на 42-й год III-го тысячелетия
Тяжело просыпаться. Даже очень. К вечеру ты готов изменить себя. Готов стать лучше. Сделать решительный шаг. Внести красок. Драйв… а утром в голове одни помои. Вставая, ты уже понимаешь, что ничего не изменишь. Что все осталось таким, каким в принципе и должно оставаться. Скучным и обыденным. Вот он еще один день. В зеркале парень морщит лоб – три большие уродливые складки, будто это кожа лысой кошки. Пена от зубной пасты выступает на уголках рта, щетина автоматической щетки шершавит по неровным и желтовато-белым зубам. Вода. Противный железный вкус, смешанный с мочей и хлоркой. В расчетвертованную какой-то пластмассой сливную дыру в раковине уходит то, что должно делать дыхание свежим. Снова вода. Раствор мочи, хлорки и железа бодрит кожу лица. От этого коктейля колет глаза, поэтому надо сразу же прижимать к ним полотенце. Боль скоро проходит. У парня из зеркала бодрый и недовольный вид. И это плохо.
Усталый и довольный вид, - это как у человека, который пробежал три километра, при этом жутко устал, но все-таки завоевал золотую медаль. А бодрый и недовольный – здесь все наоборот. Человек не завоевал золотую медаль, но он и не устал, потому что даже не пытался пробежать эти тупые три тысячи метров.
Душ.
Идеи еще спят. Вернее - они уже просыпаются. Они расцветут, посмотрят по сторонам, подождут меня, поскандалят немного, но, так и не дождавшись хоть какой-либо реакции с моей стороны, уйдут обратно. Спать. Ждать лучшего момента. И так каждый день.
Джинсы. Можно одеть новые, но сегодня не будет ничего, для чего бы стоило вырядиться. Выбираю из пяти футболок ту, от которой не разит потом и затхлостью. Стоит сходить в прачечную, но не сегодня. Завтра. Протягиваю провод под свитером и включаю музыку. Беру сумку и сливаюсь со свежим воздухом Петербурга. Достаю сигарету. В этом городе можно и не курить – просто дышать полной грудью. Затягиваться Петром I. Но я предпочитаю «Парламент».
Если идти по Кантемировскому мосту, то лучше смотреть на уходящее шоссе, а не на реку. В реке можно увидеть какое-нибудь дерьмо наподобие расплывшегося бензинового пятна или просто ветки, бутылки и пакеты, которые сцепились вместе и в воде представляют собой одно целое. На дороге все лучше: машины стоят в пробке, исчезают и появляются, льются в поток и захламляют воздух.
Музыка в ушах. Сейчас время максимальной активности для идей. Можно придумать образы или продумать аферы. Но никогда не хватает смелости осуществить их. Реализовать. Ноль. Мне нужна нехилая подачка от Гудвина. Как тому льву… я большой кошак. Большой трусливый кошак.
Город поглощает. Растворяет в себе, превращая тебя в тусклый пиксель.
Повороты делаются чисто механически. Выработанный рефлекс, чтобы дойти до того места, которое, как тебе кажется, имеет для тебя наибольшее значение. Значение в системе.
//Система «Здесь и Сейчас» со своими ценностями и приоритетами.
Желтые и оранжевые ошметки листвы чавкают под ногами. Так противно и даже немного стыдно – будто это твои подошвы виноваты в издаваемых звуках. Будто у тебя приступ метеоризма. Шлямк-шлямк-шлямк.
Обхожу парней в черных куртках – они идут туда же куда и я. Если внимательно последить за улицей, то можно увидеть целую цепочку парней и девушек, влачащихся от Кантемировского моста к электротехническому университету. Как муравьи, идущие в муравейник. Нас много., и мы никто. Да, система «Здесь и Сейчас» убила меня. Наггано кажется говорил – в институте тебя превращают в серую массу, типа того. Это со мной сейчас и происходит.
Неизвестная аудитория на неопределенном этаже условного корпуса – оказывается, я все перепутал. 2401 вместо 4308. Магия долбанных цифр. Физика утомляет. Сплошной мор и ничего больше нет – даже физики, один сплошной мор. Перерыв. Перерыва нет. Медленный яд бесполезных речей. Отрешенность и злость. Безразличие с привкусом ненависти. Хочется, чтобы кто-нибудь упал ничком посреди безлюдной улицы. Хочется пройти мимо того, кому нужна твоя помощь.
Свободные полтора часа. Все, больше не курю – достало. Две пиццы в столовой, будто кто-то два раза блеванул в блюдце из теста; но есть хочется и это очень даже терпимая альтернатива еде. Шипит «Пепси». В голове вертится что-то вроде анекдота: «Девушки, они как печеньки, ломаются, пока не намокнут». Ну, не шедевр, конечно, но смешно. Болтаю с одногруппником об учебе. Мне никогда не нравились эти разговоры, но с некоторыми здесь нельзя найти другой общей темы. Ладно, учеба так учеба. Доедаю пиццу и прощаемся. Ему в одну сторону, а мне в другую – через полтора часа встретимся.
Эта девочка. Гм, как же она мне нравится. Н-да, ужасная ситуация. Не могу описать свои чувства. Или могу, но не хочу. При мысли о ней в щеки врезается улыбка – от уха до уха, как у Джокера из «Темного рыцаря», только с более искренней дурацкой радостью. Болтаем на паре; оказывается, что все окружающие нас слушают. Время от времени кто-то из них поворачивается и говорит: «да, это точно подметил» или: «ха-ха, весело». А у меня такое ощущение, что время не летит, а течет. Минут и часов в сутках по-прежнему не хватает, но, кажется, теперь они пропадают менее стремительно и более плавно.
Ковыряю в памяти., чего, в принципе, не люблю делать. Но надо вспомнить что-нибудь о скорпионах, рыбах, хиромантии и греческой мифологии.
Конец. Отменили последнюю пару, и я иду домой. Затем в гипермаркет, чтобы осуществить список: перчатки, консервный нож и хлеб. На выходе из трамвая угощаю пожилого кавказца сигаретой. В спину вбиваются «спасибоспасибо.», когда я уже пересекаю шоссе назло текущим водителям.
Консервный нож. Здесь легко найти тысячу «давилок для картофеля», но только не консервный нож. Но я все-таки нахожу, потому что без этой штуки мне никак не обойтись. По пути к кассе хватаю две бутылки пива. Доктор Диэсель с лаймом. В мелкой очереди ко мне подходит симпотная девушка и сквозь рев ”My Chemical Romance” в моих наушниках мило спрашивает: вы курите? Я говорю: нет. А потом хочу добавить: у меня есть сигареты, если нужно, но молчу. И правильно делаю. И правильно делаете – говорит она и уходит.
На улице открываю одну 0,5 и дегустирую. Сначала выходит, что вкус мягкий с некоторой специфичностью (лайм). Затем во рту стоит отвратный привкус этой кислой гадости. Через пару глотков пить уже невозможно. Хочется закурить. Не курю.
Вторая бутылка летит в холодильник. Первый раз жалею, что купил алкоголь.
Компромат для друга. Социальные сети – зло, если не умеешь ими пользоваться. Делаю скрин из переписки с бывшим одноклассником. Он обещает меня побить, но я могу показать старосте его группы, что мой бывший одноклассник о ней думает. Она обрадуется. И я сделаю это подарком себе на день рождения.
Снова вспоминаю о девочке, которая мне нравится. Вернее, не вспоминаю, а просто переключаюсь с одной вкладки в браузере мозга на другую. Наверно, стоит сделать решительный шаг. Завтра.
Страх – самый страшный порок. Самый страшный грех, от которого нельзя избавиться. Нерешительность, боязнь, замкнутось, стеснение, апатия, депрессия. Знобит. Злость из-за того, что приходится переступать себя. Втаптываю в землю Кантемировский мост. Изничтожаюсь. Мысли в бегущей строке: боюсь-боюсь-боюсь. В теге <marquee>: нерешительность-страх-нерешительность-страх. Бум-бум, бом-бом, грохот тишины смешивается с вольным гулом машин, проезжающих мимо бессмысленным городским потоком.
Не знаю, что сегодня будет, но сильно боюсь. Это называется волнение. Волнение перед тем, что я собираюсь сделать. Волнение возникает, когда тебе приходится переступать страх. Я переступал страх, когда спрашивал у нашей жирной физички, сколько она весит., но тогда я волновался на порядок меньше, чем сейчас. Ноги сводятся в стороны. Шнурки хлещут по асфальту. Испачканные дождем кнуты. Я снова один из тех муравьев, что возвращаются в муравейник. Как быстро система смяла меня в серую массу, - даже не успел ничего сделать.
В институте (вернее в университете) отрешаюсь от остальных. Тупые рукопожатия с парой человек и все – я забился в себя. Окружающий мир виден сквозь толстое стекло и слышен лишь приглушенными попытками звука сквозь некачественную звукоизоляцию. Лектор как всегда великолепен, тупой ублюдок. Отсиживаю свои дни на последнем ряду рядом с окном, а после конца пары сваливаю вон. Подальше отсюда, куда угодно.
Прохожу насквозь Кантемировский. Настроение, будто сам себе всю свою сознательную жизнь плевал в душу и сегодня эти гнилые слюни перестали помещаться в легких и начали вытекать наружу коричневым зловонным потоком. Достаю сигарету и растворяюсь в дыме.