Верующие по ночам. Обмануть вестника не поможет.
Согласно классику, привычка заменяет счастье. Она позволяет наполнить жизнь маленькими радостями и ощущением незыблемой размеренности. Выезжая по выходным на рыбалку, попивая кофе за просмотром детективного сериала и перечитывая любимую книгу, мы чувствуем себя живыми. Это те минуты, когда наступает «одинокая сплочённость»- индивидуально выражая себя, люди соединяются с миром. К несчастью для них и для себя я видел и иную сторону человеческого единства. Каждый день мои клиенты повторяют две фразы, от которых хочется лезть на стену: «я ничего не сделал» и «я такой же, как все». Оставив тщетные попытки изменить человека милосердием, я перестал слушать многословные оправдания и отчётливо увидел итог своих стараний. Его удивительно точно предсказал мой коллега, Ирвинг: «Очередная порция этих лиц пройдёт мимо тебя. На некоторых будут видны следы отвращения (к тебе, да, ты не ошибся), остальные просто научились маскироваться. Не зря же говорят, что жизнь – это школа».
Утро. Половина седьмого. По телевизору идёт утренний канал, симпатичная девушка рассказывает о последних новостях. Закипает чайник и шумит микроволновка. Не могу утром отказать себе в горячих бутербродах с варёной колбасой и крепком чае. Ещё очень рано, на работу мне идти только в половину девятого, но я всегда встаю пораньше, чтобы никуда не торопиться. На сегодня запланированы десять визитов. Кое-что ещё по мелочи, как раз ведь день в хлопотах пройдёт. Мысли о работе заставили вновь вспомнить Ирвинга. Мне повезло с напарником.
Он позвонил в восемь. Ничего не произошло, просто мой коллега по отделу обвинения испытывал очередной прилив вдохновения. Облачившись в джинсы, плотный чёрный свитер с капюшоном и коричневые туфли с круглыми носами, я вышел из своего французского интерьера в сумрак города.
Элвис покинул здание.
8 сентября. Город И. Восемь часов десять минут утра.
Тёмно-зелёный «Rover» Ирвинга стоял у самого подъезда с включённым двигателем. Слегка поёживаясь от холода, я сел на пассажирское сидение.
— Здорово, Ирвинг.
— Здравствуй, Андрэ. Как жизнь? – спросил он, протягивая мне игрушечную собачку, сделанную своими руками. Его лекарство от стресса: самодельные игрушки из кожи и благотворительность.
— Идёт. Вижу, ты на подъёме.
— Не тебе одному с ума сходить. Не обижайся.
— А должен?
— Жизнь покажет.
— Ага. Очередной кукиш.
Он включил магнитолу. Звучала песня группы «Savage Garden» «To the moon and back». Очаровательная романтика. Я улыбнулся и сказал:
— Вчера был концерт «Воскресения», ходил?
— Да. Тебе тоже нравится?
— У них песня есть про нас.
— «Я привык бродить один?» Есть немного. По-моему, наш труд больше похож на теннис. Излагаешь человеку обвинение, а он спорит, оправдывается.
— Какие данные на клиента?
— Ничего интересного. Потоцкий Борис Юрьевич, сорок лет, женат. Детей нет. Несмотря на высшее образование, работает токарем на заводе. Нумизмат. Циник, «умеренный» расист. Причисляет себя к пассивной оппозиции власти. Обвинения: юношеское распутство, хамство, гордыня, чревоугодие, цинизм. Убивший собственную сущность, – тоном опытного врача закончил Ирвинг.
Всё ясно. Средняя прослойка нашего контингента. Первые два места этой условной типологии занимают «борющиеся» и верующие по ночам». Борющийся – прекрасно сознаёт то, что преступает мораль. Находиться в жестоком противостоянии с низменным естеством. «Верующий по ночам» - человек, искренне считающий слабости и проступки признаком внутренней свободы. Представитель этой касты искушён в нахождении оправданий, морально-этическое ядро не сформировано. Борис Юрьевич принадлежал к числу убивших сущность – людей, зарывших таланты и способности где-то близко к центру Земли. У подобных клиентов моральные преступления перешли в стадию хронической болезни. Нижнюю ступень занимали ВШ и КК. ВШ – это второй шанс. Он иногда предоставляется алкоголикам, наркоманам, проституткам и прочим отступникам. КК – Клоуны Князя, провокаторы, террористы, нигилисты. Для них не существует идеалов, морали, закона. Их пустота кажется им свободой. «Живые трупы». В зависимости от обстоятельств к ним применяется два вида мер: исцеление или ликвидация.
— И с этим набором мы его только предупреждаем? – с недоумением спросил я
Ирвинг повернулся ко мне (всё-таки он очень похож на Кнута Гамсуна) и с надеждой ответил:
— Не торопись, радость моя. У него ещё лет тридцать впереди. Как-никак четыре цикла. Успеет исправиться.
— Возможно, – с непривычным для себя недоверием ответил я.
По завету Блаженного Августина каждый вестник (совесть ходячая, прокурор, если хотите) после изложения обвинения в нарушениях базовой морали даёт человеку семь лет срока. Подумать, исправиться.
Девять утра. Приехали. Затрапезный район. Не промзона, конечно, но от этого не легче. Всё как обычно: разбитые ступеньки крыльца, грязная лестница и неприятный запах от мусоропровода. На скамейке перед подъездом сидят девушка и парень. Она красивая. А глаз недобрый… Интересно, кого здесь «пасут» вампирша и двоедушник? Ладно, мешать не буду, они тоже на работе. Полезно иногда быть невидимым.
Поднявшись на чётвёртый этаж, мы подошли к квартире клиента. Ирвинг рукой нарисовал на входной двери тау-крест, знак входа. Доступ получен. Теперь можно спокойно проходить.
Для меня, проходить через стены и двери – обычное дело. Работа научила меня, что нет невозможного. Для всего есть свой знак. Знаки и их функции индивидуальны: кто-то использует звёзды, кто-то стрелочки или пиктограммы. Спокойно раздевшись в чужой прихожей, мы прошли в гостиную. Ещё одной чертой господина Потоцкого была страсть к компьютеру. Мощная техника откровенно дисгармонировала с протекающим унитазом, старыми обоями и рваным линолеумом. Ремонта в квартире не было очень давно.
— Борис Юрьевич?
—Да, здравствуйте. А вы, собственно кто? И как вы вошли? – спросил он, оторвав взгляд от монитора.
—Управление Предотвращения Преступлений. Капитаны Ирвинг и Зырянин. Поверьте мне, вас должно беспокоить не это. Ознакомьтесь с формулой обвинения, – сказал я, протягивая ему несколько листков из своей папки.
— Могу я взглянуть на ваши документы?– начиная тревожиться, спросил он.
— Конечно.
Достав из кармана рубашки очки, полноватый, лысеющий господин с неухоженными зубами долго всматривался в наши «корочки». Поскольку Потоцкий верил в неуклонное движение любой демократии к диктатуре, увиденное его расстроило, но не удивило. Пробежав глазами формулу обвинения, он спросил:
— Как это понимать? Это же чушь какая-то! Забирайте эту филькину грамоту и вон из моего дома!
— Всё очень серьезно, Борис Юрьевич. Ваши преступления против базовой морали очевидны и доказаны. О вашем чревоугодии легенды слагаются. К вашему хамству все привыкли, но разве вас это извиняет? Хотите возразить, что ваш моральный облик не наше дело? Как раз наоборот. Нравственное нездоровье намного опаснее явных преступных наклонностей, – наставительно произнёс Ирвинг.
Пришлось также ему напомнить о том, что он часто допускал расистские высказывания, жил на пенсию матери, откладывая зарплату на покупку нового компьютера. Потоцкий продал семейную реликвию – набор старых ёлочных игрушек. Он не нуждался – захотел избавиться от хлама.
— Кто вы такие, чтобы судить меня?
— Судить вас будем не мы, не здесь и не сейчас. Мы – только вестники, обязанные изложить вам суть положения.
— И что теперь? – готовясь к долгому агрессивному спору, спросил он.
— Теперь? Мы вас оставим. На семь лет. И если вы не смените линию поведения, вам придётся понять, что мы вас предупреждали не зря.
— Это угроза?
— Нет, хотя я знаю, чего вы боитесь. Приятного дня, – закончил я.
После нашего ухода токарь-нумизмат с уникальной памятью так и не смог уничтожить список преступных эпизодов и формулу обвинения. Он жёг ненавистную бумагу и пытался убедить себя в том, что мы – жестокие шутники. Душа не успокоилась (пока ещё она у него была). Ему захотелось выпить водки и не идти на работу, но он всё-таки пошёл. Разве список преступлений перед совестью важнее потерянных денег?
Скамейка была уже пуста. Даже местные алкоголики куда-то спрятались. Холодный ветер настойчиво советовал людям вернуться в настывшие квартиры, выпить чего-нибудь горячего и отложить дела. Хмурое небо никак не могло расплакаться. Хотелось писать стихи и искать последнюю любовь.
— Напомни мне, почему убийца страшнее циника-сатаниста? – спросил я напарника, подходя к машине. После визита захотелось вымыть руки и оторвать голову двоедушнику.
— Потоцкий – атеист. Уставший и стареющий. А убийцы одинаково страшны по сравнению с крайними циниками. Дались тебе эти чудики! Ты не обязан никого спасать! Мы только уравниваем весы. Предупредил? Упрямые? Слабые? Просто сволочи? И хрен с ними!!
Десять утра. Время ничего не решает, но я цепляюсь за него, как ослабевший альпинист, что бы придать жизни видимость порядка. Едем вразумлять самолюбивого студента. Парень из надёжной семьи, способный эрудит. Двадцать лет. Простили мы его по молодости, хотя список обширнейший. Что ж с него взять! «Верующий по ночам». Прочитав дело (ничего интересного), я задремал под песни Земфиры. Хорошо, что у нас с Ирвингом вкусы совпадают.
Снились мне советские космонавты, поющие перед стартом песню «Enter Sandman» группы “Metallica”. Ерунда, но весело.
Машина дернулась, и я проснулся.
— Что случилось?
— Парень совершил самую большую глупость в жизни. Ляпнул, что хочет стать дьяволом.
— Ничто так быстро не доводит идиотов до виселицы, как пустая болтовня. Гони, пока его не прибрали к рукам.
Вестники не обязаны никого спасать, но нам пока не надоело. Формально клиент уже взрослый и сделал выбор – отказался от души, сущности. Однако сумасбродное желание клиента не повод портить моё дежурство.
Да, бескостный язык до добра не доводит. Сергей Соснин любил шутить на любые темы, редко задумываясь над ценой слов. Он был эгоистичен, конфликтен и никогда не признавал ошибок. Теперь его обрабатывала ведьма. После краткого знакомства на улице, он пригласил симпатичную девушку в дом. Она позвала с собой приятеля, и они говорили о музыке. Через два дня Сергей не смог бы без неё жить, слепо внимал бы её словам. Пройдя через все барьеры, я нарисовал в воздухе свастику. Не фашистскую, а настоящую. Знак благоденствия. Запрос на уничтожение принят. Ведьма превратилась в горсть праха. Прощай, красавица. Гибрид демона и человека схватился с Ирвингом. Значит, не судьба ему сегодня выжить. Напарник разрубил двоедушника пополам, чакра вернулась в его руку. При всей своей терпимости, нечисть он не любил не меньше меня. Ошалевший клиент потерял дар речи. Я подошёл к нему и заорал:
— Пошутил? Сорвалось с языка? Сюда смотри, придурок! – сказал я, протягивая ему «записку совести».
— В ад утащите? – испуганно спросил он. Походило на вопрос: «Доктор, я буду жить?»
— В жабу превращу. Шутка. Мы оставим тебя на пять лет. Из-за своей глупости ты лишил себя ещё двух лет отсрочки. Если ты будешь продолжать «флудить на воле», осуждать, лгать – твоя девушка умрёт. Не дорожишь собой, подумай о близких, – водрузив на нос пенсне, закончил Ирвинг. С целью большего воздействия на клиента напарник выглядел, как протестантский священник.
— Вы не можете так поступить! Тогда вы сами нарушите свой закон!
— Причём тут я? Её смерть произойдёт от твоей беспечности. Мы не ангелы, просто знаем, чем всё это заканчивается. Думай, – хором закончили мы, перед тем как исчезнуть.
— Андрей, пожалуйста, взгляни на характеристику из отдела Сопровождения.
— Чья?
— Твоя. Ты нетерпим, едва держишь себя в руках, так и до беды не далеко. Следи за собой. Твой испытательный срок ещё не кончился.
— И будь осторожен.
— Вот именно.
Не суди и не судим будешь. А судим будешь, – на работу не устроишься. Сопровождение – процедура сбора информации о клиенте. Предварительное следствие, так сказать. Снова чуть не влип.
Полдень. Мелкий дождь и лужи на асфальте. Пронизывающий ветер и заторможенные люди. Время становится бесконечно длинным, город виртуальным. Город мне неинтересен, я видел его изнанку. Что? Прокаченная машина? Любопытные книги в магазинах? Извини, Ирв, задумался, не заметил. В своих мыслях так уютно. Отдохнул, и хватит. Что у нас осталось? Сплошная статистика: тонны одинаковых бумаг и одинаковых людей: неверные жёны и мужья, которые ненавидят сослуживцев, не могут бросить курить или перестать материться. При этом внешне они выглядят обычно – хорошо работают, заботятся о своих бабушках и дедушках и по привычке творят милостыню; берегут добрые чувства для родственников и гордятся своим конформизмом. Их имена и слова теряют смысл, они одинаковы в устах этих безликих людей. Лет пять назад я бы лишился аппетита, едва взглянув на эти материалы. Сейчас мне ничего не мешает составлять отчёты и предупреждения, поедая пиццу. Война войной, а обедать нужно вовремя. После еды пришло окончательное убеждение в том, что на оставшихся клиентах не стоит заострять внимание – вручил бумаги и поехал дальше. Несмотря на мою внутреннюю отрешенность, вид этих людей вызывал тошноту. Умом я мог понять их и простить, но сердце не успокаивалось. К шести часам мне захотелось закрыть глаза и никого не видеть. Это состояние не предвещало ничего хорошего. Однажды, после четырёх лет работы в Управлении Соблюдения Базовой Морали, будучи в таком же настроении, я не выдержал. Придя на очередной визит, поставил клиенту «метку ока». С того момента, ему каждую минуту казалось, что все вестники следят за ним. За нарушение процедуры мне дали три года тюрьмы, испытательный срок и напарника. Прочитав всё на моём лице, Ирвинг поспешил разрядить обстановку:
— Слышал новую хохму? Саша рассказывал. Клиент говорил, что смерть – это отключение компьютера из сети. А Саша ему говорит: «может и так, только перед компьютером сидит Бог, а на экране вопрос – вы действительно хотите завершить сеанс?»
Мы дружно рассмеялись. Кто знает, в каждой шутке лишь доля шутки.
В конце рабочего дня нас попросили провести церемонию оправдания. Умирающий учитель в свои шестьдесят был одинок и потерян. Уход за больной матерью не дал ему возможности создать семью. Неоднозначное отношение к его таланту наставника не Павлу Леонидовичу друзей.
На дверях его квартиры уже стоял крест Ионы. Наставник писал последнее письмо. Это не было исповедью, он свято верил только в генетику и самовоспитание. Окончив письмо, он вымыл руки, выпил рюмку коньяка лёг на кровать и умер. Мы забрали письмо и занялись похоронами. Его признание будет приобщено к делу. Теперь ему дан второй шанс. Больше ни слова. Я же предупредил, что этот рассказ не поможет обмануть вестника.
Восемь вечера. Хронометр «Бланпа» безукоризненно точен. Ирвинг усмехнулся, не понимая моей привычки цепляться за время. Дождь шёл весь день, призывая смириться, с тем что придётся промокнуть. Я устал и представляю, как доставлю бумаги в управление и поеду домой смотреть «Анатомию Страсти» или «Клинику» Хорошие сериалы.
— Ирвинг, давно хотел спросить, это имя у тебя или фамилия?
— Фамилия. Меня зовут Дорофей.
— Шутишь?
— Нет.
— Круто.
— Нормально. Давай, увидимся завтра.
— Завтра может и не быть.
— Завтра приходит сегодня. До встречи.
— Пока.
По пути на автобус меня окликают. Не верю своим ушам. После того инцидента за мной прочно закрепилась репутация нелюдимого фанатика. Со мной никто не общается, кроме Ирвинга.
— Андрей, ты чего не здороваешься? – спросила светловолосая девушка из отдела Защиты.
— Здравствуй, Лена. Как дела? Давно тебя не видел.
— Я в порядке. Только сегодня приехала из П. Там теплее. А ты как?
— Тружусь потихоньку. К вам заходил. Нравится мне читать ваши жалобы и прошения.
— Выглядишь измученным. Больше отдыхай. Хочешь, я научу тебя летать?
— Знаешь, я боюсь высоты. Давай лучше просто пройдёмся.
Я и Лена гуляли, не боясь дождя. Дождь – это серебро для наших пуль.
P.S. Знай, я прячусь в свете дневном,
Ночью стою у тебя под окном,
Ты боишься меня, мне известно об этом,
Ведь окажется тьмой всё, что ты зовёшь светом.
P.P.S. Приятного дня.
