Сообщений в теме: 15

[Автор №9]

НОВОРОЖДЕННЫЙ

Охотники.

Три бестелесные разумные сущности целенаправленно преодолевали бесконечное пространство Вселенной. Именно – разумные сущности, потому что «существами» их никак нельзя было называть, не смотря на то, что являлись они вполне жизнеспособными образованиями. И дело даже не в отсутствии у них видимой и осязаемой оболочки, именуемой «физическим телом». Просто-напросто частички разума, каждая из которых при соответствующей активности сама могла бы стать Вселенной, формировали определённые варианты своего взаимодействия, причём, каждый раз по-особому, руководствуясь преимущественно поставленной задаче. На самом деле эти самые частицы разума заполняют пространство всех миров. Свободного от их присутствия места быть не может, ибо это может повлечь за собой непоправимый парадокс, ведущий, в свою очередь, к гибели данной Вселенной, как и всех остальных, смежных с ней. Но, заметьте, сам разум при этом останется быть бессмертным. Оттого и сущности эти являли каждый раз иные варианты составляющих, их субстанция никогда не была статична.
Каждая из них не могла являться обособленной личностью, потому что эволюция мира, в котором они обитали, пришла к простому выводу – самым совершенным может быть только вариант преобладания одной-единственной глобальной личности, которой доступен весь накопленный этим миром разум. И, как ни сопротивлялись этому прежние существа того мира, разобщённые по отдельным физическим оболочкам, в конце концов, им пришлось-таки признать целесообразность объединения в единую личность.
Три разумные сущности, о которых пойдёт повествование, были сформированы в данный момент для одной-единственной благой цели, а именно – для охоты, и не на кого-нибудь, а на людей, обитающий на поверхности неприметной планетки, именуемой ими самими Землёй. Но уточним ещё для большего понимания благости охоты – на талантливых людей. Причём, сущностям были не нужны ни трофеи, ни завоевания территории или ещё чего-либо, для них был важен лишь факт – факт истребления слишком яркой искры таланта, а ежели иного выхода не находилось, то и сам носитель этой искры должен был прекратить существование.
* * *
Разумные частички, составляющие формирование сущностей, взаимодействовали со смежными элементами, хаотично несущими неактивный разум, питали их своим опытом и попросту замещали их, гостеприимно одаривая тех своей прежней позицией в пространстве. Таким способом осуществлялось перемещение сущностей в просторах Вселенной, и скорость этого «движения» не знала пределов.
И вот уже границы обнаружения заключили в свои рамки удивительную цель путешествия трёх невидимых странников. Маленький и аккуратный шарик нежно-голубого цвета плавал в холодных объятиях космоса и нёс необычную угрозу для многих воплощений Вселенского разума.
Сущности (для удобства дадим им имена – Первая, Вторая и Третья) прозрачным куполом распластались вокруг планетки, которая по мере приближения становилась похожей на забавную пушистую игрушку, и принялись обмениваться информацией, необходимой для успешного завершения операции. Ведь иного завершения попросту быть не должно.
«Для чего существует этот несовершенный мир?», – полюбопытствовала Первая сущность. Те разумные частички, что её формировали, были новичками в подобных путешествиях.
«Мир поражает своей нелепостью, – согласилась Вторая, – но он опасен, и, чем более нелеп он становится, тем более глобальна угроза, причём не только для самого этого мира, но и для Вселенных, включая и нашу».
«Разум, создавший этот мирок, создал Всё, – продолжила Третья, – и нам об этом Разуме известно лишь одно – он жаждет объединения. Объединения Всего».
«Но мы, с великой болью пережившие объединение в пределах нашего мира, – вторила Вторая, – всё же предпочитаем оставить наш Разум обособленным от Высшего».
«Эта планетка – ключ, ловушка. Незначительные скопления частиц разума изолированы здесь друг от друга материальными оболочками, но в случае определённо сложившейся ситуации, они смогут образовать комбинацию, которая даст начало цепной реакции для объединения Всего», – рассказывала Третья.
«Для этого будет достаточно всего одной вспышки, как называют на этой планете, гения или таланта. И пришедшее к нему понимание «смысла жизни» лишит возможности привычного существования всех, созданных ранее, вариантов Вселенных, объединив их в одну совершенную частицу Разума», – сообщила Вторая.
«Нам это известно, и мы не должны допустить подобного, если хотим сохранить Разум нашего мира, без высшего вмешательства, – продолжала Вторая, – мы способны почувствовать эти зарождающиеся вспышки особенно яркого таланта».
«И наша задача – эти вспышки гасить, – сообщила Третья и добавила, – любыми путями».
«Любыми путями? – удивилась Первая. – То есть мы могли бы попросту уничтожить этот шарик со всеми его ключами?»
«Не могли бы, – отрезала Вторая, – Разум, создавший этот мирок, неусыпно опекает и защищает планетку. Он, как ты понял, безгранично сильнее нас, и, в случае чего, наказание будет фатальным».
«Но это вовсе не мешает тебе устранять физические формы индивидов, заражённых искрой таланта, – вставила свою реплику Третья сущность, – такой мелочёвкой, как защита каждого жителя планеты, здешнему Разуму заниматься всё же недосуг, а проблема погашения искры в этом случае решается быстро и качественно».
«Как же так? – удивилась Первая. – Но ведь в этом случае освобождается разум из тюрьмы оболочки. Тогда-то он наверняка беспрепятственно достигнет нежелательного для нас понимания».
«Вовсе нет, – возразила Вторая, – физические оболочки здесь рушатся и без нашей помощи не по дням, а по часам. Но это совсем ничего не значит. Частички разума, освобождаясь от тел, распадаются в хаотичном порядке в пределах информационного поля планеты. При создании новых оболочек частицы формируют определённый порядок, но, снова же, из случайной массы».
«Хм, – задумалась Первая, – чем-то похоже на нас. Только более статично и практически бесцельно».
«Мне кажется, что все вопросы мы уже обсудили, – объявила Третья сущность, – пора приступать к работе».
После этого три разумные сущности невидимыми покрывалами опустились к поверхности Земли. Они уже были готовы к внешним преобразованиям, к любым воплощениям иллюзии физического тела, понимая, что каждую из них ждёт своя мишень.

Мишень Первая. Скрипачка.

Входная дверь в квартиру №33 уже давно пережила свои лучшие годы и потому при каждом стуке или, даже невинном прикосновении к ней, мучительно поскрипывала и забавно похрюкивала. Иннокентий Полторакиевич Дельфийский, периодически морща покрасневшее от раздражения лицо, с великим трудом сдерживал себя, чтобы не сорваться и не наброситься на дверь с кулаками и пинками. Но врождённая скромность, граничащая с трусостью, а также не выбитая за долгие годы из него интеллигентность, граничащая с тупостью, позволяли Иннокентию Полторакиевичу всего лишь постукивать по исцарапанной деревянной поверхности костяшками пальцев, иногда увеличивая темп, дабы намекнуть нерадивым хозяевам квартиры, что предел терпения у стучащего уже не за горами.
Следует заметить, что Дельфийский отнюдь не был особо ревностным ценителем музыкального творчества. Но, тем не менее, он понимал, что его интеллигентскому уху должна быть приятна лишь классика, но исполненная качественно и безупречно. Потому раз в месяц он посещал местный храм искусств, безропотно вкушая изящество и красоту какого-нибудь балета или оперы. Умиротворённо похрапывая примерно с середины действия сценических зрелищ, Дельфийский наверняка считал выполненным с лихвой свой долг перед обществом.
Потому и не жалел сейчас Иннокентий Полторакиевич костяшек своих пальцев, утруждая их стуком по деревянной поверхности входной двери квартиры №33. Дело в том, что из недр злополучного жилища, как и каждый вечер в течение всего года, раздавались громкие звуки скрипки. Заметьте, не звуки музыки, рождаемые игрой на скрипке, а именно – звуки скрипки, то есть, звуки, извлекаемые неумелыми движениями смычка по струнам.
- Сколько же можно, в конце концов?! – нерешительно подал голос Дельфийский, и тут же его лицо вспыхнуло яркими красками, скорее от смущения, чем от справедливого гнева. – Я буду жаловаться!
Впрочем, никуда и никому Иннокентий Полторакиевич жаловаться не собирался в силу врождённой скромности и недобитой интеллигентности.
А на кухне квартиры №33 стояла девочка Лора двенадцати лет. Крепко держа в своих ручках скрипку, она старательно и медленно водила смычком по струнам. Перед нею, на столе, лежал пожелтевший листок с нотами, но Лоре он был как бы и не нужен, потому что ноты эти она, как ни старалась, не смогла понять ни одной. Впрочем, и музицируя, девочка ни в одну ноту не попадала, о чём, хоть и смутно, но догадывалась.
Но она водила смычком по струнам, упорно и настойчиво, не теряя надежды когда-нибудь извлечь толковый звук из инструмента. А дальше, без сомнений, всё пойдёт как по маслу.
Лора ненавидела скрипку, ненавидела музыку, особенно классическую, ненавидела собственную маму, хотя безумно скучала по ней, но обожала отца, и только этот факт заставлял её любить классическую музыку, любить скрипку и не скучать по маме. А как иначе? Как только могла эта женщина бросить мужа и оставить дочку, плюнуть на всё, что ей было ценно и дорого, ради какого-то там романтического чувства к некому то ли актёру, то ли музыканту. Потому и отца понять очень даже можно. Вполне логично то, что он запретил Лоре даже думать об этой женщине. Более того, ради какой-то непонятной мести, папа решил раскрыть в девочке великий талант, воспитать «Моцарта в юбке», избрав для этого довольно оригинальный инструмент для пытки соседей – скрипку. Лора много раз слышала историю о том, что её бабушка, папина мама, отменно владела этим музыкальным инструментом, но самому отцу было недосуг освоить музицирование. Потому-то он и решил расковырять подобный талант у дочки.
Сам он тоже, надо сказать, был далёк от понимания нотной грамоты, да и наличием музыкального слуха похвастаться не мог, потому воспринимал неумение Лоры равнодушно ,искренне полагая, что та уже на полпути к раскрытию своего гения. Любя он называл её «виртуозка моя», но в данный момент дремал, полулёжа на кресле в главной комнате, обложившись банками с пивом и пакетами с чипсами, намереваясь отслеживать процесс одного из футбольных матчей по телевизору. При этом он заткнул уши наушниками, дабы громкие спортивные звуки не мешали девочке оттачивать скрипичное мастерство. Он очень искренне мечтал о будущей славе, которая постигнет Лору, да и его самого мимолётом заденет.
Таким образом, Лорин отец не слышал настойчивого царапания Иннокентия Полторакиевича во входную дверь, ибо слух его был всецело погашен подробностями футбольного матча, которые он фиксировал, изредка отвлекаясь от сладкой дремоты.
Лора же, напротив, отчётливо слышала настойчивый стук в дверь. Она крепко зажмурила глаза и, безуспешно игнорируя подступающие позывы к рыданиям, возила и возила смычком по струнам, пытаясь заглушить проявления соседского непонимания. В данный момент она, скорее всего, ненавидела всё, что связывало её с настоящей жизнью, включая даже и отца. Включая и его, потому что быть уставшей от жизни в двенадцать лет – это совсем уже неправильно, даже если усталость эта ради того, чтобы доказать кому-то, что всё не так, каковым оно, это всё, является. Сама она ничего доказывать не желает. Она хочет, чтобы всё было таким, каким оно было ещё совсем недавно. Она хочет сказку, верить в сказку, слушать сказку перед сном, даже несмотря на то, что она уже слишком взрослая для сказок, по словам папы.
А сказки, причём не какие-нибудь, а сказки собственного сочинения, любил читать ей дядя, мамин брат, очень смешной человечек. Прежде, когда он бывал у сестры в гостях, он рассказывал племяннице истории, которые написал специально для неё. Это были удивительные сказки, изложенные таким совершенным языком, что порой девочка не могла остановить свой смех сквозь слёзы, когда слушала их. Но время прошло и дяде, как родственнику ненавистной для этого дома женщины, путь сюда был заказан. Лора теперь только изредка могла общаться с дядей через электронную почту, да и то, отец, периодически проверяя компьютер, стирал все его письма и выкидывал его адреса в чёрные ящики. Поэтому очень и очень редко могла теперь Лора наслаждаться прекрасными сказками. Но в скором времени она прочтёт самую новую из них, чего бы это ей не стоило.
Девочка продолжала водить смычком по струнам скрипки. Стук в дверь прекратился, ненависть на жизнь и на всё, что с ней связано, испарялась, папа постепенно вновь становился обожаем. Ведь он, как никто другой, достоин её обожания. Не каждый мужчина сможет так стойко вынести предательство любимого человека, не забывая при этом так же ревностно опекать своего ребёнка, обречённый воспитывать и растить его в одиночку. Пускай сейчас он отдохнёт, подремлет с пивом и в наушниках перед телевизором, а она будет настойчиво пытаться осуществить его мечту. Да, она будет не Лорой, если не освоит этот ненавистный инструмент. И сразу же, как только звуки, извлекаемые ей, станут походить на музыку, девочка сочинит шедевр. Напишет такую мелодию, настолько прекрасную и совершенную, что весь мир содрогнётся от восторга. Она была уже уверена в этом.
В тот же самый миг, как только Лора подумала об этом, она вдруг ощутила лёгкое дуновение ледяного ветерка. Тревога осторожным хищником затаилась на границе её сознания, уже почти готовая к смертельному для своей жертвы прыжку.
Девочка открыла глаза. Прямо перед ней стоял раздражительный сосед-интеллигент Иннокентий Полторакиевич Дельфийский. Он просто стоял и молчал, взирая равнодушными глазами куда-то сквозь маленькую Лору. И вообще, Дельфийский походил на куклу, на бездыханную восковую статую – копию человека. Почему-то это пугало девочку гораздо больше, чем факт проникновения соседа в чужую квартиру.
- Вы что? Вы как? – залепетала Лора.
И тогда, не произнося ни слова, Дельфийский двинулся по направлению к девочке. И это до такой степени ужаснуло её, что захотелось выпрыгнуть из собственного тела. И, как ни странно, она так и не могла увидеть живого человека в той восковой статуе, что направлялась к ней. Лоре это что-то напомнило, но память выдала в ответ не менее ужасающий результат: поле, усеянное мёртвыми телами, которые поднимаются с земли, неотрывно глядят на неё точно такими же глазами. Мертвецы хотят что-то поведать ей о том, что она уже знает сама, но скрывает от себя в самых тайных закоулках сознания.
Лора очнулась от урагана невозможных воспоминаний в тот момент, когда Дельфийский вырвал из её слабых ручек скрипку. Он размахнулся и запустил несчастный инструмент в противоположную стену. Скрипка глухо ухнула, падая на пол, а струны, дружно лопаясь, забавно звякнули. Лора зажмурилась и завизжала очень громко и пронзительно. Она даже и не знала, что способна на такой визг.
И, конечно же, отец услышал свою дочку. Не удивительно, тот звук, что издала Лора, смог бы запросто разбудить мёртвого, а уж прервать полупьяную дрёму и заглушить неровные хоры отважных футбольных болельщиков, доносящиеся из наушников, – совсем уж плёвое дело.
Отец пулей влетел на кухню и, узрев всё происходящее там, мигом побагровел от ярости. Незаконное нахождение ненавистного соседа на кухне, поломанная скрипка на полу, испуганная дочка – всё это не только переполнило чашу терпения, а моментально выплеснулось из неё обжигающими брызгами озверевшей злобы. Эта злоба тут же сформировала крепкий и жёсткий кулак, который уже нёсся с невероятной скоростью прямиком к челюсти Дельфийского.
- За инструмент! – взревел отец, но тут произошло нечто совсем уж поразительное. Он ведь на самом деле не хотел останавливаться на этом, далее ожидались лозунги: «За дочку! За квартиру! За музыку». Некоторые из них могли повторяться и по нескольку раз. Сопровождением для этих лозунгов должна была служить мощная череда метких ударов в челюсть и остальные части лица соседа. Но самая первая попытка нанесения побоев почему-то заставила отца грохнуться на пол с побледневшим и крайне удивлённым выражением на лице.
Дело в том, что кулак его летел прямиком в челюсть соседа и должен был обязательным образом поразить её. Но удар почему-то прошёл мимо. Та часть лица, куда предполагалось нанесение удара, за миг до попадания в неё, вдруг преобразилась, разложившись на бесчисленное множество песчинок, которые тут же разошлись в стороны, огибая траекторию движения кулака ярости. Таким образом, отец Лоры неожиданно промазал и со всей дури грохнулся на пол, а Дельфийский, повернул в сторону входной двери то, что раньше было его лицом, а сейчас представляло собой нереальную маску. Затем сосед, словно ветер, пронёсся по направлению к выходу, и, просочившись сквозь дверь, покинул квартиру.
Но отец Лоры был человеком, до невозможности скептически настроенным по жизни. Потому он сразу же счёл случившееся странным зрительным дефектом, возникшим после слишком долгого взирания на телевизионный экран, сопровождаемого обильными слабоалкогольными возлияниями. Короче, отец решил, что его просто-напросто глюкануло. Потому лицо его моментально вновь побагровело, и мужчина, резво вскочив на ноги, бросился вслед за Дельфийским, издавая тот же самый вопль, полный решимости и отваги.
* * *
Иннокентий Полторакиевич Дельфийский выходил из своей квартиры. Настроение его, можно было сказать, заметно улучшилось после того, как он примерил дома перед зеркалом свежекупленный плащ нежно-голубого цвета и решил пройтись, такой вот нарядный, по улочке в ближайший супермаркет, дабы прикупить баночку кисленького йогурта на обед. Конечно же, его целью был вовсе не этот обезжиренный продукт питания, ему зверски хотелось пошиковать в обновке перед глазами завистливых соседей и всеведущих старушек. Он точно рассчитал мелочь для того, чтобы поразить кассиршу оплатой без сдачи, ещё разок или два покрутился перед зеркалом, любуясь собой и вышел на лестничную площадку.
Мурлыча себе под нос какую-то беззаботную мелодию, Иннокентий Полторакиевич уже запирал дверь своей квартиры, как вдруг произошло следующее. Из соседской двери (я не ошибся — именно «из двери» или «сквозь дверь») просочился человек, одетый точно так же, как выглядел сам Дельфийский всего лишь около получаса тому назад. Но, в отличие от Дельфийского, у просочившегося человека не было лица. Точнее, вместо лица имела место странная деформация, не поддающаяся никакому описанию. Человек ступил на лестницу, абсолютно не обращая никакого внимания на Иннокентия Полторакиевича, и тут же, на лестнице, он просто-напросто испарился, исчез.
Следом выскочил разъярённый до бешенства сосед и, совершенно не предъявляя никаких претензий, повалил Дельфийского на пол и принялся месить его физиономию своими натруженными кулачищами.
* * *
Из коридора доносились радостные восклицания: «За инструмент! За дочку! За музыку!», сопровождаемые глухими ударами и жалобными всхлипами. Кстати, некоторые из восклицаний повторялись по несколько раз.
Лора подняла скрипку. Целой осталась всего лишь одна струна.
«Великий музыкант Паганини мог запросто играть на одной струне, так чем же я хуже?»
Лора осторожно прикоснулась смычком к тонкому и нежному хранилищу тайны звука.
«Бздынь!» — пропела струна и лопнула.

Мишень Вторая. Актёр.

Он и Она стояли за кулисами и страстно целовались.
Он был начинающим актёром, но при этом — безумно талантливым, поразительно успешным и лучезарно счастливым, а потому — подающим самые головокружительные надежды.
Она была совершенно обычной женщиной, умеренно красивой, совершенно не отдающей отчёта себе и окончательно обезумевшей от настоящей любви и страсти. Настолько обезумевшей, что во имя этой страсти и любви бросившей всё, что связывало её с жизнью прошлой. Бросившей, ни единой капельки не задумываясь и не жалея об этом. А отказаться ей пришлось от многого – любящий муж, верные друзья, заботливые родственники и, в конце концов, маленькая дочка оказались за бортом эмоций и мыслей этой женщины. Страсть захватила её всю, заполнила до самых краёв, и женщина была счастлива. Счастлива, не желая осознавать, какую боль может причинять её счастье. Она любила и хотела любить, и разум не мог достучаться до её сознания, натыкаясь на непреодолимую стену сомнительного счастья.
Актёр тоже хотел быть счастливым и, отлично понимая, что свою любимую он вырывает с корнем из прошлой жизни, ни на миг не желал отказываться от своего разрушительного триумфа. Потому что он никогда не испытывал до этого момента настоящего счастья, настоящей любви и страсти. Он понимал, что эта страсть вросла в его сознание так крепко, что отказаться от неё он уже не сможет. В противном случае он просто разрушит свою жизнь и задушит свой разум. Актёр держал её так крепко в своих объятиях, чтобы Она даже и не подумала о том, как бы освободиться от них. Впрочем, Она об этом никогда не думала.
- Осталось чуть больше часа, – ласково прошептал он ей на ухо, и гибкое женское тело покорно изогнулось, подчиняясь магии его голоса, – это будет моя первая главная роль. Я думаю, что исполню её так, что все поклонники театра будут говорить только обо мне, а все, кто только умеет говорить, станут поклонниками театра. Я исполню эту роль так, что она загорится новой жизнью и эта новая жизнь полностью вытеснит прежнюю.
- Любимый мой, — мурлыкала Она, — новая и только новая жизнь...
- Только новая жизнь, — вторил Актёр, — и только ты, как никто другой, вдохновляешь меня на эту жизнь. И только глядя в твои прекрасные глаза, я смогу исполнить эту роль.
- Главную роль, — поправила Она, — главную роль в моей новой жизни...
- Ты будешь сидеть в первом ряду, и этот спектакль мы будем играть вдвоём, — отвечал Он.
- Только вдвоём, — повторяла Она, — только вдвоём в нашем спектакле...
Они с величайшим трудом освободились от объятий. Освободились, чтобы через час встретиться снова. Он будет играть главную роль в новом спектакле, а Она — в первом ряду зрительного зала, вдохновляя и питая его своей бесконечной страстью, своим взглядом. Актёр отправился в гримёрку, а Она смотрела ему вслед, не желая смотреть куда-либо ещё.
* * *
Среди всяческого пыльного хлама, переломанных декораций, рваных занавесов и отживших своё некогда пышных костюмов, взъерошенных чучел сказочных зверей, чудовищ и прочего мусора медленно сгустилось чёрное облако.
Постепенно этот сгусток приобретал всё более чёткие очертания. И вот уже огромное тело на четырёх мощных лапах возвышалось посреди театральной свалки. Жёсткая чёрная шерсть топорщилась на загривке неподвижного зверя, но как только призрачная дымка вокруг него рассеялась, ожили красные глаза на оскаленной волчьей морде.
Зверь стоял за кулисами и неотступно смотрел на счастливую женщину. И она, как будто почувствовав, внезапно поймала его внимательный взгляд. Но женщина не испугалась огромного волка. Почему-то горячая волна обжигающей страсти помогала заглушить даже самые чудовищные страхи. Она бы и в лапы костлявой смерти пошла, не задумываясь, со счастливой улыбкой на лице, если бы этого потребовала бы её любовь.
Но, как только увидела женщина, что сжимает волк в своих клыках, её отношение к происходящему неожиданно изменилось. Улыбка резко стёрлась с её лица, а ещё совсем недавно пылающее негасимой страстью тело испуганно вздрогнуло.
«Это же она», — впились острыми иголками слишком нехорошие мысли.
В своих зубах зверь сжимал маленькую тряпичную куклу в розовом платьице. Голодная слюна сочилась с волчьих клыков, но казалось, что это кровь..., вокруг мерещилась только кровь, только жестокость, только горе.
«Это же куколка моей дочки, — в панике соображала женщина, — моей доченьки».
Волк как будто ждал этой мысли, он наклонил громадную голову и моргнул красными глазами. Затем он аппетитно щёлкнул зубами, резко развернулся и неожиданно бросился прочь.
- Стой! — не своим голосом завопила женщина и, неуклюже подворачивая ноги на высоких каблуках, последовала за зверем.
* * *
Волк бежал легко и свободно, но почему-то как будто старался постоянно находиться в поле зрения преследующей его, в то же время не позволяя догонять себя.
Пространство за кулисами вдруг стало соизмеримо с бесконечностью, погоня за зверем длилась уже не один час, и каждый раз всё новые коридоры и лабиринты открывались на пути. Если присмотреться, окружающее пространство уже стало совсем необычным. Под мостиками, брёвнами, балками, стропами, перекладинами, которые с завидным упорством преодолевала женщина, чернели мрачные и бесконечные пропасти, над головой сверкали трескучие молнии, по бокам угрожали холодные лезвия скал. Но, тем не менее, всё это пространство до сих пор оставалось за кулисами театра.
Женщина уже в клочья изорвала своё выходное платье, туфли на каблуках уже давно поглотила пропасть, а волк всё продолжал и продолжал удирать, периодически поддразнивая внезапными остановками.
Но, совершенно неожиданно зверь прекратил свой бег, также неожиданно, как и стартовал в своё время. Он присел на задние лапы, выжидающе взглянул на женщину и склонил голову.
Они находились в некой комнате с серыми стенами, обычными серыми стенами. Но почему-то вся обстановка, которая, казалось бы, не должна была о чём-либо говорить, наоборот, кричала благим матом об очень многом и слишком важном.
Женщина пригляделась. На дымчатом полу сидела маленькая девочка. Она озадаченно что-то искала вокруг себя. Зверь же находился в каких-то паре метров от ребёнка, но смотрел при этом, не отрываясь, на женщину и только на неё.
Но вдруг волчий взгляд изменил своё направление. Взор его красных глаз опустился на маленькую девочку, и в тот самый момент малышка смогла увидеть волка. Но, вместо того, чтобы испугаться, она радостно взвизгнула и потянула ручонки к игрушке, зажатой в его клыках.
- Нет! — вскрикнула женщина и бросилась к девочке. Но преграда, невидимая, но непреодолимая, не позволила ей сделать этого. Девочка, похоже, даже и не видела и не слышала женщину, она тянула ручонки к своей игрушке и похоже, что и самого зверя она всё же не замечает.
А тот, казалось, усмехался, хищно оскалившись. Он опустил голову перед девочкой и слюни с шипением капали с его клыков, а красные глаза с жадным аппетитом взирали на ребёнка. Но сама женщина ничего не могла поделать.
Она опустилась на колени перед невидимой преградой, обессилевшими руками стуча по ней, ломая ногти, пытаясь процарапать её. Она громко рыдала, оглушительно ьгромко рыдала, умоляя ребёнка всего лишь взглянуть на неё.
И тут случилось неожиданное. Девочка вдруг перестала тянуться за своей игрушкой. Она неожиданно бросила взгляд на женщину и улыбнулась. Как-то очень странно улыбнулась. Так никому не улыбаются, кроме самого себя, кроме собственного отражения.
И в тот миг женщина неожиданно поняла, что перед девочкой вовсе не прозрачная преграда, а самое обычное зеркало. И сама она, измученная погоней женщина, любовница, бросившая всё — семью, друзей и положение в обществе, является ни больше ни меньше, всего лишь отражением этой девочки, этой несчастной, одинокой девочки.
Неожиданно она вспомнила. Всё вспомнила, от самого начала и до конца. То, что зовут её Лора, то, что саму, и её и отца, бросила любимая мама. Бросила и не вернулась, как ни умоляла Лора бога... И то, что эта девочка — она сама, и в зубах у огромного волка — её любимая в детстве игрушка.
Женщина горько рыдала и в последний раз из последних сил стукнула рукой по стеклу. Зеркало треснуло...
* * *
Лора, руки которой были изрезаны, платье изодрано в клочья, выбралась из-под зеркальных обломков. Она медленно переместилась к тому месту, где лежала на полу тряпичная куколка в розовом платьице. Она вцепилась в неё окровавленными рукам, прижала к груди так крепко, будто не собиралась выпускать игрушку больше никогда в жизни из собственных объятий. Лора уже не рыдала, она лишь изредка всхлипывала, смотря вникуда, и её губы беззвучно шевелились, кого-то бесконечно благодаря.
Она вспомнила всё, вспомнила всю свою прошлую жизнь, и она решила больше никогда не бросать себя, как беззащитного ребёнка. Никогда-никогда.
* * *
Актёр, переполненный бесграничной любви и бесконечного счастья, выбежал на сцену. По сюжету, его герой должен был догонять уходящий поезд на самом старте спектакля. Парень бросил взгляд, полный страсти и надежды, в зрительный зал, но вдруг упёрся взором в пустое место, единственное пустое место. Оно было настолько холодно, настолько мертво, насколько похолодело и омертвело его сердце в этот миг. Он уселся на пол сцены, равнодушно провожая имитацию поезда и не обращая внимания на возмущённые вопли суфлёров его коллег-актёров, на восторженные крики зрителей.
Актёр смотрел только на опустевшее место и только на него.
- Поезд ушёл, — обречённо прошептал он...

Мишень Третья. Сказочник.

Осень стремительно отвоёвывала права у жаркого прежде лета. Деревья скандалили, безпомощно шумели, но всё-таки сбрасывали с себя последнюю одежду, последнюю свою защиту - пожелтевшую листву. Деревья, конечно же, знали, что им придётся на долгое время уснуть, омертветь, оставить этот мир во имя холода, во имя грусти, во имя очищения. Они знали, что на смену слякотной осени придёт хрустальная зима — ледяная смерть, которая предшествует новой жизни, не менее жаркой и счастливой, чем когда-либо. Но, как всегда, деревья не были готовы к этой перемене или не хотели быть готовыми к ней. Ведь никто и никогда не бывает готов к смерти, какие бы радужные перспективы не сулили её спутники и глашатаи.
Точно так же думал и Сказочник. Он сидел на обочине дороги с раскрытым ноутбуком. Сказочник только что отправил последнее письмо своей любимой племяннице зная, что это — последнее из того, что он успел сделать в этой жизни.
Ужасно осознавать то, что ты уже не нужен этому миру, но ещё ужаснее понять то, что этому миру необходимо именно твоё исчезновение из его владений.
Но только это и понял сказочник в тот миг, когда написал свою новую сказку. Он уже проклял те моменты, когда к нему неожиданно пришло озарение, когда он с необыкновенной страстью бросал предложение за предложением на плоскость ни в чём не повинной бумаги, когда поставил последнюю точку, ожидая, что к нему так же неожиданно придёт понимание того, что он написал. Ведь смысл откровения понимаешь только тогда, когда это откровение ты уже полностью высказал.
И оно пришло, это понимание. Но только оно оказалось совсем не таким, каким ожидал его увидеть Сказочник. Описывая что-то немногим более великое, чем сама жизнь, он не думал, что этот путь приведёт его прямиком к смерти, как к решению самой великой и невозможной загадки, ключику к разрешению тайны смысла жизни, как к необходимому шагу во имя жизни этого мира.
Слёзы, холодные, как осенний дождь, невольно потекли по щекам Сказочника. Ну, а что же делать? Никто не просил подходить так близко. В конце концов, кто-то должен был сделать это, и жестокий мир мог бы избрать для своей цели иную, ни в чём не повинную жертву.
Сказочник попросил прощения у своей племяшки, единственного человечка, кто пытался понять его сказки, пусть только с высоты своей детской непосредственности, но всегда правильно... Только он не хотел, чтобы она прочла его последнюю сказку, хотя это всё равно должно будет случиться.
Последнее, что увидел Сказочник, это были ослепляющие глаза несущегося с невероятной скоростью внедорожника. Разбитый ноутбук — единственное пристанище последнего откровения Сказочника — доживал последние секунды в переполненной грязью канаве без всякой возможности быть кем-то обнаруженным.
Призрачная сущность, наблюдавшая за происходящим из-за тщедушных стволов ближайшего перелеска, удивлённо пожала плечами. Что ж, в этот раз ей самой ничего не пришлось делать.

Промах.

Три разумные сущности стремительно преодолевали пространство Вселенной по направлению к собственному миру. Они щедро делились друг с другом информацией, полученной ими в процессе необходимых для выполнения миссии воплощений. И, каждая из трёх разумных сущностей, была горда тем, что с успехом справилась со своим заданием.
Искры таланта во всех из трёх случаев были погашены и обособленным скоплениям Разума уже ничего не могло угрожать. Изначальный Разум в очередной раз упустил ключик к своему объединению.
«А всё равно удивительна придумка этого несовершенного мирка, такая как сказки, — неожиданно вспомнила Первая сущность, — выдуманные истории, мифы, изначально пронизанные моралью с целью прояснения заблудшего сознания и направления мышления в сторону, способствующую его служению во благо процветания мира».
«Их личные мирки до конца своих дней утоплены в океане детской непосредственности, — неожиданно добавила Вторая сущность, — поэтому для направления их в нужном направлении особого труда не требуется».
«Но не все сказки так светлы и невинны, — неожиданно вмешалась Третья сущность, — некоторые из них ведут напрямую во тьму и к смерти, но, как ни крути, во имя света и новой жизни».
Три разумные сущности резко прекратили своё стремительное перемещение в пространстве Вселенной. Ко всем трём вдруг проникла информация, не полученная ими на планете Земля, но пришедшая бесспорно оттуда. Она настойчиво искала пристанище в сознаниях сущностей.
«Маленькая девочка по имени Лора включила компьютер и прочла письмо, отправленное дядей для неё»...
«Женщина по имени Лора вспомнила всё, включая последние слова собственного дяди, некогда прочитанные ею»...
«Женщина, которая не знала своего имени, вспомнила очень важные слова, некогда прочитанные ею»...
Три сущности собрались в одну, не понимая, зачем они это делают...
«Малышка, я не хочу, чтобы ты прочла мою последнюю сказку, потому что ты понимала каждую из тех, что я рассказывал тебе. А эту сказку понимать никак нельзя. Это последняя история для меня, для тебя и для всего этого мира. От неё не убежишь, но я не хочу, чтобы ты пережила ту горечь одиночества, которую пережил, ощутив понимание нашего мира. Пусть лучше всё идёт так, как должно идти»...
«Всё идёт так, как должно идти», — послушно вторили три разумные сущности.
Маленькая Лора, взрослая Лора и женщина без имени подняли из-под своих ног блокнотик, которого вовсе там не должно было быть. Слова, рождённые несуществующей личностью, влюблённой в несуществующую личность, но воплощённые в реальность одним лишь взаимным желанием существования друг друга. Это были ничего не значащие слова, но они открывали двери в мир нереальной сказки, они приглашали её в мир настоящей жизни.
«Куда уходят сказки, — шептала зачарованная Лора, — туда, где они становятся реальностью»...
«Этот мир исключает все свои варианты, — вторили сущности, — потому что сказка не может быть иной, она одна-единственная «верная»...
Всё бесконечное множество разнообразных, чудесных, таинственных, простых и сложных миров вдруг стало несущественным, и все эти мирки лопались подобно мыльным пузырям, даже и не собираясь щадить кого-либо из своих обитателей. От них не оставалось ни единого следа, кроме Лоры — она почему-то всегда выходила из пепла стёртых реальностей невридимой. Ей самой казалось, что она необходима для того, чтобы знать и понимать те слова, которые были последней сказкой несуществующих совершенств. Хотя говорить о существовании кого-либо уже не имело смысла.
Но Лора знала и не могла не верить в то, что во всех этих лопнувших мирках имеет бесконечное значение ещё одна личность, без которой её мучительное выживание оставалось бы бесполезной формальностью. Странная личность, безумно в неё влюблённая, даже несмотря на то, что именно эта любовь и являлась гибелью для всех миров, а сам, влюблённый в Лору человек, занимал самую первую позицию в этой гибельной цепочке. Лора называла этого человека Лютиком. Он всегда был вынужден погибать и всегда был вынужден погибать первым из всех. Но Лютик не мог не любить Лору, а Она не могла не любить Его...
Три разумные сущности уже готовы были пустить свою Вселенную по венам нереального существа. Они так не хотели этого, что рыдали бы навзрыд, если бы могли рыдать.
Тем временем добрая женщина, ласково качающая колыбель, в которой беззаботно улыбался погремушкам уничтоженных миров младенец Людовик, которого можно было называть любя Лютиком, вдруг вспомнила своё имя. Оно было удивительно простым — Жизнь. И всё было на самом деле так же просто, как её имя. Она вскормила младенца Лютика тем, чего у неё было в избытке — бесконечной жизнью. Она вдохнула в него бесконечную жизнь ради того, чтобы он жертвовал свой дар каждому из стёртых миров, каждый раз прощаясь с этой жизнью самым первым. Женщина знала, как больно будет Лютику погибыть каждый из разов, но ничего поделать не могла, такова была его судьба.
И в то же самое время, на другом конце несуществующей Вселенной, придуманный одним из самых горячих желаний Сказочник прекратил своё существование во имя своей последней Сказки, подарив при этом повод для воплощения другой доброй женщины по имени Смерть. Эта женщина качала в колыбельке маленькую девочку Лору, которую вскормила тем, чем могла — бесконечной смертью. Судьба девочки также была великой и печальной. Лора дарила каждому из стёртых миров свою смерть, оставаясь при этом единственным живым существом. Ей было больно не меньше, чем Лютику, но в этом случае ничего нельзя было поделать.
Миры исчезали, как мыльные пузыри, но жизни и смерти, подаренные им несчастными детьми Лютиком и Лорой, оставались нетронутыми. Именно этим незатейливым подаркам суждено было соединиться в одно целое, чтобы отдать жизнь и смерть единственному бесконечному Разуму Объединённых Вселенных.
Но то, что заставило воплотиться этому Разуму, могли подарить только Лютик и Лора. Сотворить и оставить навеки. Их бесконечная любовь, которой не дано было осуществиться, нашла свой выход именно в рождении Объединённого Разума. Несчастные судьбы носителей вечной жизни и смерти слились в единое целое, которое и стало душой совершенного существа.
А три разумные сущности? Что же стало с ними? Они иногда мелькают мыслями и снами Объединённого Разума. Эти сущности сразу поняли, что промахнулись в своё время, но никак не могли догадаться — в каком случае. Позднее же к ним пришло знание, что на самом деле они делали всё только во имя Объединения, сами не понимая этого.
Новый совершенный разум пришёл к мысли, что пора бы ему воплотиться.

Эпилог.

Маленький розовый комочек — новорождённый младенец, такой трогательный и беспомощный, звонко закричал, как только появился на свет.
Началась новая жизнь и новая сказка.
А всё, что было до этого стало слишком несущественным, чтобы сейчас придавать прошлому какое-либо значение.

[NaGaN]

даже не знаю...
написано хорошо, ровно,
но не зацепило наверное просто

[РоМашка))]

местами - очень интересно написано, а в целом...как-то...уж слишком глобально что ли...наверное, я просто не тот читатель, сюда кого-то поумнее надо и чтоб к философии был склонен.)

[Автор №9]

местами - очень интересно написано, а в целом...как-то...уж слишком глобально что ли...наверное, я просто не тот читатель, сюда кого-то поумнее надо и чтоб к философии был склонен.)

то есть, недостаток рассказа в том, что он умный?
любопытно...
стоит малость поглупеть что-ли?

Сообщение отредактировал Автор №9: 02:21:11 - 15.11.2012

[РоМашка))]

то есть, недостаток рассказа в том, что он умный?
любопытно...
стоит малость поглупеть что-ли?

да нет, конечно, это читателям со средним умом (как у меня) необходимо поумнеть, прежде чем им начнут нравиться подобные глубокомысленные весчи))
а достоинство это или недостаток для рассказа - его многослойность и неоднозначность, сложность конструкции, напоминающая чем-то головоломку-лабиринт...мне даже отчего-то вспомнилась лента Мёбиуса...нет единого ответа. Если с точки зрения популяризации - это безусловный минус, из-за уже упомянутого несоответствия среднего читательского уровня и уровня, который задан автором, часть читателей отсеется еще на этапе пролога. А если смотреть с точки зрения интеллектуальной ценности рассказа среди прочей литературы в разделе "фантастика" - то очевидный плюс, есть глубина, есть простор для размышлений, есть философская составляющая для любителей подобных "изюминок"...Так что - глупеть ни в коем разе не стОит, господин аффтор)) Просто не мешало бы помнить, что "сложно" и "хорошо" - это не всегда одно и то же, как и "просто" - совсем не обязательно "плохо"))

[РоМашка))]

благодарю вас, Задумчивый Пёс, но речь-то, собственно, не обо мне) в том-то и дело, что с текстом пришлось "работать", вы совершенно точно выразились. А хотелось - просто читать...И поскольку ничего сверх-научного или узко-специализированного в тексте не было, то весьма логично предположить (как я и сделала), что трудность была вызвана читательской неподготовленностью, поверхностностью восприятия и общим невысоким интеллектуальным уровнем. Отбросив комплименты и ложную скромность - я и есть самый обычный читатель. Не худший. Не лучший. Обычный. То есть - средний. Который привык, что художественная литература должна не вызывать затруднений при прочтении - но оставлять запоминающееся послевкусие, некий эмоционально-мыслеформенный шлейф что ли...В идеале - желание перечесть еще раз, но это уже высший пилотаж литераторства.
Всё вышеизложенное - суть личное мнение конкретного человека (моё). И к объективной оценке рассказа может иметь самое косвенное отношение, ну, если предположить, что объективная истина состоит из всего множества субъективных правд)))

[Автор №9]

Глупый вопрос, но всё же: уважаемый Автор № 9 случайно не читал в недалёком прошлом Бунина?

почему же глупый? очень даже умный и толковый вопрос!
Нет, не читал. А интересно?

[Олег Л]

Не буду втирать, что я все понял хотя бы потому, что с самого начала я не всегда понимал даже логику построения отдельных предложений (что навело меня на определенные мысли, но ... посмотрим когда авторы снимут маски).
Тем не менее хотелось бы сказать спасибо автору за подъем темы прямо-таки вселенского масштаба. Чтобы замахнуться на акт творения - надо иметь недюжинное мужество. Нет, я серьезно. Мне кажется, что автору удалось создать нечто значительное, пусть и не вполне понятное.

[Контролер]

Вроде бы и неплохо написано, но как-то утомляет, приходится заставлять себя читать дальше.
Не в обиду – Все мы бредим иногда, но свой бред держим при себе, либо обличаем его в юмористическую форму!
Я прочитал – с тебя стакан…)

Сообщение отредактировал Контролер: 12:43:24 - 20.11.2012

[voyager]

Любопытная задумка. Хоть и не уверен, что понял ее именно так, как хотел того автор) Но написано очень философски/психоделично/сумбурно. Иногда просто впадаешь в ступор. Особенно тяжко дался Промах. В общем, слог оценить могу, но от рассказа в голове каша. Завтра попробую вникнуть еще раз.

[Автор №9]

Автору очень приятно, что его рассказ нашёл столько разнообразных откликов и вызвал весьма разноречивые настроения...
На самом деле Автор хотел описать Промах ещё более сумбурно, чтобы отголосок смысла мог передаваться лишь на уровне ощущений...
Автор не ожидал высоких оценок, тема действительно крайне шаткая и сложная...
Только, Мрачный Ромка, Автор вовсе не занимался поиском сверчеловека, бросая в жертвы все остальные человеческие существа...
Речь идёт о совершенном, всеобъемлещем Разуме, заключающем в себе всё живое...
Задумчивый Пёс, а подскажите, пожалуйста произведение Бунина, которое напомнило Вам этот рассказ...
Контроллёр, спасибо, что Вы всё-таки через силу прочли рассказ... Стакан за Автором)))

[Забава]

Что-то я уже где-то читала про Лютика - Людовика - пойду вспоминать

[Забава]

Не могу вспомнить автора(((

[Sh@dow]

Первым на ум приходит Людик, менестрель друг Геральта из Ривии. Здесь явно другой... Этот рассказ мне ни каким боком... если только именем напомнил. Там запоем, здесь не продрался.