Сообщений в теме: 461

[дг сер]

О, надо же =) А с основного конкурса рано еще выкладывать? =)

Угу))) Хвастать потом буду - если будет чем -)

[Резкая]

Ахаха, да по сути уже можно хвастать, не то что я =)

[дг сер]

Ахаха, да по сути уже можно хвастать, не то что я =)

Ну-ну, с первого раза никто не забирается высоко! -))

[Вредина]

…говорившая тень Икара говорит все тише и сбивчивей

нашла повторчик, просмотрел автор, видимо

[Редрак]

Молодец, Автор! Очень и очень мАстерски получилось. Придраться не к чему, вот разве что:

Интересно, а зачем?... Пишешь о этом?

об этом - так однако правильно будет, наверно тут просто опечатка.

[Buddha]

Очень неожиданный вариант истории об Икаре. И очень удачный. Красочный язык, заставляющий живо представить себе всё описанное. Тема неба под ногами, на мой взгляд, раскрыта.

Сообщение отредактировал Buddha: 08:50:05 - 21.04.2013

[voyager]

Неплохой рассказ, мне, в общем то, понравился. Идея интересная. Хотя, на мой взгляд, слабовато раскрыта. Но в целом, автору зачет

[Varlon]

Отлично вышло у автора, на мой взгляд тема хорошо раскрыта.

[дг сер]

Первое правило куклы.
отрывок


1.
- Если Маша будет хорошей, тогда у Маши будет все. Всегда и все! – Голос, казалось, сейчас захлебнется от возбуждения. И слюна, много слюны, так что говорящий часто сглатывал. Мерзко. – Маша будет хорошей?
- Маша будет, - печально сказала Маша.
Главное глаза – сделать в них побольше блеску, чтобы свет свечных огоньков отображался. Людям это нравится. Даже таким…
Жадные руки тянуться через стол, накрывают ее изящные ладошки и стискивают. Человеческой девушке было бы больно, но Маша привыкла терпеть такую боль.
- Пойдем, Машенька.
Голос дрожит. Человек весь дрожит. Сейчас он клиент – и значит, ее хозяин. Сейчас и до тех пор, пока не закончатся его деньги, она – его кукла.
Жадные руки поднимают ее из-за стола и быстро, путаясь в застежках и завязках, раздевают. Жадные руки трясутся как у старика. В глазах у человека – бездна, в которой нет места для человека.
Как смешно, думает Маша, нежно улыбаясь ему. Как смешно – человек без человека.
- Ты моя, - шепчет он и Маша соглашается.

2.
Маша смотрит через окно на быстро уходящего человека. Она больше не улыбается и больше она не его. Деньги кончились, кукла может быть свободна.
А потом придет хозяин – настоящий, с большой буквы. Хозяин, который поглядит ее по голове и будет говорить нежные слова – если он в настроение. Или хмуро посмотрит на нее, заберет деньги и молча уедет – если он без настроения.
Маша отправилась принимать ванну, чтобы смыть с себя даже прикосновения мерзкого человека, который получил на некоторое время право быть ее хозяином.

3.
Хозяин пришел в настроении. С тортом.
- Машунька, а ты помнишь что сегодня за день?
Голая Маша крутится у плиты, делая чай. Не поворачиваясь, качает головой. Дни считают люди.
- Сегодня твой восемнадцатый день рождения! Совершеннолетняя теперь.
Маша ставит перед Хозяином чай. Он широко улыбается и режет торт ножом.
- Много заработала?
- Вчера приходило трое, сегодня один.
- Неси.
Когда пачка купюр оказывается у него в руке, улыбка становится еще шире. Он не считая, опускает деньги в карман.
- Садись, ешь, это же тебе!
Маша послушно опускается на табурет напротив и пробует торт, а Хозяин снова лезет в карман и достает несколько купюр. Кладет их на стол.
- Вот, возьми. Купишь себе что захочешь. В честь дня рождения.
- Что такое совершеннолетие? – спрашивает кукла, не глядя на деньги.
Кажется, хозяин удивлен. Или просто смешался?
- Ну и вопросики… Совершеннолетие, дорогая, это когда тебе можно делать все, что захочется. – Он подмигивает замершей с ложкой у рта Маше. – Но это у людей. Ты ведь у меня куколка.

конец отрывка

[Учебная Тревога]

Меня всегда напрягают такие тексты, но интересно, хочется продолжение почитать.

[дг сер]

Меня всегда напрягают такие тексты, но интересно, хочется продолжение почитать.

Чем напрягают? =)
Стиль? Фразы? Тема?
Я для того и выложил, чтобы посмотреть, стоит ли такие тексты писать - или пусть так и остаются в набросках.

[Учебная Тревога]

Читается легко, картинка возникает сразу. Почему то подумалось, что Маша - или инопланетянка или иное существо.) Претензий к автору нет. Напрягает тема секусуального принуждения(насилия). Но это гендерные заморочки.) Женщине, мне кажется, всегда несколько напряжно читать( писать) про сексуальное насилие или принуждение к занятию проституцией.

[дг сер]

Читается легко, картинка возникает сразу. Почему то подумалось, что Маша - или инопланетянка или иное существо.) Претензий к автору нет. Напрягает тема секусуального принуждения(насилия). Но это гендерные заморочки.) Женщине, мне кажется, всегда несколько напряжно читать( писать) про сексуальное насилие или принуждение к занятию проституцией.

Ага, вот оно что! Наверное во мне взыграло эго, а то на мои тексты на других конкурсах всегда пишут, что автор - скорее всего женщина, вот я и решил... так сказать, отыграться.

Прошу прощения, что поневоле задел. Теперь буду на будущее учитывать подобные нюансы.

[Учебная Тревога]

Эмоции - это хорошо) И вообще, автор в своём мире(произведении) вправе делать всё что хочет.)

[Резкая]

Чего-кому напряжно? Ерунда! Дг Сер, давай треш и угар =) Больше насилия с кровью и болью! Я, я, натюрлих! Ой, чейт я отвлеклась...
Ага, значит зарисовка? Заметно. Надо поработать над текстом. Хотя была удивлена, что повторение не то что в тексте, а в одном предложении одного и того же слова совсем не мозолили глаза. Учебная Тревога права, хочется продолжения увидеть =)

[дг сер]

Спасибо, Зверя! =)

Продолжение планирует несколько позже))

[дг сер]

Мотылек.


Нагой, слабый, он лежал на холодном камне. Ямка в скале казалась уютной и удобной, хотя Память подсказывала, что это не совсем так. Пуповина, свисающая с потолка, покачивалась прямо над ним – можно было рукой дотянуться. И он дотянулся, но, едва почувствовав касание, та свернулась кольцом и ушла вверх.
Так он родился.
Он позволил себе полежать – вытянувшись, глубоко вдыхая сырой воздух и вслушиваясь в себя. Тело пропитывалось холодом от камня и понемногу коченело. Тогда он поднялся и, придерживаясь за стену, двинулся по каменному ходу к едва различимому свету в конце.
Каждый новый шаг давался все легче, он набирался сил с каждой секундой. Будто наливался изнутри.
Память только разворачивалась в глубинах головы, он еще мало что понимал и больше полагался на интуицию.
Через полсотни шагов туннель закончился. Новорожденный замер, задыхаясь от восторга. Из груди рвался крик, но горло не слушалось – ему еще не доводилось пользоваться голосовыми связками и было очень страшно делать это впервые.
Начинался восход. Зарево вставало за горизонтом, медленно наползая на небосвод. Яркие низкие звезды тускнели, а бездонная космическая тьма наливалась синевой, словно небо закрывало ненужное сейчас зрелище от него.
Каменный карниз, на котором он стоял, нависал над обрывом, внизу располагалось озеро. Дальше тянулись могучие высокие деревья, но еще дальше лес обрывался, и на самом горизонте можно было рассмотреть огни. Там был город.

***

Из других ходов на карниз выбрались, нетвердой походкой, голые парни. Его братья. Они долго смотрели на небо, грудь у каждого вздымалась и резко опадала, каждого заметно трясло. Потом братья начали осматриваться, махали друг другу приветственно руками. Он тоже махнул в одну сторону, потом в другую. Братьев было много. Память разворачивалась все больше, он «вспомнил» числа, и прикинул, что их где-то три десятка.
- Нужно прыгать, - сказал один из братьев, глядя на озеро. Голос у него был ломаный, детский. Он прокашлялся и когда заговорил снова, тон стал мужским: - Страшно…
Браться смотрели вниз. Никто не решался прыгнуть первым.
Страх до этого момента был чужд новорожденному, но он посмотрел на темноватую воду, и почувствовал в животе слабость. Высота, на которой располагался карниз, теперь тоже казалась опасной и он уже не чувствовал себя уютно здесь.
- Нужно прыгать, - повторил кто-то, на этот раз с другой стороны.
Почти сразу голое тело рухнуло вниз, раздался плеск. Вода забурлила в том месте, во все стороны пошли волны; спустя несколько секунд прыгнувший вынырнул. Громко и неуклюже хлопая руками по воде, поплыл в сторону близкого берега. Сразу же прыгнуло еще несколько.
- Это должно быть легко, - сказал ближайший брат. – Смотри, как все у них получается…
Не дослушав, новорожденный шагнул вниз. Сердце сжалось, воздух застрял в груди. В следующий миг он ушел в холодную воду. Забарахтался, рванул вверх, потому что погружаться дальше было страшнее даже, чем короткое падение. Поначалу он нахлебался воды, но быстро приноровился плавать и двинулся в сторону братьев.

***

Сбоку была тропинка. От одного вида ее пробрал мороз. По ней возвращались к Великой Матери прабратья. Уже мертвыми, без капли жизни, неся знания, которые могут стать ценными и послужить «памятью» следующим выводкам… Он обернулся к скале. Великая Мать жила в недрах, заполнив собой всю скалу, а может она и была самой скалой. Этого никто никогда не знал…
Самые первые, кто отважился прыгать, уже возвращались по тропинке, неся ворох одежд и какие-то инструменты. Он долго смотрел на палки с нитками, прежде чем понял, что это удочки.
- От прабратьев подарок! – сказал один из вернувшихся, бросая на землю одежку. – Налетай, разбирай.
- Сейчас перекусим, - заявил другой, обладатель одной из удочек. Он замер у самой кромки воды, возясь с трофеем.
Новорожденный подошел к куче тряпья. Выбрал для себя штаны и свитер. Медленно, путаясь в рукавах-штанинах, оделся. Память подсказывала, что все так ходят, что так нужно, хотя было неудобно и казалось глупым.

***

Они еще сидели, кто-то доедал сырую рыбу, кто-то купался, остальные говорили вполголоса, но расслабление стремительно покидало поляну и каждого на ней. Впереди ждал тяжелый день. Первый день. Последний день. Быстрая, стремительная жизнь сыновей Великой Матери…
Один из братьев поднялся. Некоторое время сидящие смотрели на него, а он смотрел на них. Каждый словно впитывал этот момент. Скоротечное детство, о котором они толком ничего не знали, закончилось.
Больше им никогда так не сидеть, не собраться всем вместе…
В полной тишине вставший сказал:
- Пора.

***

Они шли через лес. Высокие могучие деревья закрывали небо, здесь царили сумерки и прохлада.
Потом они встретили прабрата.
Мертвое тело с бесцветными зрачками шагало как робот – медленно, неуверенно, будто боясь упасть. Хотя, подумал новорожденный, мертвым уже ничего не страшно. Мертвый – это только тело и Память.
Браться замерли. В груди ворочался неуютный холодок. Завтра! Завтра они так само будут брести назад к Великой Матери…
Мертвец прошел мимо них, скрылся за деревьями. Братья долго смотрели в ту сторону. Каждый начинал понимать, как драгоценна каждая секунда этого дня. Их Дня!
- Пойдем, - сказал кто-то.
Темп передвижения вырос скачком. Если раньше братья шли едва ли не вразвалочку, разговаривая и прислушиваясь к звукам в просыпающемся лесу, то теперь ускорили шаг.

***

Исполинские деревья кончились внезапно, будто лес уперся в невидимую черту.
С десяток метров была ровная земля, густо заросшая травой, дальше тянулась лента дороги. По ту сторону дороги тоже был лес, но уже совсем другой. Маленький, весь какой-то убранный, ухоженный, словно искусственный.
Многие толпились у леса, не зная, что делать и куда идти. Сначала он тоже ничего не понимал, потом из глубин памяти медленно поднялся этот пласт, огромный, как айсберг. Он впервые подумал, что без Памяти они бы до сих пор, все эти века, выходили из леса. И наверное, не вышли бы никогда…
Он все еще чувствовал Мать. Здесь была ее территория, самая ее граница, но люди сюда не совались. В памяти смутно бродили образы Лихих Лет, Большой Войны, Перемирия… Все это было историей. Генная память освобождала нужные фрагменты кусочками. Остальное должно было «вспоминаться» при необходимости.
Он узнал, что еще ни одного разу никому из прабратьев не удалось оставить потомство. Дети умирали неизменно.
- Мне кажется, этого никогда не случится, - сказал один.- Мы все таки не совсем люди.
- Мама старается улучшить нас… Однажды она сделает абсолютную копию человека, и тогда он, наш будущий брат, оставит после себя детей… И больше не будет Сезонов, не будет выводков… Дети будут жить совсем как люди, многие годы, поколение за поколением…
- Нечего завидовать! – отрезал другой брат.

***

Расставаться не хотелось. Он беспомощно смотрел на братьев, держался возле самой большой группы. То один, то второй прощались и уходили по дороге в ту сторону, где Память «подсказала» остановку.
Он через силу попрощался тоже. Каждому пожал руку и торопливо, не оборачиваясь, зашагал вслед ушедшим. Потом побежал.
На остановке стояло всего два брата.
- Скоро автобус, - сказал один из них. – Мы не успели на предыдущий…
- Сколько уже времени?
Брат задрал рукав – от прабратьев ему достались часы.
- Полвосьмого.
- Мать великая! А мы еще ничего не сделали. Как время летит…
Показался автобус. Они с интересом, не без дрожи, смотрели на это чудо. Память памятью, а увидеть своими глазами – совсем другое дело…
Предстояла первая встреча с людьми. Его немного трясло. Изо всех сил он старался не показывать это.
Автобус подъехал, обдав облаком пыли и бензиновой вони. С шипением открыл дверцу. Они втроем стояли, никто не решался шагнуть первыми.
- Все нормально, - сказал водитель. – К концу пути уже будете как свои! Я знаю, не первый год на этом маршруте.
Новорожденный задержал дыхание и шагнул на ступеньку.
На него смотрели. В автобусе было много людей. Разных возрастов, мужчины, женщины, дети. Он двинулся между кресел; сзади слышал шаги братьев, что придавало уверенности.
Один мальчик не удержался и потрогал его пальцем, за что тут же получил по рукам от матери.
- Отстань от дяди, - покраснев, прошипела та.
- Но это же мотылек!
Это кличка, понял он. Так люди называют детей Великом Матери между собой. Он решил, что будет себя звать тоже Мотыльком. Чем не имя?
Автобус дернулся и двинулся. Пришлось схватится за поручень вверху, чтобы не упасть. По салону разлился гул и шум, потом забормотали голоса. На братьев уже никто не обращал внимание.
Зато они с интересом, как бы прицеливаясь, осматривали женские лица.

***

Когда за пыльным окном потянулись улицы, Мотылек забыл думать. Город поражал. Здесь все было странно. Память говорила, что это – обыденно, просто, даже удобно и порой уютно. Но молодой мозг отказывался верить.
Вместо деревьев здесь были высотные дома, вместо нескольких узких тропинок – широкие многочисленные улицы. Сделалось дурно при одной только мысли, что вот-вот нужно будет покинуть автобус и ходить там как ни в чем ни бывало. «Я не смогу к этому привыкнуть, - думал он. – Ни за что не смогу, даже за весь День!»
На первой из остановок выскочил один из братьев. Уже с улицы махнул на прощание рукой. На душе стало серо и тяжело. Мотылек перестал обращать внимание на женщин. Смотрел с тоской на последнего брата. Они уже взрослые, им пора разойтись, чтобы исполнить свое предназначение, чтобы прожить жизнь не зря… Но все же было очень больно. Больнее даже, чем у материнского леса. Там он знал, что еще будет эта дорога рядом с некоторыми братьями. А теперь рядом стоит последний. Дальше каждый пойдет сам, до самого конца – в одиночестве.
Автобус сбросил скорость, подъезжая к обочине.
- Ладно, брат, я здесь выйду…
- Может, я с тобой? – с надеждой спросил Мотылек.
Тот покачал головой.
- Мама ждет от нас результатов и успехов… Не грусти! Время лечит.
Они обнялись. В этот момент автобус остановился.
- Прощай, брат, - сказал выходящий. И двери навсегда разделили их.
Жизнь побежала дальше. Уже абсолютно взрослая.
Он вышел через две остановки. На него уже не смотрели – он слился с толпой и теперь ничего в нем не выдавало «мотылька».
Долго стоял, осваиваясь с шумом. Звук лился со всех сторон, и даже сверху. Голоса, рев моторов, звонки велосипедов, с шорохом волочился за ветром обрывок газеты по асфальту…

***

Город был сложной структурой. Ходить по улицам было легче, чем по родному лесу, но улиц было слишком много, они носили разные названия, на них стояли разные дома, но все равно все выглядело слишком сложно, и Мотылек просто бродил по ним, не зная, что ему делать и куда податься.
Существовал ряд правил чтобы переходить дороги, по которым ездили автомобили. Он понимал их с трудом и поэтому ждал людей, чтобы перейти вместе с ними. Один раз он выбрал не того человека, который тоже, как оказалось, нарушал правила и Мотылька едва не сбила машина. Только в последний момент он успел отскочить и та на большой скорости, сигналя, пронеслась мимо. После он долго сидел прямо на асфальте и переводил дух, стараясь унять трясущееся тело и спутанные мысли. Единственный день мог оборваться так бездарно! Люди обходили его по широкой дуге.

***

- Ты ведь один из них, да?
Женщина остановилась прямо перед ним. Уже не молодая, с уставшими глазами, без улыбки она смотрела на него сверху вниз. Мотылек сидел, смотря на нее в ответ, и не зная, что ему делать.
- Ты один из мотыльков?
- Да…
Память подсказывала, что так бывает. Женщины сами приходят к мотылькам. Что-то ими движет… Тяга к приключениям? Жалость? Сочувствие?
Он поднялся. Ноги все еще слабо держали, по телу гулял ужас от пережитого.
- Вам известно такое чувство, как любовь? – спросила женщина.
Мотылек неуверенно кивнул. Собеседница хмыкнула:
- Интересно, откуда? За день любовь не осознать.
- В моей памяти есть упоминания от одного из прабратьев. Он испытывал чувства, которые люди объяснили ему как любовь. Тяга к одной-единственной женщине, тоска, когда она отказала ему и ушла…
Мотылек замолчал на полуслове и с ожиданием смотрел на нее.
- Есть хочешь? – спросила женщина.
- Очень.
- Пошли, накормлю тебя.
Она взяла его за руку. Прикосновение было приятным и резко меняло его отношение к незнакомке. Если сразу он отнесся к ней недоверчиво и с подозрением, то теперь хотелось идти следом. Хотелось, чтобы она стала его самкой.

***

- Это яичница. Ешь, не бойся!
Мотылек сидел на кухне. Человеческая квартира оказалась местом немного уютней, чем улица, но ему все равно было здесь немного не по себе.
Хозяйка возилась у плиты. Он смотрел на нее и думал, что так люди и живут. Всю жизнь. И, по сути, его День и их жизнь отличается только длинной. Долго, почти вечно, живет только Великая Мама, прилетевшая некогда из глубокого космоса и решившая продолжить себя в местной расе.
У нее вышло скопировать человека, но почему-то ее дети живут только один день. В чем-то Великая Мать не дотянула до другой великой матери, которой люди дали название Природа… И единственной надеждой были дети Мотылька и его братьев. Если однажды удастся оставить потомство, которое выживет, цель будет достигнута и Мама будет довольна...

***

- Знаешь, я ведь не совсем та, кто тебе нужен.
- Да?
Она не смотрела в его сторону.
- Таких, как я, люди называют ночными бабочками. Мы не несем любовь, мы ее продаем. На время, за деньги…
- Зачем?
- Наверное потому, что не умеем другого.
- Это приносит вам удовольствие? Или это нужно для людей, для общества?
Она криво улыбнулась.
- Это нужно самцам. Не таким, как ты и твои братья. Людям-самцам нужна наша продажная любовь… если это можно назвать любовью.
- Они как мы?
- Нет, что ты!
В полной тишине Мотылек произнес:
- У меня нет денег.
Женщина улыбнулась и наконец посмотрела на него. В этот момент, улыбаясь искренне, она была красива.
- Я знаю. Потому и подошла к тебе. Я увидела тебя, одинокого, потерянного… и… знаешь, я не думала подходить, думала пройти мимо. А в последний момент взяла и свернула к тебе… Как говорится, черт дернул. Но ты не думай, я не жалею, что так сделала. Я рада.
После паузы она вдруг сказала:
- Я должна сознаться еще кое в чем…
Мотылек насторожился. Почему-то хотелось слушать эту женщину. Ее проблемы были важны для него, и это настораживало. А еще – нравилось ему.
- Я не могу иметь детей…
Он вздрогнул. Против воли быстро глянул на настенные часы над столом.
- Извини, - сказала тихо женщина. – Таким, как я, это необходимо из-за работы, сам понимаешь… И если ты сейчас уйдешь, я тебя пойму.
Самое верное решение было – вскочить и умчаться прочь. Половина Дня уже осталась позади, но времени еще достаточно… Мысль, что нужно оставить ее здесь одну, грустную и никому не нужную, была противна Мотыльку. Вместо того, чтобы бежать в коридор и обуваться, он продолжал сидеть.
- Честно, - сказала бабочка, поджимая губы и едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться. – Я пойму.
Он поднялся. Сделал пару шагов и обнял ее. Сказал мягко:
- Я останусь.

***

- Я скажу тебе кое-что…
- Говори, - сказала бабочка.
Они так и сидели на кухне. Мотылек давно попросил снять часы и она унесла их в спальню. Они говорили, пили чай, иногда женщина курила. Он буквально кожей ощущал бег времени, но упрямо сидел и ему отчаянно не хотелось уходить. Видимо, все прекрасно читалось на его лице, потому что хозяйка была немного напряжена.
- Я никуда сегодня больше не буду идти. Не буду искать.
Она замерла.
- Это… неправильно…
- Я так хочу, - сказал Мотылек. – Хочу провести весь День с тобой.
- Честно? – спросила бабочка.
- Конечно.
Она перегнулась через стол и поцеловала его.
День летел. Когда за окном начало сереть, Мотылек попросил закрыть шторы, чтобы не пялиться постоянно на темнеющее небо.

***

- Что там? – спросил он. Голос дрогнул.
Женщина отодвинула занавеску на окне. Быстро летящая ночь заливала улицу светом фонарей. Кажется, небо еще темное. Кажется, еще не рассвет…
- Скоро начнет светать. - Она резко обернулась к нему: - У нас еще есть время! Мы должны…
Мотылек смотрел на нее. В груди ломило от грусти. Бабочка спросила:
- Ты хочешь попробовать?
- Разве это имеет смысл? Если не может быть потомства?
- Конечно! Это часть любви. Человеческой любви…
Она схватила его за руку. Как послушная кукла, он прошагал за ней в спальню. Здесь было темно, но они прошли мимо выключателя. Дойдя до кровати, женщина отпустила его руку. Повернулась к нему. В слабом свете, достающем с кухни, он видел очертание фигуры. Хотелось гладить ее кожу, вдыхать ее запах…
Она принялась расстегивать кофту. Глянула на него:
- А ты чего стоишь? Раздевайся! Времени мало…

***

Они лежали голые на кровати не разжимая рук.
Небо начинало сереть. Едва-едва. Женщина по-прежнему не видела этого, она много раз встречала рассветы, но никогда не встречала свой последний рассвет.
- Я только сейчас по-настоящему понял, - тихо сказал он, – как это, быть человеком… Никуда не спешить, а просто наслаждаться мгновением.
Она сжала его руку.
Мотылек лежал и боялся смотреть на бабочку, потому что слышал как она плачет. Он совсем не знал, как себя нужно вести и что делать, когда люди плачут.
- Как это бывает? – неожиданно даже для самого себя вырвалось у него.
- Что? – после паузы тихо спросила она.
- Как мы перестаем быть живыми?
- По телевизору говорят, что просто перестаете реагировать на окружающий мир. Дышать перестаете. И быстро остываете… Перед каждым Сезоном передают инструкции, как себя вести, что делать… Но я их никогда не слушала. Всегда думала, что это не для меня, что я не буду, не смогу, что мне все равно…

***

Мотылек лежал, чувствуя, как холод заливает изнутри. Пока что только холод страха. Он с самого утра знал, что умрет, но все равно не смирился с этим. Разве живое может смириться с неизбежной кончиной?
Он чувствовал как стремительно уходит время. Отчаянно хотелось что-то сказать ей, такие слова, которые никто больше не скажет… В мыслях вертелась жалкая ерунда.
Небо серело.
В родной горе сейчас наверное открывают глаза новые братья, которые уже числят его и весь выводок прабратьями…
- Знаешь, мне наверное нужно одеться, - произнес он. – Чтобы одежда досталась братьям…
- Нет! – от избытка чувств она выкрикнула слишком громко. – Я одежду сама принесу… Знаешь, я тебя проведу.
- В каком смысле?
- Ну… я пойду за тобой до самой горы…
- Зачем?
- Хочу до конца быть с тобой… Что с вами потом делается, когда вы возвращаетесь?
Сильно закружилась голова. Поток знаний, хлынувший в него, был слишком велик. Мотылек закрыл глаза, чтобы хоть чуть-чуть унять головокружение.
- Это трудно объяснить… Мы когда рождаемся, лежим в каменных ямах. Сначала они заполняются… чем-то наподобие протоплазмы… специальной жидкостью, в которой… а вернее, из которой мы и формируемся. До последнего нас подпитывает пуповина Матери. – Он помолчал. – Так само происходит после смерти. Тело возвращается по длинному туннелю в недра горы и там помещается в специальную яму, где… - Мотылек тяжело вздохнул, - разбирается обратно. И служит пищей и материалом для новых выводок.

***

Сначала будто что-то потянуло его изнутри. Чувство было такое, будто он железный, а где-то положили большой магнит и его начинает тянуть в ту сторону. Память на этот раз молчала.
Мотылек догадался, что Память уже никогда ничего не подскажет. Время памяти вышло. Как вышло и его время.
Он хотел потянуться и обнять свою бабочку, но оказалось, что тело уже не слушается. От животного страха он готов был закричать, горло не слушалось и вместо оглушительного рева вырвалась тихий стон. Рука женщина напряглась – она почувствовала – и сразу все поняла.
- Нет!
- Я…
Он боролся с быстро немеющими губами. Сейчас это было самое главное, сказать последнее. Чтобы она знала, чтобы братья узнали, что пустышки, те, кто не принес пользы и потратил свой День впустую, бывают счастливы.
- Я…
Она поняла. Наклонилась к его губам и Мотылек снова почувствовал аромат ее кожи. Она пахла родным. Сейчас она была его родней. Не Великая Мать, не три десятка братьев, умирающих в этот момент вместе с ним – а только она!
- Я…
Она всхлипнула. Она уже все поняла и можно даже не договаривать.
Но он отчаянно боролся с остывающим горлом, с замершей в венах кровью.
Тусклый свет стянулся до размера глазка и быстро, как застывающая на морозе полынья, стягивался в одну точку.
Последним усилием он выдохнул:
- …я…

***

И тьма окутала его.

***

Загорался новый день.

[Учебная Тревога]

Здорово. Очень понравилось.