на свои хвори. Все это вздор, происходящий от дурного питания и скверных привычек. Она своих детей с младенчества приучала купаться в холодной воде и мало кушать. Если уж в семье случилось такое несчастье, как больной наследник, то его бабушка со своей стороны сделала все, чтобы брак его родителей не состоялся. Но дорогого Ники, как подменили. Он будто бы оглох и ослеп. Вся Европа твердила о болезни в роду Алекс. Но эта «Немецкая Муха» прилетела таки за гробом, а после наплодила больных детей. Да ещё, будто тог мало было, связалась с распутным крестьянином. Право, уж лучше бы Марии Федоровне и вовсе до этого дня не дожить.

К себе Дагмара была так же строга, как и к окружающим. Да, голова у неё иной раз болела. И ноги уже не были такими же крепкими, как в молодости. Железнодорожная катастрофа** оставила свои следы на её теле. Но вдова Александра III никогда не жаловалась. Нечего прислуге свою слабость показывать. Цари не должны слишком сближаться со своим окружением. Да к тому же, Дагмара терпеть не могла, когда её жалели. С юности не выносила чужих соболезнований, заискивающих взглядов. Супружеских измен и тех, кто бросается словами, не подумав. И дураков. И назойливых придворных дам. Последних она особенно не жаловала. Поэтому, и только поэтому, Мария Фёдоровна никак не отреагировала на женщину, внезапно появившуюся у неё в спальне.

-Выслушайте меня, - без предисловий, приветствий, и даже без реверанса, выпалила дама, - у меня меньше минуты. Вы должны немедленно уехать из Петрограда! Иначе вас ждет смерть.

Дагмара не удостоила фрейлину даже взгляда. Только представьте себе, до чего дошла современная молодежь! Или вдовствующую императрицу уже и кивком головы не хотят удостоить?

-А если погибнете вы, - продолжала дама, не замечая, что ею пренебрегают, - погибнет Россия.

Да это никакая не фрейлина! Из политических кто-то. Определенно, Ники должен запретить что-то одно. Либо революционные кружки, либо свободную продажу морфия. Сочетание этих двух вещей совершенно невыносимо, да и опасно. И как эта женщина ухитрилась пройти мимо филеров у входа, стражи у дверей и лакеев? В будуар вдовствующей императрицы уже врывались какие-то молодые люди в странных серых ливреях. Вдвоем они подхватили революционерку под локти, и поволокли куда-то, как Дагмаре показалось, прямо в стену.

-Эрик! – напоследок выкрикнула дама, отбиваясь, и разбрасывая стулья, - Вы знаете воеводу Эрика?
-Стойте! – Мария Фёдоровна вскинула голову, - я знаю господина Эрика! Стойте!

Но в будуаре вновь было тихо. Опрокинутые кресла, разбросанные подушки, все было на своих местах. Привиделось?

Ники постарел. Эта проклятая работа, от которой никак нельзя было отказаться, и которая подтачивает силы похлеще труда портового грузчика, иссушила его раньше времени. Другие в его года ещё пышут здоровьем. Сияют румянцем, радуют глаз и кошельки столичных портных объемистым брюшком. А Ники будто бы высох, и к пятидесяти годам превратился в тень. Мало кого молодит больной ребенок. Дагмара ещё помнила, как изводилась, узнав о смертельной болезни собственного сына. И не давала ему покоя. Заставляла закаляться, пить кобылье молоко, трудиться. Туберкулез быстрее косит людей слабых, ленивых. А её мальчик прожил долгую полноценную жизнь. И умер, катаясь на велосипеде. Вот так надо встречаться со смертью!

-Maman, - растерянно и печально улыбнулся Ники, окинув взглядом многочисленные дорожные чемоданы, и присевших в реверансе горничных, - вы куда-то собираетесь?
-И тебе доброго дня, дорогой мой, - она укоризненно протянула ему руку для поцелуя, - в Киев. В Ливадию. Не важно, куда. Лишь бы подальше отсюда. И ты не засиживайся.
-И так ни минуты на месте не сижу, - потупился император, - в ставку, вот, завтра уезжаю.
-Ты не понимаешь, - она чуть понизила голос, - меня предупредили о страшной опасности. Мы должны покинуть город как можно скорее.
-Кто же вас так напугал? – притворно ласково улыбнулся Ники, сверля мать тревожным взглядом.
-Человек из моей юности, - твердо и уверенно заявила Дагмара, - я верю ему, как родному отцу. Тебе нужно бежать! Бросай все, и уезжай. В Петрограде скоро станет очень опасно. А может и не только в столице.
-Что ж, maman, - он отстранился, выпуская руку матери, - если вы верите этим нелепым слухам, извольте. Езжайте, куда Вам угодно.
-А ты? – она уже поняла, что проиграла.
-Куда же я побегу? – вздохнул Ники, - бегут от врага. Да и от него не бегают, покуда силы есть. А у меня они есть.
-Тебя убьют, - всхлипнула Мария Фёдоровна.
-Кто? – он обвел полупустую комнату удивленным взглядом, - немцы? Так пущай сперва поймают.
-Революционеры, - обессилено выпалила она.
-Ну, матушка, - тепло улыбнулся Ники, - нешто революционеры не россияне? Не дети мои, царя всея Руси? Что же я, от немца не бегаю, а от детей своих побегу?

***

Гесер закончил читать, отодвинул сферу, прикрыл папку с отчетами, и поднял глаза на молодого московского инквизитора.

-Все это замечательно. А сама Великая что говорит? Последнее желание какое высказала?
-По существу дела ничего, - развел руками инквизитор, - мочит пока что. Апелляцию не подавала, к известию о своем развоплощении отнеслась равнодушно. Последним желанием высказала просьбу о полном и окончательном развоплощении Великого иного Святослава Игоревича из рода Рюрикова. И эта просьба уже выполнена.
-А я вам в Праге зачем понадобился? – у Гесера едва заметно дрожали руки.
-Головина тебя лет сто назад во все бумаги записала, - инквизитор развел ладони, провешивая портал, - велено тебе её вещи после смерти передать. Идем.

Комментарий к Дело закрыто
* Дворец князей Юсуповых в Петербурге находится в достаточном отдалении от центра, на Набережной реки Мойки дом 94.

** Круше́ние импера́торского по́езда — катастрофа, произошедшая 29 октября 1888 года с императорским поездом на участке Курско-Харьково-Азовской (ныне Южной) железной дороги у станции Борки под Харьковом (в Змиевском уезде). Несмотря на многочисленные человеческие жертвы и сильные повреждения подвижного состава, в том числе царского вагона, сам император Александр III и члены его семьи не пострадали. Спасение императорской семьи в официальной печати и в церковной традиции интерпретировалось как чудесное; на месте катастрофы был воздвигнут православный храм.

========== Прага ==========

Настроение главы: https://www.youtube.com/watch?v=m4RJ2Fw-ORA

Прага, приютившая высший орган инквизиторского судопроизводства, показалась Гесеру удивительно похожей на Петроград. Правда, без его имперского размаха. Вроде, как потешный деревянный городок, выстроенный специально для праздников. Местами потертый, местами разбитый. Немного мрачный, и все же красивый. Будто бы пряничный, он сиял витринами кондитерских и игрушечных магазинов. Приятно радовали глаз лавки портных и шляпников, сапожников, мастеров по зонтикам и курительным трубкам. Здесь готовились праздновать Рождество, оставив для увеселения горожан и гостей города нарядный вертеп* возле каждой церкви. Молились горожане много. Так что аккуратно одетое «святое семейство» поджидало Пресветлого за каждым углом. То пешком, то на чистеньком ослике, то в хлеву, окруженные богато наряженными волхвами, а то и присыпанные свежим снегом, исполнявшим роль облаков. Было в Праге и что-то пугающее. Как в страшной сказке.

Инквизиция помещалась даже не в замке, а занимала целый район посреди города. Бывший иезуитский коллегиум, превращенный со временем в библиотеку, Клементинум** был настолько велик, что при желании мог стать для Праги тем же, чем был для Рима Ватикан. Государством в государстве. Гесер усмехнулся, вспомнив, что именно в Ватикане, буквально под боком у Папы Римского обитает итальянская инквизиция. Строгие и спокойные иные в серых одеждах вообще предпочитали здания помпезные. В Париже они «ютились» в Доме Инвалидов, в Дублине облюбовали огромный замок в центре города, в Лондоне Виндзорский дворец. В Петрограде делили со вдовствующей царицей «Зимний». При этом занимать здание целиком у этих скромных тружеников Иного правосудия, было не в обычае. Так, две-три комнатки на каждом этаже. Маленький чердачок. Закрытый коридор.

Клементинум не был исключением. Путь Гесера пролегал через прекрасные, убранные в барочном стиле залы-коридоры, сплошь уставленным книжными шкафами. Зеркальные галереи, внутренний двор, какие-то библиотечные склады и архивы. Декор помещений становился все менее вычурным, пока, наконец, не сошел на «нет», уступив место скромному функциональному уюту семнадцатого века. Здесь их уже ждали двое инквизиторов. Один, тот, что помоложе, был недавно ранен. Глаз его закрывала черная холщовая повязка. Гесер видел его впервые. А второго степняк знал в лицо. И даже против него в Битве воевал. Хотя, в отношении инквизиторов сейчас было принято говорить просто, «с ним». Чтобы не было понятно, бились вы вместе или друг с другом. Хена стоял, устремивши взгляд в открытую дверь маленькой комнатки. При появлении московских гостей он обернулся, и соорудил на лице некое подобие любезной улыбки. Те, кто знал его давно, ещё до Битвы, были в курсе, что Хена учился улыбаться перед зеркалом. В его время ни врать, ни смеяться люди ещё не умели. Поводов не было и для того, ни для другого. Поэтому, назвать улыбку старейшего инквизитора любезной или вежливой, а уж тем более приятной, язык не поворачивался. И, уж если на то пошло, Гесер предпочел бы получить от бывшего врага простой кивок головы. Улыбался Хена одними губами. А глаза оставались серьезными, внимательными. Хищными.

-Чер-рез час за Великой пр-ридут, - голос у Хены был скорее приятный, - пр-рощайся.

Степняк взглянул в комнату, и на миг забыл, что умеет дышать. Девушка с разметавшимися по воздуху длинными волосами, была там совершенно одна. Одетая в серое длинное платье, Ольга застыла в полуповороте, сохранив напряженную позу бойца в момент замаха. Судя по окровавленному обломку деревянной ножки от стула в её руке, этот удар не был первым. В углу все ещё лежал пострадавший стул. Так и не упала на пол срезанная прядь волос. Больше в комнатке ничего не было. Видимо, это не была камера или комната для допросов. Заключенную зачем-то решили подстричь. Привели сюда и усадили на стул.

-Ничто не предвещало, - второй инквизитор тоже опасливо заглянул в комнату уцелевшим глазом, не решаясь приблизиться, - она и одежду спокойно отдала. И подстричься согласилась. Я ничего не делал, клянусь! «Лезвием» одну прядь отнял.
-А зачем её стричь? – машинально уточнил Гесер, - у неё в Сумраке все равно другая прическа будет.
-Я думал, - прошуршал откуда-то из коридора до боли знакомый голос отставного инквизитора Басманова, - ты спросишь, почему дело Великой Светлой волшебницы ведут двое Тёмных? Почему её все ещё пытают, хотя все бумаги уже подписаны? И почему мне сообщают о развоплощении моей дочери за час до казни?

Степняк молча, как сквозь замутненное стекло, разглядывал бывшего гладиатора. Флор был по-прежнему стройным и подтянутым. Оставались в нем от прежнего бойца осанка и походка. Но спокойная семейная жизнь все же сказывалась на нем самым благожелательным образом. Было известно, что бывший инквизитор преподает в Оксфорде. Уважаем коллегами, боготворим студентами. На последних он влиял так сильно, что его даже допрашивали после убийства целителя Распутина на предмет возможного воздействия. Никто не мог поверить, что Феликс Юсупов, этот богатый избалованный, но не злой мальчик, сам решился на преступление такой чудовищной жестокости. Да ещё и у себя в доме. Основания для подобных подозрений были. Сам князь утверждал, что ничего о смерти старца не знает, и что в подпитии они с друзьями случайно застрелили собаку. Допросить Басманова допросили, но никакой связи между ним, и смертью целителя из далекого Тобольска не усмотрели. А других «темных» профессоров в знаменитом колледже не было.

-Здр-рав буде, - кивнул ему Хена, - подстр-ричь я велел, чтобы косой р-раньше вр-ремени не удавилась. Такие случаи бывают. Вас обоих вызвали на р-раздачу вещей пр-риговор-ренной, как положено. За час до казни. Вы оба в р-разные годы были указаны в бумагах Великой, как её ближайшие др-рузья. Дело её инквизитор-ры ведут, а не темные, и не светлые. Как положено, на общих основаниях.
-Судилище устроили! – угрожающе прошипел Флор, - одну Великую за пустяшный промах казнят, остальные надолго притихнут. Верно?
-Вр-ремена нынче неспокойные, - и Хена вновь неприятно улыбнулся, - не тер-ряйте по напр-расну вр-ремя, господа.

Мужчины остались вдвоем у распахнутой двери. Басманов нервно теребил шерстку крошечной собачки, которая высунула мордочку у него из-за пазухи. А Гесер с ужасом думал, что меньше, чем через час, его Оли не будет в мире живых. И отчетливо осознал, что ему здесь тоже делать нечего. Он давно уже высох, остыл почти ко всем радостям земного бытия. С какой-то нежностью он думал, что они уйдут в Сумрак вдвоем. Он не позволит Оленьке там замерзать. Ему-то жарко. Вместе как-нибудь приспособятся. Помирятся. И заживут. Или, как оно там, после смерти? А может выкрасть Великую, пока не смотрит никто? И он обернулся на Басманова.

-Не забыл Московской децимации Хена, кошка драная, - прошипел Флор, - теперь мне всех казненных оборотней припомнит, да и меченных. А тебе Витезслав за свое крыло ещё не выговаривал? Значит, не виделись пока что. Да и свои враги, за годы нажитые, не дремлют. Олю кто только не клюнул, пока она тут сидела. Все на моей дочери отыграться спешат. Мёртвой-то уже не отомстишь. Думаешь, в стазисе она? А это пытка. Я сам так сотни раз делал. Спит она сейчас, и сон кошмарный видит, только проснуться не может.
-Что ты предлагаешь? – вяло удивился степняк, - видно, жизнь ей опостылела, раз она на пороге смерти о помощи не просит. Ведь не только враги кругом. Друзей у неё полно. Та же Дашкова. Видно, притомилась Оля. Устала. Выдохлась. Я с нею вместе уйду…
-Сдурел что ли? – шепотом заорал бывший инквизитор, - неужто не видно, что она в ужасе и ждет хоть какой-то помощи? Ты за этим у меня дочь отнял? Чтоб её по Сумраку развеяли?! При мне её инквизиция стороной обходила!
-Так может все её беды при тебе только и начались?! – не выдержал Гесер.
-Да ну тебя! – огрызнулся Флор, - когда все закончится, я Олю к себе увезу.

И он, прикрыв глаза, принялся кого-то вызывать через Сумрак. А степняк, чуть поразмыслив, потянулся к Ольге, преодолевая сопротивление наложенного на неё заклинания. Увидал в тумане большую горницу, и свою ненаглядную в ней. Совсем ещё девочкой. Отца её, почему-то с медвежьей головой. Ещё двух девиц постарше, и помладше. Рослого широкоплечего парня. И вдруг отчетливо понял, что все они уже мертвые. Чёрные и холодные. Только Оленька, одна среди них, сияла каким-то нереально ярким светом. Увидал её Гесер, и тут же понял. Не хочет Великая умирать. Не время ещё. Силы в ней немеряно. И если Оля чего и боится, так это за зря пропасть. Никому больше не помочь, никого не пасти. Не сберечь. Как семью свою не сберегла.

-Ты заснул что ли? - Флор чуть повысил голос, пытаясь достучаться до степняка – я подмогу привел.

Комментарий к Прага
*Рождественский вертеп - воспроизведение сцены Рождества Христова средствами различных искусств (скульптура, театр и др.)

**Клементинум - http://www.praga-praha.ru/klementinum/

========== По домам ==========

Настроение главы песня группы Би-2 "Серебро".

Мария Старицкая-Гданилецкая давно жила в Берне, рядом с работой. Но особняк свой в Праге сохранила, и даже иногда навещала. Раз в год, а то и реже. Горничные, кухарка и дворецкий уже так в нем прижились, что считали этот дом своим. Вся мебель на господской половине была аккуратно накрыта муслином, а камины давно не топили. В отсутствие хозяев прислуга ложилась рано. Две наспех причесанные горничные, едва набросившие поверх ночных платьев стеганые домашние халаты молча выслушали распоряжения и ушли готовить гостевые покои. А дворецкий, выглядевший так, словно он и вовсе никогда не спит, подхватил маленький кожаный хозяйкин ридикюль, и понес его в господскую спальню. Мария осталась занимать гостей.

Хорошей новостью стало то, что инквизиторы в Праге «берут на обе лапы» точно так же, как и в России. Судьба Великой Волшебницы застыла на тончайшей грани между ожиданиями с одной стороны, и данным слова Чести с другой. Инквизиторы взяли время до утра, чтобы продумать список требований. Маша, которой приходилось вести переговоры подобного рода каждый день, уже давно ничем не смущалась. Спокойно выставила на стол перед Басмановым и Гесером небольшой графин с вином два бокала, а сама присела в кресло перед камином. Степняк медленно цедил свой напиток, размышляя о том, как заберет Ольгу к себе, героически отбив у трибунала и отчима. Станет для неё героем, и, наконец, женится. Будет ли жена сидеть после свадьбы дома, и в каком состоянии она вообще выпутается из этой передряги, его сейчас мало заботило.

Флор тихонько шептался со своей собакой. Он сам, не доверяя посыльному, сходил в лавку на углу, и выбрал мясо посвежее из того, что ещё оставалось нераспроданным к вечеру. Песик по кличке «Цикада» капризно поворчав для порядка, снизошел до старательно измельченного хозяином куска утренней телятины. Из вещей у профессора с собой был один ларец, битком набитый всевозможными редкими дозволениями, накопленными за долгие годы службы. Он сорвался из дома в чем был, оставив растерянного и обеспокоенного судьбой Ольги Георгия командовать близнецами. Маленький особнячок, в котором семья ютилась вчетвером, сейчас как раз обставляли после грандиозного ремонта. А история о том, каких трудов стоило разыскать в центре города мало-мальски приличную «халупу» с высокими потолками и большими дверями, изобиловала красочными подробностями, и включала насильственное выселение старого владельца, обедневшего графа. Ибо незачем занимать целый дом в одно рыло, и совершенно за ним не ухаживать! К дому прилагалось небольшое владение, даже с какими-то с фермерами-арендаторами. Так что у Жоржа не оставалось ни одной свободной минуты. Он без устали творил на ниве садоводства. Попутно выкапывая и принося домой для изучения то римские монеты, то какие-то сомнительные глиняные черепки. Рассказывая об этом, Флор печально вздыхал, и страдальчески закатывал глаза. Обе горничные, пришедшие сообщить, что постели готовы, и набрать из камина немного угля для грелок, поглядывали на бывшего инквизитора с плохо скрываемым вожделением.

Гесер всю ночь глаз не сомкнул. Его тяготило плохое предчувствие. Было совершенно очевидно, что Хена и Витезслав не случайно встретились именно на этом процессе. Им обоим было, что припомнить и ему, и Басманову. Скорее всего, инквизиторам самим пришлось интриговать и давать взятки, чтобы получить возможность обобрать не самых слабых иных. На худой конец, столкнуть их лбами в битве за освобождение одной Великой. А значит, весь этот процесс и отсроченный приговор были лишь частью ловушки. Что готов отдать Басманов, чтобы спасти дочь? А сам Гесер? Старик подумал, и понял, что готов отдать все. Пустить на самотек огромную многоходовую революционную операцию, немедленно очистить все до последнего списки ученых и поэтов, певцов, художников и композиторов. Пусть крутятся сами, как умеют. Дом и все деньги до последней полушки. И если есть хоть малейший шанс вытащить Олю ценой собственной жизни, то и здесь он не задумался бы ни на миг. Хотя, кому они с Флором нужны мертвыми? Что с умерших можно будет взять? Тогда как с живых можно спустить три шкуры, а при должном умении не один раз.

Природа наделила Флора стальными нервами. Тогда как Гесер и Мария выглядели поутру измученными и не выспавшимися, Басманов сиял свежестью прекрасно отдохнувшего человека. Свой утренний кофе он пил в компании пёсика, для которого прямо на стол поставил блюдечко молочной овсянки. Цикада тоскливо поглядывал на хозяйскую тарелку с точно таким же лакомством, но вел себя примерно. Морду в чужие чашки не совал. К остальным сидящим за столом за подачками не бегал. Как мог, хозяина охранял. Едва в столовой появились остальные гости, тут же занял оборонительную позицию. Деловито тявкнул на степняка, повилял хвостиком перед гостеприимной хозяйкой дома, а после завтрака, удобно устроившись у Басманова за пазухой, поехал в инквизицию.

Встретили их молчанием. Хена о чем-то недолго поговорил с Машей, и удалился, прихватив с собой Флора. Гесер же остался на растерзание Витезславу. Тот даже встречать не вышел. Спокойно дожидался у себя в комнате, уютно обставленной, чисто выметенной. Правда, не натопленной. Ни о каком равном торге даже речи не шло. При всем желании Гесер не мог бы вернуть вампиру обратно его оторванное на магическом поединке крыло. Поляк обиженным не выглядел. Свои требования все сразу изложил. И степняк подивился той малости, которой от него требовали. Оказалось, что у Витезслава есть какой-то дальний родственник. Как ни странно, Светлый. Уже не молодой, по словам вампира, чрезвычайно одаренный, честный и от того многими нелюбимый. Амбициозный вояка, которому не сыскалось места в европейских дозорах. Тем более, что должность простого дозорного или аналитика того мало интересовала. Мужчина искал директорского кресла. Москва, хоть поотстала чутка от Петрограда, но тоже город крупный. А со временем отстроится, в новом столичном статусе. Эту бумагу Гесер не глядя подписал. Тем более, что у нового директора Ночного Дозора Москвы было блестящее военное будущее по всем линия вероятностей. Старик даже фамилию запомнил, чтобы справки при случае навести. Рокоссовский.

А вот с Фуараном заминка вышла. Арина свои книги обратно получила, да только на все просьбы вампира отказом отвечала, и с заветным гримуаром расставаться не собиралась. Все пути к своей избушке скрыла, да так, что её уже сто лет ни один оперативник выследить не мог. Ведьмы даже под пыткой места обитания своей прабабушки не выдавали, хотя инквизиторы дали ясно понять, и не единожды, что вопросов к старушке у них накопилось предостаточно. А вот у степняка с нею все ладно да гладко. Витезслав клялся девой Марией и всеми святыми, ни в одного из которых не верил, что никакой обиды Арине не сделает. Фуаран ему уже не так надобен, как в прошлом. Сейчас он эту книгу искал исключительно в научных целях. Для убедительности инквизитор даже обвел рукой свой кабинет, имея в виду, окружающую его библиотеку. Пока он говорил, вежливо улыбаясь, и подливая собеседнику вишневой наливки, Гесер сам с собою боролся. Хоть и ведьма, а все же "своя". И чтобы предать старую знакомую, тоже силы нужны немалые. На прощание Витезслав, аккуратно пряча в нагрудный карман карту и список потребных для проезда заклинаний, тактично порекомендовал бабушку бабушек не предупреждать. Не ставить под удар так удачно достигнутые договоренности.

Флора целый день не было. В особняк он возвратился только вечером. Совершенно обессиленный, весь в крови и без собаки. Инквизитор, и правда, задумал отыграться за многолетнее унижение своих сбратьев. Бедный маленький Цикада бросился на защиту, и Хена разорвал его на глазах у хозяина. И после этого уже не церемонился. К счастью, все до последнего дозволения Маша утром забрала с собой. Иначе старейший присвоил бы их себе, или попросту уничтожил. За ужином Басманов ничего не ел, и глаза у него были красные. Гесер, с которым Витезслав был предельно вежлив, слегка удивленный этой разницей в обхождении, обнаружил его в спальне, и предложил скоротать время до прихода Марии за трубочкой. Не имея под рукой даже походного кальяна, он набил новую, только сегодня купленную трубку под завязку чанду*, и, сделав несколько неглубоких затяжек, протянул собеседнику. Тот поморщился, но один раз все-таки затянулся.

-А как ты узнал, что Ольга хочет спастись? – поинтересовался Гесер, поудобнее устраиваясь на тонких подушках, - ведь она не просила.
-Ты до прихода Двуединого её прошения ждать будешь, – предупредил Басманов, вновь затягиваясь, и с непривычке покашливая, - Не умеет она просить. Не приучена. Только ты никому! Про это только Оля с Жоржем ведают.

Гесер клятвенно заверил, что унесет эту тайну с собою в Сумрак. Было это давно, Флор ещё молодой был. На господской вилле гостей развлекал. Понятно, какими способами. Хотя и спеть мог, и станцевать. Но для этого у хозяина другие рабы были. А инкуба он по особым случаям предлагал. Когда сделка выгодная намечалась, да сорваться могла. Или хотел подружиться с кем-то, кто близок к императору. Боги! Сколько же всяких живодеров через него прошло! Чего только бедный инкуб не вытерпел, да никому ни рассказать не мог, ни пожаловаться. Молчал да улыбался ради Господина своего. Влюблен был. Дурак! Долго надо сказать молчал. Пока один гость не вошел во вкус, и не задумал миловидного мальчишку придушить. Чувствуя его пальцы у себя на горле, Флор все на двери поглядывал. И ждал, что Хозяин придет. Отнимет у гостя дорогую игрушку. Хоть как-то защитит. Мог он и сам отбиться. Против обыкновения, связан он не был. Да только рабу за ослушание поротым быть. А уж если свободного ударил, тем более друга императорского, так и на месте убьют. И зачем тогда зря силы тратить, гнев хозяйский на себя навлекать, если и так конец пришел?

Последняя надежда на спасение угасла, когда Господин в дверь появился. Поглядел, как Флор на постели задыхается, синеет и хрипит, и улыбнулся. Вот тогда будущий гладиатор первый раз на него разозлился. И даже не на него, а на мир этот, несправедливо устроенный. Это что же получается? Он, молодой, сильный и прекрасный, будет убит сейчас из пустой прихоти царедворца? Убит пьяным, жирным и уродливым дураком. Ни за что. Из простого баловства. А хозяин другого инкуба из нового раба себе сделает. Нет! Второго такого в мире нет!

-Собрал я последние силы, - печально вздохнул Флор, - и убийцу своего ударил. Не сильно, а так, чтобы только отпустил меня. Не задушил насмерть. И ведь знал я тогда, что жить мне осталось считанные минуты. Хозяин все видел, как его раб дорогого гостя прямо на ложе ударил. Раб, вся жизнь которого на чужие утехи пущена. Более ни для чего непригодна. И покуда царедворец на полу кровью отплевывался, я все хозяину в глаза смотрел. Ждал, когда он меня через клеймо упокоит.
-И как? – сочувственно спросил Гесер, - упокоил?
-Дурак ты, - прыснул Басманов, - ничего он мне не сделал. Любил меня хозяин. Не стал сам убивать, пожалел. В гладиаторскую школу продал. Я всем говорил, что не знаю, что произошло, потому, что мне до сих пор обидно. Оля, она на меня похожа. Знала, что смерть ей в затылок глядит. И только от инквизиторов зависит, сколько ей дышать осталось. Что никто её защитить не придет. А коли и придет, так время понапрасну потратит. И все равно из последних сил ударила. Так, без надежды. Только чтобы без боя не помереть. Не за просто так. Понимаешь?

Степняк кивнул.

-Ничего ты не понимаешь, - обиделся Флор, - она мне как дочь, я её люблю. А ты так, на время. Для развлечения.
-Я научусь, - потупился старик, - жизнь положу, но научусь. Оставь нас. Должен тебе буду.

-Надымили-то! – прозвенел откуда-то от дверей чем-то опечаленный голос Маши, - Фёдор Алексеевич, ты идти можешь? Ольге приговор пересмотрели. Можно по домам отправляться.

Комментарий к По домам
*Чанду - курительный концентрата опиума.

Сообщение отредактировал Виктория1977: 17:49:25 - 16.12.2018

[Виктория1977]

========== Пожар на Невском ==========

Настроение главы: Rammstein «Der Meister»

Январь выдался студеный. Ветер над заледеневшей Невой разгонялся так, что глазам больно было. В лицо било со всех сторон, а сам воздух наполнился мельчайшими осколками. Ни у кого не повернулся бы язык назвать эти острые ледяные иглы снежинками. Извозчики, из тех, кто себе добра желал, накрывали лошадей толстыми попонами, прятали их за углами домов. Старались встать в подворотне, коли возможность была. А сами, собираясь по двое-трое, грелись у небольших костерков. Городовые и пожарные, в чьи обязанности входило такие костры разыскивать и тушить, сами с удовольствием скидывали рукавицы, подставляя закоченевшие руки свои обжигающим всполохам. Сейчас костров становилось все меньше. Извозчики разошлись по домам. Ближе к полуночи прохожие попрятались. Только из открытых рестораций нет-нет, да и выбегал на дорогу барин, зябко кутаясь в меховой воротник.

Через Троицкий мост брел очень пьяный человек. Он подолгу останавливался возле каждого фонарного столба, чтобы отдышаться и оглядеться. Намереваясь, видимо, расстаться с остатками съеденного и выпитого, перегибался через перила. Шапку он, верно, обронил где-то по дороге. Шуба его не была застегнута, и ветер нещадно трепал меховые полы. Распахивал для всеобщего обозрения дорогой английский костюм. Забрасывал шелковую рубашку ледяными иглами. Господин был богат. Перчаток на нем не было, и об чугунные перила с заметным звоном бился массивный золотой перстень. На тонкой цепочке болтались золотые часы, выпавшие из жилетного кармана. Как беззвучный колокол, ударялись об ноги своего нерадивого хозяина.

-Барин! – молоденький городовой подбежал как раз вовремя, чтобы спасти пьяницу от неминуемого падения с моста в давно заледеневшую прорубь. – Поберегитесь. Упадете же! То-то будет крику, когда прачки поутру придут! МАТЕРЬ БОЖЬЯ! Это где ж вы так покалечились?

Барин, видно, где-то уже успел подраться, или налетел на что-то. Глаза его были залиты кровью. В алых белках слепо вращались черные зрачки. Белые губы шевелились, но никаких звуков из них не вылетало. Мужчина поводил головой, и ловил руками собеседника, как это делают внезапно потерявшие зрение люди.

-Вам дурно? – участливо поинтересовался городовой, уводя мужчину на мост, - куда вас сопроводить?

Пьяница на миг замер, а после принялся вырываться, как будто хотел спастись от чужой заботы.

-Глянь, - деловито кивнул на него подошедший от костра извозчик, - татарин, али вовсе того. Турка. Выпимши. С непривычки развезло!
-Где же он мог выпить? – искренне удивился городовой, - продавать же запрещено.

Теперь на него с удивлением уставились оба извозчика, и сам «турка».

-Позвольте мне.

Голос принадлежал стройному господину, возникшему как бы из воздуха. Или же он просто затерялся в темноте в своем черном пальто. А теперь вот вышел в круг света от фонаря.

-Вы знакомы? – насупился городовой.
-А вас это более не интересует, - тонко улыбнулся господин, перехватывая «турку» из рук державшего его извозчика, - на Невский! Живо!

И городовой тут же понял, что потратил здесь у моста непростительно много времени на какого-то забулдыгу. А ведь где-то ему налили! Надо бы кабаки прошерстить на предмет незаконного первача. Извозчик же, радостно потирая руки, побежал к своим саням. Ночь на дворе, а ему ажно два господина в пассажиры набиваются. Вот свезло, так свезло! Оставшийся у незаконного костерка второй извозчик лишь завистливо прищурился и сплюнул в снег. Мог ведь и сам догадаться пьяного барина силком к себе в сани посадить. Но уже через минуту эта мысль и его оставила.

***

В запертые стеклянные двери гостиной с шумом врезалось что-то небольшое, белое. Непрозрачное стекло с честью выдержало очередной натиск. Оставляя на месте удара заметный бурый подтек, «нечто» развернулось, и полетело в другой конец комнаты, намереваясь зайти на следующий круг. Павлуша опасливо покосилась на окровавленное белое перо, выскользнувшее из-под двери в переднюю. А от нового удара чуть вздрогнула. Послышался звон. Стало холодать. Из гостиной чуть потянуло ледяным ветром.

-Барыня! – тихонько позвала Паша, подойдя к самым дверям, - вы там как? Сильно поранились?
-Холодрыга у вас какая! – радостно-тревожно пропыхтел Семен, притопывая валенками у дверей. Весь отряхиваясь, как искупавшийся пес, он скинул свой поношенный деревенский зипун на кожаный диван, и осторожно наступил на паркет, проверяя, не оставляют ли его валенки грязных следов. Убедившись в своей полнейшей чистоте и безопасности для персидского ковра, мужчина тоже подошел к двери матового стекла, и уставился на кровавые капли.

-Окошко разбила, – констатировал он, кивая Павлуше на дверь, - но теперь уж все одно. Через час здесь все огнем пожгут.
-Как же это? – испугалась девушка, - мы же дома. Потушим, коли пожар начнется.
-Не так-то просто инквизиторский пожар унять, - вздохнул Семен, - а где Борис Игнатьевич? До поезда времени чуть осталось. Хотел вот по русскому обычаю проводить. На посошок принять. Присесть. Ты сама-то чемодан собрала?

Паша кивнула. И тут же охнула. Тяжелая входная дверь приоткрылась, пропуская в переднюю двух мужчин. Барин пришел не один. Борис Игнатьевич по всей вероятности, уже где-то принял и на посошок, и на весь оставшийся путь. Приведший, а вернее, принесший его мужчина холодно глянул на собравшихся, окинул взглядом квартиру, и с заметным облегчением усадил своего спутника на кожаный диван. Барин тут же откинулся на мягкую спинку, и прикрыл глаза. Из гостиной послышался недовольный птичий клекот, и очередной удар. Семен восхищенно присвистнул.

-Как повезете-то? В клетке, или в коробке? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь, - гости-то, небось, собираются.
-Не собираются, - незнакомый спутник Бориса Игнатьевича недовольно поджал губы, - Темные час форы дали. Но я бы на вашем месте не затягивал с отъездом. Лефорту можно верить. Он честен и пунктуален до одури. Но после он сам на охоту выйдет. К тому же время на исходе. Да и кто сможет более часа столичных оборотней да вампиров удержать? Они вас тут всю неделю караулили. Уже и денежные ставки принимают. Уж извините, но я на вас ни копейки не поставил. Не люблю деньги терять.
-Что с ним? – Семен заглянул в лицо Гесеру, - ты накуролесил?
-Я его домой привел, между прочим, - огрызнулся Завулон, - он на стеклянный стол прилег. Утром ещё. Я думал, вовсе не встанет. Хоть и крепко ему досталось, а все же в ранге не потерял. Уважаю!
-И как он теперь Олю защитит? – оперативник выглядел растерянным, - он же не видит ни черта. А колдовать и подавно не может. И чего его сегодня на эксперименты потянуло? Не мог неделю назад на стол ваш проклятый взобраться?!
-Думаю, пресветлый Гесер лучше тебя знает, куда ему надобно забираться, - зло усмехнулся Тёмный, - мы действовали в рамках достигнутых договоренностей.

Начавшуюся перебранку прервал звук бьющегося стекла. По квартире пронесся ледяной вихрь. И вместе с ним в переднюю влетела окровавленная белая сова. Громко хлопая крыльями, она приземлилась прямо на диван. Нещадно раздирая когтями черную кожаную обивку, поковыляла к Борису Игнатьевичу. Ткнулась несколько раз ему в локоть головой, потом перебралась на колени. Легонько клюнула в плечо. Недовольно заклекотала. И, видимо, не видя другого выхода, изо всех сил вцепилась когтями старому тибетцу в ногу. Тот вздрогнул, и будто бы сразу включился, словно электрическая лампа.

-Окно разбила, хулиганка, - вяло пробормотал он, приобнимая сову, - теперь вот лапки замёрзли. Или они у сов всегда холодные?

И он рассеянно обвел присутствующих глазами.

-Потом выяснишь, - заторопился Семен, - там Яшка у подъезда заждался, - мы три авто пригнали. Попробуем отвлечь.
-Неужто Дашкова охрану предоставила? – недоверчиво проворчал степняк, с трудом поднимаясь, - инквизиция ясно дала понять…
-Мы Ольгу одну в беде не бросим, - прервал его оперативник, - все, кто проводить хотел, выходной взяли. Если будут вопросы, так уволимся. Головина, это вам не Меньшиков. Екатерина Романовна обещала прикрыть перед «серыми мундирами».

Будто бы в ответ на помянутую всуе инквизицию, в дверях появился высокий молодой мужчина в сером пальто. Кивнул Завулону, строго глянул на Семена. Перевел взгляд на сову.

-Время на исходе, - не утруждая себя приветствиями, сказал он, обращаясь почему-то к птице, - даю пять минут. Потрудитесь очистить помещение.
-Значит, и фора от Тёмных вся вышла, - вздохнул Семен, - ну ладно. Как-нибудь.
-Удачи желать не стану, - сухо кивнул инквизитор, - прощайте, мадам Головина.

Уже на улице, зябко кутаясь в новое пальто, Павшула подняла голову на звон бьющегося стекла. Из окон роскошной квартиры на Невском вырывались языки пламени.

========== Суд идет ==========

Офис Московского Ночного Дозора. Наши дни.

-Приговорили, стало быть, Ольгу, к лишению человеческой ипостаси, - печально вздохнул Семен, подливая кипятка в помятый алюминиевый заварник, - выпадало ей всю оставшуюся жизнь волчицей обретаться.
-Как волчицей? – опешил Антон.
-Ты, раз выпил, так веди себя прилично, - нахмурился дозорный, - дальше её история заканчивается. А моя начинается.

Волк. До Битвы волков за богов почитали. Да и по нашим временам в общем-то зверь благородный. Сильный, смелый. Умный. Верный. По ночам с большим успехом охотится, стаю уважает. Пары на всю жизнь образуют, за потомством вдвоем приглядывают. О стариках своих заботятся. Молодняк берегут и обучают. Опять же, мех ценный. Но во времена молодости вампира Витезслава, основного автора этой идеи, волка не шибко уважали. Ругательство это было, похуже некоторых современных. Ну, а «волчица», так и вовсе страшным оскорблением считалось. Уж лучше было «сукой» назвать, чем «волчицею». Когда баба от мужа гуляет, злословит или так, характер дурной, тогда она «сука». А вот ежели женщина против мужа своего злоумышляла, а то и вовсе его извела, когда ребенка своего убила. Вот тогда она «волчица».

Словами инквизиция не ограничилась. Хена не зря Басманова целый день в застенке продержал. Всю его память по минуте проглядел. Каждый жест падчерицы высмотрел. И все, чего Ольга боялась, узнал. Сам-то он против Великой ничего не имел. Да и не положено инквизитору своего мнения о подсудимом иметь. Потому, как суд этот без присяжных и адвоката проходит. Судья на него с холодным сердцем приходить должен. Но когда приговор зачитывали, в зале молодые инквизиторы бледнели. Сурово Великую Волшебницу покарать собирались, ничего не скажешь. Доступа к Силе её на веки вечные лишали. Предстояло ей недвижной быть, но в сознании. И находиться она должна была в казарме Петроградского Ночного Дозора. Молодым оперативникам в назидание. К ней даже что-то вроде лекционного материала приложить собирались, чтобы все, кто обучение проходит, об её сговоре с Тёмным знали, и повторить боялись. Но не сложилось. Ей тогда баба одна помогла.

-Мария Старицкая! – Антон довольно улыбнулся, демонстрируя, что он тоже в курсе.
-А ещё говорят, - добродушно прищурился Семен, отхлебывая дымящийся чай, - что Гесер скрытный. Этот фонтан ещё попробуй заткни! Нет, парень. Не Старицкая.

Хотя, Машенька тоже в стороне не оставалась. В переговоры тут же вступила, по всем Дозорам запросы разослала. Так, мол, и так, судят за пустячную провинность Ольгу Головину. Нужны рекомендации. И полетели из всех мало-мальски значимых стран ответы. Кто ругал Великую, кто хвалил. Но все с одном сходились. Нельзя её совсем от дела отстранять. Случится «воронка» в том же Петрограде, а снимать будет некому. Гесер без своей зазнобы тут же к туркам воротится. Святослава да Ханумана на свете нету. Между тем, оружие становится все совершеннее. Уж не палками да камнями люди биться будут. Бомбы да газы отравляющие в ход пойдут. А то и похуже чего удумают. И так, начавшаяся даже в самом маленьком городке, война может легко весь мир охватить. И тогда жди Двуединого.

Подумали инквизиторы, и постановили. Великую в чучело бессловесное обратить. Пущай себе под присмотром Дашковой в шкафу до поры до времени пылится, да на дела дозорные через стекло поглядывает. А когда воронка случится, тут Ольге временный доступ к Силе и предоставят. Но и здесь Старицкая несогласие высказала. Головиной на службе цены нет, покуда она каждую ночь на работе. Но пока она чучелом сидеть будет, отупеет совсем. А то и с ума сойдет. И тогда вместо помощи от неё одна морока будет. Опять же Гесер в отставку подал, а без него Ночной Дозор считай, на половину ослаб. Так и порешили степняка накрепко с Великой связать. Куда она, туда и он. Осталось самому Гесеру сообщить, что его навечно к Петрограду приговаривают простым оперативником. А старик о том и не подозревал, что судьба его так сильно измениться может. Когда Ольгу судили, они с Басмановым по своим делам бегали.

-Ты уверен, - Гесер задумчиво разглядывал скромную вывеску публичного дома, - что сейчас самое время навестить «заведение»?
-Не место красит человека, - буркнул Флор, любезно улыбаясь кому-то стоящему за дверью, - здравствуй, душа моя, Сапфо*!
-Богоподобный! – полная черноволосая дама в превосходном черном платье склонилась ему навстречу, - сколько же мы не видались!

Самая упрямая ведьма Чехии, нисколько не смущаясь полураздетых девушек, много себя краше и моложе, сопроводила дорогих гостей в отдельный кабинет. Тут же принесли вина и закусок. Воды для Басманова. Сапфо, которая любезно предложила называть себя «Софочкой», тоже вино неразбавленным не употребляла. Нарожавшая не один десяток детишек, ведьма преспокойно жила в Праге на доходы от собственного публичного ремесла, и горя не ведала. Война, голод, и все на свете мировые революции, могли происходить хоть каждый день. Но старая мудрая Софочка всегда знала, у чьих дверей в конце концов оказываются даже самые воинственно настроенные мужчины. Гесеру было до смерти интересно с нею познакомиться. Порасспросить о Троне, взрывом разрушенном. О том колдовстве, которое позволяло ей, древней ведьме, рожать детей в том возрасте, когда уже никакое заклинание и красоту-то вернуть не в состоянии не то, что женское здоровье. Что ни говори, а допотопное колдовство куда сильнее было.

Но говорить пришлось о другом. Старик должен был любым способом защитить Арину от Витезслава. Сомневаться не приходилось. Едва за Великой закроются двери зала суда, вампир помчится в Россию, разыскивать Фуаран. Гесер был отчего-то уверен, что его старая подруга этой встречи не переживет. Но сам её предупредить не мог. Вежливый совет не вмешиваться от инквизитора мог обернуться для Ольги чем-то похуже вечной неподвижности. Софочка слушала молча, недовольно хмурясь. А когда Басманов ей поведал, что падчерица привезла из Речи Посполитой кроме волчьей шкуры ещё и поклон от давней подруги, бывшая царица и вовсе приуныла. Встала, несколько раз прошлась по комнате.

-Что же ты, старый, - то ли упрекая, то ли так, по-стариковски ворча, обернулась она к Гесеру, - подругу-то свою не пожалел?
-Я жену спасал, - буркнул он.
-Спас? – саркастически усмехнулась ведьма, - ладно уж. Заступничество твоё и стыд перед ведьмой я оценила. Арине словечко замолвлю. Да и так помогу. Нехорошо у нас с твоей падчерицей встреча прошла, Флор. Уж ты не взыщи.

Софочка откинула тяжелые бархатные шторы, распахнула окно, и принялась что-то нашептывать. Порыв ледяного ветра тут же погасил все свечи, служившие здесь заменой новомодному электрическому освещению. Стало очень холодно. Гесер шепнул согревающее заклинание, вырвавшееся изо рта облачком пара. Снег, мягкими хлопьями падавший с неба, задувал в комнату. Уже порядочно намело на полу, вокруг подола ведьмы, и на столе. И вдруг облака разошлись, открывая бездонное ночное небо, усыпанное звездами. В сделавшемся вдруг нереально ярком лунном свете стали заметны следы босых ног на ковре. А через минуту и весь ночной гость во плоти уже стоял у дальней стены. Кожа его отливала неповторимым оттенком синевы. Трехглазое лицо выражало покой, какой бывает у познавшего тайну бытия отшельника. Он развел и вновь соединил все свои шесть рук, с удовольствием расправляя плечи. Хануман весь светился изнутри, и смотреть ему в глаза было невыносимо сладостно, но и невероятно жутко. Вместо зрачков в них сияло ночное звездное небо. Гесер смущенно глянул ниже. На прекрасном обнаженном теле бывшего директора не было ни одной нитки. Ни единого украшения. И никаких признаков пола.

-Для обычного мужчины ты слишком долго на него пялишься, - тихо процедил Флор. Хотя сам с интересом смотрел туда же.
-Говори, - шепнула Софочка, - он здесь ненадолго.
-Ольга в беде, - вежливо кашлянул степняк.

Хануман лишь слегка склонил голову. И тогда Гесер, не вполне уверенный, что его слушают, стал рассказывать, что происходит на суде. К чему Ольгу приговорить хотят, и как она за свою маленькую оплошность пострадать может.

-Не велика беда волчицею быть, - отозвался, наконец, Хануман. Голос у него был нечеловеческий. Более похожий на многострунное пение нескольких ситаров, - и не без вины Дургу наказывают.
-Помоги, - тихо попросил Гесер, - али не в силах? Там, за гранью Сансары, ты ещё помнишь, что такое любовь?
-Все сущее есть Любовь, - мелодично изрек Хануман.
-Зачем ты вообще его вызвала? – недовольно поинтересовался Басманов, - что ему теперь дела земные?
-Друг твой кланяться тебе велел, - в переливах ситаров мелькнуло неудовольствие, - Не ради прошения Шивы я Дурге помогу, но ради Святослава, ею освобожденного.

Он одним красивым изящным жестом развел руки, и вдруг исчез, оставив два аккуратных отпечатка ног в белоснежном снегу на ковре.

-Мир покинул, а характер остался прежним, - констатировал Басманов.
-Как тебе это удалось? – степняк в интересом разглядывал Софочку, - у тебя ранг не выше пятого. А колдовство, что полностью развоплощенного иного обратно в наш мир вытащить может, много больше Силы требует.
-У женщин свои секреты, - лукаво улыбнулась ведьма, пряча в декольте какой-то серебристый флакончик, - скажу только, что не все артефакты после Потопа у вас в Шамбале осели.

***

-Изучив дело, суд инквизиции постановил, - сухо объявил Витезслав, - за сговор с Тьмой, ведущий к необратимой утрате, Великую Светлую Волшебницу Ольгу, от источника Силы отстранить. Человеческого облика лишить. До полного снятия всех ограничений, осужденная будет пребывать в форме волчицы, каковой она по сути своей и является. Первое прошение о смягчении приговора будет рассмотрено судом не ранее, чем через пятьдесят лет отбытия наказания. Все своё время осужденная будет проводить в осознанном стазисе. В качестве меры послабления дозволяется до получаса в день принимать прежнее обличье. И на час в день, в случае выполнения осужденной своих профессиональных обязанностей. Любое изменение формы на человеческую либо звериную должно проходить через «поцелуй ехидны», и никак иначе. Вся ответственность за её поведение и содержание отныне и впредь возлагается на Пресветлого Гесера. Все общение Великой с миром будет также происходить через него до смягчения приговора. Любое изменение содержания осужденной возможно лишь по личной просьбе Великой, обращенной к Пресветлому Гесеру, и дальнейшего согласования с инквизицией. Блага и послабления будут рассматриваться судом с учетом последующих заслуг осужденной. Местом пребывания обоим определить Ночной Дозор города Самарканда. Приговор вступают в силу немедленно!

Ольга, которая все это время стояла, равнодушно глядя перед собой, пошатнулась. Лицо её вмиг покрылось испариной, черты лица заострились, а взгляд наполнился болью. Невидящим взором она оглянулась на рыдающую Машу, и в ужасе следящих за нею остальных присутствующих инквизиторов. По залу словно бы прошла упругая воздушная волна. Сгустился воздух рядом с тем местом, где стояли Хена с Витезславом. Затем почернело и как бы провалилось пространство между ними. Из чего-то, что своим видом напоминало черное звездное небо, вытянулась высокая человеческая фигура с синей кожей, тремя глазами и шесть руками. Хануман, единожды взглянув на Великую, мелодично произнес: «Бодрствуй, когда захочешь. Засыпай, когда пожелаешь. Не дело Дурге волком по земле ходить. Летай!»

-Ну вот, - задумчиво протянул Семен, - когда Гесеру вечером сову на руки выдавали, Витезслав последними словами ругался. А Хена, который до Битвы жил, и подобное колдовство не единожды видывал, отдельное взыскание на обоих наложил. Приказал человеческим способом из Петрограда уезжать. На поезде, лошади или телеге. Хоть пешком, лишь бы не порталом. Дашковой под страхом отставки запретил охрану выделять. Злопамятный он, ничего не скажешь. Но документы все же не стали переделывать. Оставили послабления от Ханумана в силе. Я потом об этом много размышлял, и даже кое-какие бумаги из архива поднял.
-И что там было? – Антон чуть понизил голос, и подался вперед.
-Ничего особенного, - пожал плечами дозорный, - Дурга эта, Богиня Войны, иной раз на сове прилетает. Странный он был, Хануман этот. Хорошо, что Сансару оставил.


Комментарий к Суд идет
*Сапфо - древнегреческая поэтесса и музыкант, автор монодической мелики (песенной лирики). Была включена в канонический список Девяти лириков.

========== Увольнение ==========

-Что же, - кивнул господин Рокоссовский*, мельком взглянув на стопку прошений об отставке от лучших дозорных Москвы, - так тоже можно.

Дозор предсказуемо встретил нового директора враждебно. Чего-то подобного он и ожидал с того дня, как получил назначение на пост Пресветлого Гесера. Боевой унтер-офицер, Константин Рокоссовский был вызван с фронта. Путь его пролегал через охваченную войной Европу, и времени на размышления в дороге было предостаточно. Так что огромного роста, широкоплечий молодой мужчина двухсот с небольшим лет особого восторга от новых подчиненных не ожидал. Он пришел сюда не для того, чтобы его любили. Проведя почти всю свою жизнь в действующей армии, Константин Константинович хорошо понимал задачи командира как в мирное, так и в военное время. И если Гесера молодые дозорные знали уже как умного и хитрого интригана, а вовсе не как военачальника, то в лице Рокоссовского Дозор получил вояку. Военное ремесло он освоил превосходно. К предательству, измене и бегству с боевого поста новый директор относился крайне негативно. Но знал совершенно точно: если мятеж нельзя подавить, его нужно возглавить.

-Разумеется, - спокойно начал он, обходя стол, и присаживаясь на него так, чтобы оказаться среди взбунтовавшихся оперативников, - вы хотите отправиться в столицу, на подмогу дозорной Головиной.

Присутствующие дружно закивали.

-Достойное дело проводить в трудный и опасный путь боевого товарища, - улыбнулся директор, - а кто из вас хорошо знает город? Я был там проездом, и Петроград показался мне настоящим лабиринтом.
-Да им ехать недалече, - возразил грузный мужичок, одеждой и лицом похожий на заводского рабочего, - Два перекрестка по Невскому спуститься в сторону Знаменской площади. А там уж и Николаевский вокзал**.
-Что ж им там никто не подсобит? – тут же копируя простонародную манеру речи собеседника, прищурился Рокоссовский, - Семен? Наслышан. Рад знакомству. Вижу, столицу хорошо знаешь. Тебе есть смысл съездить. Так, чтобы сердце успокоилось. А вот остальным я бы посоветовал в Москве оставаться.
-С чего это? - Огрызнулась какая-то молодая девица, стриженная так коротко, что волосы даже не закрывали ушей.
-А с того, - директор улыбнулся ей вежливо и тепло, как своей сестре, - что единственный путь из Петрограда в Самарканд пролегает через Москву. Где у Великой тоже полно врагов среди Тёмных. И если вы все оставите службу, защитить её здесь будет некому. Я ещё плохо знаю город, и не настолько хорошо отношусь к Ольге, чтобы положить свою голову на её спасение. К тому же один я много не навоюю.
-Мы воротимся, - заверил его молодой цыган, подходя ближе.
-Не уверен, - поморщился Константин Константинович, - инквизиция заметит, что в столице стало на двадцать Светлых оперативников больше. И примет меры. Заперт на помощь Ольге был вполне конкретный, и грозит любому нарушителю отставкой. Да и темные, оставшиеся здесь в большинстве, дремать не станут. Город ослабнет, и, скорее всего, Ночной Дозор падет. А вы в это время будете тесниться в толпе защитников Великой на Николаевском вокзале. Дашкова ведь тоже в стороне не останется. В Петрограде дозоры большие. Кроме того, хотя защищать Великую инквизиция запретила, Тёмных никто не ограничивал. И они могут преследовать Ольга Андреевну до самого Самарканда. Хотя я думаю, она столько не протянет.
-Что предлагаешь, Константин Константинович? – деловито осведомился Семен, выходя вперед.

Остальные дозорные тоже сделались серьезны, и слушали внимательно. Рокоссовский прошелся по новому для себя кабинету, выудил из массивного дубового шкафа географический атлас, и пролистав несколько первых, скупо заполненных текстом страниц, указал собравшимся на карту России.

-Из Петрограда до Самарканда только одна полноценная железнодорожная ветка, - он ткнул пальцем в толстую черную линию, проходящую едва ли не через всю территорию Российской Империи, - Великий Сибирский Путь***. Дорога эта ненадежная, местами одноколейная. Если на ней случится катастрофа или диверсия, это на некоторое время выведет её из строя. Порталы не всякий провешивать горазд. Преследовать Великую своим ходом через степи и пустыню не каждый захочет. А кто посмелее, прямо на «железке» нападут, но не далеко от города, чтобы потом легко домой возвратиться. Если железнодорожная ветка окажется ненадолго перекрытой, то гоняться за Ольгой по всей стране своим ходом охотников сыщется мало. Я понятно намекаю?
-Чего ж непонятного, - прищурился Семен, - экая длинная дорога. И где же здесь катастрофе-то случиться?
-Я думал об этом, - Константин Константинович поставил палец на точку, обозначающую Петроград, и поискал глазами Москву, - вот здесь дорог много. Хоть с пересадками езжай, хоть прямым путем. Хочешь, частным поездом, а хочешь – государевым. При любом раскладе ты все одно попадаешь в Москву. В этом районе хоть каждый день может по одной катастрофе происходить, только дорожным службам доходы, а купцам убытки. Дальше, от первопрестольной до Самарканда только один крупный дозор, и только одно разветвление, в Самаре. На этом участке тоже никакой пользы от катастрофы ваши беглецы не получат. Только пути отступления для себя закроют, если кто-то с древней азиатской магией из пустыни сунется. Но вот дальше, от Самары до самого Самарканда только одна ветка. В Оренбурге и Ташкенте, которые на пути стоят, своих Дозоров нет.
-Значит, Самара? – то ли спросил, то ли что-то для себя решил, Семен.
-Самара, - кивнул директор.

***

Ярко-желтый автомобиль Ольги накануне целый день колесил по городу. Хотя Дашкова и предлагала Великой не проходить через унизительную процедуру разжалования и отставки, та держалась твердо и решительно отказалась. Чем она лучше того же Меньшикова? Имела смелость пойти на сговор с Темными, имей смелость после этого боевым товарищам в глаза поглядеть. Нужно было закрыть счета во всех магазинах, отказаться от ложи в Мариинском театре. Уладить финансовые вопросы. Создать поддельную могилу и провести фиктивные похороны. Гесер, который в этих поездках выполнял роль переводчика и нотариуса, для себя продумывал дальнейшую тактику проживания с Великой под одной крышей. Сейчас она была особенно уязвима, раздавлена своим новым статусом осужденной. И вполне могла решить, что фиктивных похорон не достаточно, и нужны реальные. А могла попросту сбежать от него. Сова, конечно, не чайка. С первого раза в Петрограде не затеряется. Но вот забиться куда-то на чердак и там околеть может без особого труда. Как и разбить себе голову об стену. Было ясно, что с Ольгой нужно как-то договариваться, чем-то её подкупать и вообще быть с нею очень внимательным. И осторожным. Птица не кошка. Не потискаешь.

Вечер, оставшийся ими в Праге перед возвращением домой, Ольга провела в спячке. Было дико видеть её остекленевшие глаза и неподвижное туловище. Гесер понимал, что его любимая может так все пятьдесят лет проспать. И этот сон не станет тем сказочным событием, которое прерывают поцелуем любимого. Или она впадет в тоску, потеряет желание жить. Упрямая и гордая, Великая не хочет и не может просить кого-то о помощи. Даже его. Ей проще перестать дышать, чем искать спасения в ком-то другом. С этим тоже надо было что-то делать. А ещё надо было продумывать большую и сложную операцию по возвращению Ольге её Силы. Без этого любимая зачахнет. Не пожелает жить с ним под одной крышей. Будет каждый день стыдиться своего безобразного птичьего облика, начнет тяготиться превосходящей силой сожителя и в конце концов разлюбит его. От этой мысли Гесер нахмурился, хотя ему и было интересно, захочет ли Ольга со временем променять его на какого-нибудь пернатого кавалера.

Басманов не стал падчерицу будить. Но настоял, чтобы она была рядом, пока он их общие дела улаживать станет. И когда бывший инквизитор на сову все свои оставшиеся дозволения переписывал, все время на неё поглядывал. Может ждал, что проснется, а может так. Прощался. Во власти Гесера было разбудить девушку в любой момент. Но почему-то её отчим на этом не настаивал. Хотя было видно, что он скучает и беспокоится. Старик этому немного подивился, но значения не придал. И только дома понял, насколько лучше отчим знает его любимую. Когда выяснил, что Ольга с ним не разговаривает.

Молчала она и в автомобиле, не пожелав даже пристроиться у старика за пазухой. А так и сидела в отдалении на спинке кожаного кресла. Она даже не попросила сделать её невидимой. Сам же отставной директор вспомнил об этом уже по дороге, ловя на себе удивленные взгляды прохожих. Сова молча таращилась огромными желтыми глазами по сторонам. В последний раз оглядывала город. Молчала в казарме, когда Дашкова вместо неё бумаги на отставку подписывала. И только когда Екатерина Романовна прямо перед нею разрыдалась, что-то недовольно пискнула.

-Что она говорит? – всхлипнула директриса, утирая слезы дешевым холщовым платком, лишенным даже монограммы.
-Говорит, - неловко кашлянул Гесер, и покраснел, - чтобы ты прекратила свою… бабскую истерику.

Дашкова кивнула. Ушла в маленькую соседнюю каморку, чем-то там шуршала и гремела. Шумно высморкалась. И провожать вышла уже успокоившись. Правда, с покрасневшими глазами. Гесер подставил Ольге свой локоть, и она устроилась на нем, как на жердочке. С этой минуты её больше никто кроме него не защищал. Великая была уволена из столичного Дозора, а в Самарканд нужно было ещё как-то добраться. Предполагалось, что коридоры казармы будут пусты. Но почти у самых дверей кабинета директрисы толпились сотрудники. Оперативники и аналитики, служащие склада и архива. Пришел даже дворник. Все они стояли вдоль стен и молчали. В аурах темнела искренняя печаль. И когда Гесер обернулся, то увидел, что Дашкова, а следом за нею и все остальные дамы присели в глубоком реверансе. А мужчины склонили головы, держа в руках шапки, кепки и картузы.

Обратно домой к Ольге на Невский степняк ехал в глубокой задумчивости. Он-то думал, что Ольга подавлена и унижена, и от того молчит. Но ведь поговорила же она с Дашковой. И не просто что-то сказала, а сделала замечание человеку, много себя больше и сильнее. Значит, не в потере магического статуса беда. Тут было что-то другое. Быть может, она на что-то обижена? Не дал проститься с отчимом. Так она даже и не знала, что он был на суде. Что ещё? Она может спать, сколько пожелает, и только Гесер теперь может разбудить её насильно? В этом дело? Но не сам же он так постановил. Инквизиция решение выносила, и Ольга об этом прекрасно знает. Из всех странных и нелепых вещей, которые могли тревожить Великую сейчас, он не мог выбрать правильную. И лишь глубокой ночью, скурив два полых кальяна отборного турецкого табака, он, кажется, нащупал правильную ниточку. Оставалось проверить, не ошибся ли. Сильная волевая Ольга стыдилась своей бесполезности для работы. И, видимо, считала, что теперь её место в шляпной картонке или где-то в углу, где она никому не будет мешать. Но что, если предложить ей не силу для защиты, а слабость? Беззащитного Великая не бросит.

-Слушаю, - прошипела трубка голосом Завулона.
-Я согласен, - решительно заявил Гесер, - лягу на стол. Позволю провести этот ваш живодерней эксперимент.
-Что с меня? – тут же оживился собеседник.
-Должен будешь, - степняк чуть понизил голос, поглядывая, как Ольга в комнате на столе клюет что-то кровавое, вытащив из тарелки на скатерть, - в нужный день предоставишь любую помощь без объяснений.

На том и порешили.


Комментарий к Увольнение
*Константин Константинович Рокоссовский - советский и польский военачальник, дважды Герой Советского Союза (1944, 1945). Кавалер Ордена «Победа» (1945). Единственный в истории СССР маршал двух стран: Маршал Советского Союза (1944) и маршал Польши (1949). Командовал Парадом Победы 24 июня 1945 года на Красной площади в Москве. Один из крупнейших полководцев Второй мировой войны.

**В настоящий момент Московский вокзал и прилегающая к нему площадь Восстания.

***Великий Сибирский Путь - Транссибирская железнодорожная магистраль. http://towiki.ru/vie...ранссиб_XIX.jpg

Сообщение отредактировал Виктория1977: 04:52:15 - 23.12.2018

[Виктория1977]

========== Детский праздник ==========

Навеяло: https://www.youtube.com/watch?v=gsuaZCMyId4

Ужин у купца Артемьева затянулся. Жена его, увешанная золотом так же плотно, как турчанка, проживающая в страхе нежданного развода, была мастерица устраивать приемы и званые вечера. Едва отведавших каплуна, гостей уже ждал заливной осетр. Богато унизанный шпажками с разноцветными маслинами бараний бок был подан в винной подливе. А на сладкое потчевали мороженым из шампанского, предложенным собравшимся в полной темноте, и сервированным бенгальскими огнями. Простых блюд вроде расстегаев и блинов, хозяйка не любила. Не для того её родители в пансионе обучали, чтобы после дочка какой-нибудь Глафире или Прасковье указания на кухне раздавала. А повар-француз к борщу и каше с недоверием относился. В соседней комнате поблескивала наряженная позолоченными орехами и расписными пряниками елка, упирающаяся колючей вершиной в лепнину потолка. При ней неотрывно дежурила горничная, следившая, чтобы от горящих свечей на ветках не вспыхнуло бы само дерево, и соседствующая с ним штора.

Евгений украдкой потянул из жилетного кармана золотые часы. Выходило, что пора прощаться. Его, купца первой гильдии, сегодня ждали ещё в одном собрании, на этот раз тайном. Отчего-то ему казалось, что и на ужин к Артемьеву, этому выскочке, поднявшемуся на торговле лесом, его пригласили исключительно для того, чтобы вслед за ним втиснуться в этот «кружок» избранных. Если бы все было так просто! Кабы знал ты, купчишка Феодосий сын Артемьев, каково живется оборотню, бежал бы сейчас, куда глаза глядят. И за версту бы обходил и самого Евгения, и дом его. И остальных таких друзей на всякий случай. Но, что ни говори, а Иному, да к тому же Тёмному, дела вести сподручнее, нежели человеку. Всегда знаешь, с кем поближе сойтись. Кому взятку дать, и с кем в дела не вступать даже когда золотыми горами заманивают.

Сегодняшний вечер был особенный. Провожали в дальнюю дорогу дозорную Головину. Евгений не поставил бы на её жизнь даже завалявшейся в кармане полушки. Не то, чтобы сам он на Ольгу зуб имел. Они и встречались-то раза два от силы. Но Рустам, его Учитель, был настроен решительно. Сам бы давно её в клочья разорвал, да боялся не сдюжить. Нынче ровно в полночь было велено всем столичным оборотням на Невском встретиться. И как только в окнах одного из домов пожар вспыхнет, глядеть в оба. Старика, что Великую охранять станет, всем рекомендовали опасаться. Но сама Светлая волшебница более не представляла угрозы. Оставалось зайти домой, чтобы переодеться.

Дома было неладно. Жена, растрепанная, зареванная, встретила его в передней. А её всхлипывания было слышно ещё из лифта. Следом за женщиной бегала горничная с каплями. Но нигде не было слышно младенческого крика. Не вышла к дверям причесанная по-домашнему дочурка. Огромная квартира как будто опустела. Должно быть, уже поздно, и дети давно спят.

-Дора, – растерянно прошептал Евгений, - что с тобой?

Вместо объяснений жена сунула ему маленькое аккуратное приглашение. Напечатанное в дорогой типографии, исполненное в виде поздравительной открытки. Вокруг наряженной елки выстроились полукругом маленькие щеночки, тигрята и медвежата. Магией от картонной открытки не веяло, но от этого она не выглядело менее мрачной. Это было приглашение посетить детский праздник на Кадетской набережной этой ночью. За подписью Екатерины Романовны Дашковой. У Евгения что-то оборвалось внутри.

-Дора! – он резко поднял голову, - где дети?

Выяснив, что его дочь Капа ещё днем не воротилась из гимназии, а новорожденный сын Мирон исчез вместе с кормилицей на прогулке, купец первой гильдии, тут же развернулся, и, не переодевшись, в том же фраке, в котором он так не хотел перекидываться в волка нынче ночью, помчался в сторону казармы Ночного Дозора. Что-то странное творилось на улицах. И только добежав до забранной в гранит заледеневшей Невы, он понял, чего не хватало. Куда-то подевались все извозчики. А ещё он не встретил ни одного дозорного. Ни Темного, ни Светлого. Ветер гнал ему в лицо острые колкие снежинки, и он не сразу понял, что все четыре видимые отсюда моста, ведущие на другой берег, в казармы, были разведены. И это в январе, когда навигация давно уж закончилась. Купец потоптался с минуту на гранитной лестнице, а затем решительно шагнул на лед.

Пока Евгений брел по крепкому льду, прошло довольно времени. Наверняка его соратники давно уже гонят по Невскому напуганную отставную волшебницу. Но купцу сейчас не было дела до чужих планов мести. В приемной господина Лефорта уже толпился народ. Не все собравшиеся были оборотнями. Мрачные и сосредоточенные вампиры сбились в кучку, и что-то тихо обсуждали. Все вели себя сдержанно, и лишь одна баба, простоволосая, в сползшей на плечи серой шали и замурзанном овчинном тулупе, по-деревенски хрипло голосила: «Да что же это дееться?!» Пригласительная открытка в её руке смотрелась чужой. Как будто эта приехавшая на заработки или к мужу в гости крестьянка подобрала яркую картонку на дороге.

Директор вышел к собравшимся далеко не сразу. Вид у него был обеспокоенный, и он, казалось, никого не слушал. Из всех присутствующих сейчас только он мог зайти в казарму Ночного Дозора. Всех до единого оборотней и вампиров, прямо в дверях неизбежно развеяло бы в прах. Время работы Дневного Дозора уже истекло, и Франц оставался на службе один, если не считать охраны на входе и ночного уборщика. Дозорные, сдав свои дела, поспешили по домам к своим семьям. Директор надеялся, что у них ещё есть семьи. Лефорт с трудом удержался, чтобы не позвонить в инквизицию и не закричать в трубку, что Дашкова устроила в городе Светлый террор. Но, поразмыслив, набросил на плечи шубу, и потихоньку вышел через вторые двери, оставив «низших» в казарме одних.

Не без трудностей преодолев по льду Неву, Франц добрел до открытой дверцы в одном из мостовых «быков», и заглянул внутрь. Между шестернями и рычагами в панике метался служащий в форменной шинели. В отчаянии мужчина бил по какой-то толстой черной рукоятке большим стальным молотком.

-Заледенела, собака, - краснея от натуги, объяснил он Лефорту, когда тот попытался возмутиться происходящему непорядку, - утром сменщик мой придет, вдвоем огнем топить будем. А сейчас ни в какую!

И механик вновь со звоном опустил свой молоток на заклинивший рычаг. Тёмный поглядел через Сумрак. И правда, никакой магией даже не пахнет. Механизмы вроде бы в полном порядке. Видать, где-то в другом месте снег на солнышке днем чуть подтаял, да и замерз под вечер. Странно только, что во всех четырех мостах разом. Хотя чего это в четырех-то? Оставшиеся три моста, позволяющие перейти из Петропавловской крепости на Васильевский остров так же были разведены. Тёмный мог поклясться, что в каморке под каждым мостом сейчас так же беснуется ничего не понимающий работник в серой шинели.

Все окна в Ночном Дозоре приветливо светились ярким электрическим светом. На первом этаже была видна украшенная елка, вокруг которой скакали белокурые, чернявые и рыжие детские головы. Банты, колпачки и плюшевые заячьи ушки, подбитые розовой байкой, то и дело подскакивали, чуть поднимая над подоконниками курносые, конопатые, бледные или чересчур румяные, детские личики. Гордо подняв голову, Франц прошел мимо охраны, сбросил шубу на ближайший диван в полутемной передней, и пошел на детские крики и смех.

За небольшим черным фортепиано сидела молоденькая барышня в блестящем розовом картонном колпачке и строгом, хоть и праздничном, сером платье. Смеясь, и поглощая цукаты из блюдечка на крышке инструмента, она задорно бренчала по клавишам. Выходило что-то мелодичное, но неузнаваемое. Возле елки Екатерина Романовна в своём лучшем зеленом шелковом платье, что-то напевая, пыталась вовлечь детей в хоровод. Но нарумяненный дамскими красками для лица мужчина в ярком несуразном костюме и рыжем парике уже зазывал всех играть в фанты. Его приятель, выбеленный грустный клоун с глазами, обведенными черным, лил искусственные слезы над пустым мешком. Дети опасливо косились на обоих, но не убегали.

-Франц Яковлевич! – Дашкова ухватила Лефорта за руку, и потащила за собою вокруг елки, - тоже к нам на праздник?
-Да, - нахмурился Тёмный, - ничего, что с чужим приглашением?

И он продемонстрировал собеседнице яркую картонку.

-Ничего! – расцвела Светлая, - мы сегодня всем рады.
-Ты с ума сошла! – шепотом заорал Лефорт, пытаясь выпростать руку из её мягкой ладони, - у меня полная приемная родителей!
-За детьми уже пришли? – простодушно удивилась Дашкова, - вот незадача! Мы же ещё мороженным не угощались. Который час?
-За полночь, - процедил Франц, останавливаясь, - с чего вдруг такая любовь к детям «низших»?
-Так «операция» же скоро, - погрустнела женщина, - вот я и решила всех у себя собрать напоследок. Потом-то долго ни конфет, ни клоунов не увидят.
-Ничего, - сурово заявил Тёмный, - конфеты мы с собой заберем.

Кое-как одевшись, и едва дождавшись, пока все раззадоренные праздником ребятишки, их кормилицы, няньки и гувернеры, выйдут, наконец, на Кадетскую набережную и построятся парами, Лефорт нахмурился, и зашагал впереди своей разномастной армии вдоль чугунных перил в сторону Заячьего острова. Взрослые удивлялись, что уже ночь, хотя час назад за окнами сияло зимнее солнце. Дети верещали, открывая по дороге кульки с подарками, и делясь конфетами. За этим визгом и гвалтом директор не сразу заметил, что по льду Невы стремительно мчатся два автомобиля. Ярко-желтый, в темноте казавшийся серым, и черный. Небольшой желтый Фиат немного заносило, но скорости он не сбавлял. Мимо Заячьего острова обе машины промчались молниеносно, оставляя после себя шлейфы черного дыма пополам с разбегающимся из под колес снегом.

А уже под утро его вызвали на место убийства. Скверно выспавшийся Лефорт даже не смог выпить кофе. Кухарка ещё не вставала, и печку на кухне не топила. Пришлось тащиться на Невский сонным, да к тому же голодным. У самого парадного подъезда, окруженный толпой дозорных обеих мастей, лежал труп на утоптанном окровавленном снегу. Человек, видимо, свалился с крыши ещё ночью. И вот теперь, под утро, его нашли Светлые дозорные. Пока Франц приближался, все думал, кто бы это мог быть. Ужасно не хотелось разглядывать размозженную голову Гесера. Но при ближайшем рассмотрении труп оказался хотя и азиатских кровей, но чужой. Наполовину вышедший из превращения оборотень с ещё волосатыми руками и щеками, развернутыми назад коленями, какие бывают у псовых, глядел в черное ночное небо погасшими глазами. Все лицо его было исполосовано, как Францу показалось, ножом. И только присмотревшись он понял, что это когти какой-то птицы. А то, что он в темноте принял за глаза, на самом деле кровавые сгустки. Один глаз у трупа был вырван, и болтался на щеке окровавленным лоскутом. А второго не было вовсе.

-Вы знаете его? – холодно осведомился Светлый дозорный.
-Да, - кивнул Лефорт, - это Рустам Алтынбаев. Оборотень второго ранга. Он в Дозоре не служил.

Устало бредя по медленно сереющему утреннему Невскому проспекту к себе в казарму, Франц нащупал в кармане что-то скользкое и твердое. На ладони блеснула розовым и желтым небольшая шоколадная конфета из "Елисеевского".


========== Цирк ==========

Настроение главы: https://www.youtube.com/watch?v=39afvZk19Us

Маня прижала к себе куклу, и глянула снизу на маменьку. Та тревожно озиралась то на башенку с часами, то на поезд. Ярко освещенный фонарями, со строгим швейцаром у дверей, которого тут принято было называть проводником, вагон произвел на пятилетнюю девочку куда большее впечатление, чем само путешествие в Петроград. Хотя после маленькой провинциальной Уфы здесь все было в диковинку. Огромные дома аж в четыре этажа! Широченные улицы. Каменные церкви. Ужасно хотелось туда зайти, но маменька не велела. Сказала, что там только для крещеных. Зато в Елисеевский пускают всех без разбору. И русских, и евреев. А пирожные там объедение.

Маня ещё немного потопталась валенками по грязноватому вокзальному снегу и, притомившись, присела на большой деревянный ящик, в котором домой из столицы везли швейную машинку. Хотя, какая же она «машинка»? Машинища! Две огромные коробки. Одна с железным узорчатым столом, а вторая, полукруглая, похожая формой на вагон пассажирского поезда, укрывала от непогоды драгоценный механический шедевр от Зингера. Грузчик, которому машинку не доверили, тоже топтался неподалеку со своей тележкой, и скучал. Переминался с ноги на ногу, и посматривал на часы. Наконец, плюнув на землю, и пробурчав невнятное: «Запаздывают», закурил что-то вонючее. Маменька с неудовольствием поглядела на него, и мужчина, сконфузившись, отошел куда-то в темноту. Остальные немногочисленные ночные пассажиры тоже зябко кутались в пальто, шубы, шинели и тулупы, нервничали, но сесть в поезд никто не порывался. Проводники стояли рядом со своими вагонами совершенно спокойные. И казались спящими.

Девочка, хоть и мерзла, все же наслаждалась отдыхом. Слишком много на её долю выпало приключений. Всё их недолгое двухдневное пребывание в столице Манечка очень волновалась, что встретит на улице царя, и не будет знать, как правильно кланяться. Что не откроются огромные стеклянные двери в торговом доме Зингера. А великолепные пирожные в Елисеевском будут слишком дороги для них с маменькой. Они не смогут расплатиться, и их сильно накажут. Но ничего такого не случилось. Им приветливо кланялись, двери открывали строгие бородатые мужчины в ливреях, а кроме пирожных маменька порадовала дочку новенькой французской куклой в русском сарафане. Хотя, ведь если одежда русская, и кукольная лавка в Петрограде, значит и кукла теперь россиянка. Вот они с маменькой, евреи, но Манечка за собой ничего такого не замечает. А напротив, ощущает себя вполне даже русской. Вот и царь, кабы вышел сейчас на вокзал, нипочем бы не догадался.

Но царь не пришел. Занят был, наверное. Вместо него прямо на заснеженный перрон выкатился черный автомобиль. Из него вышло трое странных, непонятных господ, и двинулись прямо на Маню. Девочка поспешно соскочила с коробки, и спряталась за маменькину юбку. Было, отчего испугаться. Шедший первым господин был весь окутан какой-то черной дымкой, но с горящими алым светом глазами. Он поводил руками, как будто раздвигая для остальных какой-то невидимый занавес. За ним ковылял полноватый мужичок привычного девочке мещанского вида. Тоже весь сияющий, как бы осыпанный золотой пудрой. Он вел под руки пьяного товарища. Пьяниц Маня хорошо различала в любой толпе. Их деревянный дом стоял недалеко от кирпичного завода, и большая часть соседей, там работавших, по выходным развлекались выпивкой. Но этот пьяница был не из русских и точно не из евреев, а, скорее из башкир. В Уфе их тоже было довольно много. Девочке было, с чем сравнивать. Пьяница тоже светился, но тусклым, хотя и теплым, домашним, светом. А вот чтобы глаза такими красными от вина становились, Манечка ни разу не видала. Завершала процессию небольшая белая с черной пестринкой сова, как призрак парящая над головами пришедших. Наверное, господа из цирка!

-Живы?! – бросив недокуренную вонючую папиросу, к ним ринулся грузчик, - я уж и не чаял вас увидать. Цельный час для вас поезд удерживаю. Слежу, чтобы ни один Тёмный даже к вагону не пошел. Никого внутрь не пускаю. Знатно же вас потрепали!
-Еле оторвались, - пропыхтел «мужичок», подхватывая заваливающегося «башкира» к себе на плечо, - Оленька одного волколака с крыши сбросила. А Яшка на её авто по Неве на Финский залив рванул. Авось не догонят. Хотя за Павлушу я чутка опасаюсь. С таким пассажиром в Сумрак не нырнешь.
-Обойдется, - уверенно кивнул грузчик, - небось, уже давно в Финляндии. Влас расстарался, подшаманил с бензобаком. Им топлива должно на два таких же пути хватить. Опосля, если надо будет, они воды в бак зальют. Яшка умеет.
-Мосты тоже инкуб разводил? – понимающе усмехнулся «мужичок».

Грузчик кивнул. Развернул свою тележку, и поволок к вагону второго класса. Маня глянула на маменьку. Та держалась спокойно и отстраненно, словно ничего не происходит. Не стоят совсем близко от них светящиеся люди. И не сидит сейчас над дверью первого вагона сова, не лупит на них всех свои огромные глазища. А перья у птицы все в чем-то алом измазаны! И тут как будто разом ожили проводники и пассажиры. Все зашумели, засуетились. Толкаясь и ворча принялись рассаживаться по своим вагонам. Девочка обернулась, и увидела, что цирковые артисты садятся в самый лучший, «первый» класс. Видно, не так страшна цирковая доля, как бабушка учит.

Во «втором» классе девочка уже путешествовала. Уверенно зашла в крошечную комнатку с двумя диванами, которые в поезде называют «купе», усадила куклу, сняла и аккуратно уложила на кожаную обивку пальто и шляпку. А варежки, пришитые к длинной пропущенной в рукавах тесемке, маменька сама вынула и пристроила на черной горячей трубе под окном. Сама разделась, сняла шляпку, и устало осмотрела себя в зеркало, поправляя прическу. Тут же постучали в двери. Провоник зашел сказать, что через минуту отправление, и спросил, не принести ли дамам чаю. Маня гордо выпрямилась. Значит, она тоже «дама». И может как взрослая выйти в коридор, поглядеть на ночной вокзал.

В коридоре сновали немногочисленные пассажиры. Большая часть ожидающих поедет домой в вагонах попроще. «Третьего» и «четвертого» классов. Слово «класс» девочку не смущал и не удивляло. Маменька, тётя и бабушка, а так же многочисленные гости повторяли это слово на разные лады. Правда, до своего путешествия девочка не знала, что имеется в виду поезда и железная дорога. Раньше она думала, что взрослые говорят о стоящей неподалеку гимназии, и расположенных там классных комнатах. О потом маменька разъяснила, что класс, это нечто иное. Вот женщина, к примеру, приниженный класс. Она ещё что-то рассказывала, но дочка не могла пока всего усвоить. Но приниженной себя определенно чувствовала. Ведь она девочка, а значит, маленькая женщина. А «маленький», «низкий» и «приниженный», это одно и то же. Голова «приниженной» девочки пока что не доставала до оконного стекла. Пришлось встать на откидную кожаную скамью. На потоптанном снегу уже никого не оставалось. Ходили только люди в черных шинелях с фонарями, да грузчик неподалеку курил. А у самой границы освещенного фонарями пятна стояло несколько огромных лохматых собак. Поводили мордами, сверкали зелеными и алыми глазами. Совсем, как «черный» господин. Да это же цирковые собачки!

Маменька достала из ридикюля коробку ароматного печенья, и устало поглядывала на дрожащее оконное стекло пока дочка ужинала. А Манечка сидела, как на иголках. При других обстоятельствах она с радостью питалась бы печеньем хоть каждый день. Тоже ведь еда, и намного вкуснее рыбы с картошкой. Но как можно спокойно есть, зная, что где-то на вокзале в холодном Петрограде остались забытые бессердечными хозяевами цирковые собачки? Маменька только равнодушно отмахнулась от этой новости. Она вообще не помнила, чтобы в поезд садились светящиеся люди с совой. И никаких собак возле поезда не приметила. В суете прошла целая вечность. Маменька стелила постели, доставая из шуршащих бумажных пакетов крахмальные простыни и наволочки. Ворчала на не слишком-то теплые одеяла, и что отовсюду поддувает. Быстро переоделась в теплое ночное белье, укрылась халатом, и задремала. А Манечке не спалось. Решив, что вот так же сейчас не спят циркачи в вагоне первого класса, разыскивая и оплакивая оставленных в чужом городе собак, девочка потихоньку встала, сунула ноги в теплые валенки, набросила на голову пуховую материнскую шаль, достававшую до самого пола, и смело двинулась в путешествие.

Нелегкий это был путь! Оказалось, что вагоны отделены друг от друга, и для перехода меж ними существует только один шумный и узкий холодный коридор. Пол в нем качался и грохотал, а стены двигались. Не было никого, чтобы позвать на помощь. И девочка несколько раз возвращалась, и подолгу сидела на деревянной полированной крышке унитаза в уборной. Наконец, набравшись смелости и как следует зажмурившись, она пробежала ужасно длинный коридор, ещё один вагон, где приятно пахло едой и мятными пряниками. Снова ледяной грохочущий тоннель, и оказалась в темных и не шибко-то теплых сенях. Тут её ожидал второй сюрприз. Коридор за ними был значительно уже, и куда богаче, чем у неё в вагоне. По стенам, обитым парчой, горели электрические лампы в узорных абажурах. Зеленые бархатные шторы были все задернуты. Таким Манечка припоминала дом дядюшки-купца. Двери были тёмного отполированного дерева. Пахло кожей, пирогами и чем-то кислым. Но стук поезда здесь был слышен точно так же, как и в соседнем вагоне. Где-то вдалеке играла музыка, и кто-то тихо беседовал. В нерешительности девочка замерла. Кто знает, можно ли сюда заходить? Ведь они с маменькой пассажиры «второго» класса, да к тому же «приниженные».

Но тут совсем рядом гулко зажурчала вода, послышался какой-то стук и скрип, приглушенное дверью уханье и шелест. Почти тут же завертелась дверная блестящая желтая ручка, дверь распахнулась, и в коридор смешно вывалилась белая сова. Совершенно мокрая, в наброшенном на голову полотенце, она недовольно отряхивалась и расправляла взъерошенные перья. Маня не выдержала, и рассмеялась. Сова в ответ злобно глянула на неё, и девочке показалось, что сейчас она заговорит. Кто его знает, что там умеют цирковые птицы?

Но сова не заговорила. Гордо выпрямившись, она, неловким движением втянувши голову, поправила на макушке полотенце. Повела крыльями, подбирая волочащиеся по алому ковру вышитые ажурные края. И совсем как обидевшийся на что-то человек, зашагала по коридору туда, откуда лилась музыка. Манечка заглянула в комнатку, недавно покинутую гордой птицей. Изразцовый пол был залит водой, запотевшее зеркало и белая раковина тоже. Порванная штора висела на одном кольце, открывая вид на красивый железный душ, какой девочка видела в столичной гостинице. Дома-то из всех удобств у неё был ночной горшок, который маменька сама выносила в уборную на дворе. А мыться они всей семьей ходили в ближайшую баню. Маня ещё немного подумала, и пошла следом за совою, размышляя, как бы так подойти поближе, чтобы её погладить.

В богато обставленном купе ехали двое. «Башкир» и «мужичек». Их разговор девочка слышала ещё из коридора.

-А ты Николе* отпиши, - настоятельно советовал «мужичок», наливая себе дымящегося чаю, и осматривая большую тарелку румяных пирожков, - у него жену тоже человечьей ипостаси лишили. И тоже же какую-то чухню. Десятый год живут, душа в душу. Она правда, помельче, и не такая заметная. Что ни говори, а в городе голубя спрятать проще. Но живет. В спячку не впадает и нервами не мается.
-Оленька где? – вяло отозвался «башкир», прикрывая лицо рукою от света.
-Осерчала, - пожал плечами его собеседник, - не боись. Куда она из поезда денется?

Манечка с интересом уставилась на небольшой граммофон, хрипло изливающий тягучий мужской голос, поющий про какие-то душистые ночные цветы. Да так засмотрелась и заслушалась, что не сразу поняла, что с нею говорят.

- Слышь, - повторно окликнул её "мужичок», - пирожка хочешь, дщерь иудейская?


Комментарий к Цирк
Не смогла удержаться и вписала в сюжет своих бабушку и прабабушку

* Никола Те́сла (1856 - 1943) — изобретатель в области электротехники и радиотехники сербского происхождения, учёный, инженер, физик. "Дитя света" был в том числе известен своей душевной привязанностью к голубю.


========== Отступление ==========

-Я эту поездку до самой смерти буду помнить, наверное, - Семен принялся крутить в руке чашку, и надолго замолчал.
-Там что-то произошло? – вежливо напомнил о себе Антон.
-Всё, - решительно отозвался Светлый маг, - там произошло ВСЁ.

Не то, чтобы оперативника такого уровня было так легко напугать. Он едва ли не с первых дней в Дозоре совался в самые опасные дела. Брал на себя сложнейшие задания. Часто работал в одиночку. Несколько раз пропадал так надолго, что его объявляли мертвым, и по возвращении вручали волшебнику новенький паспорт. На удачу. Бумаги Семен не берег, и не шибко-то ценил. Вынесенный ещё из юности статус «вольного» вполне его устраивал, и другие звания уже не имели такого же значения. Свой последний паспорт, начавший отсчет его жизни тридцать лет назад, оперативник, не раздумывая, оставил в Петрограде у своей любовницы. И в поезд садился без документов, магическим способом.

Продавший все, что было нажито за долгие годы службы, от роскошного особняка в Москве до последней нитки, Гесер выкупил для себя вагон первого класса целиком. Было видно, что он к поездке готовился. Ради него вагон-ресторан отодвинули от паровоза, и поставили в строю третьим. Так, чтобы можно было в любой момент отцепить паровоз и первый вагон, оставив весь остальной поезд в чистом поле. Не самый жестокий поступок, учитывая независимое отопление в каждом вагоне и возможность продержаться на продуктовых запасах из ресторана до прибытия помощи из ближайшего городка. Было видно, что Пресветлый что-то продумывал и планировал. На этом фоне решение лечь на стеклянный стол выглядело экстренным, спонтанным. А с точки зрения Семена крайне неразумным, непродуманным и откровенно опасным.

-Видишь седые волосы? – он специально склонил голову, позволяя Антону осмотреть свою лысеющую макушку, - это я из того поезда вынес! Ты не думай ничего такого. Это не со страху. Меня чем только не пугали. Я банду Марфы-анчутки* в одиночку брал! Ну, ты помнишь, про них ещё на занятиях рассказывают. Ведьмы эти, из Вятской губернии. Которые удумали десятину с крестьян собирать.
-Или дождь все лето? – кивнул оперативник, - помню.
-Ну да, - рассеянно отозвался Семен, - для крестьянина дождливое лето это голод зимой. А ежели такой год не один, то и смерть. Знаешь, сколько корова ест? А лошадь? Лен, опять же, от дождей прямо в поле гниет. Вода в колодцах мутнеет. Хоть собирайся, да переезжай. Другой вопрос, куда ты всей деревней переселишься? Помещик не отпустит. А тех, кто сбежит, с солдатами искать станут, и назад возвратят. Если выкупился, и всё ж таки уехал, на новом месте обязательно спросят, отчего ведьму не изловили, да не повесили. И, заметь, в существовании самой ведьмы никто даже не думал сомневаться. Они эту Марфу всем уездом ловили. Почитай, всех одиноких старух извели. Ни одной повитухи в округе не осталось. Кто ж знал, что Марфе этой двенадцать лет? Ведьма, она любого возраста быть может. Потому, когда девчушка эта, Манечка, прямо рядом со мной в вагоне очутилась, у меня душа в пятки ушла.

Да, маленькая. Не инициированная. Но ведьма. Семен рассеянно слушал длинный рассказ, не содержащий пауз о том, что «собачкинавокзалемерзнуткакможнооставлятьнапогибельбеззащитноеживотноепирожкисмясомбабушкаестьневелиттолькосяблокамимаменькашвейнуюмашинукупиласкрасивымстоломикуклувкрасномсарафанеполшатаетсявсегремитиможноптичкупогладитьпожалуйста», а сам подсчитывал, какой силою должна обладать эта девочка, чтобы проломить защиту, наложенную магом первого уровня. На вокзале он ребенка даже не приметил. Столичный дозорный, простоявший возле девочки больше часа, тоже ничего не заподозрил. А сейчас от неё фонило магией так, что даже Гесер ненадолго пришел в себя. Сел, смерил маленькую гостью плывущим взглядом.

-Оля где? – тревожно поинтересовался он.

Об этом и сам Семен уже начал тревожиться. Рассерженная новой для себя беспомощностью и тем, что своим присутствием она не только ослабляет спутников, но и притягивает к ним опасность, Ольга ушла ещё полчаса назад, и больше не объявлялась. Вылететь через окно она не могла, повсюду была защита. Но слишком уж близко сейчас находился Завулон. Кто знает, на что он готов пойти, чтобы поселить у себя в директорском кабинете Великую волшебницу? Посадить её на цепь или в клетку. Может быть, даже золотую. И с гордостью показывать высокопоставленным знакомым. А где Великая, там и Гесер. Цепь вовсе не обязательно должна быть материальной. И вот только сейчас Семен начал понимать, что сова могла покинуть поезд через уничтоженную этой девочкой защиту на двери. Он даже выглянул в окно. Не парит ли рядом с поездом белая птица?

-Сделаться параноиком на нашей работе проще простого, - смущенно крякнул дозорный. - Девчонка, хоть и была потенциальная темная иная, особой опасности пока что не представляла. Ни она, ни ейная маменька, которая уже волосы на себе рвала, и весь вагон по тревоге поднять успела. Так, типичная ведьмачья семейка. Одни женщины. Бабуля-торговка подсуетилась, связала любимой доченьке шаль-амулет. Напихала туда заклинаний защитных. Шутка ли, баба с детём одна в столицу поехала, да ещё и с деньгами. Никакого зла старуха даже в мыслях не имела. Про Договор знала, и со своей стороны соблюдала, как умела. Правда, её самодельный оберег мою защиту с двери снес, хоть и не сразу. Но ведьма об этом весьма сожалела.
-Откуда такая информация? – недоверчиво нахмурился Городецкий.
-А я потом полночи мамашу чаем отпаивал, да заклинаниями успокаивал. Мне после Самары деваться было уже некуда, и я с ведьмочкой этой и мамкой её до Уфы доехал. Заодно поглядел, как живут. Не надо ли чем помочь. Не ерундят ли на месте. Своих-то дозоров там отродясь не бывало.
-А мужчины их где же? – наивно удивился Городецкий.
-Кто не помер, - невесело усмехнулся Семен, - те сбежали, да подальше. Все побросали, и торговлю, и дом хороший. Ведьме хомут на шее не нужен. Так и жила Манечка со всей оставшейся семьей в свое удовольствие. Не скажу, чтобы от них вред какой-то был. Мамаша швейную машинку к себе в Уфу везла. Как раз накануне революции контракт с Зингером заключила на поставку оборудования для нужд женского общества. Суфражистка была. Боролась за право женщины на честный труд за достойные деньги. Открыла при офицерском борделе швейные курсы для девиц тамошних. Сестрица её учительствовала. Сама старуха для нищих корзину хлеба перед лавкой каждый день выставляла. А однажды без воды горящий дом потушила. Свой, и соседский заодно**.
-Это ты к чему вспомнил? – насторожился Антон.
-Да так, - отмахнулся Семен, - что-то накатило.
-А что в Самаре-то произошло? – нетерпеливо напомнил дозорный.
-Не доехали мы до Самары! – огрызнулся собеседник, - а ты, коли хочешь до конца дослушать, меня не сбивай.

Возвратился Семен только под утро. Подгоняемый магией поезд за ночь нагнал своё расписание, и приближался к Москве. И пока колдун подлаживал и укреплял защиту на выходе из вагона, прислушивался к мерному стуку колес поезда. Вдруг прямо в стену рядом сдавленно пискнув, ударилась белая сова. Угодила спиной в угол, раскинув крылья, и шлепнулась на пол. Дозорный на миг опешил. Далеко в коридоре, почти у самого выхода из вагона стоял Завулон. Семен ужаснулся. Всю накопившуюся за два дня усталость как рукой сняло. Его била крупная дрожь. Он оставил беспомощных друзей рядом с внеуровневым Тёмным магом. Вероятно, Гесер уже мертв! И сам дозорный понимал, что в равном бою ему с главой Дневного Дозора не справиться. По привычке, ни на что не надеясь, он выступил вперед, закрывая собой Ольгу. Та сидела на ковре, тряся взъерошенной белой головой. А Завулон медленно приближался.

-Я же предупреждал, - раздраженно проворчал он, глядя Семену за спину.

Тот не думая, и не рассчитывая на успех, выставил щит. Тёмный удивился, но дальше не пошел. Стоял, сунув руки в карманы. Был он по-утреннему растрепан, выглядел невыспавшимся и определенно не был доволен поездкой .

-Понимаю, как это выглядит, - кивнул он на постепенно приходящую в себя сову, - но Великая сама об этом просила.
-Как? – Семен поднял птицу, и, не обращая внимания на недовольный клекот и сопротивление, ощупал. Не сломано ли чего.
-Глазами, - отозвался Завулон с видом человека, обиженного недоверием.
-Не врет он, - из двери своего купе выглянул Гесер. Бледный, с плывущим взглядом.

За окнами проплывало роскошное двухэтажное серое здание Николаевского*** вокзала Москвы. Семен, осторожно обойдя Завулона, протиснулся в купе, прикрыл за собою тяжелую дверь, и на всякий случай заперся на хлипкий крючок и заклинание.

-Слабовато! – презрительно буркнул Тёмный, проходя мимо.
-Что тут было? – настороженно спросил дозорный у Гесера, который прижимая к себе сову, обратил свой невидящий взгляд на улицу.
-Ольга слушать ничего не желает, - еле ворочая языком, пробормотал Пресветлый, - хочет биться и все тут! Ну, я и попросил Артура по старой памяти поупражняться с нею. Он и насмерть не убьет, и жалеть не станет.

Сова недовольно пискнула.

-А я говорю, - менторским тоном возразил ей Гесер, - тебе, матушка, лучше на крыше отсидеться. Коридор здесь узкий. Схватят тебя за крыло, что дальше делать будешь?
-Прав директор, - согласно кивнул Семен, - одна-две слабосильные ведьмы тебя вмиг скрутят.

И тут в дверь постучали. Уверенно, требовательно. Гесер кивнул, и Семену пришлось снять защиту и откинуть железный крючок. В купе молча, недовольно нахмурившись, вступил московский инквизитор. Кивнул присутствующим.

-Я прошу объяснений, - сухо произнес он, не обращаясь ни к кому по имени.
-Каких? – вяло поинтересовался Гесер, - мы с Великой исполняем приказ. Едем в Самарканд на поезде. Или нам теперь надобно сойти, и продолжить путешествие пешком?
-Не в этом дело, - огрызнулся молодой мужчина, - вас сопровождает Светлый маг, не приписанный к Самарканду. И по документам находящийся на службе. Кроме того, как вы объясните это?

И он указал в окно, на перрон. Ольга неуклюже перебралась на стол, загородив собой большую часть небольшого окошка. Мужчинам пришлось встать и подойти. Вдоль всей платформы строем стояли иные. Темные и светлые. Как солдаты, они выстроились спиной к поезду, но даже так было видно, что все они оборотни. Кого-то Семен знал по работе. Кого-то сам ловил. Но многие просто тихо жили в городе и ближайшем пригороде, не нарушая Договора и не пересекаясь с Дозорами.

-Это меня встречают, - раздалось из коридора.

Завулон, одетый во все черное, причесанный и умытый, бодрый и подтянутый, спокойно прошел мимо двери. Не удостоив сидящих там Иных даже кивком головы, он гордо покинул вагон первого класса. На перроне холодно кивнул своему коллеге, перемолвился с ним парой слов, сел в автомобиль и через минуту исчез из виду.

-Допустим, - кивнул инквизитор, - но что ты тут делаешь. Светлый?

Семен встал. Мысленно прикинул, сколько времени у него займет забрать вещички из казармы. Отставка, так отставка. Хотя, чего спешить-то? После возвращения и заберет. Твердо решив это, дозорный вновь сел, и приготовился выслушать приказ о своем отстранении.

-Семен? – Чуть пригнув голову, директор Ночного Дозора заглянул в купе. Голос у Рокоссовского был громовой, избыточно бодрый. Ненатурально веселый, - Не трудись сходить с поезда. Дело к тебе есть. В Костромскую губернию поедешь. Там у крестьянина одного скотину потравили. А ты у нас единственный селянин.
-Мне бы в Уфу, - буркнул дозорный, глядя в пол и краснея, - тут ведьма одна в поезде едет. А у ней там, того, бабушка…
-Рабочая поездка? – тут же расслабился инквизитор, - так что же ты молчал, Светлый?

В купе повисло напряженное молчание. Гесер устало присел на роскошный диван, и коротко глянул на собравшихся. Бывший и нынешний директора Ночного Дозора встретились взглядами. И Константин Константинович с какой-то неотвратимой ясностью осознал, что Гесер вернется. Он не бежит, а стратегически отступает. Уходит, чтобы сберечь силы, вводит противника в заблуждение своей кажущейся немощью. И что когда старику придет в голову возвратиться, лучше бы ему, потомственному дворянину Рокоссовскому, внучатому племяннику инквизитора Витезслава, оказаться в числе союзников Пресветлого. Или… Директор молча поклонился и покинул вагон, подталкивая впереди себя растерянного инквизитора.

-Так что же, - встрепенулся Антон, - московские оборотни про «детский праздник» в Петрограде не слышали? Отомстить не пытались?
-Слышали все до единого, - кивнул Семен, - у оборотней взаимный обмен новостями и сейчас хорошо поставлен. И про гонки по Неве, и про Рустама, Ольгой убитого слышали. А вот чего в Петрограде никто не ведал, так это как боярыня Ольга Головина своей спиной оборотней от позора прикрывала. И как смертельные печати с них снимать приказывала. Об этом на Москве не только старики знали, но и молодежь. Даже через много лет известный тебе Медведь от этих рассказов в такое умиление пришел, что цвет сменил. Впервые на памяти инквизиции, кстати. Сперва, значит, она оборотней прикрывала, а после они свою заступницу от вампиров на вокзале прикрыли.
-Но кто-то ведь все-таки сел, - догадался Городецкий.

Семен виновато развел руками.


Комментарий к Отступление
*Анчутка - маленький злой дух. Рост анчуток составляет всего несколько сантиметров, их тела покрыты шерстью и имеют черную окраску, а головы у этих злых духов лысые. Характерной особенностью анчутки является отсутствие пяток. Способен становится невидимым. Кроме того этот злой дух может принимать любую форму и, например, обратится и зверем и человеком.

**Настоящая история женщин моей семьи.

***В настоящее время Ленинградский вокзал.

Сообщение отредактировал Виктория1977: 05:17:54 - 03.01.2019

[Виктория1977]

========== Александровский мост ==========

Разноцветный поезд медленно вползал на плохо освещенный перрон станции Батраки*. Уставший и замерзший смотритель проводил равнодушным взглядом непривычно выстроившиеся за паровозом вагоны. Вместо обычных багажного и почтового, первым номером шел единственный синий вагон первого класса. За которым отчего-то был прицеплен вагон-ресторан. Только из дорожной ресторации не высовывался на мороз проводник с красным фонарем. За рестораном катились два желтых вагона второго класса. Замыкали строй три зеленых вагона для бедноты. Серых, солдатских, вагонов четвертого класса, в которых даже белья не продавали, на этой ветке не бывало. И все чаще вместо смотрящихся детской игрушкой разноцветных поездов на линию выпускали вагоны одноцветные, пронумерованные. Хотя, чего народ зря путать? Крестьяне, они ведь читать-писать не умеют. Токмо по цвету свои вагоны и находят. Вот и сейчас, какие-то две бабы толклись в своих заскорузлых полушубках возле роскошного ресторанного вагона.

-Проходи! – гаркнул на них проводник из первого класса, - нешто ослепши?
-Дык, нам в поезд, - огрызнулась та из баб, что несла узел побольше, - вона, билеты!
-Чай, не в господскЫй вагон, - насмешливо передразнивая будущую пассажирку, отозвался мужчина, спрыгивая на перрон, - покаж свои картонки.

В ответ бабы, отталкивая друг друга, принялись совать проводнику в лицо билеты. Обе опасливо оглядывались на стучащий, шипящий, выпускающий белые струи дыма паровоз.

-Третий класс, - брезгливо поморщился проводник, - дуй в конец, бабоньки. Не боись, без вас не уедем.
-А там к кому идтить? – испуганно обернулась в сторону последних вагонов вторая баба, с узелком поменьше, - а что, как свободных местов не буде?
-Чего заголосила-то? – недовольно проворчал проводник, возвращаясь к своему «богатому» вагону, - одну станцию пешком постоишь. У тебя билет до Обшаровки.
-Неужто и одну станцию нельзя в барском вагоне проехать? – неожиданно игриво и смело хихикнула пассажирка.
-Никак нельзя, - обиделся мужчина, - а не нравится, пешком иди. По мосту. Аккурат под утро на месте будешь.

Митька, «мальчик» из вагона-ресторана, слушал эту перебранку в пол-уха, пробегая мимо. У него-то как раз целые дни проходили в походах по роскошным на его взгляд коврам вагона для богатеев. То с чаем то с пирогами, то с вином. Ишь, чего барин-затейник учудил, свой вагон вперед передвинул! Весь поезд на изнанку! Из-за него и багажный вагон отцепили, и почтовый. Проводникам спать негде стало, пришлось всем в третий класс перебраться. Никак, министр, али миллионщик сумасшедший. Решил по железной дороге проехаться. Сперва мальчик подумал, что это из гордости. И что он себе все подметки стопчет в обход, через улицу, кочегару да машинисту чай и обед носить. Не дело это, чтоб чернорабочие сами в ресторан ходили, посетителей пугали. Но потом обвыкся. Первый раз за его недолгую службу в ресторане было так мало посетителей. Все больше по мелочи. Из второго класса обедать приходили. Чай почти никто не пил, а вином одна только барыня угощалась. Зато полы весь день чистыми оставались! Сам же миллионщик, который под себя весь «первый» класс выкупил, так и не заглянул. Слуга егошный обед барину носил, и вино.

Снаружи вагон казался Митьке пустым. И, если бы не надо было через улицу с обедом в паровоз бежать, он и вовсе о пассажирах этих странных не вспоминал. Вечером слушал вместе с остальными про чудачества миллионщика. Барин в духе нового времени прислугу при себе поселил. Так и ехали всю дорогу в одном купе. Человек он был со странностями. Курил ароматный табак из какой-то причудливой конструкции. На обед всё меню у повара заказал, и три бутылки шампанского. И вез с собою настоящую сову! Обнимался с нею всю дорогу, как с кошкой. Мальчик в жизни своей не слыхивал, чтобы кто так мастерски птицу приручил. Единственный их попутчик, тоже по всему видать знатный, да к тому же известный, в Москве сошел. С солдатами встречали! Генерал, небось. При нем мальчик стеснялся на окна вагона даже глаза поднять. Теперь же брел вдоль синего блестящего бока, тихонько поглядывая в прогалинки между шторами. Но внутри темно было. Все спали.

Кочегар, красивый высокий белозубый парень, весь перемазанный черным, нетерпеливо кинулся к Митьке, отставляя лопату и снимая на ходу рукавицы. Не оборачиваясь, недовольно крякнул со своего места машинист. Человек он был гордый, даже заносчивый. С самой столицы ни с кем не разговаривал, и раньше его в этом поезде никто не видел. Мальчик даже не знал, как его зовут. Да машинист и не рвался ни с кем дружить. Молчал всю дорогу. Его сменщик, степенный и серьезный дедушка, спал сейчас в вагоне третьего класса. Вот с ним всегда можно было парой слов переброситься. Он не гордый. Паровоз уже был заправлен водой, но пока что стоял положенные ему двадцать минут. А впереди ожидал опасный и сложный участок пути - Александровский мост**. Митя этого моста до одури боялся.

-Одна морока с этим «первым классом» - пожаловался он, наливая в подставленные кружки крепкий чай, сталкивая с подноса кастрюлю каши, укутанную для тепла вместе с хлебом в теплый платок. Выгребая из карманов твердый желтоватый сахар, уже наколотый, - ходи теперь через улицу цельный день!
-Чудят господа, - приятно усмехнулся кочегар, - спят сейчас, не видал? Может, через вагон пройдешь? Мы перед мостом стоять не будем. До самой Обшаровки с нами поедешь.
-Дрыхнут, - согласно закивал Митя, - с пустыми руками, отчего не пройти? Пройду.
-И сова тоже спит? – отчего-то спросил машинист. Голос у него был тихий, и необъяснимо жуткий.

Мальчик пожал плечами. А сам задумался. Нешто сова ночью спит? Но от предложения пройтись по теплому, устланному ковром коридору, отказываться не стал. Постоял в холодных сенях, прислушался. В вагоне было тихо. Нигде не было слышно людского разговора. Свет в купе не горел. Двери везде были закрыты. Сова по коридору не летала. Да и кому она расскажет, даже если увидит, как Митька потихоньку вдоль занавешенных окон крадется? Поезд тем временем тронулся. Поплыли мимо столбы и подсобные помещения для вагонов, но почти тут же стало темно. Вокзал из красного кирпича ещё постоял в отдалении, приветливо подсвеченный станционными фонарями, да и скрылся в темноте. Мальчик потихоньку прошел до конца вагона, и нырнул в грохочущий стылый коридорчик. И даже не обернулся поглядеть на оставшиеся отпертыми створки между вагоном и паровозом. Спешил очень.

В ресторане творилось что-то неладное. Митька ещё из сеней услыхал чужие разговоры, а после и свет увидал. Стоял теперь в растерянности возле кухни, не зная, что делать. За столами сидело несколько женщин. Две крестьянского вида, которых мальчик легко узнал. Это они сейчас с проводником из «первого класса» балагурили. Смелые! Пробрались через весь поезд. Так ведь и правда свою одну станцию в вагоне для богатеев проедут. Нескольких дам из второго класса он узнал по прическам. Они все после Москвы сели, и он днем ещё успел предложить им пирожки и печенье. Тогда не купили, а сейчас, видно, проголодались. Да так, что вместе с крестьянками сидят в одном вагоне. И не возмутятся, не отодвинутся. Среди пришедших ночью женщин выделялась одна. Совсем юная, видом походившая на гимназистку и в таком же платье с передником. Девочка, прикрыв уши руками, повторяла на разные лады одну и ту же строку какого-то рассказа. Закатив глаза и отвернувшись в окно, как это делают школьницы, когда в полном классе им нужно выучить на память длинное стихотворение.

-Спи глазок! Спи другой! – разносился по вагону её ровный монотонный голос, перекрывая чужие разговоры.
-Уважаемые! – наконец, решился Митька, выступая вперед, и становясь подле буфета, - пожалуйте на свои места. Сейчас ночь. Закрыто у нас.
-У нас открыто, - весело отозвалась наглая крестьянка, просившаяся на места для богатых хоть на одну станцию.
-Какой хорошенький, - улыбнулась дама в черном платье.
-Спи глазок! Спи другой! – повернулась к нему «гимназистка».

И мальчик, послушавшись, прикрыл глаза, да так стоя и заснул. Привиделось ему, как в будке у длиннющего моста через Волгу зевнул и тут же захрапел смотритель. И вместо красного, запрещающего фонаря, сразу на двух берегах, связанных узорным железным кружевом, зажглись разрешающие «зеленые» огоньки.

***

-От же, нахалёнок! – добродушно усмехнулся кочегар, глядя через болтающиеся двери вагонов в спину удаляющемуся посыльному, - а запирать кто будет?

Он со вздохом двинулся было прикрыть за мальчиком двери, но тут, обернувшись, встретился взглядом с «новеньким» машинистом. Тот стоял прямо за спиной, пристально глядя кочегару в глаза. И послышалась вдруг молодому кубанскому парню с детства знакомая песня, под которую в горелки играют. «Гори-гори ясно! Чтобы не погасло!»

-Чего застыл-то? – прозвучало у него в голове, - уголька-то подбрось!

Сам не понимая, что он делает, кочегар вновь натянул свои грубые рукавицы, взялся за лопату, и отворил печную заслонку. Набрал полную лопату раскаленных угольев прямо из печи. Ловко огибая препятствия, и чуть покачиваясь в узеньком коридорчике, со всей силы вытряхнул алые от жара камушки на дорогие чистые ковры в коридор «первого класса». А что после было, никто не ведает. Все вокруг спали. Смотрители, станционные рабочие, пассажиры. Да и сам поезд неспешно выкатившись на мост, и проехав почти до середины, встал окончательно.

Комментарий к Александровский мост
* В настоящее время станция Октябрьск.

**В настоящее время носит так же название Сызранский. Железнодорожный мост через Волгу в Самарской области между городом Октябрьском (правый берег) и селом Обшаровкой (левый берег) на железнодорожной магистрали Москва — Сызрань — Самара.
Открыт 30 августа 1880 года, на момент открытия являлся самым длинным мостом Европы (1436 метров, 13 пролётов) и первым железнодорожным мостовым переходом через Волгу в её среднем и нижнем течении.

========== Помолвка ==========

Настроение главы: песня группы Пикник «У шамана три руки».

Семен проснулся от удара по голове чем-то острым. Как же совы больно клюются! Почти тут же со звоном разлетелось оконное стекло и потянуло ледяным ветром с улицы. Где-то рядом Гесер, хрипло кашлянув, произнес: «Горим. Вот и славно». Вдохнув пару раз густого ароматного дыма, какой бывает при пожаре в богатом доме, дозорный закашлялся. Толком не понимая, куда подевалась ставшая привычной за последние сутки тряска, он упал на пол. Одеревенев после магического сна, коротко потянулся всем телом. О том, чтобы открыть глаза, не могло быть и речи, но даже через сомкнутые веки пробивался яркий свет. Это с треском и невероятным жаром горела дубовая дверь купе. Тень не пришлось ловить или представлять. Мужчина стиснул пальцами шершавый ворс ковра и тут же уткнулся носом во что-то мягкое. Синий мох.

Иссиня серые «травинки» обильно покрывали все свободное пространство. Когда садились в поезд, Семен был слишком вымотан, чтобы тратить Силу на выжигание мха. Походя, повинуясь привычке, оперативник принялся рассуждать, откуда здесь, в этом вагоне для аристократов, могло взяться столько корма для единственного обитателя этого слоя Сумрака. На что могли злиться или обижаться эти люди? Жемчуг мелковат? Хотя, синему мху много и не надо. Тут его подкормила молоденькая жена престарелого министра. Там кормилица с чужим младенцем на руках. Простая деревенская баба, впервые попавшая в вагон первого класса, и испытавшая зависть. Чиновник, надеющийся выбиться в классный чин повыше, и путешествующий не по средствам. Провинциальный торговец, алчущий новых выгодных знакомств.

Вагон горел. В сумраке пожара не было, но мох потихоньку испарялся, стены истончались и исчезали двери. Даже на первом слое потеплело. Но оставаться здесь дальше смысла не было. Вряд ли пожар случился от кальяна или подвело паровое отопление вагона. Занятый размышлениями о том, на каком слое Сумрака разыскивать своих попутчиков, Семен огляделся в коридоре. Мох становился гуще в стороне ресторана. К тому же там мелькали призрачные тени. Темные тени. Дозорный по привычке выглянул на улицу. Тени каких-то больших зверей бежали к поезду по пепельно-серому сумеречному льду Волги, и едва ли это была подмога из Ночного Дозора Самары. Надо было поспешать.

В узком ледяном коридорчике Семен ненадолго задумался и выпустил гремлина. Тут же вынырнул из Сумрака, чтобы не смотреть, как из легкого белого дымка складываются жадно перемалывающие металл челюсти. Как истлевает железная связка между вагонами. Этого заклинания дозорный не любил. Но тратить силы на то, чтобы отделить горящий вагон от поезда другим способом, ему не хотелось. В ресторане было темно. Только неприятно холодный лунный свет отражался от начищенных латунных поручней, за которые держались официанты, разнося посетителям еду. А прямо посреди обеденного зала на столе сидела белая сова. Окружающие её ведьмы молча и очень осторожно приближались.

-Ольга, ты чего это? – растерянно проворчал Семен, складывая руки знаком «лезвия».

Сова молча уставилась на него. Взгляд её выражал полнейшее равнодушие к собственной судьбе. Отступать ей было некуда. В том, что Великую будут преследовать до самого Самарканда, сомневаться не приходилось. Но неужто Ольга собралась дать Тёмным бой? Да её же отсюда с отрезанными крыльями вынесут через пять минут!

-Девки, не балуй! - Семен предостерегающе поднял сложенные знаком «лезвия» пальцы.

Сказал, и тут же смолк. Женщины тоже подняли головы. С потолка послышалось несколько глухих ударов, и какой-то скрип, как от когтей. Потом на миг все смолкло, чтобы почти сразу же смениться на обычные человеческие шаги. Высшим вампирам не нужно бегать по запорошенному снегом речному льду. К их услугам небо. Семен загородил собою птицу, и вздохнул. Неприятно было осознавать, что жить им обоим осталось считанные минуты. Но тут со стороны крошечного ресторанного буфета послышалось кряхтение и шаркающие шаги. Гесер, держа в каждой руке по бутылке шампанского, медленно брел по узенькому проходу между обеденными столами. И вид имел растерянный.

-Пяти рублей просят, - проворчал он, неодобрительно глядя на бутылку в правой руке, - а меж тем, дрянь редкостная!

Казалось, даже вампир на крыше замер при появлении Пресветлого. А степняк, решив не жадничать, и выбрав из двух зол бутылку «вдовы Клико», ловко освободил её от пробки и сделал большой глоток прямо из горла, по-гусарски. Сам собой подкатился и остановился точно посреди коридора тяжелый дубовый стул. Гесер, не оборачиваясь, аккуратно на него приземлился, и коротко свистнул. Сова, до этого сидевшая с видом гордым, но обреченным, мигом слетела с насиженного стола, и приземлилась на высокую дубовую спинку точно у него за спиной. Потопталась, устраиваясь поудобнее, и приготовилась слушать.

-В Самарканде и такого шампанского не будет, - с сожалением вздохнул Пресветлый, отпивая из бутылки, - харам. В последний раз пью. Да и повод имеется. Я нынче утром Великой предложение сделал. И согласие от неё получил. Так что в честь праздника должен я всем своим гостям подарки сделать. Извольте, дамы. Все, кто жить хочет, могут идти. Дайте слово, что преследовать нас не станете, и гуляйте отсюда, куда хотите. Мстить не буду.
-А коли нет? – пискнул кто-то из дальнего угла.
-Все, кто останется, помрут, - заверил свою невидимую собеседницу Гесер, - впрочем, Оленька просит, чтобы я беременную безо всяких условий отпустил. Священный сосуд, как никак.

Вместо ответа у него над головой взвился и быстро набрал обороты невысокий черный вихрь. Изгибаясь, повернулся жерлом в сторону совы и завис, покачиваясь в воздухе.

-Вот, - укоризненно усмехнулся степняк, обращаясь к Сове, - а ты говорила, что я тебе на помолвку ничего не подарю! И что у тебя за привычка на деньги спорить? Куда ты этот рубль положишь, коли выиграешь?

Сова благодарно потерлась головой об его ухо. И тут же исчезла.

-Просьба у меня к тебе, Семен, - как ни в чем не бывало обратился к дозорному Гесер, - пробегись до конца моста, да придержи поезд, если сможешь. От «Батраков» железная дорога долго вдоль берега идет. Машинисту легко будет заметить горящий вагон, да и времени на то, чтобы остановиться хоть отбавляй. А с другой стороны мостовые опоры всё загораживают. И места для маневра маловато. Мост одноколейный. А я покуда наших дам развлекать буду.

В чем будет состоять развлечение, Семен уточнять не стал. Только, выскочив на мороз, бросил «гремлина» вперед. Отделить ресторан от остального поезда. Да подтолкнул чутка, чтобы спящих пассажиров случайно не зацепило заклинанием. С крыши вагона-ресторана доносились звуки битвы. Дозорный поднял голову, и не без удивления полюбовался, как белая сова, уцепившись когтями за грудь вампира, сосредоточенно и прицельно клюет его в лицо. А тот слепо отбивается заклинаниями, не попадая ни одним в цель. Сразу стало понятно, чем Гесер невесту одарил. Ольге ведь теперь по приговору доступ к Силе только на служебные нужды выдается. Так вот она, «нужда». Проклятие над самим Пресветлым. И какое должна сейчас Великая получать удовольствие от этой битвы, Семен примерно мог себе представить. Хотя Силы ни разу не лишался. Не исключено, что вся защита поезда также подарена Ольге. Семену действительно нечего было здесь делать.

Добавив себе скорости заклинанием, дозорный рысью добежал до будки смотрителя по узеньким дощечкам, идущим вдоль всего моста, и напрочь лишенным перил. Мужчина спал, оглашая окрестности богатырским храпом. А пробудить человека от магического сна намного сложнее, чем дозорного. Решив не мучить служащего понапрасну, и не терять время на ненужные пустяки, Семен выставил прямо на рельсы магический щит И некоторое время бродил вокруг, выбирая место для второй преграды. Горящий поезд и правда почти не был отсюда виден. И уже собравшись возвратиться, дозорный увидел, что по мосту кто-то бежит. Странно было видеть, как ведьма, подобрав кружевные юбки и быстро перебирая стройными ножками, несется по рельсам с обратной стороны моста, перевернувшись вниз головой. Уперевшись в насыпную дамбу, девочка немного неуклюже, очень по-детски, выкарабкалась из-под железных перил, и присела отдышаться прямо на рельсы.

-А беременная где же? – весело осведомился Семен.

Юная ведьма в гимназическом платье вздрогнула, но все же ответила.

-Должно быть, умерла уже.
-А ты чего же? – дозорный прищурился, вглядываясь в черные силуэты оборотней, безуспешно штурмующих высоченные мостовые «быки».
-Я ещё молодая, - ведьма неуверенно пожала плечами, - жить хочу.
-Чего низом-то? – мужчина тоже присел рядом. Расстегнул кафтан, прикрыл гимназистку полой для тепла.
-Испугалась, - смутилась девочка, придвигаясь ближе, - там творится что-то невообразимое! У старика лицо, ну, такое. Раскрашенное. Жуткое! И в глазах у него Смерть. А сова! Она же…

В это время мост слегка дрогнул. Изящная металлическая конструкция легонько изогнулась, пошла волной, но устояла. Одномоментно возле каждого «быка» треснул лёд. И в следующий миг Волга вскрылась вся, освобождаясь ото льда с грохотом хорошего горнопроходческого взрыва. Ведьмочка пискнула, и уткнулась лицом Семену в плечо. Над поездом взлетело и тут же опало несколько «воронок». А между сминающими друг друга льдинами в черной воде билось несколько огромных зверей, по виду, медведей. И тут рельсы задергались, застучали. К мосту ехал поезд. Семен и «гимназистка» вскочили одновременно. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как разбивается паровоз о выставленный дозорным первый щит. Потеряв лишь немного в скорости, и объятый огненным вихрем, ведомый разбитым черным монстром, поезд подкатился ко второму «щиту». Делать было нечего, и дозорный ринулся вперед, выставляя «пресс» на все отпущенные ему силы.

Девочка оказалась не из слабеньких. Выпростала из волос гребешок, и воткнула в гравий между шпалами. А сама метнулась на подмогу Семену. Изо всех сил оба упирались в одно общее заклинание, а поезд давил с другой стороны. Дозорный чувствовал, как выкатывается с относительно устойчивого берега на искусственный, железный. Как его ноги едут по скользким рельсам и понимал, что стоит ему оступиться, как он провалится. И тогда девочка в одиночку поезд не удержит. Гребень, видимо, мигом пророс в морозную каменистую насыпь, и скреб чем-то шершавым по дну вагонов, оплетал ростками колеса. Движение, хоть и было излишне быстрым, все же постепенно замедлялось. Между шпалами моста жутковато мелькала стремительно замерзающая река. Несколько раз он видел чернеющие в свежем неровном льду трупы оборотней. За спиною тоже что-то грохотало, скрежетало и стремительно приближалось. Но когда мимо него пролетел горящий паровоз с вагоном, Семен уже не удивился. Что-то ёкнуло, когда совсем близко пронесся куда-то вниз, под мост, искореженный вагон-ресторан. А дозорный с ужасом думал не о Гесере, и возможно погибшей Ольге. Он думал, что в поезде у него перед «щитом» в ужасе мечутся по вагонам пока ещё живые люди. И за спиной тоже люди. То, что они умрут во сне, не делает их смерть лучше или чище. Или хоть чем-то полезнее для оставшихся в живых.

Семен пришел в себя, лишь уперевшись спиной в развороченные сени вагона «второго класса». Впереди догорали паровоз, и два следующих за ним вагона. Почтовый, и багажный. Встречный поезд был длинный, и заканчивался аж пятью серыми солдатскими вагонами. Из них на мост выпрыгивали заспанные встревоженные мужички в шинелях с чужого плеча. Вместе они мигом отцепили состав, и Семену потом долго пришлось оправдываться в инквизиции за массовое стирание памяти смертным.

-А с ведьмочкой этой мы до сей поры дружим, - признался дозорный, улыбаясь чему-то своему, - гимназистка Анечка четырнадцати лет.

========== Не тот ==========

-А как тебе кажется, Семен, - осведомился пожилой самарский инквизитор, похожий, скорее, на престарелого профессора в своих очках и с козлиной бородкой, - зачем Пресветлый Гесер обменял билеты на свой поезд?

Семен пожал плечами. До того, как он познакомился с маленькой ведьмой Манечкой он и не думал, что едет в каком-то другом направлении. А вовсе не в Самарканд. Да и тогда ему все казалось, что его новые знакомые пересядут в другой поезд. Или Гесер попросту отнимет у них паровоз и первый вагон. В Самаре ни в вагонах, ни в паровозах недостатка не наблюдается. Новые дадут. Правда, теперь мамаша-суфражистка с дочерью застряли здесь надолго. Вызванная бойней на Александровском мосту катастрофа создала затор на всем Сибирском пути на пять дней. И все это время инквизиция с дозорного буквально глаз не спускала.

Пресветлый и Великая пропали. Оставив после себя семь утонувших оборотней, одного высшего вампира, опознать которого не удалось ни по каким приметам. Регистрационный знак на груди и лицо его превратились за время короткого сражения в кашу. Пятерых ведьм и погибшего мальчика-посыльного помогла опознать единственная уцелевшая участница событий, ведьма Аннушка. Но самой ей предъявить было нечего. Да, своим простеньким заклинанием девочка усыпила почти весь поезд и двух служащих на мосту. Но вина её в случившемся была косвенная. Силой она ни с кем не делилась, хотя могла. В сражении не участвовала. Ни к падению паровоза с моста, ни к гибели кочегара отношения не имела. Да и от помощи следствию не отказывалась.

Самым занятным оказалось то, что ссыльные волшебники никакого касательства к массовой гибели Тёмных не имели. Вампир уже был мертвым. Да его в поезд и не звал никто. На Великую он напал по собственной воле. Ведьмы сами в тот поезд сели. Честно, по купленным билетам. А что потом у них спор вышел, с массовую бойню перешедший, так на войне каких только драк не случается. Ведьмы кстати, все до единой живыми утонули, это и на вскрытии подтвердилось. К тому же, Гесер перед сражением предупреждение вынес, и всем помилование предлагал. Не придерешься. Оборотни так и вовсе до поезда добраться не сумели, не то, чтобы навредить кому-то. Глупые они, хоть и сильные. Токмо инквизиторам лишнюю мороку создали. Который день от Волги рыбаков отгонять приходилось, чтобы на трупы огромные не глядели. Что же до Великой, то ей впору было благодарность выносить. Шутка ли, шесть проклятий за раз сняла. А что, если бы хоть одно из них инферно прорвало?

Казалось бы, особой беды в том, что Гесер с Ольгой пропали, не было. Ну что, в самом деле, могли изменить лишенная Силы Великая Волшебница и пострадавший во благо магической науки Пресветлый? Но как же сильно и как страшно все вокруг посыпалось. Замедлился, а потом с треском начал проваливаться масштабный революционный эксперимент. Случившаяся в октябре семнадцатого революция не только не встретила поддержки в народе, ради блага которого затевалась, а даже была этим же народом отвергаема. Ведьма Арина, в обязанности которой входило варить все необходимые зелья, где-то не там подшаманила. В итоге большевикам, относительно бескровно захватившим власть в городе, пришлось с боями прорваться дальше по стране. Да к тому же крестьяне, над улучшением жизни которых так трудился Ночной Дозор, встречали новую власть едва ли не с вилами. По всему фронту бунтовали голодные солдаты, отказываясь продолжать бессмысленную на их взгляд войну. А что до Арины, то она мигом из поля зрения инквизиции скрылась. И добраться до неё мог только Гесер, которого самого по всей стране безуспешно разыскивали не первый месяц.

Царь не оказал никакого сопротивления. Вся семья его была арестована, и оставлена в царском селе под наблюдением инквизиции. Дашкова суетилась, как могла. Блестящие теоретики большевики не имели ни малейшего представления о том, что дальше делать с бунтующей страной. Рвались торговые связи, голодали города, готовились пойти в атаку враги на всех фронтах. И все жаждали крови правящей семьи. Ленин, не скрываясь, требовал голову опального царя. Единственным, кто не желал быть их палачом, оказался господин Керенский. Прекрасный оратор, но, к сожалению, скверный правитель. А меж тем, Лефорт и Завулон наперебой плевались ядом. Оказалось, что на тайном совете вместе с несколькими прорицателями было выявлено, что маленький царевич Алексей оставался единственным, в чьем потомстве просматривалась «нулевая» волшебница. Тайну это знали только несколько иных, и в том числе Пресветлый Гесер. Жизнь мальчика при этом висела на волоске. Вся семья хворала корью, болезнью в те годы смертельно опасной. А целитель Деревянко, поддавшись общему порыву, сбежал со своего поста, но в казарме Ночного Дозора так и не объявился. Поговаривали, что его видели на баррикадах. А во время гражданской войны целитель, судя по данным инквизиции, скончался от брюшного тифа.

Семен, которого спешно сняли с интереснейшего дела о потраве скота, целый год перебрасывали то в один уголок страны, то в другой. Расстреливали Москве восставший кадетский корпус*, горели пороховые склады в Казани**, и наконец, взорвали злосчастный Александровский мост***. По дороге пришлось вместе с голодными красноармейцами отбивать у крестьян последний припрятанный хлеб. Несколько раз он попадал в бурю крестьянских восстаний. Видел ужас братоубийства и понимал всю безвыходность ситуации. И когда его вдруг вызвали в Петроград, был не на шутку удивлен. Ситуация на периферии вовсе не выглядела настолько стабильной, чтобы бросать все силы на наведения порядка в столице. Но оказалось, что прошлый июль выдался жарким в прямом и переносном смыслах. Город взорвался восстанием. Царскую семью спешно перебросили в Тобольск. Где, как назло, вспыхнул конфликт между старыми большевиками, более лояльными, и новыми, куда менее терпимыми. Победили сторонники смертной казни, и многодетное семейство порядком истощенное и измотанное пришлось вновь спешно переправлять в Екатеринбург. Да к тому же потенциальный дедушка «нулевой» волшебницы во время пустяшной детской забавы так повредил себе колено, что не мог больше не ходить, ни даже стоять. О том, что он поправится, не было и речи. Мальчик отказывался есть и угасал на глазах.

У ворот бывшего дома купца Ипатьева Семен призадумался. Мальчик не дал себя уговорить ни Лефорту ни Ольге. Между тем, вопрос о казни царя со всей фамилией был делом решенным. И через два дня Алеша должен был встать к стенке рядом с батюшкой. Последнее предложение об инициации было сделано мальчику накануне вечером, и он вновь отказался. Ожидал ли царевич в своем детском упрямстве каких-то уступок, или действительно решил умереть вместе с родными, кто ж его разберет. Внушением во время инициации пользоваться запрещалось. Если прознает инквизиция, тут и до развоплощения может дойти. Выход виделся только один. Мальчика нужно было попросту украсть. После всегда можно сослаться на внезапно обуявшее чувство жалости. Да и военная неразбериха очень кстати пришлась. Город был осажден, выстрелы были слышны даже в центре.

У дозорного сохранилось от лучших времен одно завалящее дозволение седьмого ранга. Рассчитывать на большее не было смысла. Вся имеющаяся дозволения шли на дело поддержания хоть какой-то видимости стабильности. Так что Дашкова не приказывала особенно усердствовать. Согласится царевич – хорошо. А нет – и суда нет. И без капризного мальчишки дел по горло. Тем более, Тёмного. В целом-то задача похитить ребенка из запертого дома не представлялась избыточно сложной. Перед казнью охрану трижды меняли, и список расстрельной команды все ещё не был утвержден. На маленького беспомощного калеку никто не обращал внимания. Куда он денется, коли даже встать не может? Дело было за малым. Сам мальчик при похищении не должен был сопротивляться. А стало быть, ночью уводить надобно. Чтобы спящего, из постели достать.

Дом охраняли какие-то румыны. Было бы подозрительно, если бы случайный незнакомый путник заговорил с ними на родном языке. Порывшись по карманам, Семен достал махорку, и молча протянул высунувшемуся из ворот солдатику. Язык взятки понятен каждому, независимо от вероисповедания и национальности. Парень покривился, но в ответ на просьбу все же вызвал к воротам какого-то усатого и в конец изможденного мужичка. Царская охрана голодала вместе со своими заключенными. Товарищ Юровский, руководивший всей операцией, не спал который день.

-Мальчика мне выведи, мил человек, - вежливо предложил Семен, складывая пальцы знаком.
-А кто ты ему такой? – недоверчиво прищурился чекист топчась на месте и явно сопротивляясь заклинанию.
-Дядя, - не моргнув глазом соврал Светлый.

В ответ Юровский нахмурился, и пока прикрывал калитку, обитую в оборонительных и конспиративных целях не струганными досками, все поглядывал на внезапно появившегося «дядьку». Но вскорости послышался чей-то окрик, заливистый лай небольшой собаки, и после долгого напряженного ожидания калитка вновь слегка приоткрылась. В щели показалось усатое лицо чекиста. Он воровато оглядел темную улицу, и быстро выпихнул вперед маленького мальчика. К удивлению Семена, постреленок весьма резво выбежал наружу на своих ногах. После этого калитка вновь захлопнулась, и на улице опять стало по ночному тихо.

-Тебя как звать-то? – растерянно спросил дозорный.
-Лёнькой, - мальчика шмыгнул носом, - Седнёв сын.
-Ну, что же. Пойдем, Лёнька, - вздохнул Семен.

В то же утро он отправил Дашковой короткую телеграмму: «Не тот мальчик».

Комментарий к Не тот
*Октябрьское вооружённое восстание в Москве — вооружённое выступление большевиков в Москве, проходившее с 7 ноября по 15 ноября 1917 год во время Октябрьской социалистической революции. Именно в Москве в ходе октябрьского восстания развернулись наиболее длительные и упорные бои. Некоторые историки оценивают московские бои как начало Гражданской войны в России.

**Казанская катастрофа — пожар на Казанском пороховом заводе в 1917 году. Пожар начался 14 августа и привёл к уничтожению заводов и распространению паники в городе 14—16 августа. Пожар, продолжавшийся по меньшей мере до 24 августа, возник в результате взрыва снарядов на складах, разбросанных по промышленной части города. Тем не менее, большая часть взрывчатых веществ была затоплена водой из водохранилищ, что предотвратило более крупные взрывы. Тринадцать человек погибли в результате взрыва и пожара, восемь умерли от ран, а 172, в том числе 30 детей, были ранены. Пожарами было уничтожено 12 000 пулемётов (всего в Первую мировую войну было произведено и доставлено на фронт около 30 000 пулемётов) и один миллион снарядов на складах (78 500 пудов), 542 здания были разрушены, 152 из них полностью. Кроме того, было потеряно 1,8 млн пудов (29,5 тыс. тонн) нефти.

***В 1918 году два пролёта моста были взорваны отступающими частями сторонников Комуча.

========== Пешки ==========

-Так как же Гесер оказался в Самарканде? – Антон от нетерпения поерзал на стуле.
-Не поверишь, - широко улыбнулся Семен, - пешком дошел! Он давно хотел Ольге степь показать. Там у них даже что-то вроде медового месяца было. Но потом, чтобы жену зря не мучить, он ей в женщину перекидываться запретил. Да ты сам видел, она и совой красавица была. Шел Пресветлый по степи да по пустыне, и по дороге потихоньку проповедовал. Позиционировал себя хаджей*, и небезосновательно. В Мекке он действительно был, и даже пешком туда добирался. Просто, рассказывая об этом, тактично умалчивал о дате посещения. Да и некому было спросить, как оно там в Палестине до Битвы было.

Заявляться в Самаркандский Ночной Дозор Гесер тоже не спешил. Сперва поселился где-то в пригороде, и так усердно проповедовал, что к концу года сколотил себе небольшую шайку, и ушел с нею в пустыню. И когда в девятнадцатом году инквизиция ценой невероятных усилий все же добралась до его тогдашней ставки, то обнаружила Пресветлого счастливым обладателем небольшого гарема и скромненькой, прекрасно обученной армии басмачей. Жил себе, и добром разживался. А заодно удерживал чересчур прытких соратников от того, чтобы пустить в Среднюю Азию англичан. Те неизбежно принесли бы в эти неспокойные районы опиум, как это было сделано в Китае. Потому инквизиция его за двухлетнюю самоволку никак не наказала. Разумеется, не последнюю роль в лояльном отношении инквизиторов сыграл сундучок с дозволениями, которые Ольга в приданое получила. Редкие были бумаги. По революционным временам бесценные.

-Оставил Гесер свою армию, значит, - задумчиво почесывая затылок, вспоминал Семен, - и в красную армию подался. А мы потом до сорок второго года с его организованной бандитской группировкой разбирались.
-Долго, - уважительно кивнул Городецкий.
-И кровопролитно, - согласился дозорный, - ты к ним посыльного с письмом, а они тебе обратно его скальп.
-А Ольга к гарему не ревновала, - почему-то шепотом спросил Антон.
-С чего бы? – удивился Семен, - был я в том гареме. Не подумай ничего такого. В ГОСТЯХ. Одна жена сове перышки чистит, вторая жердочку полирует. Третья животик гладит. А Пресветлый вокруг носится и причитает. Перекормили Великую изюмом!
-Прямо царские условия, - рассмеялся дозорный.
-Не то слово, - подтвердил Семен, - Гесер свою жену боготворил. У него на знамени сова была! Собственно, по этому знамени его и вычислили.

Антон ждал, что собеседник ещё что-нибудь скажет, но Семен замолчал надолго. И все посматривал на него. И вдруг улыбнулся своей приветливой ободряющей улыбкой.

-Засиделись мы с тобой, а работа стоит. Ты, Антоха, вот что мне скажи. Сможешь ли ты со всем тем, что тебе сегодня узнать выпало, дальше спокойно жить? И чтобы на твои решения эти знания не влияли.
-Смогу, - уверенно закивал Городецкий, - очень поучительно было. И Гесер даже как-то очеловечился.
-Добре, - кивнул Семен, - если передумаешь, только скажи. Я тебе память так подчищу, что комар носа не подточит!

В коридоре было по ночному многолюдно. Народ деловито разбирал назначения, все куда-то спешили, где-то мурлыкал невидимый радиоприемник. Лас с кем-то весело спорил. Антону тоже захотелось взять из серого лотка листок. Как заму по персоналу ему бы следовало сидеть в кабинете, надувать щеки. Но душа требовала действия. Хотелось творить, натаскивать молодежь. Так всегда бывало после долгой беседы с Семеном. А вот после разговора с Гесером хотелось вдумчиво и скрупулезно вникать в деловые бумаги. Раздумывая о взаимном влиянии Светлых друг на друга он даже не заметил, как свернул за угол, прошел мимо собственного кабинета, и остановился только уперевшись в широкую грудь инкуба Игната. Тот приветливо широко улыбнулся. Антон же в свою очередь густо покраснел и отвел взгляд.

-Это ты Семена на два часа задержал? – расцветая с каждым словом, промурлыкал инкуб, - о чем говорили? Если не секрет, конечно.
-Не секрет, - буркнул Городецкий, старательно пряча глаза, - пошли ко мне в кабинет, что ли. Разговор есть.

В тишине собственного кабинета Антону спокойнее не стало. Напротив, свет от настольной лампы показался слишком уж интимным. А тишина колючей, возбуждающей. Ну да, Игнат тоже не просто так свою зарплату в Дозоре получает. Краснея и путая слова, сбиваясь на каждой фразе, Гордецкий выдавил из себя короткий, лишенный деталей пересказ разговора с Ольгой. Инкуб понимающе кивнул, и не спрашивая разрешения присел на стол.

-А я-то думаю, - смущенно кашлянул он, - чего ты напряженный такой?
-Странно, что ты не напрягся, - проворчал Антон.
-Так я все знаю, - пожал плечами Игнат, - И что ты гомофоб, тоже.
-Ты все знал? – вскипел дозорный, - откуда?
-Ну, я Ольгу давно это… расслабляю, - пояснил инкуб, - ты ведь помнишь её после окончательного прощения? Она совсем никакая была. Ну, вот Гесер и приказал ни в чем ей не отказывать.
-И не ревнует? – уточнил дозорный.
-С чего это? – непонимающе прищурился Игнат, - она, когда мелом судьбы себе прошлое поправляла, подписалась: «Великая волшебница Ольга, жена Пресветлого Гесера». Так что теперь их только могила разлучит. А я так, на подпевках.
-А ты и рад, - нахмурился Антон.
-Ну да, - почему-то Игнат сразу сник, и будто бы угас, - хотя она меня в грош не ставит. Свистом подзывает. И вообще, Ольга женщина специфического характера. На любителя. Но когда она ко мне в твоем теле пришла, я даже обрадовался.
-Чему? - опешил Антон.
-Помнишь, - вздохнул Игнат, - я тебя в парикмахерскую водил? Ты потом ещё так смешно в магазине притворялся, что галстуки выбирать не умеешь?
-Я не притворялся, - буркнул Городецкий.
-Пусть так, - согласно кивнул инкуб, - а потом я пошутил, что теперь в тебя можно влюбиться.
-И?
-И я не шутил, - покраснел Ингат.

Антон заранее напрягся, ожидая бурного объяснения. Но инкуб лишь спокойно пожал плечами.

-Можешь считать меня ленивым расчетливым ублюдком, - вздохнул он, - но я не стану надрываться, чтобы завоевывать натурала. Зачем? У меня и так отбоя нет и от «мальчиков», и от «девочек». Так что я со своей влюбленностью перекопчусь как-нибудь. Я ведь не такой, как ты. Меня беречь не за что. И за одну только мою неземную красоту на работе держать не станут. Гесер мигом своей жене другого инкуба найдет. А это, как ни крути, работа моей мечты. Мне, в отличие от тебя, никто память подтереть не предлагает. А я бы с удовольствием кое-что позабыл.
-Что например? – мрачно поинтересовался Городецкий.
-Что если я поссорюсь с Ольгой, то через пять минут окажусь на улице, - Игнат чуть понизил голос, и воровато оглянулся на дверь, - это и тебя касается. Здесь вообще работают только те, кто готов под Ольгу прогибаться. И очень многое в офисе вокруг неё крутится. Для Гесера любое её слово стоит десяти чужих. Он в любом споре на стороне своей жены выступит. Только не нужно мои слова проверять, пожалуйста. Ты и так по краю ходишь.
-Ну, это уже перебор, - вскинулся Антон.
-Перебор, - возразил инкуб, - это когда Гесер господам нацистам опыты приплачивал по искусственному оплодотворению. А потом, когда эти исследования дали положительные результаты на сотне-другой подопытных женщин-заключенных, Ольгу в чистенькой немецкой больнице прооперировали. А чего стесняться? Мы нацистам вообще много какими медицинскими достижениями обязаны. И если не брать во внимание аморальные опыты над людьми, дело-то благое.

Антон молчал.

-А ещё я с удовольствием позабуду, что трудами Гесера таких воронок, как над Гитлером, по всей России в год по два-три случая происходило, - продолжил Игнат, - и это только по документам. Он Ольгу к прощению тянул, как мог. Кто станет осуждать? Вот ты, не сделал бы то же самое для Светы?

Городецкий потупился. Сделал бы. И больше бы сделал.

-Пойду я, пожалуй, - смутившись, прошептал инкуб. Но, проходя мимо, как-то ловко, привычно приобнял собеседника, и прошептал прямо в ухо:
-Ты себя побереги, Антоша. Гесеру на тебя плевать. Ему на всех плевать, кроме Ольги своей. И на Надю твою, и на Свету. Для него все пешки, даже ключевые фигуры. Понимаешь?

Антон невольно дернулся. От этого нежеланного объятия, и от неприятно резанувшего слух «антоши». Но тут дверь распахнулась, и Лас, не утруждая себя извинениями ил приветствиями прямо с порога выпалил:

-Хрен ли вы тут в темноте сидите? Антон! Тебя там шеф обыскался.
-?
-Да какой-то лейтенант пришел, тебя спрашивает, - пожал плечами Лас, - девчонку какую-то дикие вампиры покусали. Ну, пошли. Пошли!

Комментарий к Пешки
*паломником

========== Эпилог ==========

-Ты чего творишь?
-От стен рикошетит!
-Да чего же они не падают?

-Да, - Флор, не опуская рук, удерживающих перед ним щит, обернулся к своему помощнику. Белокурому загорелому юноше лет семнадцати. Свежему и подтянутому, - инквизитор Отто. Отчего расстреливаемые на пол не падают?
-Так они же глиняные, - оправдывался юноша, смущаясь и краснея под его взглядом, - это же големы. И у меня было не больше десяти минут!

Подвал в доме купца Ипатьева наполнял густой пороховой дым. Через него, кашляя и прижимаясь друг к другу, на происходящий «расстрел» поглядывали молодые девушки. Горничная Демидова спряталась за спину доктора Боткина. Лакей Трупп смотрел в пол, поджав тонкие губы. Александра прижалась к мужу, уткнув лицо в его помятую гимнастерку. А Ольга не отрываясь глядела на брата. Непривычно было видеть его снова здоровым. Алеша хромал, конечно. И, наверное, будет хромым до самой старости. Хромым, но живым.

-Ну вот, - удовлетворенно отметил Басманов, - сейчас они «трупы» в лес повезут. Через час можно будет наверх подняться.

В предрассветной серой дымке июльского утра желтый автомобиль смотрелся, как нарисованный. Николай Александрович, усаживая свое небольшое войско на кожаные сиденья, опасливо оглядывался на несколько круглых следов от пуль на боковой дверце. И на три параллельных разрыва между задними фонарями.

-Как будто от когтей, - задумчиво произнес он, ни к кому не обращаясь.
-Это волколак, - любезно пояснил молодой сероглазый русоволосый мужчина с лицом и мимикой породистого кота и приятным английским акцентом, - кто-то из ваших дочерей умеет водить автомобиль? Я мог бы…
-Вы себе не представляете, - сухо отозвался бывший правитель одной шестой части мира, - что умеют мои дочери.

Царевны и правда умели многое. Не только качественно перевязывать и зашивать рваные раны, но и водить яхту, грести на байдарках и ездить верхом. Они сами запрягали лошадей, стреляли по летающим мишеням, разводили огонь из влажного дерева. Наученный горьким опытом Великой Французской революции, их отец подстилал соломку даже там, де можно было обойтись одними наставлениями. И много в этом преуспел. Потому, что хоть и родился наследником Российского престола, но в душе был отменным педагогом. С того дня, когда маменька подвела его к постели умирающего деда, взорванного среди бела дня, маленький Ники знал: он больше не в безопасности. По сути любой, рожденный править, обречен на эту беззащитность и зависимость от других людей. Поэтому царь нисколько не удивился тому, что толпы революционеров беспрепятственно прошли мимо нескольких казарм, и штурмом взяли Зимний Дворец. Как мог он требовать от кого-то забыть о себе и своих семьях ради него и его детей? А что до принесенной бойцами присяги, Бог им судья.

-Ты с нами не поедешь? – понимающе вздохнула Ольга, беря Алешу за руку. Быть может, в последний раз.
-Теперь я один из них, - царевич кивнул на стоящих в отдалении мужчин, - они выполнили моё условие. Спасли всех, кто был мне дорог. Теперь моя очередь.
-Так ты Тёмный, или Светлый? – понизив голос, спросила сестра.
-Я инквизитор, - уклончиво ответил Алеша.
-Хорошо, что ты об этом вспомнил, - к ним подошел стройный, по-кошачьи мягкий брюнет с невероятным завораживающим взглядом зеленых глаз, - тебе придется сделать это самому. Здесь мои полномочия заканчиваются. Да что там, я даже не дозорный. А ты у нас власть.

Мальчик тяжело вздохнул. В последний раз подошел к отцу. Потянулся было обнять, но вовремя одернул себя. Отец и сын обменялись долгим рукопожатием. Потом мальчик тихо сказал: «Храни вас Господь», и отстранился. Ещё минуту, или чуть меньше, они глядели друг на друга, не отрываясь. Потом взгляд Николая Александровича затуманился. Он обернулся в поисках кого-то. Оглядел дочерей, тоже растерянно поглядывающих по сторонам. Спросил у жены:

-Алекс, мы никого не забыли?

Та пожала плечами. Все её дочери уже сидели в машине. Разве что мальчика-поваренка? Так за ним же третьего дня дядя приезжал. Он теперь, наверное, дома. В деревне.

-Так лучше, - ободряюще кивнул Басманов, - им ТАК будет лучше.
-У меня есть ещё одна небольшая просьба, - вежливо, хотя и как-то сурово, произнес Алексей, - в доме остался мой спаниель, Джой. Проследите пожалуйста, чтобы его доставили моему дяде, Георгу. На память.
-Я постараюсь, чтобы ваш дядюшка помнил о своем отказе в помощи вашей семье до самой смерти, - заверил его мужчина с английским акцентом.

Глядя вслед двум удаляющимся автомобилям, за рулем одного из которых была царевна Ольга, а вторую вел Томас Лермонт, Флор облегченно выдохнул.

-Теперь вернемся к нашим общим делам, - тихо предложил он, - однажды, где-то лет через пятьдесят, в пражскую инквизицию придет прошение от некоего Пресветлого Гесера. Постарайся запомнить его имя. Он будет ходатайствовать о помиловании Великой Светлой волшебницы Ольги.
-Это имя я точно никогда не забуду, - понимающе кивнул Алеша.
-Ольга моя дочь, - продолжил Флор, - и если бы не она, вся твоя семья сейчас горела бы в Ганиной яме.
-Я тебя понял, - твердо заявил мальчик, - этот долг я буду помнить вечно.

***

Корабль покачивало на волнах. Небо было ясным, погода отменной. Этот покой природы так сильно контрастировал с хаосом раздираемой революцией страны, что Николай Александрович невольно пожалел, что не имеет с собою хотя бы акварели и простенького блокнота. А уж как он сожалел о том, что нет пока что цветной фотографии! Покой, вот чего ему не хватало на троне. Он любовался дочерьми, отъевшимися после голодных месяцев ссылки и заключения. Их отросшими волосами, едва прикрытыми дешевыми дорожными шляпками. Девочки, собравшись по случаю прекрасного дня на палубе, затеяли какую-то возню с чужой собакой, длинношерстным лоснящимся и невероятно ласковым спаниелем. Песик казался мужчине знакомым. Вел себя приветливо, вилял хвостом и все норовил лизнуть Анастасии в нос. Его хозяин, приветливый и обходительный англичанин заверил, что собака не кусается. И отзывается на кличку Джой. А сам Николай Александрович боролся со странным чувством, что кого-то они все-таки оставили в далеком и неприветливом Екатеринбурге.

Вдруг Татьяна, вся зеленая от непереносимой для неё качки, вскочила, и бросилась к правому борту. Туда, откуда уже был хорошо виден причал.

-Там grand-mère*! – вскрикнула она, презрев всякий придворный этикет и свое идеальное воспитание, - Смотрите!!!

Когда вся семья с визгом, криками и слезами поприветствовала друг друга, вместе выпили чаю, и поели ароматных корабельных пирожных с яблочным джемом, Дагмара изъявила желание побыть одна на палубе. Сын, растроганный этой нежданной встречей после долгой разлуки, хотел было сопроводить матушку, но та вежливо отказалась. Зато она нисколько не возражала против компании вежливого английского собаковода.

-Отчего вы сразу не сели на корабль? - тихо спросил Томас, - господин Эрик весь извелся за эти полгода.
-Спасутся все, или никто, - тихо отозвалась старушка. И улыбнулась какой-то детской беспечной улыбкой.

Комментарий к Эпилог
* Бабушка (фр.)

Сообщение отредактировал Виктория1977: 03:09:45 - 14.01.2019