Отправлено 22:15:11 - 19.07.2011
НЕСУЩЕСТВЕННО
Рассказ прежде являлся главой романа "Всё ненастоящее", но роман так и не был дописан, да и неизвестно будет ли дописан вообще.
Потому выкладываю однуиз глав в виде рассказа.
«Боже, да что она говорит такое?! Боже, да она, оказывается, думала об этом?! Неужели я не ошибался…»
Я сидел неподалёку и курил…
В начале лета 45-го командование поручило нам разграбить и надругаться над кладбищем поверженного врага. Стальные гиганты тяжёлых катапульт ещё дымились после последних горячих, но бесполезных сражений, горки пепла, оставшиеся от бравых камикадзе противника – всё это наводило тоску и ностальгию по былым годам жарких боёв, смелых вылазок в разведки и пьяных поединков военачальников. Как невыразимо сладко было ползать по едкой радиоактивной грязи в синтетических валенках и парадной рубашке, увёртываясь от наглых лягушек-людогрызов и всяких там мух-цокотух.
Медсестра Лора тянула из-под одного из растерзанных офицеров клетчатое одеяло. Бедняга, видимо, так устал, что прилёг поспать на поле битвы, когда в него угодил заряд ядовитых парализующих игл. Они, в принципе не убивали, но такого количества, в каком они торчали из тела офицера, для летального исхода было вполне достаточно. Лора с силой тянула одеяло, но ничего не получалось из-за тяжести окоченевшего тела. Рядом, с высоты своих ста девяносто пяти сантиметров роста, за происходящим наблюдал рядовой Лютик, одаривая медсестру совершенно глупой улыбкой.
- Ну, что ты улыбаешься?! – гневно закричала Лора. – Да помоги же! Мне, понимаешь ли, жизненно важно получить это одеяло!
Лютик медленно и молча подошёл вплотную к мёртвому и поднял его над головой, как будто какую-нибудь резиновую куклу. Медсестра рывком стянула в охапку клетчатое одеяло и, сжавшись комочком, боязливо посмотрела на рядового. К Лютику она всегда относилась с трепетным страхом. Мало ли что придёт вдруг в голову такому гиганту. Как это не было удивительно, ему пришло в голову выпустить из рук тело, которое с равнодушным грохотом шлёпнулось оземь.
Когда улеглось поднявшееся было облако едкой пыли, взору открылась вся так же сжавшаяся в дрожащий комок Лора, с восхищением смотрящая слегка испуганными глазами то на гигантскую фигуру Лютика, то на мёртвеца.
- Лютик, милый, – взволнованно запричитала медсестра, – почему он так смотрит на меня, Лютик?! Мне страшно, Лютик!
Рядовому оказалось достаточным половины взгляда, чтобы понять причину такого тупого поведения его соратницы. Взгляд мертвеца, пустой и бессмысленный, но при этом необъяснимо напряжённый и необратимый, что попавшему под его прицел и, правда, было бы нелегко выдержать это обстоятельство. Конечно же, это никак не относилось к Лютику.
- Не смотрит, – спокойно ответил он, – умер…
Лицо Лоры заметно побледнело, и, наверное, потому гигант, громко сопя, наклонился к мертвецу и своими крупными ладонями провёл по его глазам, закрыв усопшему веки.
- Теперь не смотрит? – поинтересовался он.
- Не смотрит, – тихонько прошептала медсестра.
- Обед…
Действительно, пришло время обеда. Уставшие и вспотевшие от летней жары наши храбрые солдаты, лениво потягиваясь, бросали свои занятия, оставляли на время распотрошённые трупы и медленно, но целенаправленно брели по направлению к столовой. Собственно, всем было всё равно, что приготовил на этот раз одноногий повар Ванинсон, чьё кулинарное воображение, тем не менее, было весьма богато. Например, вчера на ужин он придумал уж очень едкий «земляной» бульон, основу которого составляла основательно перчёная масса земляных червей. Всем приходилось питаться его художествами, так как в нашей ситуации питаться было больше нечем.
Тем временем ко мне вперевалочку ковылял разжалованный генерал Дельфинский. Разжалован он был в звание рядового благодаря его многочисленным предательским действиям, причём, по отношению к обеим воинствующим сторонам. Он так часто перебегал то на сторону врага, то – обратно, что, честно говоря, никто не мог точно вспомнить, на чьей стороне он воевал изначально. Если честно, мне не очень охота было сегодня с ним беседовать, но Дельфийский неумолимо приближался.
- Здравствуй, штатский! – ехидно проныл он, приблизившись почти вплотную. – Что-то вы не желаете ублажить свой аппетит долгожданным обедом.
- Спасибо, генерал! – съязвил я в ответ, краем глаза заметив, как нервно дёрнулась его щека и скорчилась и без того нерадостная улыбка. – Я ещё от вчерашней стряпни Ванинсона не отошёл желудком. Я уж лучше поголодаю денёк.
- Ну, и что ты думаешь о своей проблеме? – я знал, что Дельфийский начнёт этим интересоваться. Его врождённая жажда копаться в чужих тайнах и секретах не вызывала сомнений.
- Пока ничего. Всё темно как в безлунную ночь.
- Ну, ладно, – рядовой неопределённо пожал плечами, – ну, если чего стоящего определишь, сообщишь, ведь правда?
- Конечно же! – слукавил я, ничего сообщать, никогда и ни при каких обстоятельствах Дельфийскому я не собирался. – Как что, так сразу!
Экс-генерал похромал в обратную сторону, а я не спеша и со скрытым интересом стал наблюдать за обедающими однополчанами. Если честно, так я их называть не был вправе, так как никогда не служил и служить не собирался. Главная и единственная моя работа имела место уже после войн и сражений, но имела не менее важное значение. Искать причины войн, апокалипсисов, стихийных бедствий, тем более в тех случаях, когда эти причины абсолютно не угадывались, приходилось уже после того, как они случались. В данной ситуации положение было более чем безвыходным. Никто не мог ничего сказать, даже о том, когда конкретно началась эта война, в каком месте был первый прецедент, и каковым он был. Но я должен был найти причину, иначе это был бы не я. Само собой, даже если бы я до чего уже докопался, таким сомнительным личностям, как Дельфийский желания что-то сообщать, абсолютно не было.
А сейчас было необходимо просто наблюдать. Молча и незаметно наблюдать за уставшими солдатами, мёртвыми противниками, случайно оказавшимися неподалёку мирными жителями. Наблюдать за гуляющими неподалёку дикими и одомашненными животными, скучающими деревьями, кустами и другими растениями. Наблюдать молча и внимательно, так, чтобы уловить любую неточность, любое несоответствие в поведении, движении наблюдаемых объектов. Это могло меня вывести, пусть даже самыми окольными путями, к едва заметным откликам и проблескам искомого. А если я напал на след, пусть даже на самый неприметный, то я всегда найду то, что ищу.
Птицы пели слишком громко. Может быть, это были соловьи, к трелям которых я не имел обыкновения прислушиваться. Наверное, зря. Могут пригодиться все знания, независимо от того, по душе они мне или нет. Личные симпатии и антипатии в моём деле не имеют абсолютно никакого значения. Но я мог определённо сказать, что птицы пели слишком громко. Это я, несомненно, отметил. Отметил и записал куда-то в сознании, так чтобы не забыть, пока я этого не захочу, так, как только я это делать умею.
Отвлекшись от птиц, я решил ещё понаблюдать за живыми солдатами, даже если это и не очень интересно. Больше половины из них, видимо, уже наелись, ибо сегодняшнее меню Ванинсон обогатил, вероятно, ужасно интересными на вкус глазками перебродивших в керосине задохнувшихся в дыму кузнечиков с гарниром из картофельных ростков. Я про себя отметил, что не жалею о пропущенном пиршестве. Кого-то уже серьёзно выворачивало наизнанку, о чём военный врач Бешмуун любил говорить: «Это даже очень полезно, это же очищение организма». Несколько солдат разлеглись на солнечной полянке и с огромнейшим наслаждением совершали друг над другом таинство массажа. Всё это пока укладывалось в рамки, всё это я уже наблюдал неоднократно и не имел никаких оснований для удивления. На краю редкого лесочка догорал слабый погребальный костерок. Пели грустные тихие песни-баллады грустные и тихие барды под звуки печального горна украденного ими у юного пастушка в одном из соседних селений, чьё имя никому так и не удалось узнать, так как пастушок был неизлечимо немым и абсолютно безграмотным. Всё было как всегда. Всё это я наблюдал практически один к одному уже несколько тысяч раз на всех этих многочисленных мародёрских мероприятий.
Но что-то я почувствовал так внезапно, что в мой мозг как будто бы ударила молния. Я вздрогнул и повернул голову в ту сторону, откуда меня достиг этот мимолётный сигнал. Это было позади меня, поэтому мне пришлось развернуться и максимально напрячь зрение, слух, мозг и разжечь огонёк так обожаемой мной нелогичной интуиции. На первый взгляд мне показалось, что я ошибся. Я даже ошибочно уверовал в это, чтобы упрямое подсознание попыталось опровергнуть мою уверенность. Позади меня было значительно больше мёртвых солдат, чем с других сторон. Многие из них были слишком обезображены, лишь некоторые сохранили терпимо узнаваемый вид. Из наших, то есть выживших, там было немного. Несколько уставших престарелых ветеранов раскуривали слабый наркотик, добавляясь разбавленным раствором йода. Медсестра Лора увлечённо расправляла на измятой траве довольно красивое клетчатое одеяло. Метрах в двух от неё стоял огромный Лютик и с открытым ртом наблюдал за этим процессом.
Ну, это было обычно! Что он в ней нашёл, было нетрудно догадаться. Такой симпатичной девушки, да ещё и на поле военных действий, можно было редко встретить. Я на несколько мгновений задержал взгляд на её восхитительной фигурке, но почти сразу же одумался и нехотя отвёл глаза от Лоры, исследуя остальную местность. Дело в том, что это «почти сразу же» могло очень негативно сказаться на результатах моего дела, потому что, как я уже говорил, мне была дорога и необходима каждая секунда. Запросто за эту секунду могло произойти нечто важное, приводящее к непоправимым последствиям. Но я надеялся, что ничего не упустил. Хотя надежда – чувство весьма сомнительное, но приходилось довольствоваться им.
Итак, Лора копошилась в клетчатом одеяле. Неподалёку неподвижно стоял, раскрыв варежку, огромный Лютик. Но что-то ещё! Что-то ещё точно находилось там, и это что-то было именно тем, что я искал.
Вдруг меня, как будто пронзило горящей стрелой. Я понял, я увидел, заметил это. Я понял, что сейчас что-то начнётся, но я не был уверен, успею ли я вовремя понять, что именно начнётся. Стоило лишь немного сместить взгляд…
Стоило лишь немного сместить взгляд, и я увидел необыкновенного мертвеца. Вернее, ничего необычного в нём и не было. Мертвец, как мертвец. Мертвец, как все. Такая же нелепая поза, как и у всех, не относящихся к сообществу выживших. Нелепая, напряжённая поза, как будто он готов бы подняться с земли, если бы кто смог подарить способность движения его застывшим мышцам. Такой же серо-голубой цвет засохшей кожи, придающий несчастному отдалённое сходство с готовой уже принять его в свои крепкие объятия землёй. Такая же тишина в железных устах, не имеющих воли на продолжение начатых когда-либо песен, признаний, поцелуев…
Но я готов был поклясться, готов был отдать голову на отсечение, что секунду назад, буквально длительностью в долю мгновения, я чувствовал его взгляд, живой и горячий как никогда. Сейчас глаза мертвеца, как и положено, были закрыты, но секунду назад горячие потоки из остывших зрачков били горячей стрелой. И я не мог ошибаться, потому что били они прямой наводкой в мой затылок. Но я боялся опоздать. Я не должен был допустить начала продолжения, но понял, что опоздал, задолго после того, как этому продолжению был дан старт. Что-то было и до этого, потому что именно сейчас всё стало приходить к финальной стадии и обретать отсутствие смысла.
Лора обеспокоено возилась, лёжа на добытом ею клетчатом одеяле. Она возилась на нём из стороны в сторону, рыскала по краям руками. Наконец она отодвинула одну из его сторон и достала оттуда небольшой помятый блокнот. Она вцепилась в него, будто это было её удостоверение личности или загранпаспорт в Рай. Мятые страницы затрепетали под её дрожащими пальцами. Побледневшие губы исказились то ли в истерической улыбке, то ли в мученической гримасе. Глаза слишком широко открылись, и зрачки с бешеной скоростью забегали по незнакомым мне строчкам…
- Лора, – прошептал я, – отдай мне это.
Я сам не смог пока найти названия блокноту, хотя отлично знал, что это блокнот и ничего больше. Конечно же, тайну с непознаваемым смыслом хранило только его содержание независимо от формы. По лбу медсестры стремительно пробежала заметная струйка пота, и Лора принялась слабым голосом произносить не связанные между собой слова:
«Гложет; среди; нездешний; канистра; берег; смешок; дровосек; здание; кронополь; синтаксис; адреналин; Брахмапутра; мраковзращение; идиот; герой; мяч, ил, чи; сиреневопереносимый; сладкоуничтожаемыйразум; свой…»
Полные слёз глаза пронзили дрожащую медсестру. Несколько пар глаз… сразу две пары глаз, хотя нет, скорее три пары глаз пытали беспокойную Лору. Возможно, ещё можно было позволить себе что-то узнавать или чувствовать, но гигантской волной что-то ещё пыталось преградить нахлынувший поток хаотичных частиц информации. Острым и неприятным клинком меня рубила совершенно ненужная мне заинтересованность откуда-то сбоку. Не было сомнений, что такое причиняло мне столько дополнительных неудобств и неуместной боли. Бросив на землю миску с остатками еды, по направлению ко мне со всех ног, почти вприпрыжку, бежал Дельфийский.
«…что; кто; почему; зачем; откуда; где; неужели; нет…»
Лора уже не просто шептала слова сквозь слёзы. Слова уже непроизвольно вырывались из неё. Дельфийский бежал и кричал, бежал и вопил. Он махал руками, а ногами перебирал так быстро, что, казалось, если он не будет так делать, то неизбежно провалится сквозь землю.
Я смотрел уже в сторону Дельфийского и пытался понять, кто же станет первым. Уж никак я не мог предположить, что именно он положит начало гигантской цепочке проходящих. Или же что-то я о нём не успел узнать.
Тем временем Лора на секунду замолчала, поправила клетчатое одеяльце под собой и очень счастливо улыбнулась. Она подставила бледное лицо Солнцу и, казалось, сощурила глаза, наслаждаясь свету ярких лучей. Держа блокнот в своих вытянутых руках, Лора стала посылать воздушные поцелуи всем, кого только могла заметить на поле. В этот момент я готов был проклясть всё и всех, готов был сорваться со своего места, подскочить к улыбающейся медсестре, вырвать ко всем чертям этот мятый блокнот и повалить Лору на треклятое клетчатое одеяло. Само собой, это было бы абсолютно неверным решением.
Дельфийский бежал со всех ног по направлению к нам и что-то вопил.
Лютик стоял в стороне с раскрытым на всю ширину ртом. Смерть, нелепая смерть, циничная сумасшедшая старуха, кривила вонючей улыбкой свой беззубый рот и подмигивала выцветшими глазами на лицах мертвецов, так украсивших бывшее поле финального, но не последнего боя. И громадный Лютик понимал это всё своим убогим мозгом, и поэтому он смотрел на Лору, широко раскрыв рот. Он с шумом втягивал гнилой воздух и продолжал стоять без движений. Не улыбаясь, не опасаясь, не думая…
«Только что-то могло бы дать мне сообразить, что происходит с моей душой, пустой и бесполезной, твёрдой и холодной, как шершавый булыжник, лежащий на обочине мостовой. Только что-то, чему я так упорно, но безрезультатно пытаюсь найти название, подбирая и придумывая слова»
Дельфийский размашисто поскользнулся на влажной от крови и росы кочке и вскинув к небу руки, эффектно грохнулся на землю. Истерические вопли и жестокие проклятия в изобилии вырывались из его искривлённого рта, слёзы реками лились из покрасневших глаз. Он, может и пытался подняться на ноги, но как будто острые листья осоки и нежные стебли одуванчиков крепко сплели его пальцы на руках и его ноги. Потому и слёзы, потому и крик, потому и беспомощность.
«Когда будет слишком поздно, подбирать слова уже не представится возможности, и тогда это уже произойдёт, и тогда это уже будет совсем неважно, и тогда это уже останется повиноваться происходящему»
Лора с силой вдохнула в себя влажный воздух, сильно напоминавшей мне состояние природы перед надвигающейся грозой. Мне представлялся мир сейчас похожим на спичку в тот момент, когда её серную головку уже чиркнули о шершавый бок коробка и через мгновение она вспыхнет ярким пламенем. Но только через мгновение, сейчас это ещё не произошло, но это уже неизбежно. Через мгновение, то, что хранит сном эта тонкая гробница, родится и проживёт свою короткую, но яркую и горячую жизнь. Сейчас спичка уже чиркнула, и мне осталось блаженно ждать пламени.
Лора закрыла глаза и с силой вдохнула в себя высыхающий, нагревающийся воздух. Лютик закрыл глаза и упал на колени. Он начал задыхаться, нервно пытаясь втянуть лёгкими сухой горячий воздух. Лютик плакал. Огромная, даже пугающая своими гигантскими размерами туша, плакала и рыдала как пятилетний ребёнок. Рядовой Лютик протянул руки по направлению к медсестре, и я отчётливо видел – руки, украшенные рельефами натренированных мышц дрожали на весу. Лора прислонила указательный палец к губам и сказала:
- Тсс…
Лютик не собирался молчать, и я это знал, и я знал, что он собирается говорить. Да это, пожалуй, могли знать уже все, кто был на территории поля бывшей битвы, не исключая даже мертвецов.
Лютик говорил:
- Я тебя… люблю тебя… я люблю…
Лора зажмурилась. Мертвец открыл глаза. Он смотрел на меня, да и на всё происходящее вокруг спокойными и добрыми глазами. Он смотрел на всё удивлёнными глазами Лоры, взволнованными глазами Лютика, истеричным взглядом Дельфийского, моим изучающим взглядом, миллионами всевозможных взглядов и глаз солдат, причастных и непричастных актёров этой бесконечной истории. Мертвец просто смотрел, и смотрели все мертвецы. Все мертвецы открыли глаза, подняли веки и смотрели…
- Я люблю тебя… – говорил тихо Лютик, говорил спокойно и тихо.
Он смотрел только на Лору необыкновенно нежными глазами, в которых уже не осталось ни капельки слезинки, взглядом мертвецов, пробуждённых последним днём. Я отлично видел, как Лютик начинал плавиться. Сухие глаза светили погребальным огнём, руки опускались по швам, но направленные к серебристому небу ладони горели. Лютик уже не мог ничего сказать, его язык поглотила говорящая сама за него растворяющаяся в пламени сущность рядового Лютика.
«Не поверить трудно в огонь, поверь мне, мой трепетный и ледяной зверь в моей груди…»
Подобно воску догорающей свечки, плавящаяся плоть Лютика оседала на поверхность закипающей земли. Он уже ничего не умолял, ничего не просил, не говорил вообще ничего. Лютик расставил руки в стороны и стал похож на падающий крест. Уходя под землю миллиметр за миллиметром, рядовой был спокоен как никогда, в нём уже нельзя было узнать прежнего свирепого и импульсивного вояку. Лютик стал просто уходящим внутрь материнской утробы глупым первенцем, нечаянным ребёнком слепого и необдуманного порыва. Никогда мне ещё не было так кого-нибудь жалко и никогда я ещё я не чувствовал так ясно своей беспомощности. И пусть когда-нибудь вечное спокойствие сойдёт на эту землю, но сейчас она пылала, бурлила и ревела, поглощая в свои недра ни в чём неповинного солдата. Лютик засохшими губами прошептал что-то непонятное, похожее на «Я… ник… люб… не…» и растаял догоревшей свечой, опустившись на чёрную почву густой лужицей расплавленного воска. Это всё, что смог оставить после себя гигант Лютик.
«Ничто так не воскрешает огонь, как всеуничтожающее пламя… Ничего не проходит просто так… Огонь вернётся, обязательно вернётся…»
Там, где недолгое время назад окончательно расплавился рядовой Лютик, теперь спокойно зеленела травка. Зеленела точно так, как и раньше, даже, наверное, гуще прежнего. Зеленела точно так, как и раньше, только её зелень казалась едкой и ядовитой краской. Травинки шевелились, а точнее извивались гибкими телами, подобно голодным змеям. Бурая кора вековых деревьев выпускала из своих крепких недр упругие стержни – горячие шипы. Свет лучей необычно яркого Солнышка щипал глаза, а точнее жёг и выжигал их до дна. Истинно огонь возвращался.
«И когда вернётся огонь, всё произойдёт, но произойдёт не так как могло бы произойти, как должно быть или не быть… И самый последний так и не станет ни последним, ни первым… И тысячи сытых и смелых так и не останутся голодными и трусами, и не станут ни какими, какими могли бы стать такие сытые и смелые…»
Блеск зрачков Лоры отразил пробегающее по небу облачко, когда трава под ногами Дельфийского вновь стала шевелится. Солнце замолчало и отвернулось, когда почва под его ногами стала расступаться в стороны. Как будто огромная пасть с клыками белёсых кореньев и нёбом подземной плесени, голодными глотками сама земля стремительно поглощала трясущееся в ужасе тело Дельфийского. Уже совершенно ничего не понимающий так быстро уходил под землю, как, наверное, он прежде принимал решения о перебежках на разные стороны баррикад. Его лицо было искажено страшной, лишённой разума гримасой, но даже за этой, казалось бы, искренней маской я смог разглядеть обиду и зависть. Тонкими и слабыми струйками излучалось негодование относительно того, что Дельфийский – супермозг самых дерзких интриг – не оказался первой жертвой. Ценой не его сверхценной жизни стало начало того самого великого, что могло ожидать человечество, его гибели. Апокалипсис забирал Дельфийского вторым, причём быстро и молча, как бы желая поскорее стереть с поля своего гениального действия совершенно ненужный элемент. А такой же горячий взгляд Лоры не удостоил ни малейшим вниманием эту сцену, несмотря даже на то, что небо в этот момент покрылось чёрными тучами.
На языке обнаружился горький желчный вкус. На языке обнаружились лишние слова. Их бы сплюнуть в гущу липкой грязи под ногами, что бурлила подобно вулканической лаве, но пришлось через силу их сглотнуть и скорчить на лице гримасу мученика. Именно так должно было проводить Дельфийского. Так должно быть, и роль эта никакой другой быть не могла. И равнодушным лицо Лоры сейчас было весьма вовремя.
Она медленно подняла глаза и удостоила меня своим спокойным взглядом.
- Что это, милый? – её сухие губы зашевелились. – Милый, что это такое?
Я не знал, что ответить и потому молча смотрел на медсестру.
- Как ты сможешь объяснить это всё?! Ты же умный, ты же знаешь…
У меня не было ответа для Лоры.
- Всё до этого было настолько несущественно, чтобы сейчас придавать прошлому какое-либо значение, – только смог произнести я.
Лора побледнела, и я понял, почему. Солдаты поверженной стороны, все мертвецы, которые смиренно холодили свои тела на прохладной земле, приподнялись на месте и смотрели на нас. Губы Лоры задрожали, и она, судорожно вздрогнув, начала копаться в страницах блокнота, который всё ещё держала в руках.
«Всё до этого было настолько несущественно, чтобы сейчас придавать прошлому какое-либо значение…» - прочла Лора.
