Отправлено 21:11:49 - 06.03.2015
отрывок из рассказа "Отчёт о доставке" (сон):
Был обычный предновогодний вечер. Не смотря на то, что часовая стрелка только-только миновала за отметину восемнадцати часов, на улице уже стемнело. Мелкая крупа снежинок медленно и, как будто бы даже лениво, кувыркалась в ловушке ласкового света зажженных фонарей. Сегодня заметно приморозило, не так, конечно, чтобы нудно сетовать по поводу зимних холодов (хотя, придёт ещё и для этого время), а как раз вполне достаточно, по-новогоднему как-то. Я посмотрел в окно и улыбнулся. В доме напротив светились почти все окна, однако мало кто торопился зажигать разноцветные огоньки гирлянд – видимо, народ ждал полуночи или, хотя бы, более поздних часов.
В общем, стоял самый обычный предновогодний вечер.
Казалось бы.
Ведь не всегда, если честно, получается «как всегда».
Вот, в прошлом году праздник не удался. И не было никакого смысла выражать свои недовольства по этому поводу, поскольку жизнь идёт своим чередом, не сверяясь при этом с красными датами календаря, придуманного нами, людьми, для нас же, людей.
Я отошёл от окна, сел в мягкое кресло, взял с табуретки разделочную доску, положил себе на колени и продолжил резать салат. Любую нарезку и любые салаты всегда доверяли мне, не смотря даже на то, что я, забирая все необходимые ингредиенты в комнату, предпочитал орудовать ножом именно там, а не на кухне. А сейчас, к тому же, кухня была занята – там мама что-то тушила-пекла-жарила, строго-настрого запретив ей мешать. Отец был там же, как всегда хмуро и недовольно отчитывая массивную рыбью тушу, которая не собиралась размораживаться из-за того, что её забыли вовремя достать из морозилки.
А я предварительно утащил из кухни необходимые продукты в комнату, обложился ими со всех сторон, и вот теперь сижу на мягком кресле и спокойно режу салат. Я, конечно, понимаю, что неправильно, восседая на кресле, резать всякие продукты прямо в комнате, но каким-то образом – я сам и не знаю, каким – у меня получается не мусорить нигде и ничем. А иначе мне и не доверили бы это сложное дело. Все так и говорят – в тебе, мол, умер повар. Но я-то отлично знаю, что никто во мне пока не умирал, да и не рождался никто пока.
Всё было достаточно мирно – стоял предновогодний вечер.
Света – моя сестрёнка – возилась со всяческой блестящей мишурой, пытаясь озарить праздничным блеском каждый уголок дома. Её маленький сынишка, Артём, возился на полу, посвятив всё своё внимание любимым машинкам, громко урчал, тарахтел и гудел. Мама, как я уже упоминал, что-то жарила-тушила-парила на кухне, а отец нервно размышлял о том, что же делать ему с замороженной рыбиной. А я резал салат. В общем, стоял, казалось бы, самый обычный предновогодний вечер.
Однако настроение у всех было не совсем обычным для такого дня. Нельзя сказать, что и в этом году дух Нового Года намеревался стороной обойти наш дом. Нет, скорее всего нет. Просто как-то тревожно было на душе, тревожно из-за предстоящего события, которое никак не будет связано с наступающими праздниками, однако станет не менее значительным. Должно будет стать. Рискну сказать, что никто из нас не верил в вероятность этого события, но почему-то каждый надеялся, что оно произойдёт. И потому-то на душе у всех было тревожно. Даже маленький Тёмка что-то чувствовал, то и дело странным образом замирая в процессе своей игры и поглядывая на дверь.
Тем временем в комнату заглянула мама. Она устало вытерла лицо, хмуро кивнула в сторону часов и с какой-то смущённой грустью в голосе, странным образом разбавленной жадным нетерпением, произнесла:
«А ведь как раз времени-то столько было…»
И в этот самый момент наше неловкое и напряжённое ожидание потревожил колокольчик дверного звонка. Мать тут же скрылась на кухню, а отец оттуда так и не выходил. Сестра, уставившись себе под ноги, неподвижно застыла, словно вкопанная, а Артёмка…, а что Артёмка? Его бы никто к двери входной и не подпустил бы. Я тяжело вздохнул, понимая, что открывать придётся мне.
Мы всегда, насколько я себя помню, в предновогодний вечер ждали в гости тётю Надю – мамину сестру. Она жила в деревне – там, где я проводил свои летние месяцы, пока считался ребёнком. Нет, сначала-то, когда всё было особенно хорошо, тётя Надя приезжала вместе с нашей бабушкой. Потом бабушка ушла туда, откуда не возвращаются, и тётя приезжала уже в одиночку. Нам с сестрой всегда очень нравились эти визиты, во время которых в нашем доме чудесным образом поселялись мир и покой. И порой мне даже казалось, что именно тётя Надя приносит за собой волшебный Новогодний дух. Однако, примерно на второй же праздничный день наша гостья очень спешно начинала собираться к себе в родную деревеньку.
«Да что ты, – дружным хором отговаривали мы её, – хотя бы пару деньков, хотя бы денёк, погости ещё».
Но тётю Надю очень трудно было заставить отказаться от своих первоначальных планов. Её, видите ли, ждёт – не дождётся родная одинокая деревенская квартирка…
А год назад, ровно год назад, всё изменилось и Нового Года не состоялось. Не стало в прошлом году Нового Года, потому что не стало тёти Нади. Или, как сейчас принято говорить – она ушла. Вот такая странная взаимосвязь.
Нет, не подумайте, на самом деле год-то новый тогда наступил, куда же он денется, мы же не в страшной сказке живём. Но нам не пришлось его встретить, вместо этого пришлось провожать родного человека. Занятие это тяжкое, неприятное, грустное и тоскливое, однако обязательное. Вышедшую из эксплуатации оболочку необходимо предать земле – таковы уж правила.
Но в этом году правила немножко поменялись, и менялись они в течение всего года. Потому я и бежал сейчас отпирать дверь, сам удивляясь себе, насколько рефлекторно отреагировал на звонок. Было такое чувство, что сейчас я отопру двери, и всё будет, как всегда…, как раньше.
Бежал отпирать дверь именно я, потому что никто более не решился подняться с места. Хотя, наверное, и не только поэтому. Всегда, как только раздавалась такая же знакомая трель колокольчика ещё в те – прошлые – предновогодние вечера, всегда бежал отпирать именно я.
Щелчок замка – такой резкий и пронзительный в застывшей вязким и невидимым туманом тишине нашей квартиры. Только тревожное ожидание чего-то невозможного горячим током пульсирует в голове. Горячая ладонь как будто бы примерзает к холодному металлу дверной ручки. Ведь это невозможное здесь, прямо передо мной. Оно скрыто от меня за преградой, за такой тонкой ненадёжной преградой, которая с привычным скрипом отступит, стоит лишь совершить одно движение рукой для того, чтобы принять это неведомое… или не принять.
Что ж, от ожидания никому легче не станет. Тем более уже раздался второй звонок, столь же нерешительный, однако уже слегка окрашенный оттенками нетерпения.
Я распахнул дверь. Резко распахнул и широко.
Коридорная лампочка шипела и потрескивала, с великим трудом справляясь с задачей освещения нашей площадки. Почему-то свет в коридоре казался слишком тусклым и каким-то мерцающим, если можно так сказать. Однако и света этой уставшей лампочки мне оказалось достаточно для того, чтобы разглядеть гостя.
Вернее – гостью. На пороге нашей квартиры стояла молодая симпатичная женщина. Но я её не знал. Я-то её не знал и поэтому тут же и сразу же захотел спустить незнакомку с лестницы. Потому что её внезапный визит показался мне злобной насмешкой. Я очень ждал чего-то, но ждал вовсе не молодую незнакомку. Всё это не могло быть смешным, и мне, ей-богу, было не смешно. Я даже сделал шаг вперёд, намереваясь вытолкнуть гостью вон.
Однако женщина почему-то восприняла этот мой шаг как-то по-иному, по-своему. Она раскинула руки в приветливом жесте, как будто намереваясь обнять. Я почему-то остановился как вкопанный. Чёрт возьми, на что же это похоже. А незнакомка улыбнулась и сразу же перестала быть незнакомкой. Нет, это, конечно же, была улыбка совершенно другой женщины, и губы были другие, и глаза другие и, вообще, другие черты лица. Но в тот момент, когда эта женщина улыбнулась, она стала до боли знакомой. Как будто бы кто-то родной смотрит на меня откуда-то – глубоко изнутри этой женщины и улыбается мне.
Наверное, я тоже улыбнулся, я не помню. Я просто уже не мог скрывать свои ощущения под панцирем надуманной неприязни. Этим родным человеком была Она, именно Она, упакованная в оболочку незнакомой молодой женщины.
- Тётя Надя, – прошептал я.
Женщина кивнула, легко приобняла меня, точно так же, как обычно это и делала Она, прошла в прихожую и, оживлённо топчась на маленьком коврике, громко и приветливо крикнула, нарушая густое и напряжённое безмолвие нашей квартиры:
- Привет, родные!
Точно так же, как всегда.
И тут началось. Маленький Тёмка с радостным криком выскочил из комнаты, не забыв споткнуться о выпуклый порожек и артистично растянуться на полу, заливаясь при этом счастливым смехом. Ему-то чего, он был ещё слишком несмышлён, чтобы понимать, насколько эта ситуация необычна, по крайней мере – для нас.
Сестра тоже наконец-то оставила свою мишуру в покое и быстренько подошла в прихожую. Даже не заметив моего волнения, она приблизилась к женщине, внешне совсем-совсем незнакомой, и крепко обняла её. Видимо, Света ни секунды не сомневалась, даже не посмела подумать о том, что перед ней не её тётя.
Выглянул из кухни отец, непонимающе нахмурился и удалился обратно. А вот мама почему-то не выходила.
Мы сидели на мягком диване – втроём – я с сестрой, а между нами – тётя Надя. Тёмка громко и старательно катал машинки по полу. Весело и непринуждённо болтая о чём-то несерьёзном и отвлечённом, мы наперебой вспоминали случаи из недалёкого прошлого. Однако я, да и Света, наверняка, тож, никак не решались спросить о само главном, что, кажется, было и так понятно. Хотя очень хотелось это услышать.
И вдруг тётя Надя, приставив указательный палец к губам, призывая нас к тишине, заговорщически подмигнула и неожиданно громко крикнула в сторону двери.
- Ну, что же ты там стоишь? Проходи к нам – веселее будет!
В комнату несмело вошла мама. Она до сих пор оставалась в фартуке, а руки были мокрыми оттого, что она их только что помыла. Мама примерно с минуту просто молча смотрела на молодую женщину. Но потом я заметил, как она осторожно, как будто бы в подтверждении собственных мыслей, кивнула, а на глазах готовы были выступить слёзы.
Женщина взглянула в её сторону, покачала головой и, шутливо нахмурившись, попыталась успокоить:
- Ну, что же ты, ну, не надо. Ну, привет же, сестрёнка
Услышав эти слова, мама уже не могла остановить слёз. Но при этом она улыбалась и принялась суетиться вокруг своей сестры, заботливо предлагая то чайку, то покушать.
- Нет, – спокойно отвечала Надежда на её заботу, – мне теперь этого не надо.
И тут почему-то все замолчали, а я подумал:
«Самое время. Вот он, момент, когда наконец-то заблистал первый маячок из того мира. И этот момент никак нельзя упускать».
И я решился.
- А как ты там? – осторожно спросил я, – и что там?
Женщина задумалась и в течение пары минут так и молчала, оставаясь абсолютно неподвижной. Только потом Надежда ответила мне:
- Там очень хорошо…, мне очень хорошо, – она пожала плечами, – я ничего не могу сказать об этом месте. Тем более, что это даже и местом-то назвать нельзя. Трудно объяснить…, это невозможно объяснить. Единственно, что могу сказать, так это то, что там легче, и там мне уже не холодно и не больно…, вернее, я забыла, что такое холод и боль.
