Жизнь (Перезагрузка)
- Толик, Маша! Прекратите мучить Филиппа! – Женщина лет сорока, со смеющимися темными глазами, украинцы о таких говорят "як терен", густыми каштановыми волосами, стриженными под "сэссон", выглядывала в открытое окно веранды. – Вот он все-таки рассердится и съест вас одним махом.
- Не съест, он нас любит.- Посреди большого двора, заросшего густым спорышом, двойняшки пяти лет от роду усиленно пытались взобраться на спину сенбернару, носящему благородное имя Филипп ІІ. Впрочем, охотно отзывавшегося и на кличку Филя. Огромный пес, крупный даже для своей породы, стоически переносил эти попытки, умильно и снисходительно глядя на возню человеческих детенышей. Некоторое время он сидел, потом тяжело вздохнул и лег, подставив им широкую мохнатую спину.
За этой картиной, улыбаясь, наблюдали двое мужчин, сидящих под огромным раскидистым дубом, за добротным столом, сооруженным из гладко оструганных сосновых досок. Один, молодой человек лет тридцати с короткими светлыми волосами и голубыми добродушными глазами. Лет триста назад сказали бы - русич. Второй – лет на десять старше, судя по ширине плеч мускулистым рукам и мощной шее, недюжинной силы мужчина сидел в инвалидной коляске. У него не было обеих ног по колено, отсутствовала кисть левой руки, лицо пересекал шрам, спускаясь с высокого лба через глаз к подбородку. Но в серых глазах инвалида не было и тени скорби, казалось, они с восторгом мальчишки вбирали в себя весь окружающий мир. На столе стояли дары щедрой черниговской земли: помидоры, огурцы, миска самой разнообразной зелени, вареная картошка со шкварочками, уютно свернулась колечком на тарелке домашняя колбаса, котлеты возвышались макетом пирамид майя, светлым обелиском, устремляя ввысь золотистую крышечку, стояла запотевшая бутылка "Пшеничной", припрятанная явно для важного случая с догорбачевских времен.
- Катя, не шуми на детей. Ты же знаешь, Филя скорее любого их обидчика проглотит. – Мужчина в инвалидной коляске смеясь взглянул на жену в окне.
- Степан, ты мне педагогику не ломай, нечего им мучить животное. И вообще займись лучше гостем, заморишь его голодом. Петенька, вы не стесняйтесь, ешьте. Я сейчас еще вареничков с печеночкой принесу.
- Действительно, что это я о законах гостеприимства забыл. – Степан налил в рюмки. И, поднял свою, удачно копируя киношного генерала – Ну, за встречу!
Мужчины выпив, некоторое время молча налегали на закуску. Утолив первый голод, гость все-таки решил перейти к делу.
- Так в чем проблема, командир. Я смотрю ты живешь словно в раю: жена красавица, дети так просто золото, себе таких же хочу. Дом – ты же нам там в Афгане про него все время рассказывал. Все мечтал, как будешь в нем жить. И чтобы жена, и куча ребятишек...
- Петя, ты мне оды не пой. – Степан снова налил в рюмки и выпил свою, не ожидая собеседника. – Рай здесь, как коммунизм в отдельно взятом государстве – только до забора. А за забором беспредел. За забором, прапорщик запаса Кравцов, девяносто пятый. Нет той страны, которой мы служили, профукали ее! Там учителя, врачи и инженеры торгуют на рынке турецкими носками и трусами. Там бывшая комсомольская и коммунистическая верхушка в одночасье заделалась олигархами. Там "братва", крышуемая ментами, чувствуя свою безнаказанность, открыто занимается грабежом и вымогательством.
- Что-то нервы у тебя, майор, сдавать начали. Да жизнь изменилась и не в лучшую сторону. Но не ты ли учил нас, пацанов, там под Кандагаром – побеждает не тот, кто сильнее, побеждает тот, кто лучше и быстрее использует сложившуюся ситуацию в свою пользу. Тот, кто видит вектор развития событий и выходит на конечную точку раньше противника.
- Да, тогда было проще - вот ты, а вот противник. И где-то далеко те, кто тебя ждут. Я еще и об этом вам говорил, выживает и побеждает тот, кому есть за что бороться. Но жизнь злодейка иногда выкидывает странные фортели. Ты выволок из под завала то, что от меня осталось после удара нашей же вакуумной бомбы, а те восемь мальчишек от которых не осталось ничего, разве их никто не ждал? Их матери и любимые не получили даже посылку из "черного тюльпана". Пропал безвести. Куда пропал? Наверное есть те, кто до сих пор ждут и надеются, ведь смерти их никто не видел... И вот теперь я с этой жизнью вынужден бороться. – Степан тяжело вздохнул. – Знаешь Петр, какое самое слабое место у мужчины?
Петру речь бывшего командира показалась несколько сумбурной и местами словно перескакивающая через логические связки, но он только вопросительно взглянул на собеседника.
- Вон оно, самое слабое место. – Степан указал здоровой рукой на Катерину, которая мыла руки детям, наконец оторвав их от многострадального Филиппа. - Это самое незащищенное и самое больное место, по которому так легко нанести удар. Вот это и есть моя проблема. Объявилась и в наших пенатах своя "братва". Заправляет ею некто Паша Бульдозер, по виду так чистый отморозок, который корчит из себя хозяина жизни. Так вот приглянулся ему мой дом. Требует продать за бесцень, по сути – отдать. И еще, падла, угрожает, что с детьми и с женой "может случиться неприятность"! Понимает – особого отпора от меня, инвалида, он не получит, вот и распоясался. Ты, Петя, как новоиспеченный хозяин охранного агенства, можешь что-нибудь посоветовать?
- Тут, командир, не вопрос и не проблема. Пришлю пару своих ребят к тебе на постой, пусть подышат свежим воздухом да за женой и детьми присмотрят. А я тем временем, подниму свои связи в МВД, посмотрим чем этого Бульдозера можно прищучить, чтоб малость поутих. – Петя достал блокнот и черкнул несколько строк.
– Теперь тот вопрос, который ты меня просил проверить, насчет этого витража. – Бывший прапорщик ВДВ задумчиво посмотрел на дом своего командира. Старый каменный дом стоял на самой границе мачтового сосняка. Двор представлял собой скорее опушку леса, символически огороженную низеньким штакетником и ровно подстриженным кустарником. Тот, кто строил этот дом, словно старался уйти дальше от людей - ближайшие дома поселка находились на расстоянии не менее полукилометра. На всю ширину фасада раскинулась широкая стекленная веранда, в которой странным неуместным пятном выделялось правое крайнее окно. Вместо обычных прозрачных стекол там стоял витраж из синих, красных и зеленых стекол в свинцовом переплете. Витраж изображал закрытые створки то ли окна, то ли дверей. – Не знаю откуда твой прадед уволок его, при постройке дома, но все эксперты сходятся в одном – это Западная Европа, 14-15 век. А ты, что решил его продать? У нас в стране на него покупателя найдешь вряд ли, а на Западе за него дадут приличную цену.
- Я фамильными ценностями не торгую, просто Петя мистика какая-то с эти витражом, даже не знаю как тебе сказать. Может я крышей ехать начал? - Степан смущенно взглянул на своего бывшего подчиненного. Налил в рюмку водки, но не притронулся. – Сон мне снится. Навязчиво. Один и тот же. С завидным постоянством. Будто подкатываю на своей коляске к нему, а он распахивается. В следующее мгновение я СТОЮ на вершине огромного холма, скорее даже горы. За спиной у меня угрюмое серое здание с раскрытыми высокими дверями, как в готическом храме. У подножья холма раскинулся белоснежный город, стоящий на берегу темно-синего моря, уходящего к горизонту, где оно сливается с пронзительно голубым небом. Под ногами искрящаяся дорога, словно посыпанная мраморной крошкой. И такое у меня ощущение, будто там, в городе кто-то меня очень ждет, но стоит мне сделать шаг по дороге - в душе появляется такая дикая боль невосполнимой утраты, что я просыпаюсь... Кате не говорю, не хочу ее волновать. Не знаю, может надо попить чего-нибудь успокоительного. Ладно Петя, утомил я тебя своими проблемами и настоящими и придуманными, надеюсь ты у нас заночуешь.
Тиха украинская ночь... Прав был классик, есть все-таки в летней ночи свое очарование. Петр докурил сигарету, стоя на балконе мансарды и уже собирался идти в спальню, когда дом потряс странный удар, зазвенело стекло где-то в районе веранды. Взвыл Филипп, но вой сразу же перешел в странный скулеж. Десантник своих навыков не теряет, ровно через пятнадцать секунд он был на веранде, следом влетела в распахнутом халатике Катерина. Картина представшая их взгляду была достойна пера Лавкрафта. В голубом сиянии полной луны, на полу у витража на боку лежала пустая инвалидная коляска, одно колесо еще медленно вращалось. В витраже не осталось ни одного стекла, но полностью сохранилась свинцовая основа, очерчивая контур бывшего рисунка. Степан исчез...
Неделя пролетела не в самых приятных заботах. Как объяснить не молодому уже милицейскому капитану исчезновение из закрытого дома инвалида не способного самостоятельно передвигаться без спецсредств? Его тоже можно понять, по какой статье прикажете открывать уголовное дело? Прапорщик запаса возился с близнецами, стараясь отвлечь их от вопросов об отце. Катерина ходила словно сомнамбула, часто останавливаясь и словно прислушиваясь к чему-то. Петр старался поддержать ее как только мог, но прекрасно понимал, что наступит тот момент, когда он будет вынужден уехать. И эта женщина останется с двумя детьми в доме на опушке леса, полностью беззащитная перед разными Бульдозерами и иже с ними.
- Катя, ну Вы же понимаете, что не можете остаться здесь. Подумайте о детях. – Петя сидя напротив Кати под тем же дубом, под которым всего семь дней назад обедал со Степаном, в очередной раз пытался воззвать к голосу разума. – Если дом продать, за эту цену можно купить квартиру в Чернигове. Там и вам и малышам будет спокойнее.
- Петенька, - она почему-то всегда обращалась к нему в уменьшительном роде. – Степан вернется только в этот дом, и здесь я буду его ждать. Большое вам спасибо за помощь, но я все решила.
Беседу внезапно прервал рев моторов, по проселку, поднимая клубы пыли, к калитке усадьбы лихо подкатили два черных джипа, из которых выскочили, как чертики из табакерки бритоголовые ребятки, до того похожие друг на друга, словно деревянные солдаты Урфина Джюса.
- Это моя лягушонка в коробчонке прискакала. – Пробормотал Петр, уложив на сгиб локтя помповое ружье, с которым по ночам патрулировал периметр. – Катя уведите детей и собаку в дом.
Женщина, видимо почувствовав по его голосу, что нужно подчиниться беспрекословно, взяла малышей за руки и что-то тихонько приказав Филиппу, отправила троицу в дом. После чего вышла и стала рядом с Петром. Он неодобрительно взглянул на нее, но ничего не сказал, снова повернув ничего не выражающее лицо навстречу нежданным гостям.
- Слыш ты, пукалку убери. Я поговорить приехал. – Монстроподобный детина, на пол головы выше не маленького Петра, с золотой цепью на шее, в малиновом пиджаке, который сразу наводил на мысль о корове и седле, насмешливо взглянул на бывшего десантника. – Тут, говорят, дом продается?
- У Вас, уважаемый, явно неправильная информация. – Петя был сама любезность, что означало крайнюю степень сосредоточенности. Его боевые товарищи знали если прапорщик заговорил подчеркнуто вежливо – атака может последовать в любое мгновение, в самый неожиданный момент для противника, убаюканного изысканной речью.
- Ты здесь вообще человек левый, так что отвали в сторону, я с бабой потолковать хочу. А то гляди братва рассердится, они давно не разминались. Или ты настолько крут, что хочешь здесь изображать крепкого орешка? – "Братва", оценив шутку, весело заржала.
- Не будете ли Вы столь любезны, отзываться о даме более почтительно. – Петя по прежнему сама вежливость, уже прикинул вектор своей атаки. Единственно его смущала Катя, стоящая рядом. В случае силовой акции придется ее не очень вежливо уронить на землю, там ей будет безопаснее.
- Ты, интеллигент ср ... ный, кончай выделываться. – Паша Бульдозер, вполне оправдывая свое прозвище, ломанулся через калитку, очевидно намереваясь просто смести надоевшего противника. Но увидев ствол помповушки молниеносно развернутый в его сторону, матерясь притормозил.
- Это плохая мысль, вламываться на территорию, где вас никто не ждет. – Улыбка уже сошла с губ Петра, а взгляд выдавал человека, который с оружием не балуется.
Паша открыл рот, видимо собираясь выдать очередную порцию брани, но так и застыл глядя остекленевшим взглядом за спину Петра и Катерины, толпа "братвы" издала синхронный удивленный не то вздох, не то всхлип. Упругая волна воздуха ударила со стороны двора, в доме знакомо взвыл Филипп. Защитники обернулись одновременно. Открывшаяся картина была вполне в стиле сюрреализма. В центре двора СТОЯЛ Степан, в афганке песчаного цвета, обмундирование дополняла полная боевая выкладка разведчика идущего в долгий рейд, ствол АКС недвусмысленно смотрел в сторону притихших гостей. А чуть сзади, привычно держа под прицелом каждый свой сектор, в таком же обмундировании, стояли восемь молодых десантников... Петр узнал их сразу, потому как помнил их именно такими – двадцатилетними, так и не вернувшимися с того последнего задания...
Никто не произнес ни слова, в полной тишине ретировалась к своим машинам братва и только звук завевшихся моторов, казалось, запустил на мгновение остановившуюся жизнь. Катерина бросилась к мужу, прижалась к его груди. Господи, она уже забыла за эти десять лет какой он высокий. Вдохнула запах его одежды и невольно вздрогнула. Тонкий, еле уловимый запах, пробуждал в памяти странные ассоциации. Первое слово, которое пришло в голову - не земной. Такой запах могла иметь пыль далеких планет или пыльца деревьев эдемского сада. Степан, видимо почувствовал некую неуверенность в жене и крепко обнял ее. Она сразу успокоилась, так обнимать мог только он, словно держал цветок на ветру – крепко, что бы не вырвало ветром, и нежно, что бы не сломать.
- Я вернулся, Катенька. Я не мог не вернуться. – Говорил Степан, вдыхая запах ее волос.
- Папа, папочка! – Просто удивительно, как они ухитряются произносить слова синхронно. От дома по зеленому двору, трава на котором полегла странными кругами и линиями (Петр вспомнил, нечто подобное он видел на фотографиях полей английских фермеров, это подавалось как свидетельство приземления инопланетян), с веселым лаем несся, его величество Филипп ІІ, за которым едва поспевали Толик и Маша.
Степан обернулся к своим бойцам, из глаз которых постепенно уходило напряжение ожидаемого боя.
- Все ребята, прибыли. Мы дома. Вольно, разойдись... – И подхватив на руки малышей, с улыбкой смотрел, как Петя пытается обнять сразу всех своих боевых товарищей.
