Сообщений в теме: 8

[Apacri]

Стёртые одной волной

Чудо

Рай и Ад

Тёмный предатель

Конфискация




Стёртые одной волной

Алые волны мягко ложились на песок и, полежав немного на гладком податливом песке, сползали обратно в бурый океан. В небе не было ни птицы, ни облачка. Пустое или скорее свободное, оно обнимало мир вокруг короткой береговой полосы и бережно хранило его от излишне возбуждённых звёзд, а пока ещё холодный и безвкусный, но уже не леденящий ветер мотал из стороны в сторону высокие привыкшие к беспокойству кусты. Начало весны на этой незаселённой и не отягощенной разумом планете было как всегда прохладным, но лёд уже успел растаять, оставив после себя лишь тонкие голубые пластины. Такие льдинки прибивало к берегу вместе с водорослями и те, образовав невиданные инструменты, играли свою монотонную гремящую музыку.
Уже несколько часов на берегу пустой планеты находились два разумных гостя. Один из них, высокий широкоплечий мужчина в тёмно-серой офицерской форме с короткой военной стрижкой стоял и как будто спокойно смотрел в высоко небо, пытаясь уцепиться взглядом хоть за что-то. Поодаль от него на песке лежал пистолет с неполной обоймой, рядом была разбросана пара запасных. Они теперь были не нужны человеку, – здесь, находясь на мосту между миром своим родным и чуждым неизведанным, он был в безопасности. Ранение в руку, полученное им недавно останется последним.
Рядом с офицером сидела голубокожая девушка в коротком лёгком платье до колен, безразлично смотрела на движение кустов и водорослей, изредка поглядывая на небо, давая тому увидеть своё светлое чистое лицо, а ветру гладить её длинные и яркие изумрудные волосы. Одной рукой она выводила какой-то причудливый рисунок на песке, а другую держала в ледяной воде, словно питаясь холодом океана. Русалкам он необходим.
Внезапно из кустов послышался рык. Офицер молниеносно подскочил к пистолету и через мгновение уже стоял рядом с русалкой, направляя ствол оружия на кусты. Тут же он почувствовал холодное прикосновение на шее и услышал нежный голос:
– Не надо, оно тебя не обидит, – он уронил пистолет и резко повернулся к любимой. Она обняла его, пропитав тело холодом, и поцеловала в обжигающие губы.
– Знаешь, мне нравится твой холод, – улыбнулся он, оторвавшись от губ русалки.
– А мне твой жар. Говорят, он нас губит, но я этого не чувствую.
– Они нам завидуют, – он отступил от русалки на шаг и опустил голову, но, резко подняв её, произнёс. – Я не хочу уходить. И не хочу, чтобы ты уходила. Мы можем без них обойтись.
Русалка отвернулась и села на песок. Человек ждал от неё ответа, но та лишь водила рукой по песку.
– Мы не можем не уйти. Ты должен вернуться к семье…
Человек подошёл к русалке и склонился над ней. На его лбу появились глубокие морщины, а мышца щеки подрагивала.
– ТЫ – моя семья. Больше мне НИКТО, ни на этом свете, ни на другом, НЕ НУЖЕН.
– Даже дети? – после мгновенного раздумья, спросила русалка.
Офицер выпрямился и отошёл от неё. И молчал. Не потому что не знал что ответить. Ответ-то он знал: о семье он забыл, даже о детях. Но ему пока ещё было стыдно в этом признаться. Да и не хотел, всё это в такой момент было не важно. Почему именно сейчас он подумал: «Какая же она красивая»? Он знал, она чувствует, что он переживает. Она как дельфин, всё чувствует.
– Как у Пушкина. Они столкнулись: лёд и пламя.
– Да! Ты меня растопишь и погибнешь сам.
– Но этого не происходит! Я не чувствую этого.
– И я не чувствую, но так будет…
Русалка замолчала, и ненадолго воцарилось молчание. А потом она прошептала:
– Вспомни: что было раньше?
Он вспомнил.

Чёрный корвет, горящий на фоне глубокой пустоты тысячами разноцветных огней, шёл в бой в составе огромной эскадре флота Земли. Он вернулся на этот корабль, зашёл в свой кабинет, сел в кресло и взял со стола пакетик с космической пылью, которую незадолго до этого полёта ему подарил его друг-учёный. Вскоре после вручения подарка он умер, оставив после себя офицеру лишь этот космический песок.
В углу стола стояла фотография почти забытой семьи. Офицер опустил её лицевой стороной вниз. Напротив него висел электронный экран с изображением движущейся эскадры. По углам кабинета были расставлены высокие светильники, похожие на древнегреческие колонны. Они тускло освещали тёмное помещение. Чёрный стол, чёрные стены и пол с потолком, чёрная кушетка и кресло. Вся это чернота была блестящей. И тьма почти светилась, светилась ярче ламп-колонн. Холодный, нет! прохладный свет тьмы.
Да, всё так и было в день, когда он исчез. Он исчез перед боем, рассыпав песок, подаренный ему его другом. Рассыпалась его память. «Ничего, это всего лишь песок», – утешился он.
Он и теперь выронил пакет, а тот, упав на безразличный ко всему пол, предательски и неестественно разлетелся на множество мелких кусочков полиэтилена и вместе с беззащитным песком исчез в щелях вентиляционной системы в полу.

Он вернулся в последний день своей жизни с «семьёй». Дети лепили замок из песка, сейчас достраивали стену. Женщина в голубом купальнике и соломенными волосами до шеи подошла к офицеру и поцеловала его в губы. Это была его жена. Глупая улыбка, веснушчатое некрасивое лицо. Что его привлекло в ней семь лет назад? Он не мог поверить, что испытывал к ней хоть какие-то чувства. Их и не было. Было желание завести семью. Глупая игра владела им семь лет, за которые он был счастлив лишь в бою. Даже дети не казались ему родными, но до последнего дня он заботился об этой «семье», испытывал радость, почти животное удовольствие, но не любовь.
Теперь он смотрел трезво – его обманули. Вернее он обманул себя сам. Строил замок на песке, как сейчас это делали его наследники. Волна размыла песок, и замок рухнул. Он об этом не жалел.

Офицер повернулся к русалке. Та лежала на песке, закрыв глаза, на лице сияла блаженная улыбка. «Я не имею права оставаться с ней. Она не моя». Человек подошёл к ней, сел на корточки, погладил по щеке и спросил:
– Мечтаешь? – внешне голос казался грубым, военным, но русалка чувствовала в нём заботу. Она приподнялась на локтях, стряхнула песок с постоянно сухих волос и посмотрела в глаза офицеру, ожидая, когда тот не выдержит и улыбнётся, разрушив маску серьёзности. Ждать пришлось недолго. – Обожаю, когда ты улыбаешься.
– Приходится делать это почаще, чтобы и ты улыбался.
Человек увёл взгляд в сторону и повернул голову направо. Улыбка медленно сходила с его лица, которое становилось всё более печальным.
– Знаешь, я ведь ни о чём не жалею.
Русалка тоже перестала улыбаться.
– Так не бывает. Всегда есть о чём жалеть.
– Пожалуй. Мне есть о чём жалеть. Но не жалею. Вся моя жизнь, не слишком удачная, вела меня к тебе. Поэтому я счастлив.
– Я тоже счастлива. Несмотря на то, что мне придётся уйти. Я о многом жалею и мне есть что исправить.
Русалка легла на песок и повернулась на бок, лицом к морю. Сильный прилив окатил её волной.

Волна навеяла воспоминания. Русалка вспомнила, как плавала в море, среди рифов, рыб и водорослей. Она чувствовала, как приближается косяк рыб.
Спрятавшись в парящих неподалёку зелёно-коричневых водорослях, русалка стала ждать. Когда рыбы подплыли поближе, девушка вынырнула из зарослей, косяк рыб распался, ринулся в сторону и единым потоком поплыл дальше. Русалка засмеялась и направилась к янтарному рифу.
Светящийся сладким жёлтым светом кристалл не был ни янтарным, ни рифом, но так его называли все дети. Они любили перед ужином собираться вместе и кружиться вокруг этой глыбы, словно танцуя вокруг большого костра. Они почти чувствовали кожей свет кристалла и прятали его в поднятом ими песке. Потом обычно родители звали детей на ужин и те выходили на берег, а песчаные тучи медленно, но верно опускались на дно.
Сейчас вокруг янтарного рифа никого кроме русалки не было, и она погрустнела. Русалка чувствовала радость, доносящуюся со стороны берега, но её настроения сейчас никто не чувствовал.
Девушка ступила на дно, разметав вокруг песчинки, закружившиеся вокруг неё словно осенние листья на ветру. Оттолкнувшись от дна, русалка оставила на дне следы, которые тут же исчезли замазанные смесью песка и воды.

Она вышла на берег. Был поздний вечер, на камнях горела смесь порошков, которые старшие собирают неподалёку в пещерах. Смешав их, старшие получали огонь, который не обжигает, но дымит и светит. Пламя плавно превращалось из красного в жёлтое, потом в зелёное, голубое… тёмные густые кустарники и деревья с огромными листьями купались в бликах костров. Вокруг каждого пламени плясали молодые и взрослые, мальчики, девочки, мужчины и женщины. Все члены племени отдыхали, только повара ещё заканчивали готовить ужин. В этот вечер русалка как никогда хотела птицы, но на ужин была только рыба и ягоды.
У русалки кололо в затылке. Так всегда было, когда она чувствовала огромную радость других. Всплески веселья чувствовались то там, то здесь, оранжевые искры радости перед глазами русалки появлялись и угасали. Порой они мешали нормально видеть, но таков удел особочувствующих. Постепенно искры стали загораться реже и к ужину стали меньше по размеру. Народ стал рассеиваться по всему берегу, оранжевые искры становились коричневыми, – признаком усталости. Русалка вслед за всеми стала уставать, села на песок и хотела приступить к еде, как внезапно почувствовала прилив сил, а глаза словно завязали фиолетовой лентой. Она почувствовала, что на неё кто-то смотрит.
Тогда с ней поздоровался сын сильнейшего в племени воина. Вместе с отцом он часто уходил на охоту и его редко видели, но все девочки мечтали об одном его взгляде. И вот он заговорил с ней. Ей будут завидовать все…
Он помог ей встать и пригласил на прогулку под луной. Одно его внимание стоило того, чтобы послать всем сигнал радости, а его приглашение на прогулку чуть не заставило русалку потерять сознание. Но она устояла и согласилась.
Воин выглядел застенчивым, но русалка не чувствовала никаких эмоций. Фиолетовая пелена становилась темнее. Девушка тогда заметила, что воин так и не отпустил её руки, но не посмела об этом ему сказать.
Всё было как во сне. Она и не заметила, как они уже свернули за далёкий поворот и шли по незнакомой части берега, освещаемые золотистой луной. И тогда фиолетовая пелена превратилась в светло-красную. Воин попытался поцеловать русалку, но та отшатнулась. Пелена стала ещё краснее. Воин снова обнял девушку, но та оттолкнула его. Тогда он наговорил ей что-то обидное, что именно – она не помнила, и ушёл. А она села на песок и заплакала. Вскоре пришла знахарка и обняла русалку, сказала, что скоро та её заменит. И все в племени это знают, кто-то боится или ещё испугается, кто-то попытается воспользоваться этим, как тот воин. Она сказала, что скоро русалка будет обладать властью. Это слово вывело девушку из себя. Она вскочила и убежала. Ей было противно оттого, что её ждёт. Она убегала, растворяясь в ночном воздухе и уже невидимая для этого мира не уставала бежать от родного племени. Ещё некоторое время она оставляла на песке следы, но вскоре те становились всё менее заметны, пока не перестали появляться вовсе.

Русалку снова окатила сильная волна, и она открыла глаза. Человек сидел на траве боком к ней и покусывал травинку. Девушке всё было ясно, пора уходить, никто не должен плакать, а быть счастливы, что им удалось встретиться. Русалка опустила взгляд и подумала «Я готова».
Волна ударилась о её ноги.
– Меня зовут.
– Ты хочешь этого? – спросил офицер.
– Нет, – но в голосе чувствовалось да. Человек не умел чувствовать эмоции как русалка, но кое-чему в жизни научился.
Они встали. Русалка подошла к человеку. Молча, они смотрели друг друга в глаза, не веря, что расстаются навсегда. Но, обменявшись взглядами, они всё поняли. И друг друга простили.
Не было ни последних поцелуев, ни слёз, ни прощальных слов. Человек ушёл навстречу солнцу, русалка скрылась в глубинах моря, и всё что осталось от их любви планете на память – это следы на песке, которые очень скоро будут стёрты алой волной.

[-=kite=-]

я смотрю переработал и дополнил текст.
Молодец, что нашел в себе силы!

[Баюн]

Вообще-то я читал первый вариант этого рассказа и он мне понравился гораздо больше. На мой взгляд, там надо внести изменения в паре фраз и все. А удлиннение и расширение, в данном случае, - просто порча хорошей вещи. Изменение пропорций искажает весь смысл, убивает ауру таинственности и загадки. И хотя, как говорят журналисты, длинноты это мать гонорара, краткость все же остается сестрой таланта.

[Apacri]

Не было у рассказа никакой ауры. Я лишь раскрыл идею и улучшил произведение как в смысловом плане, так и в стилистическом.

[Apacri]

Вобщем, решил увековечить свой конкурсный рассказ
Чудо

Сегодня приятно, по-летнему, чуть прижаривая незащищённую кожу до "равномерной золотистой корочки", грело жизнерадостное "цветущее" солнце. На площади в парке, окружённой по периметру внутренним кольцом кустов и внешним из редких высоких деревьев, весело журчал фонтан, разбрызгивая вокруг прозрачные капли воды, одаряя прохладой проходивших мимо взрослых и детей. А ветер (ну как же без него?), ветер, как ему и полагается, разносил по парку (и не только) тополиный пух, теребил ткань на крышах торговых палаток и маркизы ларьков, и уже в который раз норовил распахнуть расстёгнутую синтетическую жилетку на Петре, делая из писателя-сказочника какое-то подобие бэтмена!
Пётр звонко цокал подошвами туфель по каменной дорожке и весело, даже, можно сказать, по-детски насвистывал задорную мелодию, вспомнившуюся ему ещё с пионерских "всегда-готовных" времён. Вобщем, было видно, что этот день для него был праздничным. Ещё бы! Ведь вчера он договорился с редактором одного известного издательства о встрече, для обсуждения выпуска сборника его сказок. А ведь этого дня Пётр ждал вот уже три года! И вот!!! Теперь, он наступил!
В какой-то момент, в чёрт знает какой раз, Пётр обдумывал название сборника своих сказок, мечтал, представляя, радостные лица детей и (что немаловажно!) их родителей, благодарных ему за воспитание ребят, которым сейчас как никогда требуются добрые светлые тёплые сказки, оберегающие от всех опасностей этого злого мира и сурового времени... Забив этими мыслями голову, Пётр потерял связь с этим бренным миром и совсем не заметил что кто-то выходит ему навстречу из тени деревьев. Столкновение не заставило себя ждать. Больно ударившись при падении коленом о камень, Пётр тем ни менее не выронил папку из рук. Поднимаясь, он наконец-то заметил, что сама девушка не падала и твёрдо стояла на ногах. Даже чёрное длинное платье не было испачкано.
– Простите, – виновато прошептала девчушка и отвернулась.
– Не стоит беспокоиться.Вобщем, это я виноват, – произнёс Пётр, радуясь тому ,что не придётся оправдываться и выяснять отношения и тому, что девушка совсем не пострадала при столкновении. Но уже собираясь откланяться и пожелать всего доброго, он услышал всхлип.
Приблизившись и заглянув ей в лицо, Пётр увидел, что по её бледному лицу текут слёзы. И хотя было видно, что на лице обильно накрашено, макияж от слез не пострадал.
– Ну что вы? Я действительно на вас не в обиде. Говорю, это я виноват.
Но по щекам девушки продолжали течь слёзы, и она продолжала упорно прятать взгляд.
– Так, давайте, мы сядем и успокоимся, – Пётр осторожно взял девушку за плечи и усадил на лавочку в тени высокого раскидистого ясеня.
Сев на золотистые доски девушка, вроде как, перестала плакать и просто грустно смотрела на Петра.
Пётр смахнул со лба пот и внезапно обратил внимание, что девушке, судя по её виду, совсем не жарко. Вернее даже сказать, она ёжилась от холода и вздрагивала когда ее задевали порывы ветра. На её лице не было ни капли пота, хотя одета она была в чёрное платье, которое следовало бы одевать ближе к осени и в прохладную погоду.
Удивляясь, почему девушка не изнемогает от жары, Петр одновременно думал, как ей помочь. Нельзя же было бросать ее в таком состоянии.. Соображая что бы такое придумать, с чего можно начать разговор он пришёл к мысли, что начинать надо с определения типа характера девушки. "Чёрный макияж, чёрная одежда. Подозрительно похожа на гота. Чем бы развеселить гота? Они вообще умеют веселиться?".
К счастью, на помощь Петру пришли тополя.
– К твоим слезам пух прилип, – улыбнулся Пётр. Девушка сняла пушинку и слабо улыбнулась в ответ. – Не стоит расстраиваться из-за пустяков.
– Я не из-за пустяков расстраиваюсь. Моя мечта рухнула сегодня. Я никогда не поступлю... – девушка замялась.
– В универ?
– Ну да, типа того.
– Это тоже не повод печалиться. Нужно сделать ещё попытку и всё наладиться.
– Вряд ли, спасти меня может только чудо.
– Я верю в чудо. Оно со мной уже происходит. Несколько лет назад я тоже потерял свою мечту. А сегодня я её осуществлю. Три года назад издатель отказался публиковать мои сказки и сказал, что они ломаного гроша не стоят. А вчера я разговаривал с редактором другого издательства и тот сказал что такие как я им и читателям очень нужны. Вот так происходят чудеса. Нужно только подождать, не отчаиваться и верить.
Девушка усмехнулась.
– Ну, возможно. Я очень надеюсь. А ты не врёшь на счёт сбывшейся мечты? – с прищуром посмотрела девчушка на Петра.
– Не вру.
– И когда же твоя мечта станет былью?
– Ой! Уже скоро, если я не опоздаю. Так ты плакать больше не будешь?
– Не буду.
– Вот и славненько, я побежал. Пока
– Пока, – попрощалась девчушка и Пётр, с радостной душой полетел в издательство.

Издательство встречало Петра неприветливо. Грязные стены с тёмно-коричневыми, местами облупившимися (и, казалось, кое-где, заплесневевшими), обоями и скрипящий повизгивающий пол недвусмысленно выражали ему свое недовольство. Этот неласковый интерьер гармонично дополняли ужасные манеры секретаря редактора и маленькие немытые окна, через которые еле-еле сочился тусклый свет. Горько-кислый запах книжной пыли, плесни вперемешку с сигаретным дымом, (табак явно был не лучших сортов) достойно венчал эту тягостную атмосферу. В этой обстановке Петру пришлось три часа ждать в приёмной, наедине со стервозной секретаршей, которая каждые двадцать-тридцать минут закуривала тоненькие сигаретки, дым которых включал в свой состав запах тлеющей резины, сгоревшего пороха, матерых мужских носок и действовал как боевой "горчичный" газ, выжигающий легкие изнутри.
Но Пётр стойко выдержал все испытания судьбы и дождался попавшего в глобальную автомобильную пробку редактора.
На вид редактор был не очень приятен. Нахмуренные брови, морщинистое строгое лицо. С его грозной внешностью гармонично сочетался грубый давящий голос, заставляющий слушателя понервничать. Вот и сейчас он, казалось бы, любезно предложил Петру сесть, а у сказочника, от волнения, ослабли ноги. Он был просто вынужден принять предложение редактора.
– Здравствуйте, Игорь Павлович, – поздоровался Пётр, сев на стул. – Рад вас видеть.
– Взаимно. Вы принесли остальные рассказы?
– Да, конечно, как мы и договаривались, – ответил сказочник, доставая из папки толстую кипу бумаги. – Вот диск с этими же рассказами.
Игорь Павлович кивнул, положил диск в стол, а распечатки перед собой на подставку. По его лицу, пусть и не слишком симпатичному, было видно, что он ожидал чего-то грандиозного и Пётр не боялся его разочаровать. Эти сказки были гораздо лучше тех, что он отправлял на конкурс, где редактор и познакомился с его творчеством. А ведь о них он отзывался в самых лестных выражениях, вроде "восхитительно", "новый взгляд", "ПРОРЫВ в литературе!". Поэтому Пётр был спокоен. Но чем дальше Игорь Павлович углублялся в текст, тем больше сдвигались его брови, а взгляд становился всё суровее и холоднее. С какого-то момента, он стал просто перелистывать страницы, удерживая на них взгляд не дольше мгновения и, бегло просмотрев треть всех произведений, обратился к Петру:
– Я не понимаю, что это?
– Мои сказки. Вы попросили принести ещё, вот я и...
– Но они совсем не похожи на те рассказы, которые я читал на конкурсе. То были первокласные боевики...
– Простите, что? Я писал только сказки.
– Как же, а это что? – Игорь Павлович сунул под нос Петру распечатку какого-то боевого фэнтези, потом фантастики.
– Это не моё. Моё вот.
Игорь Павлович выхватил из пачки сигарету, закурил и после нескольких затяжек, когда более менее успокоился, спросил:
– Вас зовут Пётр?
– Да.
– Галиванов?
– Нет.
– А кто же? А-а... не важно! Всё равно я печатать это не буду.
– Почему?
– Вы знаете, как называется наше издательство? "Озверевший дракон"!
– Ну, я по-началу подумал, не странно ли то что ваше издательство заинтересовалось сказками, но потом решил, что это всего-лишь название.
– Это формат! И сказки под этот формат не подпадают. Поэтому прощайте!
Пётр кивнул и вышел из кабинета, спустился по лестнице и покинул издательство. Сегодня его мечта рухнула вновь.

Пётр снова шёл по парку, по тому же маршруту что и утром, только теперь в обратном направлении. Небо было намертво затянуто тучами и не оставалось никакой надежды на то что солнце проклюнется сквозь эту монолитную стену. Ветер словно взбесившись, дул из стороны в строну, то и дело подныривал под жилетку и надувал её. Каждый раз Пётр раздражённо хлопал по ней, выгоняя ветер вон и убыстрял шаг. В один из таких моментов он подумал, что чего-то в его руках не хватает и вспомнил о папке забытой в издательстве. Но он назад не пошёл, всё равно в папке ничего кроме текста не было.
В этот момент сильный порыв ветра чуть не сшиб его с ног и Пётр еле-еле устоял на ногах, при этом больно ударившись о что-то затылком. Держась за затылок, сказочник повернулся и увидел... девушку в чёрном платье, и готичном макияже. То есть ту девушку, которую он утром спас от уныния, подобного тому в котором прибывал сейчас сам. И, позабыв про боль, совсем не обратил внимание на то, что она снова не выглядела пострадавшей.
– Привет, – сказала девушка и жизнерадостно улыбнулась. От этой улыбки Петру на душе немного полегчало.
– Привет.
– Чего такой грустный?
– Да вот... просто грустный.
– Просто так не бывает, – девушка бесцеремонно взяла его за руку и куда-то повела. – Говори, что случилось. Меня кстати Иришей зовут.
– Меня Петром. Издатель забраковал мои рассказы. Сказки. Он пригласил меня по ошибке, спутал с другим, а когда узнал, что я пишу... вобщем для их "Озверевшего дракона" не подходит. Издательство так называется.
– Глупое название. Но ты не переживай, ждал три года, хватит сил ещё подождать. Кстати, дашь почитать?
– У меня нет с собой. Забыл в издательстве.
– Ну тогда расскажи!
Пётр усмехнулся и начал рассказывать, не сомневаясь, что Ирише это быстро наскучит, но после того, как он закончил рассказ (Ириша отозвалась о нём с неподдельным восхищением), девушка потребовала ещё. Пётр успел рассказал пару сказок, когда его очередное сказание прервал телефонный звонок.
– Прости, я щас.
Пётр достал телефон и ответил.
– Алло! Пётр, это Игорь Павлович. Я тут посидел,подумал, перечитал твои сказки и решил все же издавать тебя, думаю, ты будут иметь бешенный успех у определенной аудитории.
Потерявшего дар речи Петра ущипнула за руку Ириша, после чего сказочник, наконец таки, ответил:
– А как же формат?
– Да ну и х... с ним! Завтра залетай ко мне со всеми рассказами и мы будем готовить книгу! – после этого Игорь Павлович отключился.
С минуту Пётр удивлённо смотрел на Иришу, а та в ответ задорно улыбалась.
– Не понимаю, – наконец, произнёс Пётр, кладя телефон в карман. Ириша снова взяла его за руку и повела по дорожке. – А я уже потерял всякую надежду!
– Ты сам меня учил: чудеса бывают.
– Да уж... – произнёс он почёсывая рукой затылок – а куда мы идём?

Ириша ещё долго гуляла по парку с Петром. И несмотря ни на что, радовалась жизни. Ну да, её дядя отказался учить её магии и она никогда не станет настоящей колдуньей, но зато она вновь почувствовала радости жизни. Простым, можно сказать детским заклинанием осуществила мечту Петра. Познакомилась с симпатичным парнем, который ко всему прочему ещё и умён, пускай и наивен. Зато добр. И хотя Игорь Павлович решил напечатать сказки Петра лишь благодаря ей, она не собиралась унывать и продолжала верить, что в её жизни чудес будет ещё много.

[Apacri]

Рай и Ад

Рай – синоним Ад.
Прикольно. Интересное мнение у создателей пишущей программы «Book» о Рае.
Я ввёл слово «чёрный» и посмотрел синонимы, но «белого» среди них не нашлось. Следом я ввёл «Валгалла». Синонимов нет. Значит не ошибка. Сколько лет живу, столько и удивляюсь. Впрочем, всё правильно. Какая между Раем и Адом разница?
Впрочем, я отвлёкся, синоним слова Рай я узнал случайно, просто глаза попали не туда. Я хотел узнать значение другого слова. Найдя его и выключив словарь, я продолжил писать статью. В перерыве между адвокатской работой, я пишу книгу или статьи. Статьи разные, а о юриспруденции пишу уже третью книгу. Даю полезные советы, привожу примеры из своей жизни и всячески служу обществу. Вобщем, занимаюсь чистым самопиаром. Даром мне не нужно это общество, мне нужны деньги, слава и уважение, – то, что нужно, чтобы выжить в этом мире, не обладая властью. В перспективе, я хочу и это приобрести, но сначала, деньги и почёт. За два года своей карьеры я высоко поднялся и уже имею некоторый вес в обществе, но слишком много денег идёт на славу. Я пока не добрался до того уровня, когда смогу выйти из правительственной службы адвокатов и смогу создать свою частную компанию. Мне пока нужно больше известности. А деньги я заработаю потом. Вот моя формула успеха. Конечно, моя жена, Мария не очень довольна тем, что ей не всегда хватает денег на лишние сапоги, но она понимает, ради чего я тружусь.
И она ещё помнит, что именно я помог ей устроиться на её нынешнюю работу. Помогли мне в этом связи. Правда и я ценю то, что часть денег, благодаря которым я приобрёл эти связи, выручена от продажи некоторого имущества, оставленного её родителями в приданное. Собственно, именно из-за этого приданного я женился на Маше. А что делать, в наш прогрессивный век? Неужели влюбиться? А потом ещё, наверное, бродить с ней по свету в нищете и радости. Нет, спасибо, я обычно на таких людях зарабатываю, но присоединяться к ним не хочу. Брак по расчёту – одна из немногих замечательных вещей, которые мы всё же оставили после Великого Перелома. В основном Империя создавалась с нуля. Был некоторый эталон, собранный из Спартанской, Римской и некоторых других империй, плюс идеалы Императора. Так и создалось наше великое общество, неограниченное глупыми догмами и чуждыми рационализму идеями. Каждый сам за себя, сам идёт к успеху. Закон – то единственное чем должен руководствоваться человек. И конечно, своими интересами. Главное не нарушить закон и добиться максимального благополучия для себя и общества. Можешь делать всё что угодно, только уважай права других. Почти ни чем не ограниченная свобода. Империя служит себе, люди себе. Идиллия для борцов за свободу. И мне это нравится.
Я додолбил на клавиатуре последние строки на этот раз, выключил компьютер и пошёл на кухню. В кофеварке уже варился чудесный кофе с Земли. Мария разлила его по кружкам. Себе добавила сахар, я предпочитаю пить кофе крепким.
Аромат… таким ароматом обладает только один сорт. Очень редкий и не гадкий. Последнее особенно радует, потому что многие состоятельные люди давятся помоями, которые дорого стоят, только чтобы выглядеть солидно. Я к их числу не отношусь, но всё же, чтобы не терять лицо, пью дорогой кофе. Есть вкуснее, но и этот сойдёт, мне он кажется даже немного приятным. Вобщем, пить можно.
– Что нового на работе?
– Да так, ничего, – сказала Мария задумчиво.
Я усмехнулся и сделал глоток. Поставил кружку и спросил:
– А как там ваш новый сотрудник, вписался?
– Ну да, приятный парень, очень
– Угу, – я уставился в кружку. – И как он тебе?
– Я же сказала, приятный парень. А что, Стас?
– Нет, ничего, – ответил я и допил оставшийся кофе. Я уже знал о её романе с этим парнем. Пока они не слишком высовываются, я буду терпеть, но рано или поздно они подойдут к той черте, когда будут способны на глупости и тогда этого парня арестуют. Я, конечно, буду его защищать, сделаю всё что смогу, но его посадят надолго и очень далеко. Желательно на другую планету.
Я помыл кружку.
– Ты не опоздаешь на работу? – спросил я. Маша взглянула на часы и ойкнула.
– Ну да, спасибо что напомнил. Я и забыла. Мы же теперь раньше начинаем работать.
И позже заканчиваете. Ну конечно, как же. Это же я устраивал её на работу и, впервые услышав о том, что их напрягают, удивился. Но непродолжительная слежка показала, что Мария просто тайно встречается с новым сотрудником. Зачем ей это нужно? Они ни разу не были близки, за то время, что за ними следили. Может, азарт? Или любовь? Чёрт ей знает, да и не важно. Как я уже говорил, главное, чтобы не мешали.
Из коридора прихожей послышались противные цоканья каблуков. Это не просто шаги, это Мария торопиться к своему любовничку. Смешно. Ей словно восемнадцать. Но с её уходом я мгновенно забыл о ней и стал готовиться к встрече. Мой клиент, бедный старик, который на протяжении многих лет проповедовал сострадание и милость ко всем людям. Сумасшедшего покрывали многие аборигены, крианцы, но они не будут осуждены, поскольку доказать их вину не удалось. Все друг за друга стоят, даже за чужака человека. Но старика им не спасти, он посмел агитировать на глазах у патруля, проезжавшего мимо. Чибарузка заселена людьми ещё задолго до моего рождения, но город, в котором происходило преступление, ещё не был цивилизован. Поэтому полицию в нём пока заменяли местные органы правопорядка. Как выяснилось, они не слишком чтили законы Империи.
Внимание патруля сразу привлек пожилой человек в чёрной робе, что-то выкрикивающий на маленькой площади парка. Они остановились и задержали преступника. Зрители тут же разбежались, поэтому их задержать не удалось. В пользу вины подозреваемого говорит запись оператора, снимавшего всё на видео. Мда, сложно будет работать с этим гражданином. Впрочем, я, пожалуй, смогу сбить ему срок, может, даже выдам его за сумасшедшего, его подержат пару месяцев в лечебнице, сделают десяток клизм и выпустят. Только если его всё же посадят, даже на небольшой срок, я не уверен, что он выживет в тюрьме. Старый он уже, да и не любят таких в местах не столь отдалённых. В места отдалённые, – на планеты-тюрьмы я его упрятать не позволю. Но и здесь ему будет не сладко.
Я собрал дело в папку и, одевшись, вышел во двор и подошёл к машине. Новейшая система против угона просканировала сетчатку глаза и отключила силовое поле. Как мне нравится эта система. Помню, год назад пара хулиганов пыталась её вскрыть, разозлились, один пнул машину, нога отскочила от силового поля, они упали, и поле накрыло их и до приезда полиции они не могли выбраться. Чудесная машинка.

Я оставил машину на охраняемой парковке перед зданием тюрьмы. Там, в СИЗО, томится мой подзащитный. Хотя может, и не томится. Говорят, эти ненормальные, – блаженные, им всё нипочём. Кто-то говорит, что они и смерти не боятся, хотя и не воины. Добренькие они, вобщем. До тошноты. Но мне и не таких приходилось защищать. И этого вытяну.
За столом сидел вахтёр. Я предъявил ему удостоверение:
– Я к Джону Григорьевичу Степанову.
Вахтёр кивнул и нажал кнопку на пульте. Я не видел номера под этой кнопкой, но знал, что она отключает защиту двери камеры № 73. Почему-то именно в ней сидит каждый третий мой клиент. Странное совпадение, благодаря которому я уже знал, куда мне идти. Но всё же за мной пошёл один автоматчик.
Дойдя до камеры, он нажал кнопку на ручке, открыл дверь и я вошёл. После этого звукоизолированная дверь закрылась. Ручка была только с той стороны.
Я посмотрел на человека в чёрной робе, сидящего за столом и сел напротив него. На его лице росла длинная, не модная сегодня борода, которая к тому же была ещё не расчёсана. Украшали старика только круглые очки.
– Здравствуйте, Джон Григорьевич, нам надо постараться, чтобы ваша роба, не заменили на тюремную.
– Это не роба, а ряса, – могучим, но совеем не грубым, а приятным голосом поправил меня Джон Григорьевич.
– А какая разница?
– Роба у католиков, а я православный священник.
– Священник? Давно не слышал о вас. Ваша вера исчезает.
– Да, к сожалению. Она вытесняется идеями невежественных людей, которые решили, что знают всё.
– Это вы сейчас говорите об идеалах Императора? – спросил я и посмотрел на камеру наблюдения. В ней не должно быть динамика.
– Не только.
– Хм, вообще-то это преступление, клеветать на Императора, но мы сейчас не прослушиваемся… а что интересно делать тем, кто не разделяет вашей веры?
– Можно быть атеистом, но порядочным человеком. Вы можете не верить в Бога, но не обязательно становится на путь Зла.
– Мы выше этого. Выше и зла и добра. А идеи Императора… говорят лишь о том, что у нас не должно быть лишних обязанностей. Ничего плохого я в этом не вижу.
– Вот это и плохо.
Я нахмурился.
– Нда, я бы с удовольствием поболтал бы с вами, Джон Григорьевич, но у меня мало времени, поэтому перейду к делу, – говоря о том, что у меня мало времени, я, конечно же, соврал. – Ваша ситуация тяжёлая. Вас обвиняют в антигосударственной агитации.
– Я лишь читал текст из Священного Писания.
– Значит, оно не может существовать в нашем обществе! – воскликнул я.
– Мне не понятна ваша реакция, – удивился священник. – Вы так верны идеалам своего общества, что готовы бороться за них?
– Эти идеалы позволяют мне зарабатывать на жизнь, причём не плохо. И меня всё устраивает. А такие как вы всё портите!
– Что же я порчу? Я не призываю к насилию, верующие к нему тоже не прибегают. Но мне не нравится ваше чёрствое общество. Вы не признаёте милосердия, сострадания, сочувствия к людям. Вы считаете, что все, что вы обязаны сделать – это заработать как можно больше денег и власти. Вы уничтожаете свою душу. Хотя не понятно, почему вы, например, будете защищать меня в суде. И будите ли.
– Буду. Но не из-за вашего сочувствия, у меня нет сочувствия к вашим преступным действиям. Зато мне платят деньги. И каждое дело…
– Это всё объясняет. А я то думал, что осталось ещё что-то в глубинах ваших душ. Но даже у защитников ничего не осталось кроме денег и власти.
– Поищите сочувствия в сердцах военных.
– В их сердцах тем более ничего нет. Лишь немногие могут понять…
– Слушайте, Джон Григорьевич, а чего это вы не покинули Империю, если вам здесь так не нравится?
– Всё же есть те, кто не обратился во зло. Я хочу им помочь понять, что нужно идти к свету. Я бы с удовольствием жил в Ургибанской Республике, но меня ждут здесь дела.
– Ну, если нам не повезёт, то вы не скоро сможете улететь в Угрибан. Вам грозит до двадцати лет тюрьмы. В силу вашей старости, вам вполне вероятно собьют срок до десяти, а если я постараюсь, то вам дадут не более трёх лет, только вам нужно будет отказаться от ваших идей, раскаяться и принести публичные извинения. А так же призвать всех к служению Империи. На телевидении.
– Я этого делать не буду, – сурово заявил мой клиент.
– Э-э-э… Джон Григорьевич, вас могут надолго посадить. Вам нужно слушаться меня, чтобы этого избежать.
– Я всё сказал. Я ни в чём не раскаиваюсь, ибо не в чем. Я делал Добро, хотя у вас за это наказывают больше чем за Зло. Ведь вы охотитесь на людей. И нелюдей. Вы лично охотились?
– Да, – честно признался я, – и мне понравилось. Очень занимательно охотиться на животных, но на преступников и отбросов общества ещё лучше.
– Да, творить Зло, доставляет удовольствие.
– Вы-то откуда знаете?
– Искушение терзает всех, только я могу сопротивляться ему, а вы нет.
– Какой смысл жить, если нет радости? Мне казалось, ваша вера считает уныние грехом. И в то же время призывает делиться, творить добро, отдавать последнее.
– Да. Зло доставляет удовольствие, а Добро – счастье. В последствии. Только его нужно принимать. Уметь принимать. А вы отчаянно отказываетесь от Добра, следовательно, и от счастья.
Я почесал подбородок. Пожалуй, его можно выдать за умалишённого, если задавать правильные вопросы. Иначе он мне характеристику-то подпортит этим проигранным делом. Ощущение, что кто-то специально подсунул мне его...
– Ну, ладно, я к вам завтра зайду, а сейчас, простите, мне надо уходить.
– Конечно, до свидания.
– Угу, до завтра.
– Я подошёл к двери, зажал кнопку под микрофоном и сказал, – открывай.
Щёлкнул замок, и дверь открылась.
Я вышел из здания и сел в машину. Не нравится мне этот чёртов старик, у меня плохое предчувствие, на счёт этого дела. Завалит он мне всё! И чего его мне дали? А, ладно, переживу как-нибудь. Люди поймут, может быть, даже судья посчитает, что он псих. Нет, не посчитает, надо ему психиатрическую экспертизу назначить. И знакомых врачей подключить, кому-то на лапу дать. Вобщем, прорвёмся.

Я не стал сразу же возвращаться домой, а заехал в библиотеку, за одной интересующей меня книгой. Джон Григорьевич что-то говорил о священном писании, которое я хотел найти. Сомневаюсь, что оно есть в городской библиотеке, ведь она призывает не слушать идей Императора. Вобщем, оказалось, что я прав, в библиотеке не нашлось такой книги, меня послали в музей, но и там е не оказалось. Лишь в середине дня, когда я возвращался домой, меня осенило. Наверняка оперативники нашли во время обыска квартиры Джона Григорьевича что-то такое и тогда это должно лежать в хранилище. Я развернул машину и поехал к СИЗО.
Я показал вахтёру удостоверение и произнёс:
– Я посмотреть на вещи Джона Григорьевича Степанова.
Сеня, вахтёр при хранилище, как и вахтёр перед камерами нажал кнопку на пульте, и охранник проводил меня. Я осмотрел полки и быстро нашёл какую-то книгу в чёрной обложке. На ней было написано «Библия».
Я взял её и вернулся к Сене.
– Могу я почитать эту книгу?
– Да, если хочешь, но только здесь. Вон стул, садись. Только зачем тебе?
– Хочу понять психологию подзащитного.
Я сел на стул.

Через два часа я закрыл книгу, вернул её на место и вернулся домой.
Маши естественно, не было ещё, рановато, зато в вазе появился букет цветов. Похоже, Маша побывала дома. Интересно, а её возлюбленный тоже или пока боятся? В любом случае, пора уже сажать этого гадёныша, а не то они «засветятся» и подпортят мне характеристику.
Я набрал телефон Жени, своего друга-следователя.
– Ало, здравствуй, Женя, помнишь, мы с тобой говорили о «плане перехвате»?
– Это по поводу того сучонка? Да помню. Начинать, Стас?
– Ага. Я его буду «перехватывать», ладно?
– Конечно.
– Спасибо, и устрой ему «засаду» покруче. Можно сразу несколько.
– Как скажешь. Пока
– Угу.
Я отключил телефон, зашёл на кухню и обнаружил там полностью уничтоженную кастрюлю. Уничтожена она была картошкой и мясом, превратившиеся в несмываемую однородную гарь. Похоже, Маша куда-то очень торопилась. Настолько, что забыла об обеде. Или ужине, потому что обычно она готовит только завтрак и ужин, а обед означает, что она не вернётся сегодня. Я снова позвонил Жене:
– Это снова я. Устрой «перехват» сегодня вечером, ближе к ночи, только пусть операцию проведут преданные люди.
И выключил телефон. Я хочу, чтобы она видела, как его задержат. А преданные люди нужны, чтобы ничего не разболтали. Впрочем, это, наверное, лишнее.
Выбросив испорченную кастрюлю, я достал ящика другую, залил её кипятком и бросил в неё пельмени. Пока они готовятся, решил поискать в галакт-нете что-нибудь о христианстве. Побродив немного, проглядев ссылки, отыскал пару сайтов запретного содержания и нашёл историю христианства. В библии она тоже присутствовала, но сайт, на который я зашёл, не был полностью религиозным и я рассчитывал найти другую информацию. Сайт оправдал мои ожидания, и я успел зачитаться, но меня отвлекло шипение на кухне. Я же совсем забыл о пельменях!
Я выбежал на кухню, выключил плиту и снял пельмени. Они немного разварились, но ничего. Пообедав, я вернулся к компьютеру и зачитался до самого вечера. В реальный мир меня снова вернула еда, вернее желание подкрепиться. Ужинал я тем, что осталось после обеда и незамеченным мной ранее сыром, на который я случайно наткнулся в холодильнике, ища соус. Поел, вернулся к чтению, а через час выключил компьютер и стал вновь изучать дело Джонни Григорьевича.

Ночью меня разбудило щёлканье дверного замка. Я протёр глаза и вышел посмотреть, что там твориться. Через полминуты дверь открылась и в квартиру вошла Маша. Не здороваясь, она прошла в кухню и включила свет.
Мне послышалось, что она всхлипнула, и я понял, в чём дело. Она увидела «план перехват» в действии. Я прошёл за ней. За то мгновение, что я смотрел в её лицо, я заметил какими красными были её глаза.
– Устала?
Маша умылась, кивнула и стала вытираться полотенцем.
– Ты бы хоть позвонила, что тебя не будет. У подруги сидела?
– Да, у нас был небольшой девичник, но он закончился… – Маша отпустила полотенце и обняла меня, – Стас, мне плохо.
Я обнял её в ответ и подумал: «А кому сейчас легко, дура?», но вслух сказал другое:
– От чего же?
– Я не могу тебе сказать… – ответила она, уткнувшись в моё плечо лицом.
Я усмехнулся. Совсем у неё мозги разжижились.
– Ну, тогда пойдём. Завтра будет лучше.
Я повёл Машу в спальню, мысленно потирая руки, от того, насколько верно я всё рассчитал. Завтра расспрошу о её любовничке и уверю её, что стану его адвокатом. Интересно, что же ему «влепили».
Уложив Машу спать, я лёг сам, но заснуть смог только после жены, она постоянно всхлипывала. Плохо ей. Ничего, мне не лучше. Кому-то это покажется подлым, но не мне, я считаю, что могу себе позволить любые методы. Мы ведь превыше Добра и Зла.

– Ну здравствуйте, Джон Григорьевич, – обратился я к своему подзащитному.
– Здравствуйте. Не думал что вы рады нашей встрече.
Я сел за стол.
– А почему вы думаете, что я рад нашей встрече?
– Радость так и читается на вашем лице.
– Признаться, я действительно счастлив.
– Нет, вы не счастливы. Вы несчастны, потому что совершили Зло. Но вы рады.
– Хм, интересно, – удивился я и улыбнулся, – и вы правы. Я совершил зло. Или добро, смотря как посмотреть.
– Если вы совершили Зло, это уже нельзя считать Добром.
– Вы так думаете? Возможно, но я, тем не менее, рад тому, что сделал. И тому, что вы это поняли, – я замолчал, а Джон Григорьевич продолжил меня изучать. – Надо обсудить стратегию наших действий на суде…
– Нет, не нужно. Я не намерен следовать вашим указаниям.
– И что же вы собираетесь говорить на суде?
– Правду, – хмуро, как отрезал священник.
– Это безумие! – я фыркнул и откинулся на спинке стула. Потом фыркнул ещё раз и наклонился над столом. – Послушайте меня, вам десять лет дадут, если вы будете правду говорить. А если послушаете меня, как здравомыслящий человек, то вы выйдете на свободу уже через два года!
– Чего вы так переживаете? Вам же всё равно, что со мной будет.
– Мне ПЛЕВАТЬ, что с вами будет. Хоть зарежут там вас на зоне! Только моя репутация пострадает из-за какого-то дурака.
– Так и скажите, что я дурак и отказался вас слушаться. Вам не впервой врать.
– Тогда получается, что я пытался убедить вас врать.
– А это у вас ещё считается зазорным?
– Да.
– Слава Богу.
– Только вам лучше послушаться меня, – я посмотрел Джону Григорьевичу в глаза. В них ясно читалась неотступность, – Ну и чёрт с вами.
Я покинул помещение злой на себя и на этого дурака. Ладно, сам подставляется, так меня, зачем подставляет? А ведь его спасать надо. Только вот как? Назвать психом? Пожалуй, единственный шанс. Сев в машину, я набрал номер своего знакомого врача и договорился с ним о встрече.

Я зашёл в белый кабинет Ромы, знакомого психиатра. Полезно иметь друзей везде, особенно тех, которые могут помочь. Роман как раз тот человек, на которого можно положиться.
– Привет, Стас, садись, – поздоровался Роман и пожал мне руку.
Я сел.
– А ничего у тебя «хоромы», – сказал я, осматривая богато украшенный кабинет.
– Да, я то в отличие от некоторых работаю.
– Кстати о работе, – я приблизился к Роману. – Есть дело. Мой клиент… немного того. Вобщем, нужно чтобы «того» он стал ещё больше. Короче, он должен стать сумасшедшим.
– Ну, ты знаешь, сколько стоят мои услуги, потому мой кабинет так хорош. Вобщем, для тебя сделаю скидку в пять штук.
– И того: тридцать? Отлично. Сумасшедший: Джон Григорьевич Степанов. Деньги я переведу на твой счёт, сегодня же привезу «больного», ты проводишь экспертизу. Я заранее договорился обо всём с судьёй. Суд уже завтра.
– Хорошо. Рад, что ты зашёл. Слушай, может, сегодня сходим в бар, или на Охоту посмотрим? Можно даже поучаствовать. Ты как, не растерял ещё навыки?
– Нет, сегодня не могу, устал, а вот завтра, пожалуй, после суда, вечером. Ладно, я пойду.
– Счастливо, – я встал и пожал Роману руку и вышел.
Охота. Охота на преступников, диссидентов, в число которых может попасть и мой подзащитный, появилась очень давно. Ею любуются, ею восхищаются, некоторые люди, так называемые «гладиаторы» живут ею, зарабатывая своим кровавым ремеслом на жизнь. Есть и закрытые охотничьи угодья, где обеспеченные люди могут отдохнуть и ни гладиаторы, ни летающие камеры их не побеспокоят. Я так понимаю, Роман зовёт меня на последний вид охоты. Ну что ж, отдохнуть, повеселиться в самый раз. Тем более что завтра день свободный.

Сегодня Маша вернулась рано. Вернее вовремя, относительно её рабочего графика, но если учитывать, что она обычно задерживается «потому что шеф напрягает», семь часов для неё рано. Мария объяснила это изменением рабочего дня. Эх, деточка, кого ты пытаешься обмануть? Всё я знаю, всё вижу, и ничего ты от меня не скроешь.
Вдоволь насладившись картиной отчаяния Марии, неподвижно сидевшей на нашей кровати, я вышел на кухню, включил какую-то станцию по гиперприёмнику погромче и позвонил Жене.
– Привет, Женя. Ну, как у дела? Я так понял, «план перехват» прошёл успешно?
– Так точно, Стас, ещё как. Твою жену видели. Кричала, тобой грозила. Мы ему влепили и агитационную деятельность, и сопротивление при аресте, а так же угроза убийством. Вобщем, сядет он далеко и надолго. Практически всю жизнь теперь будет жить в колонии. Если не сдохнет там, – из телефонной трубки послышался радостный смех.
– Отлично, я на днях позвоню или заеду. Пока.
– До скорого, – ответил Женя и отключился.
Отлично, одна новость лучше другой. На счёт Джона Григорьевича договорился, этого тупорылого любовничка Маши засадил. Практически. Осталось только дождаться решения суда.
Я вернулся в спальню, к Маше, сел рядом и, подавив желание засмеяться, сказал:
– Говорят, вроде какого-то твоего коллегу посадили. Это правда?
– Да, того, новенького. Ни за что посадили, обвиняют его в чём-то, но это всё враньё.
– Ты откуда знаешь? Не думаю, что наши правоохранительные органы за просто так садят граждан.
– Вот именно это они и делают. Парень теперь надолго может сесть.
Я сделал задумчивое выражение лица и сказал:
– Ну, может быть, я тогда стану его адвокатом.
Маша посмотрела на меня с восхищением.
– Ты действительно ему поможешь, рискуя собой? Полиция не простит тебе этого.
– Они мне много чего не простили. Как-нибудь переживу. К тому же, я имею вес. Хотя это дело может повысить мою репутацию. Не расстраивайся, я вытяну этого парня.
– Я тебе верю, ответила она и прижалась ко мне.

Вечерком я подключился к галакт-нету и зашёл на сайт, который оставил вчера для дальнейшего просмотра. Времени вчера не хватало, надо было ещё подготовиться к делу. Сегодня же всё готово. В наше время вообще у адвокатов мало забот. Особенно на этой планете. Зато платят хорошо, а когда заработаю почёт и уважение, так вообще уйду в частную фирму и буду работать за большие гонорары.
А пока я зашёл на научный сайт призванный объяснить пользователям спорные моменты основных религий. В том числе и христианства. Кое что я знал, кое что описано как на религиозных сайтах, а кое что я узнал впервые. В отдельной сноске, где-то в глубинах сайта я нашёл определение Рая и Ада:
Рай – в религиозных представлениях: место, где души умерших праведников пребывают в вечном блаженстве. Как в раю (очень хорошо)
Ад – в религиозных представлениях: место, где души грешников после смерти предаются вечным мукам. Муки ада (в переносном значении: очень плохо, не выносимо, словно в аду). Благими намерениями проложена дорога в ад (желание принести добро иногда приводит к плохим результатам)
Да уж. Очень похожие описания. И правдивые. Сколько не делай добра, а люди всё равно его во зло искажают. Поэтому ни одно, ни другое не приемлемы. Ни добро, ни зло не может быть для нас ориентиром. Жаль, что дураки вроде Джона Григорьевича этого не понимают.
Хотя, если отбросить религиозную основу, я живу в Раю.
Я выключил компьютер, ещё раз отрепетировал свою речь в суде перед зеркалом, посмотрел гипервизор и лёг спать. Маша уже давно спала, блаженно улыбаясь. Дурочка. Зря ты улыбаешься, всё ещё впереди. Вот тогда поглядим, как ты будешь улыбаться.

Я улыбался про себя, но лицо моё выражало лишь серьёзность и задумчивость. Ну, как всегда. Маска, надета для судебного процесса, чтобы показать, как серьёзно я подхожу к делу. Но на самом деле мне плевать на подзащитного, мне главное, что будет со мной. А со мной всё будет отлично, потому что Джон Григорьевич официально признан недееспособным, поэтому он теперь полечится полгода в психушке и его отпустят. Бедный, он ведь даже не знал, что он «дурачок», пытался проповедовать в зале суда.
После короткого перерыва, судья вышел зачитать приговор:
– Джон Григорьевич Степанов, 23534-ого года рождения признан виновным в распространении преступных антиимперских лозунгов и приговорён к двадцати Земным годам заключения на планете Сирвиниум. Приговор может быть обжалован сторонами в течение трёх суток.
Я окаменел. Приговор стал для меня шоком. Я не мог понять, почему была игнорирована судмедэкспертиза. Это ведь бред. Невозможно. Но так вышло. Я с треском проиграл дело. Все мои внутренности словно взорвались. Я обмяк на стуле, лишившись всяких сил. Джона Григорьевича увели, а я так и сидел, пока пристав не попросил меня выйти.

Ружьё уже блестело и сверкало чистотой, но я продолжал его начищать, готовя к предстоящей Охоте. Роман всё сделал правильно, не понятно только почему судья не принял это во внимание. Но Романа винить не в чем. Вот сегодня пойдём на Охоту. По-дружески. По-мужски. Одно утешение, что Маше сейчас тоже не легко. Правда, по другой причине, мой проигрыш тут не причём. Когда я поделился с ней своей «радостью», она даже не отреагировала. Ничего, ты тоже скоро поймёшь, как мне тяжело.
Весёлая мелодия звонка разнеслась по квартире и настигла меня в кладовке, где я работал с ружьём. Отложив оружие, я вышел в спальню, где оставил свой мобильный телефон и снял трубку.
– Ало, Стас, ну я жду, выходи.
– Угу, – скупо ответил я и отключил телефон.
Одевшись и взяв снаряжение в сумке, добавил к нему ружьё и открыл дверь. Попрощался с Машей, но та «убитая горем» не ответила. Тварь!
Я вышел из квартиры и, спустившись по лестнице, подошёл к машине Романа.
– Привет, садись.
Я положил вещи в багажник и сел. В зеркале увидел своё лицо. Ну и выражение. Каменное, угрюмое, словно после празднования Нового Года, оно пугало даже меня. Впрочем, внешне это никак не отразилось, выражение лица оставалось прежним.
– Чего хмурый такой?
Хмурый? Это мягко сказано. Я бы охарактеризовал такое выражение, как поганое. И это тоже мягко сказано. Таким лицом только хулиганов отпугивать. Но друг меня обижать не хотел.
– Это ты из-за проигранного дела? Да не переживай ты, у тебя столько дел выиграно, а здесь безнадёжный случай. Что ты мог сделать?
Я не стал спорить, только отвернулся, чтобы не видеть свою рожу. Роман продолжал меня успокаивать, но я уже не слушал его. Ну и хрен с ним. Хрен с Джоном Григорьевичем, мне уже всё равно. У меня просто было отвратительное настроение и ничего слушать е хотелось. Час поездки для меня пролетел почти мгновенно и наш путь от стоянки до Охотничьих угодий, равно как и подготовка к Охоте тоже. Лишь когда мы вдвоём оказались в тёмном лесу, облачённые в защитную форму и по рации сообщили, что заключённые выпущены, я как бы очнулся.
– Ставлю ящик «Флибьюра» на то, что я первый подстрелю дичь.
Это «оживило» меня.
– Вот фиг! Я первый.
Сказав это, я бросился вперёд, сквозь бурьян и крапиву, от которых меня защищал бронекостюм. Впрочем, защищал он не только от травы и кустов, но и от реальной опасности, будь то нож или пуля. Конечно, костюм не может избавить владельца от запреградного действия, но смягчает её существенно. Я бы мог долго рассказывать об этом чудокостюме, но моё внимание привлекла фигура в серой одежде. Заключённый.
Я пальнул в сторону человека, не надеясь попасть, а лишь из желания напугать. Получилось, человек рванул в сторону. Я, усмехнувшись, бросился за ним. Я больше не стрелял, а гнался за ним, пытаясь догнать, стрелять с такого расстояния было бесполезно.
Через несколько десятков метров земля стала опускаться, дальше был овраг. Я уже бывал в этих Охотничьих угодьях и думал, что знаю о них всё, но ошибся. По моим предположениям уклон должен быть не большим, но спуск оказался больше похож на обрыв. Я прыжками старался погасить скорость, но лишь быстрее продолжал нестись вниз. Из-за этого было сложнее маневрировать среди деревьев и очень скоро произошло то, что должно было произойти, я на полной скорости влетел в чёрный ствол. Я не закрепил пуленепробиваемое забрало шлема и в итоге нос разбит, но всё это я уже осознавал смутно, потому что видел перед собой только темноту. Я ещё продолжал чувствовать боль от ударов, которые я получал при падении и каждый раз передо мной вспыхивали яркие огни, которые в следующую же секунду исчезали.
Очнувшись, я первым делом услышал журчание реки, к которой я прикатился. Лицо было залито чем-то тёплым, но остывающим и липким. Я открыл глаза и приподнялся на руках. Недалеко, метрах в пяти человек в серой одежде подбирал моё ружье. Увидев, что я очнулся, он наставил на меня дуло. Хвататься за пистолет бессмысленно.
Человек поправил свои круглые очки, подошёл ко мне поближе и спросил:
– Многих из нас ты убил?
Я не ответил из-за переполняющих меня ненависти и боли в носу.
– Нет, – ответил я, набравшись сил.
– Сколько?
– Троих.
– Этого мало? Чтобы умереть.
Я издал звук, напоминающий рычание.
– Я помню тебя. Ты защищал меня в суде.
Он выстрелил мне в ногу. Костюм выдержал, но конечность разразила боль. Я замычал. Пытаясь не закричать.
– За это я сохраню тебе жизнь.
Человек отошёл на пару шагов, а потом развернулся и убежал. Потом я отключился.
Очнулся я уже в больнице. На ногу наложены повязки, сил почти не было, но в целом я чувствовал, что организм здоров. Это подтвердил врач, подошедший по зову медсестры.
– Никаких серьёзных повреждений у вас не наблюдается. Сломанный нос, ушиб ноги – вот и всё. Нога – вообще пустяк, а нос заживёт уже к утру, старый добрый «Сростин» никогда ещё не подводил, – сказал доктор и кивнул в сторону пакета, от которого шла трубка, прикреплённая к моему катетеру. – Ну, ладно, отдыхайте, завтра за вами приедут родные.
Как только врач ушёл, я вспомнил об этом козле, выпустившем в меня пулю из моего собственного ружья. Я его не помнил, но, к моему счастью, он узнал меня. Глупо с его стороны, оставлять меня в живых, тем более что он мог меня убить по всем правилам. И я бы на его месте сделал бы это, не задумываясь. Возможно, здесь замешано что-то вроде милосердия и сострадания, но, по-моему, поступок того парня можно охарактеризовать только как глупость. Но у этих ненормальных свои понятия…
Так всегда бывает, только появится интересная мысль, как тебя сразу уносит в мир снов. Точно так же произошло и сейчас, незаметно для себя, ещё продолжая трезво мыслить, я уже засыпал, и вскоре появились первые сны.

Я проснулся от того, что меня трясла толстая и хмурая медсестра.
– Вставайте, пора, вас родственники уже полчаса ждут, – пробубнила она и стала отключать аппаратуру.
– Какие родственники? – спросил я, вспоминая, кто, кроме Маши мог за мною приехать.
– Ну, не знаю, какие. Жена ваша, точно приехала, а мужик здоровый с ней, наверное, брат ваш. Или её. Я что, знаю?
Я встал на кушетке, медленно оделся в свои вещи, подгоняемый медсестрой и вышел в коридор, где меня ожидали «родственники». Они оказались Машей и Романом.
– Привет, а зайти ко мне не могли? – спросил я, щурясь от яркого света.
Маша обняла меня без особого энтузиазма и сказала:
– Рада, что ты поправился.
– Ну, извини, друг. Не пускали нас, к тебе, думали, вообще не пустят. Главное, что ты жив, здоров. Я главное, когда вышел на тебя, смотрю, ты в крови, думал, подстрелили тебя гады.
– Подстрелили. В ногу.
– Ну, да, косой попался уродец. Ему, правда, срок в два раза урезали и пригласили в гладиаторы, но он отказался.
Я махнул Роману рукой, в знак, чтобы он замолчал, и пошёл к лестнице. Молча спустился вниз, меня догоняли «родственники», пытавшиеся после некоторого перерыва заговорить, но я их не слушал. Не было настроения. Мне хотелось в кое-чём разобраться.
Подойдя к машине Романа, я спросил у него:
– Довезёшь до временного содержателя заключённых?
– А тебе туда зачем?
– Надо, поговорить с этим «психом», – сказал я и сел в машину.
– Ты же не собирался обжаловать приговор, – Роман и Маша сели следом.
– И не собираюсь. Так ты меня довезёшь?
– Ну, конечно, – неуверенно согласился Роман и нажал на педаль газа.

Я вошёл в камеру и сел перед Джоном Григорьевичем. Мы посмотрели друг другу в глаза пару секунд, и я сказал.
– Здравствуйте, Джон Григорьевич.
– Здравствуйте, Стас. Я не буду обжаловать приговор.
– Я не по этому поводу. Я хотел с вами поговорить, – смущённо, словно оправдываясь, произнёс я. Мне непонятны, некоторые поступки людей…
– Мне они тоже непонятны.
– Нда. Но я хотел поговорить о людях, которые должны быть вам понятны. Человек, который должен был меня убить, не убил меня. Почему он этого не сделал, сглупил?
– Никто не смеет отнять человеческую жизнь. Каждое убийство – это преступление. Не в юридическом смысле. Но я не уверен, что вы сможете понять.
– Ну, я постараюсь. Просто тот человек, который мог меня убить и, по-моему, имел на это полное право, оставил меня жить. Я не понимаю, почему он это сделал, он ведь уже совершал преступление.
Джон Григорьевич улыбнулся.
– Посмотрите, где я нахожусь. Я тоже преступник. По вашим законам. Но я тем ни менее не убью вас, если мне представится такая возможность. Даже если этот поступок будут поощрять.
Я почесал подбородок и попытался переварить эти слова.
– Вы боитесь попасть в Ад?
– Да. Но надеюсь, что попаду в Рай.
– В чём же разница, между Раем и Адом?
– Для вас – никакой. Вы живёте в Аду и на Рай, вряд ли можете надеяться. И я ещё кое-что хочу вам сказать, вы не зря пришли, – Джон Григорьевич вздохнул, – я обещал не говорить, но, надеюсь, то, что я скажу, поможет вам. Пусть не здесь, а там.
Джон Григорьевич посмотрел наверх и продолжил:
– Я знаю, что вы согрешили недавно. Вы хотите лишить свободы человека. И дело в том, что это знаю не только я, но и соответствующие органы. Именно благодаря им я сижу здесь, а не в психиатрической больнице. Они знают и об этом вашем грехе. Я бы посоветовал вам, покаяться, пока у вас есть возможность.
Моя рука онемела, как и всё тело. Но и смог спросить:
– Почему же они ещё не арестовали меня?
– Чего-то ждут. Вам виднее чего.
Я кивнул и положил трубку. На ватных ногах я вышел из комнаты, потом из тюрьмы и сел в машину.
По дороге я купил автоматическую винтовку. Взамен старого ружья. Сидя в переднем пассажирском сиденье, я посмотрел на Романа. Он ничего не знает, наверное, хотя может быть тоже замешан в деле. Но почему-то мне кажется, что он не в курсе дел. Я взглянул на Марию через зеркало. Вряд ли она знает, иначе бы она не сдержала своего гнева. А вот Женя определённо всё знает. Эта толстозадая сволочь всегда подминала других под себя, и меня он сдал. Чёрт, как же противно. За мной в любую минуту может приехать машина и увезти в очень интересное место. Но пока у меня есть время. Покаяться? Нет, мало того, что желания нет, так ещё и человека подставлю. За мной наверняка следят. Уж не знаю, от чего я в последнее время стал такой правильный, но ощущение своей «чистоты» не слишком обнадёживало в связи с неприятной перспективой, которая маячит впереди.
Я заперся в кабинете и стал думать. На каком-то подсознательном уровне я ещё пытался не верить, в то, что меня ждёт. Тюрьма, десятки загубленных лет, невыносимые условия работы, вернее, каторги и по возвращении загубленная жизнь, полная неудачи, – казалось, что ещё можно всего этого избежать, но я прекрасно понимал, что это глупо. Если в телефонном разговоре я не светился, то на встрече с Женей говорил в открытую. Перспективу смягчает то, что я адвокат, но думаю, людям и нелюдям не слишком понравится новость, что я пытался засадить невиновного и стрелял на Охоте в таких как они. Вернее, в таких как мы.
Мобильный в кармане затрясся, и кабинет заполнила музыка из динамика. Звонил Женя. Взяв трубку я услышал:
– Стас, приезжай, поговорить надо.
– Ах ты тварь! Ты сдал меня! Мы друзья с детства, а ты меня продал!
– Ух, ты, откуда ты узнал? В любом случае, тебе уже не отвертеться, а я получу очередную звёздочку на погоны. Это жизнь, кто-то ест, кого-то едят. Естественный отбор, если хочешь. Можешь не ехать, во дворе спецназ и он уже идёт к тебе в гости. Лучше не сопротивляйся, это я тебе как другу советую.
Я швырнул телефон в окно и схватил винтовку. У меня ещё есть полминуты, прежде чем начнут ломать дверь. Я успею приготовиться, нужно только достать патроны и уйти с мест, где меня мог бы подстрелить снайпер. Маши дома нет, прикрыться ею не удастся.
Я позвонил в дверь к соседу, у которого очень кстати зашторены все окна и удобная для обороны квартира.
– Кто там? – раздался скрипучий голос девяностолетнего соседа.
– Сосед ваш, Стас.
– А, Стасик?.. – старик открыл дверь и замер, вглядываясь в дуло винтовки. Снизу уже доносился топот спецназовцев. Я влетел в квартиру и приказал старику запереть дверь.
Эти уроды решили штурмовать. В последние пять лет они игнорируют угрозу жизни заложникам и те очень часто погибают. Правда начальство только поощряет такие бескомпромиссные действия. Правда если штурм обернётся неудачей, начальство хвосты подожмёт и пойдёт на любые уступки. Я защищал группу таких террористов, захвативших театр. Удалось неплохо скостить срок.
Они уже закладывали взрывчатку. Я смогу положить их всех, патронов хватит. А потом под прикрытием старика уеду. Главное, выдержать штурм, а потом эти придурки сделаю всё что угодно, чтобы с них погоны не слетели. А я выдержу штурм. А даже если не выживу, то что с того? Всё равно мне грозит один Ад. Хоть я живу в Раю. Ведь как сказал Джон Григорьевич, для меня нет разницы между Раем и Адом.

[Баюн]

Рай и Ад На мой взгляд, несколько затянуто. Проще надо быть, и люди к вам потянутся.

я купил винтовку с возможностью автоматической стрельбы

такая винтовка называется одним словом -автоматическая. Есть еще пара таких "ляпов". И не стоит придумывать слова русского языка, подражая незабвенному Платонову, их и так много, надо только уметь ими пользоваться.

[Apacri]

Тёмный предатель

Я смахнул с КПК влажный пожелтевший дубовый лист и положил компьютер в карман. В этом городе вечная осень. И постоянные дожди. Листья прорастают сразу жёлтыми, потом краснеют, чернеют, и становятся пищей для огня четыре раза в год. Только в этом городе. В Чернодубье. Его так прозвали за лес чёрных дубов, вокруг которых рождалось несколько поселений, позже объединившихся в один город.
Он странный. Здесь, среди красно-кирпичных домов с деревянными крышами, между сырой землёй и влажным небом витает аура чёрной дубравы, дающая жителям этого города таланты, силу, и понемногу, по капле, вливающая в их жилы бунтарский дух, воспитывающая неприязнь к известным авторитетам и устоям существующей власти. Многие эльфы стали предателями и многие ещё станут. За пять лет своей службы я видел много предателей. А к её концу я сам стал предателем и тёмным эльфом. Стал драу.
Когда-то я мог свободно ходить по этим улицам, не пряча лицо под серым капюшоном, но это было давно, когда я был добропорядочным и верным заповедям предков. Теперь же, чтобы пройтись по любимым и родным улицам моего города я вынужден скрывать своё лицо. Становиться невидимым. Сородичи давно приговорили меня к смерти. Но вопреки всему, этих мест я не покинул. И не покину. Да, меня ждут в землях драу – месте, куда ушли все несогласные с местными порядками эльфы. Но я к ним не присоединюсь. Не потому что там эльфы не такие как в сказках и легендах. Нет, среди них есть как плохие, так и хорошие, впрочем, как и везде. Но я не смогу долго находиться среди них, они мне чужие.
А к этому городу я привык. Точнее я с ним сроднился, он часть меня, я часть его.
Привык к плохим дорогам, к высоким технологиям, сосуществующими с нашей самобытностью. Привык к тому, что нас используют, живут за наш счёт, и притом презирают. Привык к вечной грызне Домов за каждый район. Обычно каждый город принадлежит какому-то Дому целиком и полностью, но это, как и многие другие правила, здесь не действует. Ко всему привык, привыкли и другие. Главное к чему мы привыкли – к несправедливости. И только мы сами можем от неё освободиться, но делают это немногие. Чаще приходится просто приспосабливаться. Как это делает мудрый градоначальник, который разумно продаёт энергию по крайне малым ценам, холит и лелеет необходимые для города ценные кадры, без которых он рассыпался бы. Но это уже политика, а она меня не интересует. Всё, что меня всегда заботило – это моя служба Дому и обществу и устав светлого эльфа. Когда-то он назывался просто, устав эльфа, но когда предателей стало очень много, их стали называть тёмными, а остальных – светлыми. До определённого момента и я, старший эльфийский страж, исполнял свой долг.
Я достал из кармана маленькую жестяную табличку, к которой намертво приклеен лист плотной бумаги. На нём кровью наших заклятых врагов, людей, был написан текст:
Жёсткие правила светлых эльфов:
1. Каждый член общества должен заботиться о благе Дома…

Каждый мой день начинался с того, что я с утра повторял выученные наизусть правила, устав, обязанности и священный долг стражей. Только потом я завтракал, чистил зубы и готовился к предстоящему рабочему дню.
Я каждой своей клеткой был верен обществу и Дому, честно бился с людьми, если они приходили к нам с оружием, следил за порядком, выполнял свой долг на все сто процентов, как мой кумир Сильвиан Ксар-Сет, то есть тёмный, мысли которого скрыты от посторонних. Я жил правилами. Любой мой день типичен и можно начать с любого, но я начну с одного из последних.

7:00 – 19-ое октября.
Утро началось как обычно, не считая внезапно распахнувшегося окна на кухне. Прямо передо мной упал мокрый чёрно-серый дубовый лист, принеся с собой свежий влажный воздух. Почему-то тогда я не стал полостью закрывать окно, выпуская из квартиры вырабатывающийся генераторами «полезный» воздух – в нём присутствовали только необходимые вещества. Наслаждаясь свежим воздухом, я прикончил завтрак и только потом закрыл окно. И поехал на работу. Тёмно-серая форма всегда выделялась на общем красочном фоне города, но мне, как всегда, было всё равно. Я внимательно ждал, когда оператор сообщит мне о новом вызове.
Скоро это произошло. Низшие – люди и те, кто предали наше общество, были обнаружены на полпути к мэрии. Когда они поняли, что их вычислили, стали стрелять по прохожим, и укрылись в здании, взяв эльфов в заложники. Последнего мне оператор не говорила, но я прекрасно всё знал сам. Низшие всегда действовали по одному и тому же сценарию, когда их раскрывали. Потом приезжает страж, группа освобождения и тот, кто остаётся в живых, отправляется в тюрьму.
– Понял, направляюсь на место.
Всё как я и предполагал. На улице перед магазином, захваченным низшими, лежали трупы полицейских и гражданских. Несколько машин стояло брошенные как попало, некоторые прострелены насквозь. Оружие у террористов неплохое. Остановив машину недалеко от магазина, я стал подходить к зданию так, чтобы меня не было видно из окон. Внезапно в левом виске кольнуло. Я притронулся к нему и увидел картинку внутри здания.
… пять человек… семеро темных… два пистолета, четыре автомата, шесть пистолетов-пулемётов… двадцать три заложника… командует террористами человек…
В последнее время мои ментальные способности развиваются с невероятной скоростью. Вчера я мог видеть ментальным взглядом гораздо дольше обычного, сегодня, не прилагая усилий, я увидел происходящее в здании. Что же будет завтра? Впрочем, сейчас, меня не должен интересовать этот вопрос. Я прервал свой мысленный монолог и стал анализировать увиденное. Шансов у низших нет, террористы будут обезврежены в любом случае, максимум, что они смогут – это убить нескольких заложников. И это если бы не было меня.
Через минуту приехал спецназ. Бронированные фургоны были расставлены вокруг здания и за ними укрылись вооружённые и защищённые с ног до головы бойцы, а их главный козырнул:
– Младший легионер Тополь-Сет. Старший страж, что вы выяснили?
– Двенадцать террористов, двадцать три заложника. Вооружение слабое, не представляющее бойцам угрозы. Их лидер находится в депрессивном состоянии, но остальные террористы верят ему и не сдадутся. Готовьтесь к штурму и ждите моего приказа. Когда начнёте, я поддержу вас ментальными атаками на террористов.
– Есть.
Офицер отошёл, а я стал атаковать разум террористов ментальными волнами отчаяния. Это было легко, с каждым днём я чувствовал в себе всё большие силы и низшие казались всё слабее и слабее. Эти поддались за минуту, хотя несколько недель назад мне бы потребовалось десять минут. Обычный страж работает не менее получаса.
Я уже собирался отдать приказ на штурм, как ко мне обратился офицер:
– Старший страж, только что поступил приказ о мирном захвате террористов. Мы уже готовим парализующий газ.
– Офицер, – я повысил тон, – чтобы газ сработал, нужно много адреналина в крови террористов, а для этого необходимо изменить их ментальный настрой. Вы знаете, как это опасно?
– У нас приказ.
Я махнул на офицера рукой и сосредоточился на задаче. Отчаяние в разуме низших мне нужно было заменить агрессией. Это очень сложно и опасно. Опасно как изменение эмоционального настроя, так и сама агрессия. Но я должен подчиняться приказам. Это я и сделал. Через десять минут аккуратной работы, я отдал приказ на штурм.
Когда сонных террористов стали выносить из здания, я направился к машине. Вдруг ко мне подбежал молодой парень с темноватой кожей, и схватила меня за руку.
– Страж, помоги! Там мой подарок девушке пытаются забрать как вещественное доказательство, а я его собираюсь подарить сегодня. Помоги, брат, вопрос жизни и смерти? – на вид эльф был гостем с востока, и характерный акцент подтверждал это.
– Не положено.
– Ну, брат, войди в положение!
Я посмотрел ему в глаза. В них читалась надежда, мольба и неуверенность. Неуверенность в том, что я помогу ему. Я и не должен был, но, вздохнув, кивнул ему и направил на полицейских, охраняющих вещдоки, волну рассеянности.
– Бери.
– Спасибо, брат, спасибо!!!
Глаза парня по-детски загорелись. Он пожал мне руку, подбежал к куче вещей, схватил чемодан с наклейкой «Любимой» и помчался прочь.
Я снова вздохнул и повернулся к машине. Открыв дверь, я услышал разговор двух эльфов:
– Смотри как в последние годы стало много тёмных.
– Да уж, немало. Совершенно для меня что-то непонятное, эти тёмные.
– А для меня понятные. Они борются за свободу. За нашу, кстати.
– Возможно ты прав...
Рядом с это парой стояло трое полицейских. Я окликнул их и рявкнул:
– Вы что не слышите, что они болтают?! Среди эльфов распространяется пропаганда тёмных, а вы бездействуете?! Взять их!
– Но мы ничего не сделали…
– Вы – предатели и должны быть наказаны. Офицер, я должен повторять?
Повторять не пришлось, полицейские скрутили гражданских и усадили их в машину. Сегодня же им предъявят обвинение и отправят на каторгу, где им придётся провести двадцать лет. Это суровое наказание, но необходимое. Всё по закону, всё на благо Дома.

Я поправил капюшон и побрёл дальше. Спокойно я вдыхал воздух, расходящийся со стороны дубравы по всему городу. Дух чёрных дубов, – это всё что меня теперь побуждало к действию. Я остался жив лишь благодаря их силе. С тех пор, как я стал драу, я многое понял. В частности то, что мой город не такой, каким я привык его видеть. Теперь я изучаю его вновь и освобождаю от низших и предателей, оказавшихся у власти и забывших о своём долге. Я сохраняю верность своему городу и своим незнакомым товарищам.
2. Каждый член общества обязан помочь товарищу, если тому требуется помощь…

19:12 – 20-ое октября.
Вечером, когда закончился служебный день, Триорик, мой друг и пример для подражания, попросил помочь ему. Его машина сломалась, а ему нужно сегодня заехать за сестрой и посетить ещё одно место. Конечно, я согласился помочь ему. Он был старше меня на пять лет и очень часто выручал меня, теперь же мне представилась возможность отплатить взаимностью.
Спускаясь по лестнице, догоняя вечно-летящего вперёд Триорика, я наткнулся на Гратхи-Ра, моего непосредственного начальника.
– Ряба, задержись. Мне позвонил шеф полиции по поводу террористов, с которыми ты вчера расправился. Он сказал, что пропал какой-то чемодан, который успели занести в протокол. Исчез он внезапно, и никто из полицейских, присутствовавших на месте, не смог объяснить пропажи. Ты ничего тогда странного не заметил?
– Нет, – я сделал вид, что пытаюсь что-то вспомнить. – Ничего.
– Этот чемодан принадлежал некоему Свирелу. Сейчас его разыскивают, считают, что в его чемодане было что-то интересное.
– Что именно?
– Контрабанда. Шкурки чьи-то. Сам парень, вроде, с Востока, внаглую расхаживал с запрещенным товаром. В полиции считают, что он из мафии. Торгуют здесь разным... Шеф полиции мне в трубку орал, что научит этих дикарей цивилизованным законам, и просил узнать у тебя, что ты по этому вопросу знаешь.
В глазах у меня потемнело от злости, и я выпалил:
– Да делать им нечего. Только нас отвлекают! Пошли бы эти уроды в!... – я осёкся, – Простите, шеф.
– Да ладно, я думаю так же, – замял неловкую ситуацию шеф.
Он улыбнулся и добавил:
– Только не хочу портить отношения с полицией, их человек сейчас большая шишка в прокуратуре, а нам с ними проблемы не нужны, – он задумался. – Так ты точно ничего не заметил?
– Точно, говорю. Ничего.
– Ну, ладно, иди.
На замену неловкости пришёл задор.
Я спустился вниз, мысленно радуясь, что извернулся. А заодно и тому, что шеф не вспомнил о целой куче бумаг, которые я ещё не оформил. Как только я спустился к Триорику, он тут же напомнил мне о работе:
– У тебя же ещё куча бумаг, с которыми ты должен покончить, – сказал он, улыбнувшись, когда мы садились в машину.
– Ну и чёрт с ними, – отмахнулся я.
– Вот это да! От тебя я такого не ожидал, – он похлопал меня по плечу. – Взрослеешь на глазах. Раньше тебя нельзя было заставить и с кресла встать, если это шло вразрез с правилами. Думал, ты пошлёшь меня… интеллигентно.
– Пошлю… но не сейчас, – улыбнулся я и похлопал Триорика в ответ по плечу.
Его сестра училась в престижном универе, в основном туда попадают дети богатых родителей, но семья Триорика не была похожа на богачей. Поинтересовавшись у друга, как его сестре удалось пробиться, он улыбнулся и сказал:
– Липа, моя двоюродная сестра обладает фамилией Омилья-Ра. Очень редкое окончание, обозначающее лучезарность и просветлённость. Она его оправдывает. Весёлая, беззаботная, разумная. Скоро ты в этом убедишься.
Улыбнувшись в ответ, я подъехал к воротам универа и припарковал машину. Успели как раз вовремя, потому что студенты уже вовсю покидали учебное заведение. Мы вышли из машины и прошли всего пару шагов по крутой лестнице, как Триорик хлопнул меня по плечу.
– Вон, идёт.
Он указал на молодую худощавую эльфийку с короткими до половины шеи тёмными волосами, простой маленькой сумочкой на левом плече, в чёрной кофточке и белых джинсах. На лице играла широкая жизнерадостная улыбка. В её лице не было ничего особенного, но в то же время оно было гораздо приятнее и красивее тех, что мне пришлось увидеть за всю мою жизнь.
– Привет, – поздоровалась она с Триориком и покосилась в мою сторону.
– Это мой друг и сослуживец, Рябин, но мы его называем Рябой.
– Здравствуйте, – я пожал Липе руку, – рад знакомству.
– Ряба, ты не на балу, а на улице с приличной девушкой общаешься.
– Хорошо, – засмеялся я, и исправился, – привет.
– Привет.
Мы сели в машину и я отвёз их к дому, где они жили. Выйдя, Липа попрощалась и, уже идя к дому, помахала женщине, выглянувшей из окна.
– Вот здесь мы живём. Ты ведь никогда у меня не был?
– Не был, – ответил я, везя Триорика к конечному пункту его поездки.
– Непорядок. Надо бы тебя как-то пригласить в гости. А то уже два года дружим, а в гостях друг у друга никогда не были.
Замолчав, он стал смотреть на дорогу, которая уже стала скрываться в темноте.
– Слушай, а почему Липа выбрала именно наш универ?
– Потому что он лучший… Ну и потому что в Чернодубье не приходится снимать жильё, она живёт у нас. Вообще-то, это был решающий фактор. В её родном Базальте не было университетов вообще. А её родители не богаты, позволить себе оплатить даже одну комнату они не могли. Поэтому отправили её к нам. Она, конечно, переживала перед поступлением, но всё же сдала экзамены. И попала на бюджет. На то и был расчёт.
Примерно через десять минут мы подъехали. Было уже темно и подворотня, в которую вошёл Триорик, скрыла его от моих глаз, но внезапно кольнуло в левом виске и я его увидел.
Раздались выстрелы. Триорике задело пулей ногу, к счастью не серьёзно. Стреляли сразу из нескольких пистолетов. Триорик упал на асфальт, и стал отстреливаться.
Я выскочил из машины, достал пистолет и, давя на психику преступников, тоже открыл огонь. Растерявшись, нападавшие стали стрелять не целясь, пули пролетали мимо. И вот они в панике стали отходить. Я достал мобильник и вызвал полицию. Но, когда она и скорая подъехала, мы уже добили бандитов. Как старший по званию, я настоял на том, чтобы Триорику прописали домашнее лечение «в честь» его ранения. Хотя мой друг настаивал на своей полной боевой готовности и говорил, что рана пустяковая, врачи согласились со мной, и назначили моему другу двухнедельное лечение.

3. Если интересы общества требуют, каждый его член, для того, что бы подняться выше по пути развития, должен пожертвовать семьей, друзьями и, даже, менее ценной частью общества.

Около 12:00 – 23-е октября.
В этот день произошло самое страшное, что могло случиться. Вернувшись пораньше с работы, я обнаружил свою жену не одну. Месяц я подозревал что она мне изменяет, читал её мозг, но чётких доказательств получить не удавалось. И вот, вчера я обнаружил, что она к чему-то готовится. Она не могла сдержать радости и ждала чего-то примерно в это время. Я надеялся, что мои подозрения беспочвенны, что эмоции, которые она испытывала – можно интерпретировать как-то иначе, но увы... Нарушение Обета супружеской верности было налицо. И об этом знали все, кроме меня. Дети были в курсе того, что делала жена, когда меня не было, но молчали. И за это все трое ответили.
По-закону, тот, кто изменил, носил печать предателя в личном деле и к нему, и к его детям относились соответствующе. Я отказался от детей, от семьи и игнорировал мольбы жены и её любовника о том, чтобы уладить всё миром. Но я не мог. Просто не имел права идти на хоть какие-нибудь компромиссы.
Приехавшая полиция засвидетельствовала факт измены, просмотрев фотографии сделанные мною контактнолинзовым фотоаппаратом. Теперь оставалось лишь дождаться суда.
– Ряба, хотя бы о детях подумай, – молила со слезами в глазах Нева. Она обняла меня за плечи, и я почувствовал её мягкие вьющиеся волосы на своей коже.
– Уходи, ты знаешь, что я не могу ничего сделать
– Почему?
– Потому что я Страж.
– Но куда я уйду? Куда уйдут дети? Оставь их у себя, со мной они будут…
– Не могу. Я слишком многое нарушил, – ещё мне подумалось, что это расплата за мою неисполнительность и шанс оправдаться перед духами.
В любом случае я ничего не мог поделать.
– Я слишком многое нарушил, – я опустил взгляд и шепотом продолжил, – прости.
Она ушла, забрав детей. Офицер полиции, составлявший протокол, подал мне его для подписи.
– Правильно. Страж-эльф всегда должен быть победителем.
Я молча подписал все документы и проводил полицию и понятых из квартиры. Тогда я ненавидел их, себя, всех. Я хотел спасти детей, жену, но одновременно хотел отомстить.
– Закон – всего лишь оправдание, – сказал я сам себе и тут же подумал, что всё это глупости, я действительно не мог ничего сделать. Сразу же промелькнула мысль, что я слабак, дурак! Поддался эмоциям и разрушил жизнь детей… жены… которую всё равно люблю.
Я медленно вошёл в кухню, открыл ящик стола и достал конфеты. «Феруки», мои любимые…
В конце концов, я всё равно понял, что действительно ничего не мог поделать. Как Страж я обязан был сделать то, что сделал. Да, я получил удовольствие от того, что сделал, в этом я виноват, но совсем не в том, что погубил семью. Я должен был и это совершенно точно… Но почему-то легче мне от этого не стало…

После нападения, как и предписывал врач, Триорик несколько дней лежал дома. Он, конечно, сердился на меня, проклинал и то, что я не по годам хитёр, и то, что я старше его по званию и «всю эту бюрократию» вообще. Я не сердился на него, он это говорил сгоряча, к тому же из-за того, что его лишают возможности работать, а не наоборот.
Из-за того, что он теперь не мог выходить из дома, возить его сестру в университет и обратно пришлось мне. Вернее не пришлось, а я сам вызвался, после чего Триорик ехидно на меня покосился и махнул рукой.
Теперь я сидел в машине, напротив ворот университета и ждал Липу.
– Я тебя от дел не отрываю? – спросила Липа, садясь рядом.
– Да ладно тебе, – ответил я, заводя машину. – Какие там у меня дела!
– Если бы вы не заехали, пришлось бы трястись в автобусе.
– Глупости. Нечего тебе там делать. И давай на ты.
– Хорошо.
Я обратил внимание на компакт диск в её руке со снимком новой рок-группы.
– Хорошая группа.
– Тебе тоже нравится? Никогда бы не подумала.
– Почему?
– Ну… ты сослуживец брата… в смысле страж?
– Именно.
– Я вообще-то думала, что вы всегда ходите с каменными лицами, все из себя серьёзные. Мой братец довольно весёлый, но и он иногда бывает очень серьёзным и каким-то слишком правильным.
Я усмехнулся.
– Ну что ты, мы очень даже весёлые, особенно когда рядом красивая девушка.
Она улыбнулась. На её улыбку было приятно смотреть.
С минуту мы молчали, пока я не вспомнил…
– Совсем забыл. Будешь конфеты?
– Буду. А какие?
– Возьми в пакете…
– «Феруки». Мои любимые! Спасибо.
– Не за что. Подай, пожалуйста, мне одну…
Когда мы проезжали через очередной перекрёсток, я внезапно почувствовал свежий запах мокрых деревьев, как тогда утром, когда ко мне в квартиру влетел дубовый лист. Оглядевшись по сторонам, я вспомнил, что дорога, по которой мы едем, проходит рядом с дубравой. И тогда мне в голову пришла идея.
– Липа, может, зайдём в парк рядом с дубравой?
– Давай!
Я остановил машину у ограды, и мы пошли в парк. Интересное место – узенькие, извилистые, мощенные камнем дорожки проложили между дубами еще в древности. В самой дубраве деревья стоят близко друг к другу, а в парке они стоят на расстоянии в четыре-пять метров. Проходя между ними, я вновь почувствовал этот свежий запах влажного дерева и ощутил свежесть чистого воздуха. Вдыхая его, я чувствовал лёгкость. Мы с Липой о чём-то болтали, но я не помнил слов, я всё думал, что впервые в жизни почувствовал себя свободным эльфом. Так продолжалось, пока я не увидел Свирела, того самого, которого разыскивала полиция. Теперь он разгуливал по парку, держа за руку девушку, которую время от времени целовал. Странно, девушка, по-видимому, тоже с востока, на ней даже какое-то национальное платье, и вроде бы у них порядки в отношениях с противоположным полом строгие. Но размышлять на эту тему мне пришлось недолго, их увидела Липа, помахала рукой, и потянула меня к ним.
– Привет, Мира, я так рада, что вы с Свирелом всё-таки помирились!
– Более того, я вышла за него замуж!
– Поздравляю! Я рада за вас. А ведь твои родители были против.
– Да, если бы четыре дня назад он не остановил меня в аэропорту, я бы как дура улетела на родину и никогда бы мы не увиделись бы.
– Насколько я помню, твои родители требовали с Свирела большой калым. Да ещё такой, который запрещает закон. Я рада, что они отказались от этой идеи.
– Ну, они не отказались, – смущённо ответил Свирель. – Но я нашел то, что они хотели, и отдал его родителям Миры.
Липа посмотрела на меня и попыталась увести разговор, но я прервал её:
– Я знаю, что это за калым.
Свирель посмотрел на меня грустным взглядом и сказал:
– Липа, Мира, этот господин помог мне и я должен рассказать ему правду. В чемодане были шкурки нагайрры, я купил их на чёрном рынке. Полиция нашла их, но не взяла меня, потому что не знала, кто владелец. Ты, брат, помог мне с этим, но я обманул тебя, ты думал, что это всего лишь безобидный подарок, но это была контрабанда. Я так понимаю, раз ты узнал об этом, у тебя из-за меня проблемы.
– Проблем у меня нет, но они есть у тебя. Тебя, между прочим, уже записали в мафию и ищут по всему городу. Тебе светит немалый срок из-за каких-то шкурок.
– Брат, пойми, от меня ускользала любовь моей жизни! Я не мог поступить иначе!
– А я не могу поступить иначе, кроме как сдать тебя полиции.
Все трое, молча, смотрели мне в глаза. Липа взяла меня за руку, и я только сейчас понял, что она, моя рука, дрожала. Липа надеялась на меня, а ведь я прекрасно понимал, что не могу нарушить закон. Я уже нарушал его, и наказание не заставило себя ждать. Мои эмоции и слабость мешают мне исполнить мне мой долг. Надо очиститься от них и всё будет просто. Я сказал:
– Я... – я взглянул на Липу, она изучающе, но одновременно с теплотой смотрела на меня, – тебе лучше уехать из города, а потом вернуться на родину.
– Спасибо брат! Я не забуду тебя. Как тебя зовут?
– Ряба, – ответила за меня Липа.
– Я назову твоим именем сына!
– Мы проводим вас, – совсем не разделяя радости Свирела, сказал я.
Мы с Липой проводили счастливую пару до дома родителей Миры. По дороге я запутал следы, используя свои ментальные способности, так что нас не смогла бы найти даже профессиональные следаки. Поговорив с родителями Миры и обрисовав им ситуацию, мы направились к дому Липы. вспоминая сцену в доме Миры, их радость в связи с благополучным разрешением сложной ситуации, видя гордость Липы моим "благородным" поступком, я радовался, но в сердце радость смешивалась с грустью. Грустно было потому. что я знал о грядущей расплате, и светлая радость, отравленная знанием, превращалась в серость со светлыми и тёмными разводами. Я предпочёл бы забыть этот эпизод моей жизни и обязательно бы напился этим вечером, если бы не свет, излучаемый душой Липы.

Небо было затянуто тучами, но было всё ещё относительно светло, и фонари еще не работали. Вокруг было неестественно серо и тускло. Невысокие деревья, листву которых покрывала пыль и грязь, асфальт, бетон и тучи смешивались в единый фон, стоящий за Липой. Мы уже вошли во двор, как Липа остановилась и сказала:
– Ряба, спасибо за то, что ты помог моим друзьям.
– Не за что, – уныло ответил я, – мне бы не хотелось об этом вспоминать.
– Это потому что ты нарушил закон?
– Нет, – соврал я, чтобы не выглядеть глупо.
Мгновенно солнечного света на улице стало меньше. В окне позади Липы звонко лопнула лампочка, и свет в этой квартире погас. Липа на мгновение обернулась и спросила:
– А почему?
Я пожал плечами и натянуто улыбнулся.
– Не знаю. Просто в этом нет ничего особенного. Пойдём, я провожу тебя.
Липа замялась.
– Ряба… я хотела бы тебе кое-что сказать. Мы познакомились недавно… мы даже не друзья… я понимаю, ты Страж, но не могли бы мы встречаться чаще?
Я должен был ответить что не можем. Но я ответил "Да". И взял её горячую руку в свою ледяную ладонь. И обнял её. И поцеловал. Мгновенно я увидел всю улицу, не открывая глаз. Эльфы за железными корпусами машин и бетонными стенами дома горели яркими разноцветными огнями, по электропроводке текли потоки электронов, питая усердную технику, ввысь устремлялись рыжие потоки тепла, эхо мыслей и образов роящихся в головах горожан металось по ущельям улиц и переулков, дробясь на углах, перекрестках постепенно затихая ... По всей улице одна за другой включились фонари, но я почти не видел их света, улица оставалась для меня тёмной. Через секунды один фонарь накалился до предела и лопнул, осколки картечью засвистели над головой. Вслед за первым фонарём, лопнул или даже взорвался, второй, третий… стали лопаться лампы в квартирах. Но нас это не волновало. Я читал мысли Липы, чистые, добрые, светлые. И я влюблялся в неё всё сильнее и сильнее. Мне не хотелось ничего кроме как быть с ней рядом. Но удивлённые эльфы стали подходить к окнам, чтобы выглянуть на улицу и я оторвался от губ Липы.
Потом мы, как ни в чём не бывало, поднялись к её семье, разговаривали, смеялись, но когда я собрался уходить, Триорик вышел со мной на лестничную площадку, включил свет и закрыл за собой дверь.
– Ряба, какого чёрта? – он смотрел на меня очень серьёзно.
– Ты о чём?
– Я видел вас из окна. И понял, почему ты каждый день навещаешь меня. И почему ты вообще настоял, чтобы мне дали лечебный отпуск. Просто ты хочешь быть с ней рядом. Да, да, и не делай такие удивлённые глаза. У тебя, между прочим, семья…
– Нет у меня семьи.
Триорик удивлённо посмотрел на меня.
– То есть как это?
– Я застал её с любовником.
– И поэтому ты встречаешь Липу…
– Нет! Не поэтому!
Всё вокруг стало серым. По стеклу окна слева от меня прошла трещина. Через миг я успокоился и вновь всё вокруг обрело краски.
Триорик долго всматривался мне в глаза, потом сказал:
– Ты и детей оставишь жене?
– Да.
– Тогда не встречайся больше с Липой.
– Почему?
– Потому что теперь ты – Высший Страж. Вам не положено иметь семью…
– Я не буду Высшим Стражем…
Он подошёл ко мне вплотную.
– Ряба, ты тупой?! Кто тебя спрашивать будет?!! Я на пять лет старше тебя, я всё ещё Младший Страж, а ты за два года дослужился до Старшего! Ты с лёгкостью ломаешь все ментальные защиты, а мы – нормальные стражи трудимся по часу! Ты понимаешь, какими способностями обладаешь?! Тебя никто не отпустит. И ты будешь Высшим! Поэтому я не хочу, чтобы ты был рядом с Липой…
Открылась дверь, из квартиры вышла Липа.
– Чего так долго? – спросила она, жизнерадостно улыбаясь. Я хотел бы смотреть вечно на её улыбку, в её сверкающие глаза, но Триорик нарушил тишину:
– Да… Ряба уже уходит. У него дела…
Я кивнул и попрощался:
– Пока, Липа, – сказал я и в последний раз заглянул в её глаза. Улыбка на лице ещё не стёрлась, но в глазах уже была печаль и растеряннность.
Я отвернулся и стал спускаться по лестнице. Тогда я еле сдерживал злость на Триорика и…

4. Эльф в любой момент может сокрушить все преграды, мешающие ему подняться по пути развития выше.

Утро 24-ого октября.
Ночью мне приснилась Липа. Мы гуляли с ней по серому, вымершему городу. Небо было серым, но не из-за туч, просто было серым. Но нас это не волновало . Мы были вдвоём, нам было хорошо. Сначала мы ели конфеты, потом я её поцеловал. И резко проснулся. Было уже утро. Тотчас зазвонил будильник. Вскорости я собрался и отправился на работу.
Вечером, когда я возвращался в отделение с места преступления, у входа меня встретил шеф.
– Привет, Ряба.
– Здравия желаю, шеф, – без энтузиазма ответил я.
– Да ладно тебе. Такими темпами, ты через год будешь мною командовать.
– Не понимаю вас, – сказал я, предчувствую нехорошее. Похоже, Триорик был прав.
– Ну, приказ поступил о твоём повышении. Теперь ты – Высший страж. Пока ты всё ещё находишься у меня в подчинении, но по званию ты равен мне, хотя твоё звание по праву считается выше и значительнее моего Серебряного Стража. А скоро тебя вообще заберёт служба собственной безопасности к себе, и будешь ты гонять нас…
Я ничего не ответил, но выражение моего лица, похоже, выдавало моё плохое настроение, потому что шеф начал меня подбадривать. Но только он начал, как его перебил какой-то эльф в полицейской форме:
– Уважаемый Гратхи-Ра, я только что из участка, хочу поговорить с вами по поводу вашего подчинённого, Старшего Стража Рябина, – он предъявил удостоверение на имя старшего лейтенанта Кагина.
– Во-первых, уже Высшего Стража, а во-вторых, что вы хотите мне сказать?
Он бросил на меня мрачный взгляд и посмотрел на офицера.
– Двадцатого мой шеф позвонил вам, попросил узнать у Высшего Стража Рябина, не заметил ли он ничего странного…
– Ну и? – сурово спросил Гратхи.
– И вы сказали, что он ничего не заметил и ни о каком Свиреле не знает. Между тем, вчера в парке его, вместе со Свирелом видел наш сотрудник, – он кивнул на нервного парня стоящего в метре от него, одетого в простую куртку и курившего папиросу. Когда он увидел, что я на него смотрю, он вжал голову в плечи и стал затягиваться сильнее. В глазах у меня потемнело так, что я еле различал контуры эльфов и предметов и смотрел на мир ментальным зрением. – Вместе с двумя гражданками он и подозреваемый скрылись от сотрудника, который обнаружил Свирела. А уже сегодня поступили данные о том, что этого контрабандиста видели в ста километрах от Чернодубья и сейчас его найти…
– Ты что хочешь сказать?! – взревел шеф. Всё это время он слушал с нескрываемым раздражением, а сейчас весь его гнев вылился на офицера. – По-твоему, мой подчинённый, Высший страж, связался с каким-то контрабандистом?!!
– Спросите у моего сотрудника…
– Ты! – он направил указательный палец на парня. От неожиданности тот выронил папиросу, которой и так уже не затягивался полминуты. – Ты видел вчера именно ЕГО?!!
– Ну… может быть я ошибся.
– Так, старлей! Забирай своего молокососа и чтобы я не слышал о ваших идиотских подозрениях!
Он схватил меня за плечо и повёл в здание, оставив полицейских с удивлением смотреть нам вслед.
Вскоре я забыл об этом эпизоде. На фоне тех событий, произошедших со мной за последнее время, это было ерундой. Но у дома, в темноте, меня поджидали пять крепких парней, во главе со старлеем, жаловавшимся на меня шефу. Я не стал уклоняться от встречи с ними. Не помню, что мне сказал старлей, но говорил он не долго. Я надолго вырубил их, сотворив всем по микроинсульту, очень микро, но очень качественно, месяца на два постельного режима. Потом спокойно пошёл домой, поужинал и быстро заснул.

Мне снилась чёрная дубрава, безлиственные деревья которой возвышались надомной на сотню метров. Я полностью управлял собой в этом сне, мог ходить по дорожкам между плотных рядов дубов. Почему-то мне казалось, что этот лес занимает весь город, словно заняв место домов и фонарных столбов.
Дубы звали меня. Тихо, шепотом, они предлагали мне силу, могущество, власть. Я шёл вперёд и чувствовал, как энергия переполняет меня. Я мог многое, сверх того, что дала мне природа. Я не видел себя со стороны, но мне казалось, что у меня улыбка до ушей. Я радовался, переходил на бег и стремительно нёсся, тратя, тратя энергию, дарованную мне дубравой. Но, выскочив на перекресток двух троп, остановился.
Впереди стояла Липа, и я сразу же забыл обо всём, успокоившись, с чистой душой думал только о ней. Я подошёл к ней, но, как только я дотронулся до неё, она отскочила от меня. – Ты другой, – сказала она. Она смотрела на меня чёрными, красивыми глазами, но, несмотря на их красоту, в них читался страх.
– Липа, – тихо, произнёс я, держась за сердце, которое взревело от боли. – Это я.
– Уже нет. Ты изменился. Ты начал изменился до встречи со мной, но в том, каким ты стал, виновата я. По моей вине ты сделал последний роковой шаг в бездну. И я чувствую это и не могу себе этого простить…
– Нет, не говори так, – я мгновенно оказался рядом с ней, обнял её и почувствовал слёзы, потоком хлынувшие мне на грудь. Прижав её к себе крепче, я понял, что обхватываю воздух, а туман, в который превратилась Липа, растворился во мне.
Я вскочил с кровати. И услышал стук в дверь. Гостем оказался Гратхи-Ра. Молча, он вошёл ко мне и сел за стол, наполовину опустошил графин с водой и сказал:
– Рассказывай. Что случилось?
Я сел напротив него и спокойно ответил:
– Я не знаю о чём вы говорите.
– Брось! Старлей говорил правду, ты помог контрабандисту.
– Он не контрабандист.
– Вот. Рассказывай.
Я рассказал ему о Свиреле.
– Мне плевать на полицию, но зачем ты это сделал? – старик изучающе посмотрел на меня. – Зачем нарушил закон?
– Я вошёл в его положение.
– Ты не должен был этого делать! Ты же Законопослушный Страж, чёрт тебя подери! Ты в его положение вошёл, хотя смог семьёй пожертвовать.
Я вскочил, подбежал к окну и уставился на улицу.
– Понятно! Ты и об этом жалеешь. А ведь благодаря этому ты сможешь служить Родине настолько насколько это вообще возможно! Даже больше! Ты подумай о том хорошем, что ты сможешь сделать…
– Не хочу я об этом думать. Не такой же ценой, она не оправдана, должен был быть другой путь!
– Нет никаких других путей. Он всегда один! И ты осмелился его выбрать и знаешь почему?! Потому что ты поборол себя, свою слабость и благодаря этому достоин того, чтобы служить! – он чуть успокоился, взял графин и, сбавив тон, добавил. – Только тебе придётся забыть о семье. Навсегда.
Графин лопнул в руке у старика.
– Об этом я тоже хотел с тобой поговорить. Парни, напавшие на тебя умерли от кровоизлияния в мозг. Все шестеро. Ты ничего не хочешь объяснить?
– Это сделал я.
– Ряба, – он вздохнул, – меня пугает эта сила.
– Это естественное развитие такого Стража как я.
– Нет, Ряба. Эта сила не твоя. Ни один эльф, ни один Страж не способен на такие чудеса, которые выделывал ты. Ты изменился.
Только я хотел что-то ответить, как он положил на стол фотографию. Где я стоял в парке вместе с Липой. На самом краешке видна рука Свирела.
– Это мне сегодня принесли из полиции. Кто эта девушка?
– Не твоё дело, старик!
– Старик? Вот как ты ко мне обращаешься? А я тебе вот что скажу: забудь о ней. Забудь! Ты уже не можешь пойти назад.
– Я люблю её.
– Жену ты тоже любил, но ты смог сделать шаг вперёд…
– В бездну. Это был шаг в бездну.
– Дурак! Пути назад уже нет!
– Поэтому я пойду вперёд.
Я выскочил в коридор, накинул куртку и выбежал во двор к машине.

Когда я подошёл к её дому, в левом виске закололо. Я прикоснулся к нему и увидел квартиру Липы. Триорик готовиться отправиться на службу, вот его мама накладывает ему завтрак. Моё сознание перенеслось в комнату Липы, она лежала на диване, смотрела в окно. Словно поняв, что я здесь, она повернула голову ко мне… и улыбнулась. Сознание вернулось.
Я поднялся по лестнице, дверь открыл Триорик.
– Привет, я должен увидеть Липу.
– Заходи, – неприветливо ответил Триорик. На службе, на которую он вернулся до истечения срока больничного, мы с ним по-прежнему общались нормально, но похоже, сейчас он был не в восторге оттого, что я решил снова поговорить с Липой.
Я вошёл в её комнату, всё было именно так, как я только что видел. И Липа лежала на диване, повернувшись к окну лицом. Только она не повернулась, не улыбнулась мне. И тепла от неё не шло, я чувствовал только холод. Но я не хотел верить ощущениям, которые ещё ни разу меня не подводили. Я подошёл поближе, сказал:
– Привет, как дела?
Но она молчала. Тогда я взял её руку. Она была холодной. Я повернул её голову лицом к себе. Кожа была белая. Кровь не текла по жилам. И дыхания я не чувствовал…
На тумбочке стояла банка снотворного. Пара таблеток на дне – всё что осталось.

Потом, когда я оправился от горя, я нашёл Гратхи-Ра. Конечно же, это он позвонил номарху города, Игри-Сету и тот моментально выехал к Липе. За час, тот жалкий час, который я был в дороге, он свёл её в могилу. Но они оба ответили за всё. После этого, как правильно заметил старик, у меня не было пути назад. Но я назад и не собирался. Я шёл вперёд, пуская в себя и через себя силу могучей чёрной дубравы, неся в мир её Великую Волю. Но даже движимый своей тёмной судьбой, идя через всю страну, совершая великие дела, я сохранял в себе тот самый растворившийся во мне туман, в который превратилась Липа в далёком чёрном лесу.

[Apacri]

"Тёмный предатель" участвовал в конкурсе "Белое пятно", но не прошёл в финал.
А теперь новый рассказ.
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _

Конфискация

Отлично поработал. Может, кому-то может показаться странным, но Михаил любил свою работу офисного сотрудника. Никаких сюрпризов, никаких проблем. Точно знаешь, что можешь сделать и делаешь это. И тогда всё отлично. Не справляешься – уходи, но у Михаила такой проблемы не было. А какие могут быть проблемы у образцово-показательного сотрудника, которого любят коллеги и начальство, которое ещё собирается повысить его за отличную работу? Вот и радуется Михаил, и ничего удивительного в этом нет.
В этот день он устал как никогда. Почему-то силы уходили стремительно, даже пришлось отпроситься сегодня с работы. Вернулся домой без приключений, как всегда. Поужинал оставшимся завтраком, лег на постель и включил телевизор. Пока смотрел, померил температуру – 39,7. «Надо сообщить шефу, что не приду завтра, – подумал Михаил, – а, ладно. Утром разберусь». Выпив чая с малиной, Михаил разделся и лег в постель, намереваясь почитать, но, уснул, выронил книгу, и та упала на ковёр.

Одеяло прилипало к рукам, словно те были мокрыми. Михаил тоже ощущал, что они мокрые, но ведь он только проснулся, и умыться не успел. Может холодный пот? Сон действительно был не из приятных, счастье, что Михаил вообще проснулся после этого кошмара. Но тогда почему пот только на руках? Да и не холодный он вовсе, а немного тёплый и слишком вязкий.
Михаил сел на кровати, открыл глаза и, вытащив руки из-под одеяла, сонно посмотрел на них. Ни черта в темноте не видно. Парень снова лёг и нашарил выключатель ночника. В тусклом свете он разглядел что-то тёмно-красное на руках.
В следующий миг он издал истошный вопль.
Взлетев с кровати, Михаил бросился в ванную и пустил воду, чтобы смыть непонятно откуда взявшуюся у него на руках кровь. Через некоторое время она уже не чувствовалась на руках, но в темноте было трудно увидеть результат. Менеджер включил свет и бросился к унитазу. Вырвав, парень подошёл к раковине и стал тщательно, с мылом смывать ту кровь, что осталась на вздыбленных волосах и в маленьких трещинках кожи.
Когда руки были чисты и нервы, казалось, успокоились, Мишу снова потянуло рвать. Выйдя из ванны, он услышал стук в дверь и крик соседа Женьки:
– Мишка, что с тобой?
Ещё не до конца понимающий ситуацию Михаил прислонился к стене и ответил:
– Всё в порядке.
– А чё ты кричал? Такой крик был, словно тебя убивают. Может скорую вызвать?
– Нет, просто сон плохой приснился, и я с кровати упал. Я в норме, Женька, иди спать.
За дверью послышались шарканье тапок о площадку и громкий хлопок дверью. Где-то на улице заверезжала кошка. Послышался стук чего-то о металл, и сработала сигнализация чьего-то автомобиля.
Михаил сполз по стене на пол и посмотрел на руки, освещаемые отражённым от пола светом из ванны.
– Что произошло?

В эту ночь Михаил не заснул. Он просто сидел и смотрел на свои руки, а потом опустил голову и стал отчаянно вспоминать, что с ним произошло вечером, но ничего с чем можно было связать кровь на руках, вспомнить не смог. Он пытался объяснить случившееся маленькой раной, которую не заметил и из которой его кровь попала на руки, но ничего, даже царапины не обнаружил.
Утром, когда пришла пора собираться на работу, Михаил встал с пола и направился на кухню, заваривать кофе. Несмотря на шок, рефлексы работали и работали как надо. Попав под лучи утреннего солнца, менеджер увидел на волосах на груди какие-то красные камешки. Тошноты не чувствовалось, но ноги стали немного трястись.
На подкашивающихся ногах он дошёл до шкафа, с верхней полки достал ножницы и стал состригать волосы, на которых висела застывшая кровь. После, перед зеркалом ещё раз осмотрел тело на наличие крови и ран и, вернувшись на кухню, наконец-то заварил кофе.
Сидя за столом и оттягивая ароматный напиток, Михаил случайно бросил взгляд на мусорное ведро и заметил, серую ткань, которой вчера, вроде не было. Поставив кружку с кофе на стол, парень аккуратно достал из ведра тряпку и бросил её на пол. Это была его вчерашняя футболка, забрызганная кровью.
– Чёрт, – тихо сказал Михаил.
Допив кофе, менеджер бросил футболку обратно в ведро, принял душ, оделся и пошёл на работу, предварительно лично выбросив пакет с мусором в контейнер.

На работе в супермаркете «Всячина», Михаил вёл себя тихо, ни с кем не разговаривал и к нему никто тоже не подходил. Знакомые и друзья не решались заговорить с ним, чтобы его не беспокоить, так сказать «оставить наедине со своими мыслями», а посетители обходили его стороной из-за мертвецки-бледного лица менеджера. Лишь один раз Таня принесла Михаилу папку с документами и поинтересовалась его здоровьем, но тот так на неё взглянул, что ей впору было терять сознание. Извинившись, она вышла в коридор, где её ждал весь офис. Таня высказала мнение, что Мишу бросила девушка.
Этот самый офис и предположить не мог, что на самом деле послужило причиной нынешнего состояния Михаила. Да и он сам тоже. Нет, он, конечно, знал, что этой ночью он проснулся в крови, но как эта кровь оказалась на нём, не знал и предполагал самое худшее. Но думать об этом не хотел.
За весь рабочий день он выполнил лишь четверть того, что должен. Он решил не задерживаться, а вернуться домой, выспаться. «Если не успею всё сделать завтра, скажу шефу, что просто заболел. Ага, заболел, посреди лета. Хотя мало ли какие болезни бывают и какие обстоятельства. Вобщем, плохо мне было и сейчас плохо. Да и пошёл шеф вообще куда подальше. И офис с ним. Вообще всех к чёрту!».
Положив папку с документами в ящик, а ящик, закрыв, Михаил пошёл домой, проделал свой обычный путь до дома и, поужинав, посмотрел какой то дебильный сериал, выключил свет и, не раздеваясь, лёг спать.

На этот раз он не кричал, просто вцепился зубами в одеяло и замычал. Всё повторилось. В крови руки и футболка, опять животный страх, опять пугающие мысли, предположения о самом худшем утром. А может это всё кошмарный сон, может, это всего лишь разыгравшееся воображение или дикие фантазии подсознания, играющего с разумом? Нет, слишком явно Михаил ощущал всё: и холодный пол, и тёплую кровь на руках, и безвкусные вчерашние макароны, которые требовал организм, чтобы восполнить силы после… после чего? Об этом Михаил запрещал себе думать, но противные мысли лезли и лезли в голову, мешая ему сосредоточиться на предстоящей работе.

На работе Михаил задержался до часа. С десяти утра он честно пытался понять, что же ему нужно делать, но понять он этого не мог. Всё время лезли мысли, от которых он пытался избавиться и не мог. Они появлялись перед ним в виде текста на документах и через секунду исчезали, кое-где Михаилу мерещилась кровь, он чувствовал, что сходит с ума и, не выдержав, убежал с работы во время перерыва. Набрав на мобильном номер какой-то частной психоневрологической клиники, парень записался на приём. После этого позавтракал, оделся и направился к к клинике на ближайшей «маршрутке».
Через полчаса ожидания в очереди, Михаил зашёл к психологу на приём.
– Здравствуйте, садитесь, – обратился к нему вежливый и тихий старческий голос, как только Михаил вошёл в кабинет.
Парень тревожно посмотрел на доктора и спросил:
– Это вы мне?
– Вам, конечно, кому же ещё? Вы ведь Михаил Петрович… э-э-э… Степанов? – улыбнулся старик и, указав на кресло перед собой, вновь предложил, – садитесь, прошу вас.
Михаил кивнул, сел, скрестил руки и, прижав их с силой к груди, осмотрел комнату и спросил:
– Лев Давыдов?
– Да, могу паспорт показать, – засмеялся Лев Давыдов, но Михаил не разделял настроения доктора.
– У меня проблема.
– Я понимаю, ко мне и обращаются, чтобы решить проблемы. У вас проблемы в личной жизни? Вы слишком много времени уделяете работе?
– Нет, доктор, вы меня не поняли. У меня действительно проблема. Прошлой ночью я проснулся в… э-э-э… в крови. Вернее в крови были только руки и рубашка. Этой ночью, всё повторилось. И ещё мне кажется, что я начинаю сходить с ума.
– Вот оно как? – без тени сочувствия или волнения спросил доктор. – Ну, вот я вам выпишу рецепт на таблетки, принимайте их три раза в день.
Психолог что-то написал на обеих сторонах бланка и выдал его Михаилу.
– Если вас что-то потревожит, звоните, вот вам мой домашний, на обратной стороне.
Михаил посмотрел на рецепт и кивнул головой.
– Я могу идти?
– Да, завтра приходите ещё. В регистратуре вам скажут точное время.
Пациент встал и быстрым шагом вышел из кабинета. По дороге домой, Михаил купил в аптеке лекарство, выписанное доктором и, выпив таблетку после ужина, лег спать и заснул.

Ох уж эти нервные. Что-то много их, особенно в последнее время. Вроде девяностые давно прошли, а их всё больше. Да даже если бы и наступили девяностые, Лев Давыдов ведь выдержал, а они что? Молодые сильные, а крыша едет, словно их каждый день – Ад. Хотя наши и в Аду, в сорок первом держались.
Лев Давыдов уже собирался уходить, приёмное время закончилось и ничего его не удерживало. Но как только он подошёл к двери, на столе зазвенел телефон. Лев Давыдов снял трубку и спросил:
– Ало?
– Здравствуйте, Лев Давыдов, – раздался в трубке голос, какой обычно бывает у актёров кино, играющих «больших чиновников». – Вы сегодня в 14:05 принимали клиента, Михаила Степанова. Так вот, забудьте о нём.
– А кто это говорит?
– Федеральная служба безопасности. И помните, ни Михаила Степанова, ни этого звонка не было. Их уже нет.
На том конце провода раздались гудки и Лев Давыдов, положив трубку, вышел из кабинета и пошёл домой.

Проснулся Михаил от телефонного звонка. Видимо, пока он проснулся, прошло много времени, поскольку, когда парень подошёл к телефону, звонивший положил трубку и сигнал прекратился. Михаил с досадой побрёл к кровати и взглянул на руки. Крови не было. Кажется, лекарство подействовало.
Уже ложась в кровать, Михаил услышал стук в дверь, фыркнул и надел тапочки. Открыв дверь, Михаил зажмурился от света с лестничной площадки. Когда глаза немного привыкли к свету, парень увидел силуэт крепкого мужчины стоящего перед ним.
– Здравствуйте, Михаил Петрович, – сказал он. – Мы рады встрече с вами.
– Вы кто? И что вы здесь делаете? – спросил сонный Михаил.
– Вопрос в том, кто вы и что вы делаете. А особенно нас интересует последний вопрос.
– И что же я делаю?
– Вы портите наше имущество. Не удивляйтесь, я объясню. События, произошедшие с вами в последнее время являются плодом работы многих учёных. Они старались, а вы всё портите. Своим походом к психиатру вы поставили под угрозу наш проект. И наше имущество. Вас.
– Не понял… – начал возмущаться Михаил, но мужчина втолкнул его в квартиру, а вслед за ним вошли два здоровых парня.
– Всё очень просто. Вы – наша собственность и дабы не подвергать её опасности, мы вынуждены её конфисковать. Это делается исключительно в интересах государства. Нам очень жаль. Прощайте, Михаил Петрович, вас больше нет, есть только наша собственность.