Лихой беды начало
- Равняйсь, смирно! – разномастная толпа делает непонятное движение, типа, на команду реагирует. Из первого ряда прямо на капитана вываливается пьяный якут. Капитан умело уворачивается и, якут падает посередине плаца. Из кармана вылетает недопитая бутылка водки и, весело звеня, катится по промороженному асфальту.
- Один уже отслужил, - капитан приподнимает низкорослого якута за шиворот. Толпа глухо посмеивается. Слышны несмелые выкрики, мол, тоже упасть – и домой?
- Не домой, а в дисбат, - капитан передает сучащего ножками призывника на руки подоспевших сержантов. Народ затихает. Многие понимают, что до присяги все это пустые угрозы, но армия уже начала свой победоносный поход по затуманиванию и разжижению мозга.
Условно-поротная перекличка. Крики «я» доносятся из самых неожиданных мест толпы, и сержанты старательно пытаются рассортировать призывников. Даже по этому, короткому «я» можно определить, кто только прибыл, а кто проторчал на сборном пункте уже по пять-шесть дней. Ребята начинают подтанцовывать и недовольно роптать. Сегодня мороз под полтинник. Мало кто решился надеть дорогую меховою одежду и обувь, потому, как известно, что придет домой в посылке. Да и запасы домашних харчей, у тех, кто здесь давно, закончились, а то, чем подкармливают, они пока не могут назвать едой.
Пятерых назначают на подсобные работы в ресторан «Лена». Это поощрение за хорошее поведение, или результат того, что прапорщик призывного пункта оказался земляком. Это я про себя. Приехав на пункт призыва своим ходом, от Покровского района я оказался единственным призывником, я первым делом завалился в каптерку: «Здоровенькы буллы. Я приехал записываться в армию». «От, ты дывы!» - отозвался прапорщик, и сразу взял меня «под крыло».
А вот тех, кто провинился, ждет «сосулька» - своеобразный тест «на вшивость» и орудие обламывания строптивых. Когда большое количество народа использует по назначению общественный туалет, который, разумеется, находится на свежем воздухе, из дыры вырастает своеобразный желто-коричневый сталагмит. Эту сосульку и дОлжно скалывать ломом особо провинившимся. Редко кто соглашается на это наказание сразу, беспрекословно. Этим прямая дорога в чмори. Но эти и ведут себя, обычно, очень тихо. А вот те, у кого понтов выше крыши, поступают на «собеседование» к прапорщику или сержантам. Многие ломаются и идут долбить не особо побитые. Некоторые стоят до конца. Их приносят и кладут на нары, так как сами они дойти не в состоянии. Это будущие сержанты и старшины. Их сразу берут на заметку, и «покупатели» даже отстегивают прапору мзду (тушенка, сгущенка, сахар) за ценную информацию. Есть и уникальные личности. В крайне ограниченном пространстве сборного пункта им удается исчезать на время неприятностей, причем так, что даже тотальный шмон не дает результатов. Это будущие каптёрщики.
Трясемся в вымороженном кузове УАЗика-буханки. У троих лица угрюмо-радостные, мы уже не в первый раз едем, у двоих угрюмо-непонимающие. Их вводят в курс. Разъясняют, сколько бутылок пива можно списать на бой, то есть спрятать в карман. Как лучше замаскировать батон докторской колбасы под одеждой. От кого держаться подальше, а к кому можно и притереться поплотнее. По мере отмораживания рук и ног, меня все больше грызут сомнения, может зря я уперся. Тех, кто пришел со мной, уже давным-давно распределили. В Ростов, в Караганду, в Подмосковье, даже в мой родной Харьков одна партия уехала. Я же настаивал, чтобы меня оставили в Якутии. Меркантильные интересы нарисовали сильно возросшие северные надбавки после дембеля и, похоже, слегка замутили здравый разум. Еще денёк и все - решусь на Большую землю.
Поданный обед, борщ, пюре с котлетой и стакан сока, еще не кажется нам роскошным, но уже радует. По бутылочке пива на нос и одну младшему сержанту – совсем хорошо. И пускай нас ждет не запланированная фура с мебелью, но сейчас, раскинувшись на ящиках в подсобке, мы блаженствуем. Пора, пора привыкать к маленьким подаркам судьбы. Их будет так мало в ближайшие два года.
В подсобку вбегает перепуганный сержантик. Он аж подпрыгивает от возбуждения. Следом мой знакомый прапорщик:
- Ты чего натворил?! – я удивленно таращусь на него, забыв спрятать бутылку за спину. Рефлексы еще не отработаны. – Поехали.
За спиной недовольно шушукаются. Моим случайным собутыльникам плевать, что я там натворил и, что мне за это будет. Сейчас они чётко осознают одно – мебель таскать придется вчетвером.
Забираюсь в УАЗик. Это уже другой – «козёл» начальника третьего отдела. Прапор что-то недовольно бурчит себе в усы. Солдат за рулем косится с интересом.
- Товарищ прапорщик, что случилось то?
- У тебя спросить треба. Когда приезжают три целых полковника и спрашивают призывника по фамилии, это ж ёб*** в рот, - такое вот риторическое разъяснение.
Доехали в молчании. Поднимаюсь на второй этаж сборного пункта, стучу в дверь. Точно, сидят. Один худой, но длинный. Второй, наоборот, маленький и круглый, как колобок. Явно горных кровей. Третий «настоящий» – крупный и высокий. Его я уже мельком видел. Сверлят меня глазами.
С перепугу представляюсь по форме, чуть было, не отдав честь. Начинает, к моему удивлению, «колобок»:
- Армия, солдат, служить будешь, да?
- Так точно, - отвечаю, как учили, не совсем врубившись в вопрос.
- А, как ты относышся к комсомол, да?
- Комсомол изжил себя, как в моральном, так и в политическом смысле, - язык мой – враг мой, но уже можно. На улице конец восемьдесят девятого года. Похоже, в армейских частях далекого севера не все еще в курсе. Маленький полковник хмурит кустистые черные брови и шевелит жирными складками кожи. – Комсомол был пропагандистом идей коммунистической партии в молодежи, но в связи с тем, что партия…
- Призывник, - перебивает меня худой полковник, бросив взгляд на багровеющего «колобка», - ты ведь закончил художественное училище?
- Да, в этом году.
- Хорошо рисуешь?
Пожимаю плечами: - Я закончил художественно-оформительское отделение. Основная специализация плакаты, оформление стендов и так далее, - вижу одобрительную полуулыбку худого, и проблеск маленьких заплывших глазок из-под Брежневских бровей:
- Будэшь мой замыстытел по комсомол. Иды.
За дверью несколько уже знакомых сержантов, во главе с прапором:
- Ну, че, блин?
- Колобок… - прапорщик делает страшные глаза и стучит себя кулаком по лбу. – Товарищ полковник сказал, что я буду его заместитель по комсомол. Да?
Все давятся смехом, и прапорщик толкает меня в сторону своей каптёрки. Отсмеявшись и попив воды из чайника, он становится серьезным:
- Ты, земляк, фильтруй базар. У нас так: что не то ляпнул, Агабекян на следующий день в курсе.
- Кто?
- Агабекян Гурген Мацесович. Начальник политотдела Военного комиссариата Якутской АССР. Тот самый, которого ты…, - прапорщик снова хихикает.
- Как, политотдела? У него же все слова в именительном падеже.
- Ты только при нем такого не ляпни. Он умных слов не любит. Он от них худеет. Еще он ярый коммунист и прочая, и прочая, - я совсем загрустил.
- А я комсомол обосрал и партию, почти. Хорошо меня худой прервал.
- Это, между прочим, военный комиссар ЯАССР. Классный мужик, потому и не генерал до сих пор, а в следующем году на пенсию. Та, не переживай. Там еще первый зам Агабекяна, подполковник Белов – земляк наш. Тоже мужик мировой. А вот майор Терещук, гнида редкая. Выслуживается. Твоего предшественника только вчера на дембель отпустил, а уже декабрь. Дружить с ним бесполезно, подставит любого. Так что смотри в оба. Ладно, беги, одевайся. Увидимся как-нибудь. Сослуживцы теперь, как-никак.
В комнатушке, которую, кроме как камерой, язык никак назвать не поворачивается, висит тяжелый дух немытых ног, прокисших помоев и, не смотря на старания начальства, перегара. Моя телогрейка в самом углу огромных, три четверти комнаты, нар. На ней кто-то спит. Армейская коммуна, в самом худшем смысле этого слова, уже вступила в свои права. На нижней полке режутся в карты, на верхней о чем то спорят. У стеночки парень читает книжку, ловя желтый блик слабой лампочки. Три часа дня, а на улице уже ночь.
Какие разные, еще живые, лица. Как быстро они превратятся в серую, угрюмую, однородную массу. Тогда я еще не знал этого. Для меня они были людьми, а не солдатами. Как быстро рушатся иллюзии.
- Ты куда собрался? – в словах разбуженного парня слабый интерес, в глазах уже полное безразличие.
- За мной приехали, - небрежно показываю в окно, где под фонарем стоит черная Волга с номером 001. Все смеются – они еще умеют.
Мне даже доставляют удовольствие их, прилипшие к стеклу, удивленные лица, когда я забираюсь на заднее сидение Волги, и меня с двух сторон придавливают два полковника. Я наивно горд, я еще не лишился всех бесперспективных надежд на лучшее.
Завтра Новый год. За пятиэтажкой военкомата, между мусорными контейнерами и бетонным забором, даже уютно. Пламя от сгорающей бумаги дает мало тепла. Разве что плевок не трещит, замерзая, а долетает до цели в жидком виде. На улице иногда вспыхивают фары автомобилей. Это своеобразная игра. Приближение машины я слышу заранее. Готовлюсь. И в тот краткий миг, когда свет фар выныривает из плотного морозного тумана. Пытаюсь определить, что проехало. Проверить возможности нет. Уже через десять метров серый силуэт будет проглочен плотной белесой завесой. Поэтому я «угадываю».
Позади три недели карантина в части космической связи. Первые разочарования в себе и первые надежды на друзей. Девять чернопогонников среди сотни «голубых» - нужно было выживать. Первый выбитый зуб и первое письмо от любимой. Так смешно было смотреть на ошарашенного «колобка» в его кабинете, больше похожего на актовый зал, когда он вручал мне, раз десять вскрытый и снова заклеенный конверт, с обилием львов на марках. Польша еще дружественная страна, но уже зарубеж.
Впереди самоходы и залеты, единственная в жизни бутылка водки, которую принесла мама и ссылка в далекое Забайкалье. Утопленный, по пьяни, танк и порнуха на пол Монголии. Сжигание на высокой сопке писем и фотографий любимой и выпитый, ей назло, одеколон. ГКЧП в день рождения и широкий выбор конопляных «блюд» каждую ночь. Порванные егозой вены и полногрудые добрые прапорщицы. Маленькие радости и большие беды. Ускользающие проблемы и огромное счастье жизни. Все так иллюзорно. Все так отвратительно и замечательно.
А сейчас я жгу картотеку и документацию по комсомольской работе целой республики, точнее ее комиссариата. Я горд этой маленькой победой. Я уже безнадежно глуп, но еще по-детски наивен.
.
) Извиняюсь за недопонимание.
)
