На струне.
- Уже?
Подсознание вытворяло со мной странные штуки. Не знаю, что именно оно пыталось мне сказать, что хотело показать, но сквозь сон я слышал какое-то настойчивое требование. Я никогда не страдал слуховыми галлюцинациями, но именно сейчас слышал строгий, настойчиво-требовательный голос, от которого хотелось отмахнуться рукой, но который и игнорировать было нельзя. Не хватало для этого силы воли. Кажется, я даже замахал во сне руками, пытаясь защитить себя от этой настойчивости и, я бы даже сказал, наглости. Просыпаться жутко не хотелось, и я снова спросил:
- Уже?
И тут же проснулся. Смысл того, о чём мне говорили во сне, тут же улетучился. Обрывки тех фраз покрутились некоторое время в сознании, а потом померкли и исчезли. Но сам сон я запомнил очень хорошо.
Это было что-то сродни авиационному шоу. Даже не знаю, где может быть такое место, в котором я находился. Это одновременно было и чистое поле, и пологий берег озера, и высокогорное плато с крутым обрывом, где внизу клубился туман, сквозь который проглядывала голубая ленточка реки и обширные леса.
В воздухе летал всего лишь один аленький одноместный самолёт. Настолько маленький и лёгкий на вид, что удивительно было, как в нём мог разместиться пилот. Самолёт выделывал сложнейшие фигуры высшего пилотажа, крутил мёртвые петли, уходил в пике, падал в штопор, чудом возвращаясь на нормальную траекторию полёта. Затем свечкой взмывал в небо, и всё снова повторялось.
С завороженным видом я наблюдал за его полётом. Пилот – надо отдать ему должное – был мастером своего дела. Самолёт полностью повиновался ему. Все виражи его проходили настолько точно и красиво, что дух захватывало от такого зрелища.
В глубине души я боялся, что вот сейчас что-нибудь произойдёт, что-то пойдёт не так, произойдёт катастрофа. С замершим сердцем я следил за низким бреющим полётом самолёта, когда заметил, что он летит прямиком на высоковольтную линию электропередач непонятно каким образом возникшую у него на пути. Я в страхе закрыл глаза, боясь представить себе то, что сейчас произойдёт.
Но не было взрыва, не было грохота падения. Только двигатель всё так же продолжал стрекотать, но уже на меньших оборотах. Неужели успел отвернуть в сторону? Я решился открыть глаза. То, что я увидел, не укладывалось ни в какие рамки.
Самолёт висел в воздухе, зацепившись шасси за провод. И висел он горизонтально. Именно висел в воздухе, а не на проводе, как это могло показаться с первого взгляда. Казалось – убери провод, а самолёт так и останется на одном месте неподвижным.
В этот момент у кабины открылась дверь и из самолёта вышла девушка. Она была одета в лётный комбинезон, плотно обтягивающий тело. Волосы её развевались в воздушных потоках, идущих от винта. И была эта девушка самой красивой из всех, что я когда-либо видел. Она плавно прошла по воздуху, плавно опустилась на корточки у заднего шасси и убрала мешающий дальнейшему полёту провод. Самолёт больше ничто не держало, но он так и не упал. А девушка тем временем той же плавной походкой вернулась в кабину.
Именно в этот момент от меня начали что-то настойчиво требовать.
- Уже?
Я проснулся…
Ох… Так неохота работать. После этого сна какое-то беспокойство никак не покидает меня. Весь день сидит внутри ржавым гвоздём, царапается о рёбра и никак не хочет отпускать. И ничто не помогает! Я пробовал хоть как-то отвлечься, найти нужный ход мысли, который сбил бы меня с этой волны. На некоторое время становилось легче, но беспокойство возвращалось снова и снова с каждым разом всё сильнее.
Ни на минуту меня не покидал образ той девушки из самолёта. При других обстоятельствах я подумал бы, что влюбился, но как-то глупо влюбляться в свой сон, свою фантазию. Да и не в моём возрасте подвергаться подобному чувству, не при моих условиях жизни. Умом-то я понимаю, что нужно работать, что жизнь продолжается, но сердце ведёт себя совершенно не так, как мне хотелось бы.
Во время обеда, в столовой ко мне подсел сослуживец.
- Лёха, здорово!
- Привет, Саш.
- Ты что сегодня такой?
- Какой такой?
- Да в том-то и дело, что никакой. Сам не свой. У тебя что-то случилось?
Сашка – он ведь наш главный заводила в офисе. Никогда ничего не упустит из виду. Развеселит, когда это требуется, или просто разрядит обстановку. Одного факта его появления бывает достаточно, чтобы у всего коллектива поднялось настроение. Сидит сейчас напротив меня, ест свой бутерброд с колбасой, запивая его соком. Улыбается.
Мне же кусок в горло не лезет.
- Да вот, понимаешь Саш, сон мне приснился странный.
- А что приснилось-то? Ужастики какие-то? Машину угнали? Или нашёл кучу денег, а, проснувшись, их не обнаружил?
- Да нет, в общем-то. Всё гораздо проще и сложнее.
И я рассказал о том, что увидел во сне. Про свои переживания, про самолёт, про девушку. Когда я закончил говорить, Сашка фыркнул.
- Ну, ты даёшь, Лёха! Из-за такой ерунды – и так переживать. Всем нам в детстве снились эротические сны с девушками нашей мечты. Так что же теперь, вешаться, что ли?
- Не в этом дело. Что я, не понимаю, что ли? Вот только после этого сна, как мне кажется, я ещё не очнулся. Вижу всё, что меня окружается, в каком-то странном свете. Себя ощущаю непонятно как. Никогда со мной такого не было. Всё кажется нереальным, как будто через стекло смотрю. Чувствую, как мимо меня протекает жизнь, а я вне её, выдернут из общего течения. И дома мне неспокойно, и на работе. Понимаешь? Я больше не чувствую себя частью этого мира.
- Лёха, очнись! – Сашка говорил негромко, но проникающе. – Ты – часть этого мира и никакая сила не сможет тебя из него выдернуть.
Ага, думаю, тебе хорошо рассуждать. А мне что делать? Всё-таки что-то такое этакое этот сон со мной сделал. Может быть, включил какую-нибудь часть мозга, отвечающую за новые, неизвестные современной науке чувства. Кто его знает, что там происходит в нашем подсознании?
Дообедав, мы пошли на свои рабочие места. Странное ощущение неправильного восприятия происходящего меня так и не покидало. Изображение на мониторе компьютера плыло, слова переставали иметь какое-либо значение.
Совсем плохо стало, когда я, по дороге домой, зашёл в магазин. Протягивая продавщице деньги, успел удивиться тому, как я их воспринимаю. Бумажка бумажкой. Сама по себе ничего она не стоит. Не стоит тех продуктов, что я на неё набрал. Неравнозначный обмен какой-то. В этот момент я почувствовал, понял, что деньги перестают иметь для меня значение, теряют власть надо мной.
Что со мной происходит такое? Почему всё не так, как обычно? Почему у себя дома я не чувствую, что я дома? Откуда этот непонятный страх, возникший вроде бы изниоткуда? Гадостные, надо признать, ощущения.
Желая хоть как-то избавиться от беспокойства, я, не раздеваясь, улёгся на кровать в надежде скорого сна. Может быть, утром всё встанет на свои места?
Кажется, меня били по лицу. Не сильно, слегка хлопали по щекам ладонью. Так хлопают, когда будят или приводят в чувство. Я никак не мог открыть глаза, веки казались свинцовыми. Чей-то грубый голос врезался в уши, что-то требовал. Не было сил сопротивляться ему, но и ответить я не мог. Язык не желал слушаться. Но голос был настойчив. Я попытался отмахнуться от него, убежать. На какое-то время мне это удалось, но голос вскоре вернулся вместе с похлопываниями по лицу.
Наконец, приложив все свои усилия вкупе с силой воли, я сумел разлепить глаза. По ним тут же ударил яркий свет. Перед своим лицом я увидел чью-то неопрятную руку с пожелтевшими от чрезмерного курения пальцами. Рука была опухшей, давно немытой на вид, и дурно пахнущей.
Я резко сел, с ужасом оглядываясь по сторонам. Как оказалось, я находился в вагоне какой-то электрички. Тут находились с десяток мужчин и женщин бомжеватой наружности. Все в старой, давно нестиранной одежде, с красными, опухшими лицами. От них и распространялся тот неповторимый запах мочи, что резал глаза. Они все смотрели на меня, посмеиваясь.
- Очнулся? – Спросил разбудивший меня. – То-то же. А то смотри…
- Что происходит? Где я? Что я здесь делаю?
Ужас происходящего с трудом доходил до меня. Всё казалось нереальным, очередным сном. Наверное, именно так и должна восприниматься реальность чересчур резко пробуждённым сознанием.
- Что ты здесь делаешь? Ха-ха-ха! – Бомж засмеялся. Остальные вторили ему. – Ты тут спишь. А во сне выпрыгиваешь в окно. Потом возвращаешься и снова ложишься. И всё опять повторяется.
- В смысле? – Я не понял сказанного.
- Лунатишь ты. – Ответил другой бомж. – Выскакиваешь постоянно в окно и обратно приходишь. И так раз за разом. Уже с десяток прыжков совершил, и все без парашюта.
Действительно, подумал я, забавно со стороны должно смотреться.
- А как я здесь оказался?
- А вот этого, извини, не знаем. – Развёл руками один из собеседников. – Когда мы пришли, ты уже был здесь.
- Послушайте! – Заговорила одна из женщин. – А может, он летать хочет научиться? Вот и выпрыгивает постоянно.
- Всякое может быть. Ты хочешь научиться летать?
Я оглядел всю компанию, решая, сказать, или нет. Всё-таки решился:
- Наверное, хочу. Только не знаю, как.
Бомж встал со скамейки, выпрямившись во весь рост.
- Оооо, это очень просто. Ну, что, ребят, - обратился он к своим. – Поможем человеку определиться?
Поможем. – Раздалось в ответ хором.
- Всё очень просто. Для того чтобы полететь, тебе нужно быть на струне.
- На какой струне? Ты о чём? – Я, если честно, не понимал его.
- На самой обычной струне, которая изображает звук «Рэ».
- Ну и как же мне на неё попасть? – Наверняка же ж смеются, разводят, как ребёнка, думал я.
- А очень просто. – И бомж затянул своим басом: - Рэээээээ….
- Рэээээээ…. – Послышалось со всех сторон одновременно.
Не смотря на весь пафос обстановки звук, который изображали бомжи, оказался на удивление чистым и всепроникающим. Их голоса слились воедино, заставляя вибрировать стенки вагона, воздух, каждую клеточку моего тела. И тогда я почувствовал, как отрываюсь от пола. Тело стало лёгким, как пушинка, я без усилий мог управлять им. И я полетел: сначала по вагону, потом вылетел в открытое окно. Пролетелся вдоль вагона, поднялся выше. Огляделся. Где я находился, не берусь сказать. Местность оказалась незнакомой. Но было это явно где-то на окраине города.
На радостях я позабыл обо всём на свете. Полетел в сторону видневшейся реки всё набирая скорость. Воздух приятно бил упругими струями в лицо, высоко стоявшее Солнце пригревало спину.
Пролетая над пляжем, я переполошил купающихся. Они суетились внизу, тыкая в меня пальцами, что-то громко крича. Только сейчас я обнаружил, что на мне нет одежды.
Краснея от стеснения, я вернулся в вагон. С трудом удалось его отыскать. Бомжи ждали меня, они были довольны.
- Что же вы не сказали, что я голый? – Закричал я на них, но тут же успокоился.
- Так мы и не успели сказать. Ты так быстро улетел. Налетался?
- Нет. Одежду дадите какую-нибудь?
- Если только что-то из своего. Ты тут был без одежды.
С отвращением я натянул чьи-то давно нестиранные портки. Стал прощаться, собираясь домой.
- Ты, это… - сказал мне на прощание разбудивший меня бомж. – Если снова захочешь полетать, то вспомни струну.
- Хорошо.
Я вышел из вагона. С трудом оторвался от земли. В полёте думал, насколько же мне трудно будет представить такой звук, тем более воспроизвести его. Слуха-то у меня нет. А разучиться летать мне ой как не хотелось…
Будильник ворвался в мой сон атомным взрывом. От этого звука всё внутри у меня сжалось в страхе. Я проснулся.
Господи, подумал я, неужели это был сон? Ну почему, почему всегда просыпаешься на самом интересном моменте? Мне ведь было так хорошо, так просто и приятно было летать!
Я поднялся. Пора было собираться на работу. Всё ещё цепляясь за остатки сна, пытаясь вспомнить его, я попробовал полететь. Встал посреди комнаты, весь напрягся…
Ну же!
Ну!
Нет. Не получается. Ощущение полёта я помню, а вот звук струны изобразить не могу. Даже не помню его отчётливо.
Начав одеваться, я снова испытал вчерашний беспричинный страх. Я бы даже сказал, панический ужас. Мир, работа, квартира – ничто не укладывалось у меня в голове. Воспринималось, как что-то чужое, не моё. Казалось чем-то далёким.
Тогда я решил не идти на работу, тем более что так не хотелось вообще куда-то идти. Да и нечего мне там делать в таком состоянии, когда я просто не понимаю, зачем нужно делать то, чем я там занимаюсь. Ничего не случится, если пропущу один день. Не обрушится из-за этого мировая экономика. Оставалось только позвонить начальнику, да предупредить о своём отгуле.
- Андрей Вадимович? – Заговорил я в трубку, когда мерные гудки сменились басовитым «Алло!». Он уже был на рабочем месте. – Это Алексей Сергеевич Вас беспокоит. Да. Я не смогу сегодня выйти на работу. Что-то неважно себя чувствую. Да. Завтра? Постараюсь… До свидания.
В тот же день я купил билет на поезд. Поехал – куда глаза глядят. И это оказалось самым лучшим, что я только мог сделать. Я успокоился. Перестал бояться. Мир снова начал обретать краски, я начал чувствовать себя его частью. Думаю, то моё состояние было вызвано тем, что я всего-навсего застоялся на одном месте. Требовались перемены.
С тех пор прошло около полугода. Давно позабылась моя предыдущая работа, мои друзья и знакомые. Если я и вспоминал о них, то как о чём-то таком далёком и нереальном, похожем на прочитанную книгу или просмотренный фильм.
В этом же городе мне посчастливилось устроиться на хорошую, интересную работу. Зарабатывать я начал на порядок выше, чем на предыдущем месте. Получилось снять дешёвую, но на удивление хорошую квартиру.
А самое главное – это то, что я нашёл в этом городе своё призвание. Вступил в аэроклуб.
Сначала я некоторое время учил теорию, которая на удивление давалась мне поразительно легко. Иногда мне казалось, что я всю жизнь знал, что такое самолёты, и всё, что с ними связано. И теперь я лишь повторял пройденный материал. Так что в то время, пока остальные будущие пилоты корпели над своими конспектами сдавая и пересдавая теорию, меня без опаски пустили за штурвал самолёта.
Маленький двухместный самолёт. Я, да инструктор. И только синее небо вверху, которое поглощало меня в свои объятия, заставляя дрожать и трепетать перед своей безбрежностью.
Вскоре мне уже не нужен был инструктор. Я пересел на более лёгкий, более быстрый и манёвренный самолёт, на котором оттачивал фигуры высшего пилотажа. Готовился к соревнованиям. Что тут можно сказать? Соревнования интересовали меня мало. Мне просто нравилось летать. Но я обязался перед своим клубом выжать из машины всё, на что она способна. А может быть и чуточку больше. Я так и не заметил, как наступил тот день. Обычно-то такие моменты в своей жизни ждёшь с замирающим сердцем, готовишься к ним. А я не ждал и не готовился. Не видел в этом необходимости.
Соревнования проходили гладко, без эксцессов. Мои соперники выбывали один за другим, теряясь в переплетениях облаков, земли и неба. И вот, остался последний соперник, с которым я до этого ещё ни разу не встречался, не летал в паре. Это была француженка. Звали её Патриция Ривьер.
Трудно сказать, кто из нас двоих был лучше. Я, конечно, чувствовал, что уступаю ей в своём опыте. Она вела себя в небе гораздо уверенней, чем я. С трудом поспевал я за ней выполнять фигуры высшего пилотажа, но всё-таки справлялся. Вконец измученный и выбившийся из сил я направил свой самолёт на посадочную полосу. В этот момент со мной по радио связался инструктор, заявив, что судьи не могут выделить лучшего из нас.
- Дальше у вас вольная программа. – Сообщил он. – Летать будете до тех пор, пока кто-то из вас двоих не покажет себя лучше оппонента. Или пока не кончится горючее. Так что… Держись, Лёш.
Как только динамики смолкли, мы поравнялись с Патрицией в воздухе, готовясь к последнему рывку. Она сразу же взяла инициативу на себя. Мне осталось лишь не отставать.
Её самолёт буквально провалился в сторону земли, где на высоте пяти метров выровнялся, а через сотню метров чуть ли не под прямым углом взмыл в небо. Я с трудом поспевал за ней, но не отставал ни на метр.
Мы долго летали параллельными курсами, выписывая немыслимые виражи и фигуры. В баках начинало заканчиваться горючее, а победившего всё не было. В конце концов, с земли в приказном порядке попросили обоих вернуться на аэродром.
Мы взяли курс на посадочную полосу, и на бреющем полетели рядом друг с другом. Датчик горючего давно уже мигал красным цветом, топлива оставалось лишь на то, чтобы посадить самолёт и ни грамма больше. Уже на подлёте, когда мы готовились к посадке, самолёт Патриции, едва не коснувшись шасси посадочной полосы, свечкой взмыл в небо, закладывая последнюю в своей и её жизни мёртвую петлю. Не знаю, что ей двигало: может быть, неудержимая жажда победы, а может быть и обычная женская гордость. Но и я не удержался. Слишком долго я повторял её трюки в воздухе, стремясь хотя бы не отстать. Мои руки сами потянули за штурвал. Я полетел вслед за Патрицией, с ужасом сознавая, что на посадку топлива уже не хватит. Представляю себе восхищение ничего ещё не понимающих зрителей и поседевшие головы тех, кто что-то понимал.
Самолёт Патриции застыл на верхней точке своего полёта, раскинул крыльями, как спортсмен руками. Двигатель его заглох, и он начал падать. У моего топлива хватило ещё на несколько секунд, за которые я успел повторить её действия и он тоже камнем рухнул вниз.
Я всё ждал, когда же девушка катапультируется. Но она либо не могла, либо не хотела этого делать. Вот до земли осталось пятьдесят метров, сорок метров, тридцать… Я был в панике. Боялся не за себя, а за Патрицию. Да и руки мои никак не хотели слушаться и тянуть за рычаг катапульты. Какой-то своей частью я осознавал, что если этого не сделает она, то не сделаю и я. И тогда мы вместе разобьёмся.
Но….
На высоте двадцати метров самолёт Патриции плавно затормозил, приходя в горизонтальное положение и завис в воздухе.
Я… Я даже не знаю, как описать все те чувства, которые я испытал в тот момент. Всё моё существо рванулось повторить её действия. Думаю, что внутри меня в этот момент что-то обрывалось. Голова начала гудеть, как пустая бочка. Родился непонятный звук, похожий на звук струны.
Рэээээээ….
На миг у меня потемнело в глазах, но тело отреагировало само. Мой самолёт остановился в своём падении рядом с самолётом Патриции. Похоже, что сегодня победителей не будет.
Мы висели так несколько минут. Девушка с удивлением и восхищением смотрела сквозь стекло своей кабины на меня, я смотрел на неё. Вскоре она сдвинула колпак кабины и вышла на неё, встав на воздух, держась за самолёт. Трудно представить себе, что в этот момент творилось внизу. В наушниках что-то кричали возбуждённые голоса, но я их практически не слышал. Я смотрел на светловолосую девушку из моего сна, на ту, в которую когда-то попытался влюбиться.
Сдвинув колпак кабины, я вышел к ней навстречу. Мы стояли некоторое время, глядя друг на друга, держась руками за самолёты. Потом отпустили руки, оставшись стоять на воздухе. Самолёты, после того, как мы перестали их касаться, лишённые нашей воли рухнули вниз и разбились.
Мы же, не говоря друг другу ни слова, взялись за руки, и ушли по воздуху на закат, в сторону уходящего за горизонт Солнца.
