Пенсионеры.
Что-то стало холодать,
Не пора ли нам поддать…
(русская народная мудрость)
Банально, но факт…
С тех пор как вышел на пенсию, ударился я в гаражи к мужикам ходить, «козла» забить в домино. Играли длинную, до ста одного. Азартными играми никогда не увлекался, а тут – заболел. Собирается компания серьезная, сплошь пенсионеры, некурящие и в меру пьющие. Играем с азартом, но без скандалов. С шутками конечно, проигравший мог не только козлом заблеять, но иногда и сгонять за пивком, а то и за беленькой. Ну, не больше литра. А литр на четверых, это не так уж и много. В подвалах гаражей всегда было чем закусить и капустка квашеная, и огурчики, помидорчики соленные, а при желании и селедочку можно взять. А к пиву у Михалыча завсегда рыбка сушенная есть, он рыбак знатный. Жены ворчали, но в гаражи не являлась ни одна – мужа позорить и самой позориться.
Одной партией никогда дело не заканчивалось, а летними ночами дело затягивалось допоздна. Прихлебывая холодненькое пивко, радостно крикнуть: «Рыба!», стукнув погромче костяшкой, что может быть лучше. Травили анекдоты и байки, подшучивали друг над другом, но без обид. Все когда-нибудь заканчивается, и лето тоже. Решили к холодам подготовиться заранее и основательно. Семеныч продал свою старую «копейку», освободив тем самым гараж. Именно туда мы с Михалычем приволокли старый диван и пару мягких кресел, холодильник «Бирюса» и по мелочи кто чего, обустраивая свою мужскую берлогу. Так появилась у нас и новая традиция: принося в гараж новую безделушку, рассказывать о ней историю. При всем при этом, приврать в истории не считалось у нас зазорным. Зимой поставили электрообогреватели и продолжали стучать костяшками. Седина в голову – бес в ребро – это про нас! Здесь мы могли и матерком обложить друг дружку, но без злобы, и посмеяться без обид.
Не все конечно у нас было идеально. Петрович любил про баб байки травить, в молодости знатный был бабник. И не все его байки вранье, это мы знали точно. Гулящий был, до ужаса и женился поздно. Он то и теперь бы с удовольствием, но у жены его, что-то там по женски было не в порядке, да и старше она была его, ей уже и не надо было ничего. А он ей верен оставался, так-то вот. Сюда приходил пар стравливать. У Михалыча внуки выросли и к деду в гости ходили уже не поиграть, а денег выпросить. Вот и не сиделось ему дома уже. А Семеныч жену схоронил и несколько лет жил один, и тоскливо ему было одному – до одури. Ну и я, а что я? Дети выросли – разлетелись кто куда. На пенсию вышел, дома сидел. Жена целыми днями телевизор смотрит, сериалы свои – Санта-Барбары, без начала и конца, хоть волком вой. Вот так и собрались. Раньше то, тоже знакомы были, по гаражам. Кто-то кому-то «прикурить» зимой даст или еще чем поможет. Но вместе засиживаться недосуг всем было, а теперь времени хоть отбавляй. Телевизор – дома надоел, карты – как-то не пошло, а вот в домино один раз сыграли и с тех пор пошло поехало.
Приходили к нам с соседних гаражей мужики с шахматами, нардами, картами, а кто и в домино поиграть. И не сказать, что мы их в штыки встречали, но атмосфера сразу становилась какая-то напряженная. Оно и понятно – чужак пришел. Так никто в нашу компанию не влился. И каждый вечер вчетвером забивали «козла» и даже чемпионат мира по футболу не мог этому помешать. Получил я как то путевки в санаторий, ну с женой и поехали. Да не выдержал, на третий день сбежал. Жена в санатории отдыхала, а я в гараже с мужиками. И все мы вчетвером такие, всерьез «подсели», не только на домино, а вообще на времяпрепровождение в своем узком кругу.
Даже когда Петрович ногу сломал, в больницу к нему по очереди сходили, фруктов поприносили, пожелали скорейшего выздоровления, но без него не собирались и не играли. Скучно было, но терпели. Каждый в своем гараже, что-то курочил, мастерил, пока Петрович на костылях не прискакал. Вот тогда на радостях чуть ли не до утра засиделись. И выпили конечно не один литр беленькой-то. Так повод был, да и не спеша пили. Петровича здесь же на диванчики уложили, потому, как не в состоянии он был на костылях то до дома добраться. Семеныч его бросить не решился, с ним в гараже остался. А мы с Михалыч по домам пошли, да по дороге жену Петровича то предупредили, что все с ним в порядке.
Петрович выздоровел и все пошло своим чередом. Михалыч, как всегда рассказывал байки о Балтийском флоте, которому отдал более десяти лет. Где именно в каком звании и должности в ВМФ служил, он никогда не уточнял, а мы и не спрашивали. Все мы в свое время отслужили в армии, а посему знали, что не все можно рассказывать даже спустя много лет и даже лучшим друзьям. Наука 30-х годов помнилась до сих пор. Так и моего деда репрессировали за фразу, сказанную при самых близких друзьях, о том, что смерти Кирова многие радуются, за что и был приговорен к расстрелу. Но казнь отложили, а там и Великая отечественная война началась, в которой, служа в штрафбате, кровью искупил мой дед свою вину. Семеныч во Вьетнаме был, во время службы, но про службу почти ничего не рассказывал. Он немного знал вьетнамский, особенно красиво иногда матерился по-вьетнамски, когда ходил на «базар», а костяшка нужная – не шла. У Петровича понятно, все разговоры – о бабах. Ну, а я, что я? Я и службу вспоминал, и о разных случаях из жизни. Покуролесил то по стране не мало. И никогда эти байки, да истории не заканчивались. Серьезных разговоров только никогда не вели, о политике, например.
О будущем мы не задумывались, да наперед ничего не загадывали. Но все-таки, наверное, надеялись, что так будет всегда. Но так, к сожалению, не бывает.
Подвел нас Михалыч, застыл на подледной рыбалке. Сколько раз говорил я ему – куда тебя старый хрыч носит по такому морозу? Моряк, блин, с печки бряк. Но он все ни в какую, мол, до моря уже не могу, так хоть на речку или озеро, да съезжу, порыбачу. Вообщем, воспаление легких и слег в больницу. Его мы тоже приходили навещать, но как чувствовали страшное, и слово «выздоравливай» говорилось с трудом, усилием воли, выдавливалось из глотки. Потом у него было осложнение и похороны…
Не раз уже все мы были на похоронах. Приходилось хоронить и родных, и близких, и любимых. Но эти похороны были, какие-то особенные. Нет, никаких слез, даже скупой мужской слезинки. Только холод пробрался внутрь, в самую глубину. После поминок, мы втроем собрались в гараже и отдельно помянули Михалыча. Не играли, конечно, молча, посидели, выпили, покряхтели, даже разговор не клеился, и разошлись. Потом пытались снова играть, брали четвертого, но все не то. Разломалась наша компания. Вроде и не был Михалыч ее центром или стержнем, а не стало его и пропало все. Собираться мы престали, при встрече лишь дежурное «здравствуй», да «как дела?». А Семеныч вскоре и гараж свой продал.
Прошло еще несколько лет. Похоронили уже и Семеныча, и Петровича с женой. В гараж я уже не хожу. Сижу дома, на балконе, да смотрю во двор, как ребятишки играют, или как ворона кусок сухаря в лужи размачивает, перед тем как склевать.
К чему я все это рассказываю? А что б вы поняли, как надо ценить тепло дружбы и что не надо впускать внутрь не то что холод, а даже малейший сквознячок.