2 тур, тема: Там, где живут люди
Дневник.
Здравствуй дневник! Все девочки говорят, что дневник должен обязательно быть даже у меня, но это запрещено, поэтому я должен его прятать. Так как это моя первая запись, то расскажу немного о себе. Меня зовут Казмер. Я живу в приюте при женском монастыре. Здесь живут только девочки и монахини, я – единственный мальчик. Я очень рано понял, что я намного хуже все их. Так в бане, когда я засмотрелся на одну девочку, одна из монахинь – наставниц сказала мне: «Смотри, смотри и осознавай свое несовершенство, насколько ты ниже нас. И этот хвостик, который висит у тебя между ног, который тебе надо было отрубить при рождении, - доказательство того, что ты недостойный и грязный. Помни об этом всегда!» – последние слова монахиня уже кричала мне в ухо и вся тряслась. И конечно, я запомнил эти слова, тем более, что я слышал их не в первый и не в последний раз. Примерно, то же самое я слышал каждый день, сколько себя помню. Я знал о существовании других мальчишек за стенами монастыря из разговоров и даже видел их, когда ходил с монахинями в деревню за покупками, чтобы тащить сумки, на большее, я по их словам и не годился. Когда монахини зашли в магазин, а я остался ждать их на улице, мальчишки стали обзывать меня «трансвеститом» (но значение этого слова я так и не узнал, поэтому и не обиделся) и кидать в меня камни. Так что с другими мальчишками у меня отношения не сложились тоже. Даже волосы у девочек красивые и мягкие, они заплетают косы. Однажды, я попросил монахиню – наставницу, состричь с моей головы этот позор – жесткие и не послушные волосы, но она сказала, что стригут только монахов, а это женский монастырь и я позор, проклятье и наказанье этого святого места, и ушла. Сплю я, со всеми приютскими (девочками – примеч. автора) в одной комнате. Но у девочек есть ночнушка, а я мальчик и поэтому у меня нет ночнушки, и мне приходиться спать голым, а зимой очень холодно и второго одела нам не положено и я очень мерзну. Другие девочки, что бы согреться спят, обнявшись по двое или трое, но со мной никто спать, не хочет. Поэтому мне ничего не остается, как свернуться калачиком, укрыться с головой и плакать. Я научился плакать совсем беззвучно, потому что плакать – это тоже очень плохо, это жалоба на свою жизнь, высказывание недовольства своей судьбой. А мы должны только благодарить за все БОГА. Наплакавшись, я засыпаю.
Кажется, я придумал, где тебя прятать – мой дорогой дневник, я буду всегда тебя носить с собой. Конечно, нас часто обыскивают монахини, но есть одно место, где они никогда не ищут, туда я тебя и положу. Но надо еще придумать, куда тебя прятать, когда мы пойдем в баню. Но баня будет только через неделю, есть время придумать, а сегодня я уже устал и буду спать. Спокойной ночи, дневник.
Запись вторая.
Снова здравствуй, мой дорогой дневник. И как я раньше не додумался тебя завести? Ведь ты выслушаешь меня, не посмеешься надо мной и не побежишь рассказывать все монахиням.
Сегодня я ходил со старшей монахиней – наставницей в деревню, на самую окраину, где до этого никогда не был. И я увидел там огромную надпись из камня «Habitantesque», а рядом маленькую деревянную табличку «Онлайн». Монахиня сказала мне, что каменную надпись сделали мертвецы, только им под силу создать такое великое и большое, и язык этот мертвый, на нем могут говорить и писать только мертвецы и даже неизвестно кто, когда и как перевел эту надпись с мертвого языка на наш. Я ничего не сказал, но я знаю этот язык, а я не мертв - я жив. И перевод надписи не правильный, хотя я и не знаю смысл слова «Онлайн». Что-то случилось, очень шумно, я потом допишу, а пока надо снова тебя спрятать.
Запись третья.
У меня «не слыханные новости», именно так выразилась одна из монахинь– к нам в приют привезли девочку , примерно моего роста. А ведь мы все здесь, сколько себя помним (и возможно даже родились здесь). Мать – настоятельница, тоже в шоке и очень недовольна, но приказ от самого Главы Церкви, поэтому «даже роптать не имеет смысла», как она сказала. Девочка эта очень странная, она сразу стала со всеми знакомиться, смеется и задает много вопросов всем подряд, даже мне. А со мной-то, редко кто разговаривает, если только не хотят наказать или сделать не хорошо (больно или обидно). А ночью было очень холодно, и она со своим одеялом пришла ко мне и обняла. Мы всю ночь спали, обнявшись под своими двумя одеялами, мне было тепло и хорошо, я совсем не мерз. Наверное, она пришла ко мне потому, что другие девочки не хотели с ней спать, как и со мной, потому что монахини ее так же не любят, как и меня. Она очень много разговаривает и много улыбается. Зовут ее Маша – очень странное имя, никогда не слышал ничего подобного. Она рассказала, что есть другая жизнь, не такая как в приюте, монастыре или в деревне, а намного лучше. Я хотел спросить, а почему же она здесь, если там лучше, но побоялся. Когда-нибудь, я обязательно наберусь смелости, и спрошу. Она рассказала, что это мертвая планета, и все мы живем под специальным куполом, поэтому и сбежать отсюда почти невозможно. Оказывается, есть много планет, где живут люди, и у каждой планеты свое имя. Самая главная планета – Земля. Именно там появились первые люди. Она еще много чего рассказывала, но я не запомнил, я уснул.
Запись четвертая.
Утром, девочки стали называть Машу «мужской подстилкой». Откуда они знают такие слова и что они значат? Наверное, Маша знает, потому что она ударила одну девочку рукой так, что та упала, а Маша подскочила к ней и стала бить ее ногой. Все девочки завизжали, закричали и разбежались в разные стороны, а та которую била Маша - побежала жаловаться монахине. И Машу, конечно же, наказали, ей назначили три часа карцера. Мне ее очень жалко, но я ничем не могу ее помочь. Карцер это не хорошо. Там нет окон, очень темно, сыро и холодно, тебя раздевают догола, ставят на колени, на крупную соль и заставляют все время молиться, а если ты замолчишь – тыкают палкой в спину. После того как я первый раз побывал в карцере, у меня вся спина была в синяках и я даже уснуть ночью не смог. Маша вышла из карцера угрюмая, и подойдя к девочкам тихо сказала, что если они будут снова ее обзывать или жаловаться монахиням, то она им волосы повыдергивает и лица расцарапает. Но кто-то (уже тайком), все таки рассказал все монахиням и Машу снова отправили в карцер, аж до самой ночи. Она еле приползла, очень поздно, когда все (кроме меня) уже спали. Она бесшумно плакала, сжав зубы и свернувшись калачиком, мне было очень ее жалко. Ночью ходить нельзя (могут наказать карцером), но я сходил и принес ей воды. Она выпила очень много и перестала плакать. Она до крови прикусила нижнюю губу, но так ничего и не сказала. А сейчас она уже спит. Буду и я спать.
Запись пятая.
С тех пор, как появилась Маша, ни в приюте, ни в монастыре, не спокойно. Маша сказала мне, что б на ужине я не пил воду, и я не стал. А утром оказалось, что длинные волосы остались только у меня и у Маши. У всех остальных в приюте, кто-то ночью срезал волосы, как можно короче, это Маша так отмстила (я так и думал, да и она сама это сказала). А когда монахиня взяла ее за руку, чтоб отвести в карцер, Маша тихо, но зло сказала: «А ты не боишься утром проснуться без своих волос?», монахиня аж вскрикнула и, отпустив Машу убежала. И тогда пришла сама Мать – настоятельница. Мы ее не часто видим в монастыре, а к нам в приют она вообще не приходит (сколько себя помню). Она назвала Машу «отродьем» и еще, какими-то наверняка плохими словами. А потом две монахини схватили Машу и повели. Она не сопротивлялась и только улыбалась, но улыбка была какая-то не такая, мне не хотелось улыбаться в ответ. И лишь проходя мимо матери – настоятельницы Маша сказала: «Даже здесь, в этом убогом месте, меня обязательно найдут!». Без Маши мне грустно, холодно и плохо. Мне ее очень жалко, но я боюсь монахинь. Я потом еще напишу.
Запись шестая.
Сегодня мы были в бане, я опять засмотрелся на девочек и что-то во мне изменилось, мне вдруг захотелось трогать девочек, их уже большую грудь и … Но тут они все стали смеяться и показывать на меня пальцем, а монахиня закричала на меня «грязный» и повторяла это снова и снова, хотя я только что вымылся, а другая монахиня окатила меня холодной водой. Я думал, что меня накажут карцером (наверное из-за приятного чувства внизу живота и того что еще ниже изменилось), но меня не наказали. Наверное, потому что там Маша. Бедная, ее нет уже три дня, мне ее очень жаль. И даже ты – мой хороший дневник, меня уже так не радуешь как раньше. Если Маша вернется, я может быть покажу тебя ей, пусть и она заведет дневник, но читать тебя я ей все равно не дам. А может дать почитать? Не знаю, потом решу, когда увижу Машу.
Запись седьмая.
Сегодня меня вызвали к матери – настоятельнице. Когда я пришел, она разговаривала со старостой деревни. Я не все понял, но думаю, разговор шел обо мне, староста говорил, что таких лекарств у него нет, и доктора тоже нет, и ничем он помочь не может. Мать – настоятельница была очень не довольна, в разговоре часто повторялось слово «кастрация» (поэтому я его запомнил, но что оно значит?). Когда староста ушел, мать – настоятельница сказала, что если она не может очистить мое тело, то очистит мой дух. (хорошо, что я успел тебя перепрятать, мой дневник, а не взял как обычно с собой) Меня раздели до гола, а напротив меня поставили, тоже голую девочку из приюта, я смотрел на нее и мне стало снова как в бане – очень приятно, но тут монахиня ударила палкой по моей плоти, которая у меня между ног стала меняться. Мне было очень больно. Потом монахиня подвела девочку поближе и положила мою руку на грудь девочки. И снова я что-то почувствовал приятное чувство внизу живота, и снова меня ударили палкой и все пропало. Потом монахини сказали девочке, что бы она взяла рукой и стала гладить то, что висит у меня между ног, девочка не посмела ослушаться, я весь напрягся, но ничего не смог сделать. Оно снова стало увеличиваться прямо в ее руке, девочка вскрикнула и убрала руку, а меня снова ударили по нем палкой. Мне стало так больно, что я упал и свернулся калачиком. Что бы не заплакать и не закричать, я даже язык прикусил до крови, но стало только хуже и все таки я сдержался. Меня подняли и отвели в приют, в спальню. Я остался там один, лежать и тихо плакать. Утром монахиня скала мне, что это будет повторяться каждый день, пока моя штука не перестанет дергаться, и я очищусь хоть немного от этой грязи и скверны. Я невольно задрожал, но что я могу сделать? Но потом случилось что то плохое и очень серьезное, потому что про меня забыли. Монахини бегали по всему монастырю и приюту, и кричали что то не понятное, была очень большая суета и волнение, даже в деревне. Может это как то связано с Машей? Но как? Я не знаю, что делать и что будет дальше…
Эпилог.
Мертвая планета «Онлайн» уже едва виднелась точкой в иллюминаторе.
- Ну, что Маша, вот мы и снова вместе! – улыбнулся здоровый бородатый мужик в кресле пилота (корабль был маленький, поэтому он совмещал и штурмана и капитана корабля, то есть управлялся одним человеком).
- Спасибо, дядя Микола! Ты снова спас меня! – глаза Маши сияли от счастья. – Там было просто ужасно.
- Хорошо, что тебе память не очистили как другим детям. Но это и понятно, ты уже большая и если сейчас тебе очистить память, то ты уже, ни на что не годишься, а они в приют попали еще совсем маленькими. Ну и как все таки ты сбежала? – Микола откинулся в кресле и посмотрел на Машу.
- Ябед не люблю, поэтому я пробралась в комнату матери – настоятельницы, у них же замков нигде нет и украла снотворное, подмешала в воду которую подают на ужин. Ночью ходить нельзя, вот все обязательно пьют воду. А ночью когда все уснули, я им косы и пообрезала. За это меня в карцер кинули, да монахиня, которая должна была за мной следить, первая уснула, вот я и сбежала. Я не задумывала такой план, просто все так сложилось. – Маша закрыла глаза.
- Ну, а это, что за чудо ты приволокла с собой? – Микола кивнул на лежащего на койке парня.
- Это Казмер! Единственный парень в приюте женского монастыря. Представляешь? Как и откуда он туда попал? – Маша открыла глаза и посмотрела на парня.
- Ему, в отличии от тебя, память почистили в раннем детстве, чтоб он не вспомнил ни родителей, ни родины – ничего! Может в архиве Церкви и есть о нем какая-нибудь информация, но достать ее почти не реально. – хмыкнул бородатый.
- Да? А что ты про это скажешь? Я нашла это у него! – Маша протянула тетрадь с записями.
- Это какой-то очень древний, возможно даже мертвый язык, такому его не могли обучить в приюте. Ты уверена, что это он писал? – мужчина от удивления вскочил с кресла и стал ходить по каюте.
- Да, я случайно видела, как он писал ночью в этой тетради. Ты знаешь, как там его унижали и издевались? Как он вообще там жил? – Маша тоже вскочила, но каюта для ходьбы двоих была мала, и она снова села.
- Он человек, а человек может привыкнуть почти ко всему, люди научились жить даже на мертвых планетах. Ну что ж, а теперь пора домой.
Конец.