НОВАЯ ВЕСНА
Сон покидает меня внезапно, словно отступает мгла, открывая берега реальности. Несколько минут жемчужный туман еще плавает в уголках сознания, перетекает, путает мысли. Но постепенно рассеянный свет, отражающийся от мягких серых стен, изгоняет сонливость. В моей жизни наступает новый день. Хотя в этой комнате нет окон, и смена дня и ночи абсолютно условна: проснулся – утро, ложишься спать – вечер. Приглушенный свет, льющийся отовсюду, освещает мое обиталище постоянно, не угасая и не меняя интенсивности. Иногда кажется, что это обязательное условие моего пребывания здесь, а возможно – просто ничего не значащая мелочь. Как бы там ни было, мои глаза привыкли к свету, и он совсем не мешает. Скорее я испугаюсь, если свет вдруг погаснет.
Потягиваюсь и сажусь, прижимаясь спиной к стене. С наслаждением ощущаю привычные шероховатости и изгибы, мельчайшие трещины и щели. У меня очень чувствительная кожа. По-моему, я смогу спокойно передвигаться по комнате, закрыв глаза, лишь прикасаясь к стенам кончиками пальцев.
Кажется, в прошлом я был музыкантом. Иногда ночами я вижу музыку. Вижу, как другие люди могут видеть красочные картины и образы. Звуки воплощаются в замысловатые фигуры, геометрически точные или абстрактные, распадающиеся на составные части и снова соединяющиеся, перетекающие друг в друга, образующие завораживающе красивые, а подчас – дисонансно ужасные конгломераты. Они ласкают и царапают, наполняют тревогой и смятением. Когда видения становятся особенно острыми, я просыпаюсь с криком и долго не могу собрать рассыпающуюся на осколки мозаику разума. Раньше такое происходило каждую ночь, теперь – совсем редко. Однако в одиночной камере крики все равно никому не слышны.
…Свет дробится на тонкие полоски, рядами ложащиеся на противоположную стену. Мельчайшие частички пыли невесомо танцуют в световых потоках. Их танец завораживает, будто пылинки нотами выстраиваются на линейках гигантской нотной тетради. Подобные ассоциации всплывают внезапно, отголоском другого мира и другой жизни.
Память играет со мной, и иногда кажется, что тот человек, которым я был раньше, и тот, что есть сейчас – разные люди. Мои воспоминания соотносятся со мной косвенно и словно принадлежат постороннему. Сегодня очередная ячейка памяти открывается перед глазами, швыряя лицом в полную красок, запахов и звуков объемную картину.
Одуванчиковое поле. Весна. Теплый ветер колышет желтые растрепанные головки цветов, несет нежный запах пробудившейся земли, клейких травяных соков и чего-то неуловимого и волнующего, древнего как сама жизнь. Мальчик лет пяти не задумывается о жизни. Он летит по полю, приминая сочные стебли и вдыхая горьковатую пыльцу, щекочущую нос. Заливаясь звонким лаем, следом бежит золотистый лопоухий щенок, путается в траве и обиженно чихает. Его длинноногий друг, улыбаясь, оборачивается и подхватывает щенка на руки. Два ребенка кружатся посреди зеленого моря, переполненные молодой силой и радостью, светлой весенней песней плывущей над миром.
Так давно это было. Те воспоминания стерлись, вытесненные круговертью мрачных и веселых событий, уводящих мальчика из мира детства. Щенок вырос, стал степенным псом и уже не бегал с веселым лаем по весеннему полю. Больше всего он любил лежать на солнышке, наблюдая за мальчиком грустными глазами и изредка виляя хвостом. А однажды пес улегся на пороге, устало вздохнул, положил на лапы поседевшую морду, чтобы уже никогда не встать. Для мальчика в то утро закончилось детство. Смертная тьма втянула в себя весь свет беззаботных дней. Часть души повзрослевшего мальчика умерла вместе со старым другом.
Я вспоминаю о себе в третьем лице. Все равно того ребенка больше нет. Он затерялся в солнечной круговерти весны пятнадцатилетней давности, остался фотографией в старом альбоме. Между мной и ним не существует связи. Интересно, сильно ли я изменился. В комнате нет зеркал, а я потерял представление о времени. По-моему, пробыл здесь слишком долго, и человек, который последний раз смотрел на меня из зазеркалья, стал неузнаваемым. Подношу руки к глазам. Обычные руки с тонкими длинными пальцами и тонкой сеткой голубых вен. Ровная молодая кожа. Наверное, все же прошло не так уж много лет – я не успел состариться. Праздное созерцание и воспоминания - мое единственное развлечение. Тишина, раннее пугавшая и угнетавшая - единственное желанное состояние.
Рассеянно наблюдаю за танцем пылинок. Откуда льется свет, если в комнате нет окон. Столь очевидный факт, долго выпадавший из зоны моего внимания, вспыхивает в мозгу подобно молнии. Поднимаю голову к потолку. Лампочки или иного осветительного прибора не видно. Кажется свет источают сами стены. Не все ли равно?
…Величественный концертный зал старой музыкальной школы. Стрельчатые окна, словно в средневековом замке, прозрачные разноцветные витражи в паутине свинцового переплета, потемневшего от времени. Тяжелые багровые портьеры таинственно шелестят и пахнуть пылью. На ряды сидений падают лучики солнца, мерцают цветными огоньками, проходя сквозь стекла витражей. Покой разлит в неподвижном прохладном воздухе. Застыли хрустальные подвески огромной, когда-то роскошной люстры. За окнами цветет весна, молодые листья каштанов перешептываются со стройными березками и темными недотрогами-липами. Зал же находится вне времени. Закрой глаза и можешь представить, что стоишь на палубе корабля, дрейфующего в бесконечном океане. Зал видел слишком много людей, слышал много слов – красивых, пламенных, пафосных, лишенных искренности. Кажется, он, словно живое существо, ласково смотрит на мальчика-подростка, стоящего на сцене. В руках у юного музыканта скрипка, тонкие пальцы водят смычком по струнам, плачущим и смеющимся, поющими человеческими голосами. Он не слышит весну за окном, пение скрипки и тишину концертного зала. Взгляд темных, не по годам серьезных глаз устремлен в бесконечность, вьющиеся черные волосы падают на лоб. Мальчик играет для Нее. На маленькой скамеечке сидит девочка с пышными белокурыми локонами и капризно надутыми губками. Видимо, она скучает, нетерпеливо притопывая ногой. Музыка, идущая из самого сердца юного скрипача, не трогает ее. Девочка не знает, сколько ночей не спал ее верный рыцарь, сколько души он вложил в каждый звук. Ей приелись молящие взгляды и молчаливая преданность.
Отзвучали последние аккорды, подобно легким облачкам проплыли по залу и растворились в мировом эфире. Мальчик поднимает глаза на свою возлюбленную
- Ради этого бренчания ты притащил меня сюда? – Кривит она алый ротик. – Скука смертная!
Девочка поднимается и идет к выходу, брезгливо передергивая плечами. Она не оглядывается на нелепую тощую фигуру, стоящую на сцене с опущенными руками.
За окнами весна рассыпала снег абрикосового цвета. Ей не было дела до разбитого сердца. Мальчик из подростка стал взрослым.
…Вскакиваю со стоном, хватаюсь за сердце, царапая пальцами грудь. Как больно! Я думал, эта боль утихла много лет назад. Сон сковал меня незаметно и принес на своих мягких шершавых крыльях очередной лоскуток из пестрого покрывала памяти. Почему он так жесток, почему воскрешает самые тяжелые воспоминания?!
Неужели я настолько глуп и романтичен? У кого в юности не было первой неудачной любви? Каждый смог пережить, а после с усмешкой вспоминать то прекрасное и жгучее сумасшествие, лишь я просыпаюсь с болью в груди. Может потому, что она убила во мне веру в себя, а может, потому что оттолкнула, не приняла мою музыку, являвшуюся непреложной частью меня самого?
Снова ложусь на теплый пол. Наверное сегодня больше не уснуть. Смотрю в потолок. По нему, словно по равнине неведомой страны, змеятся реки трещин, переплетаются, впадают в моря. Свет заливает картину мягкими волнами и кажется, что проваливаешься в потолок как в небо. Веки постепенно смеживаются, наплывает дремота, а где-то глубоко в подсознании открывается дверь в черную комнату.
…Бедно обставленная комнатушка студенческого общежития. Колченогие тумбочки, заваленные хламом, стыдливо жмутся по углам. На продавленной панцирной сетке без постели лежит высокий стройный юноша. Нечесаные длинные волосы липнут к бледному лбу в бисеринках пота. Расширенные зрачки темных глаз отчаянно пытаются сфокусироваться, зацепиться за что-то в плывущем и вращающемся мире. Загнано стучит сердце, разгоняющее по венам отраву. Нужно встать, позвать на помощь. Потом будут врачи, родители, допросы с пристрастием, но главное – будет жизнь. Остальное не имеет значения.
Как в замедленной съемке открывается дверь, и худой светловолосый парень врывается в комнату. Он подбегает к кровати, встряхивает лежащего, пытаясь вывести его из наркотического дурмана.
- Зачем? Зачем ты это делаешь? – голос звенит возмущением и горечью. – Ты же сам говорил, что наркотики – развлечение для придурков и слабаков!
Сквозь неровные частые вдохи приходит едва слышный ответ:
- Я хотел понять, что истинно, хотел шагнуть за грань… Увидеть новое…
Вошедший бережно опускает друга на кровать, подсовывая под голову мятую штормовку.
- Потерпи немного, не вздумай умирать.
В открытое окно влетает весенний ветер, несет запахи асфальта и города, в котором давно не было дождя, вьется по комнате дымком белых лепестков. Разрывает тишину старых улиц вой «неотложки». Хмурые врачи, равнодушные санитары. Белые халаты, серые лица. Жесткие носилки, кабина, почему-то пахнущая хлоркой и спиртом.
У окна на кровати сидит светловолосый парень. Он грустно смотрит на мелькающий по ободранным стенам солнечный зайчик. Глупо говорить с самим собой, но больше не с кем поделиться мыслями. Никому нет дела до молодого талантливого человека, медленно убивающего себя без видимых на то причин.
- Дурак ты, хоть и гений. Чего тебе не хватает? – парень досадливо морщится. – Весна на дворе, черемуха цветет. Девочки красивые в коротких юбках ходят. Ты же всех от себя разогнал. Ни тебе погулять, ни повеселиться. Нет ни друзей, ни любимой. Живешь как отшельник со своей скрипкой и травишь себя потихоньку. Все уходишь и уходишь вглубь себя. Что ты там ищешь?
…У каждого есть свои черные комнаты, закрытые на ржавые засовы, каждому хочется что-то забыть. Я не был наркоманом в полном смысле слова. Единственной передозировки хватило. Что бы напугать меня до смерти. Не смотря на показное декадентство я любил жизнь. А может, убивал себя более изощренно, отстраняясь от людей, ступень за ступенью спускаясь к темным глубинам полного одиночества.
Я наяву не слышал привидевшегося разговора того парня с самим собой, однако представлял его в деталях. Мой последний друг в мире людей, он отчаянно пытался вытянуть меня из болота, затягивающего все глубже. Соблазнял нехитрыми житейскими радостями, тащил на концерты и в клубы, пытался знакомить с девушками. А потом сам незаметно исчез из моей жизни, растворился фантомом, отстал на бесконечном пути по лестнице, ведущей вниз.
Я лежу спокойно, добившись от тела максимальной расслабленности. Странно, но все ключевые моменты моей жизни происходят весной. Рожденный в пору цветения каштанов, я словно обновляюсь каждый год вместе с природой, сбрасываю ставшую тесной старую кожу. Внутренним чутьем понимаю, что когда придет новая весна, я выйду из этой комнаты без окон и дверей.
Последнее воспоминание мелькает перед глазами кадрами из старого кино. Я знаю, каким оно будет, и внутренне сжимаюсь, будто в ожидании удара.
…Концертный зал новомодной постройки. Причудливые спирали люстр заливают помещение приглушенным светом, отбрасывая блики на черно-белые зеркальные стены, колкими лучиками дробясь в бриллиантовых украшениях дам. На белоснежной сцене темным силуэтом выделяется высокий молодой человек. Он стоит слегка склонив голову, нежно прижимаясь щекой к своей скрипке. Кажется, он ведет с инструментом безмолвный диалог, вслушивается в его тихий переливчатый голос. Струны отвечают скрипачу то надрывно и нежно, как последнее «прощай», как плачь перелетных птиц осенью, то властно и с вызовом, призывом на борьбу.
Музыкант весь поглощен игрой. Сейчас для него не существует этот зал, заполненный чопорной публикой – он повелевает целой вселенной, рожденной движением смычка и воплощенной в музыке. Финальный аккорд звучит выстрелом, ставя точку в длинном изменчивом повествовании. Черные глаза скрипача скользят по равнодушно-презрительным лицам, приподнятым в притворном изумлении бровям. Редкие нестройные аплодисменты – награда за виртуозную игру музыканта. Но внешне молодой человек спокоен. Он изысканно кланяется и исчезает со сцены.
Грубоватый голос выводит музыканта из раздумий:
- Зайди ко мне в кабинет. Немедленно!
Организатор концерта, его непосредственный начальник, царь и бог закулисной жизни.
Кабинет, обставленный чересчур помпезно, никогда не нравился молодому скрипачу. Он чувствует себя маленьким, теряющимся среди отделанных темным деревом стен, массивных кожаных кресел и монументального письменного стола, венчающего обстановку. За столом как на троне восседает плотный невысокий человек с зачесанными назад, блестящими от лака волосами. Голос с елейными нотками сегодня кажется скрипачу особенно противным:
- Вот что, голубчик, - начинает беседу организатор, не предлагая посетителю сесть. – Концерт прошел весьма неплохо. Но… - он делает многозначительную паузу. Брезгливо изогнутые губы пытаются изобразить улыбку. – Народу нужно развлечение. Ваша же музыка старомодна, как бы это поточнее выразиться - слишком далека от вкусов современного слушателя. А его вкусам нужно потакать, поверьте мне, молодой человек, - организатор стучит по полированной поверхности ручкой, словно привлекая внимание. – А посему, увы!- мы разрываем с вами контракт. Ну ничего, будете вольным музыкантом. Вы же сами музыку пишете?
…В тот момент в мозгу у скрипача что-то сдвинулось. Презрение и равнодушие говорившего сдавили грудь липкими щупальцами и повлекли во мрак. Организатор еще говорил о спросе и предложении, о суровых законах шоу-бизнеса, о глобальной несправедливости. Молодой музыкант больше не слушал. Молча развернулся, вышел из кабинета, мягко прикрыв дверь, оставляя за ней прежнего себя. Он шел по весенним улицам, под теплым снегопадом яблоневого и вишневого цвета, а на самом деле ступал по последним ступеням лестницы вглубь себя. Шаг за шагом, пока не оказался в комнате с серыми стенами и рассеянным светом, пока не захлопнулась наглухо и растаяла дверь, отрезая человека от привычного с детства мира.
Лежу, закрыв глаза, пытаясь восстановить дыхание. По щекам текут слезы. Последний раз я плакал совсем маленьким мальчиком. Никто не загонял меня сюда силой. Я сам закрылся от людей, отгородился от их общества серой стеной. Неспособный держать удар, предпочел спрятаться в маленькой комнате. Может, пришло время выйти из нее? Тело сотрясает дрожь. Куда идти? Там, за границей этих стен, мир, ушедший вперед, исторгнувший меня как чужеродный элемент.
Едва ощутимое прикосновение отвлекает от тягостных мыслей. Оно напоминает о чем-то приятном и беззаботном, родом из детства. Открываю глаза. Золотистый лопоухий пес влажным носом тычется в ладонь. Сотоварищ детских игр, мой первый лучший друг. Понимаю – так не может быть, но не удивляюсь. Наступает новая весна. Слишком много памяти нахлынуло сегодня, и часть ее стала материальной. Робко протягиваю, боясь коснуться чудесного видения. Пес радостно взвизгивает. Чувствую под пальцами мягкую волнистую шерсть. Мой друг припадает на передние лапы, виляя пышной метелкой хвоста, будто зовет за собой. Поднимаюсь, и пес вертится вокруг, нетерпеливо взлаивая.
- Мне не выйти отсюда, Дружок, - говорю я печально. – Ты же видишь – дверей нет.
Пушистый товарищ не верит, подбегает к стене, скребется острыми когтями. Дверной проем открывается дверью в волшебную страну, впуская настоящий живой солнечный свет, головокружительные запахи весенней земли и звонкую хрустальную песню ветра в зеленых кронах. Весна… Я знал - когда она придет, для меня откроются двери. За ними будет новая жизнь, будет свобода и понимание, покой и свет.
Пес подходит, прижимается к бедру, подсовывает лобастую голову под опущенную ладонь. Зачем сомневаться? Что мне еще терять? Иду вперед. Оказывается, я почти разучился ходить. Над дверью склоняются ветви с сочной молодой листвой. В воздухе щедро разлит манящий запах сирени. Нежные кисти черемухи никнут к земле. Осторожно ступаю на порог, вдыхая полной грудью изысканную симфонию ароматов. Шелковистая трава ласкает босые ступни, нестерпимо яркое солнце бьет в глаза. Улыбаюсь и делаю шаг.
- Да что же это такое? – главврач N-ской психиатрической клиники, худой высокий человек в белом халате, раздраженно раздавил в пепельнице окурок. – Они сговорились все? Пятница, выходные на носу, а больные мрут как мухи. Теперь отчетов писать гору, родственникам сообщать, их истерики выслушивать… Кто на этот раз?
Молоденькая медсестра жалостливо сморщилась:
- Из седьмой палаты, тот молодой, что сидел и смотрел все время в одну точку. Говорят, талантливым был, сам музыку сочинял.
- Знаю-знаю, - главврач махнул рукой. – Из-за чего наступила смерть?
- Пока неизвестно. Нашли его на утреннем обходе. Лежит спокойный и улыбается так… счастливо, словно наконец-то освободился.
За окном цвели каштаны.
