Знахарь
(Рефракция души)
Стереотипы на слом,
Маска из позитива.
Мир разделен стеклом,
Манящим, из объектива.
Ярко софиты замерли.
Тишина. Эфир.
Ты смотришь в камеру.
Камера смотрит в мир. *
Ветер метет по земле тощие колосья. Гнет деревья. Вьет из дорожной пыли карликовые смерчи.
По проселку бредет крестьянин, его лицо как заупокойная маска. Бредет, лишь немного щурясь от песка, гонимого ветром. Прямой, как палка. В руках безвольно провисло маленькое тело. Русая коса, помогая ветру, метет дорожную пыль. Чуть поодаль бредет крестьянка, пригибаясь от злых порывов. Лицо, молодое, немолодое - не понять. Блеклый платок повязан кое-как, темное бесформенное платье трепещет, раздувается, тянет назад. На щеках мокрые пыльные полосы, размазанные веером. Ветер-озорник поиграл со слезами. Тонкие и длинные, совсем не крестьянские, пальцы вцепились в ослепительно-белый кулек, испятнанный красным, и сочащийся красным, и пахнущий болью.
Крестьянин, еще молодой мужик, с резким, но морщинистым лицом и тлеющими безумием глазами, поднялся на крыльцо. Перехватив свою ношу поудобней, аккуратно подставил колено, высвободил одну руку. Мозолистый кулак завис над почерневшими от времени досками.
Тук.
Сквозь вой ветра.
Тук.
Сквозь осеннюю непогоду.
Тук.
Поперек ударов сердца.
Дверь распахнулась почти сразу. Крестьянин отступил, прикрывая драгоценную ношу.
Длинная заготовленная фраза застряла где-то глубоко под диафрагмой. Он сглотнул тугой ком и, выпрямив жилистые руки, протянул знахарю невесомое тело дочери.
- Вот. Спаси.
Серый сарафан из некрашеного льна. Тонкая шейка. Острые ключицы. Серое бескровное лицо, заострившийся нос и сухие, покрытые коростой губы. Только толстая русая коса, яркая и непослушная, играется с ветром, позабыв о хозяйке.
Из-под сарафана свешивается одна нога в огромном лапте, белая и тонкая. Другая торчит жутким кровавым обрубком с клочьями посиневшей кожи и розовыми каплями сукровицы. Чуть выше обрубка стальной хваткой сомкнулись мозолистые крестьянские пальцы, синие, страшные, с почерневшими от работы ногтями. Тут не то что крови не пройти, а врагу позвонки в муку смелет, не заметит.
- Спаси. - глаза крестьянина блуждают, в них плавится боль и страх.
- Господи, да что ж ты стоишь, иродово племя, в избу беги. Девку на стол, да бабу свою зови, ногу с божьей помощью спасать будем!
Знахарь обернулся в полумрак и громко крикнул:
- Кирилл! Кирилл, бросай все,- горячую воду тащи, - в горле запершило, он кашлянул в кулак и снова заорал, - тряпиц чистых побольше и большую бутылку крепкого вина.
Мужик бросился в избу, женщина поспешила за ним, прижимая к груди пропитанный кровью куль.
Доктор поймал женщину за рукав и притянув к себе тихо спросил:
-Муж-то твой девке взапрямь отец будет? Отвечай не увиливай. Мне надо точно знать.
Тетка молча кивнула.
- Нужна кровь. Много.
Женщина отшатнулась.
-Да не о том ты думаешь. Дура. Крови дочка твоя много потеряла. Кровь ей в жилы лить буду, но чужую нельзя, только родную, иначе худо выйдет.
Крестьянка снова рванулась бежать к дочери.
- Говори. Говори, да не ври мне. Жизнь дочкину держишь в своих руках.
- Один он у меня, - крестьянка потупилась, - никого другого не привечала.
И бросилась в избу.
- И то ладно. - знахарь коротко глянул на пустынную улицу и захлопнул дверь.
***
Приказчик был могуч телом. Высок, но грузен. Зеленый кафтан сочился грязной водой. Он был зол. Повозка, потеряв колесо, развалилась. Дикий кульбит, которым он промокнул проселок, едва не стоил ему сломанной шеи. Фрол Феликсович зол был на всех и готов был мстить. По местечковым понятиям его власть была безмерна. Он держал руку хозяйки, он решал вопросы и вершил правосудие.Деревенька стояла на холме. Подъем был не столько крут, сколько протяжен. Давно склон срыли, и насыпь по сторонам оползла под самые колеи дороги.
Фрол ковылял по слякоти, придерживая полы сюртука. Они норовили облепить ноги, задерживали и так непростой подъем.
Вершина холма открыла центральную улицу и вереницу ветхих избушек, теснившихся по обеим сторонам. Хорошо хоть нужная изба стояла первой.
Строение было отлично от других, да и стояло особняком, на срытом в площадку склоне холма. Сама изба невелика и подворье куцее, вместо скотника с тыльной стороны лепилась изба поменьше, но со своей трубой, толстой и высокой, увенчанной султаном черного дыма.
Фрол вышел на ровную площадку. Ссутулившись и широко расставив локти, оперся руками о колени. Глубоко задышал. Едва восстановив дыхание, махнул рукой по направлению к необычной избе:
- Ты, длинный, давай знахаря ко мне.
Из группы крестьян, волочащихся за приказчиком, робко отделился высокий и нескладный мужик с вялым лицом, в расхристанном зипуне и бесформенной шапке. Он прекрасно понимал, что наказания и так не миновать. Обознались, приняли приказчика, сидящего в луже, извалянного в грязи, за пьянчужку. Пристыдили, заплевали. Сам он особо отличился, понимал, что достанется ему с лихвой. Понятно, плетей не избежать, но лезть в дом знахаря без спросу... чего страшней!
- Батюшка, не изволь гневаться, не полезу я в энту берлогу. Позволь отсель знахаря кликнуть?
Фрол еще не отдышался как следует, его лицо вмиг побагровело, вытаращенные глаза бешено вращались в орбитах. Так ему хотелось обругать нерадивого крестьянина, что, вроде, даже сил прибавилось. Но легкие сказали «нет», и пришлось ему отделаться тонким срывающимся воплем.
- Бегом!
Долго стучать не пришлось.
Дверь приоткрылась, показалась рука со склянкой. В склянке интенсивно перебалтывалась бурая жижа. Рука поболталась немного и вытянула за собой невысокого мужчину в длинном сером фартуке поверх льняной рубахи. Вполне еще молодой, с короткой курчавой бородкой и открытым улыбчивым лицом. В избе стоял полумрак. Лекарь щурился на солнце.
- Здрав будь, Семен Ильич. – крестьянин мял шапку и не переставая кланялся.
- И тебе не хворать, добрый человек. Чем могу помочь?
-Так ведь это, - крестьянин отступил на пару шагов, - не мне это,... вас там приказчик господский кличут. И шёпотом добавил:
- Злой, как собака.
- Вот незадача, как все не вовремя, как не вовремя. - Семен аккуратно поставил склянку на крыльцо.
Приказчик уже подходил. Он сурово хмурил брови и топорщил короткие усы, подстриженные на европейский манер.
- Чем обязан, любезный? Не помню вашего имени-отчества.
- А то сам не знаешь, зачем я к тебе каждый раз шляюсь. Барыня мигренью мается, велела звать.
- Вот незадача, занят я сейчас очень. – Семен растерянно улыбнулся - Мы вот как сделаем. Дам я для неё микстуру и капли в виски втирать, да бумагу напишу, что и как применять. Отдашь Софье, она грамоте обучена, прочтет. А хозяйке от меня извинения передай. Скажи, с оказией заеду ее проведать.
- Да ты никак белены объелся. - Фрол навис над тщедушной фигуркой лекаря.
- Хозяйка строга, сам знаешь. Велела звать, так иди, не гневи ее.
- Нет.
- Ты со мной рядится! - Фрол сгреб собеседника за ворот рубахи. - Сказал поедешь, значит поедешь. Приказчик оглянулся на мнущихся позади крестьян, выцепил взглядом тощую фигуру и крикнул:
- А ты, убогий, дуй за телегой, чтоб вмиг тут был.
Скрипнула дверь, приказчик обернулся к дому. В дверном проеме стоял человек. Ничего себе так человек. Ростом под два метра и плечами не про всякую дверь. Черный кожаный фартук, местами прожжённый, базальтовой плитой свисал почти до земли. Налетевший ветер попытался качнуть толстую кожу, но лишь ударился и обиженный полетел прочь. В руке мужчина держал здоровенные кузнечные клещи, стальные губы еще алели от недавней работы. Вокруг них плавился воздух, потрескивая, откалывались кусочки окалины.
- Человека на землю поставь, чай не котенка за шкирку держишь.
Фрол отпустил ворот и весь как-то обмяк и скособочился.
-Добро. - Кузнец широко улыбнулся, демонстрируя ровные и белые зубы. – А теперь иди добрый человек, иди не задерживай занятых людей.
- Не ведаете, что творите. - Приказчик обреченно вздохнул. - Всем худо будет.
- Ты своим худом, наше не меряй. У нас с тобой аршины разные.
Фрол постоял немного, повертел своей бычьей головой, прикинул видно, где сильней битому быть и крикнул на помощь крестьян.
Семеро мужиков не посмели противиться чужой воле. Неслабые правду сказать были ребята. Крестьянский труд приучил к тяжелой работе, да и в сходках деревня на деревню среди них последних не было, но шли к кузнецу как бычки на заклание. Не драться, а хоть бы живыми быть. Злую славу по себе снискал кузнец на деревне. Давно уж из соседних деревень народ на «кулачники» не собирался. Боялись Кирилла, пуще собственных баб, от того и не ходили. Зато бабы их в кузнеце души не чаяли, хоть дома к печи вяжи. Того и гляди по весне детишки народятся крепкие, да светловолосые.
- Что-ж вы делаете, болезные. На брата с кулаками идете - Кирилл коротко махнул рукой, и клещи улетели в ближайшую лужу.
На этом дело не закончилось. Приходили молодцы от хозяйки. Как на подбор, кровь с молоком. Сразу видно для любой утехи годные. С ними Кирилл церемониться не стал, но и уродовать не решился, поломал немного, для острастки. Кому палец, кому руку. Да и то сказать, пришли бы с пустыми руками, синяками отделались. Тяжелыми дубовыми палками Кирилл поправил забор.
Потом все как-то сгладилось. Семен девчонку у смерти из лап вырвал. Потихоньку латал ей ногу, но и про других пациентов не забывал. Малая, право сказать, оказалась болтушкой. Все-то ей любопытно. Спасителя своего вопросами засыпала. Что, да как устроено, почему так, а не эдак. Могла бы ходить - всюду бы нос свой любопытный запихнула. Семен не нарадовался.
Продукты в доме не переводились. Родители девочкины оказались из зажиточных.
Прошло больше месяца. Кирилл расслабился. Поехал в большое село железа прикупить. Всего-то два часа туда, два обратно, да на торг половинка. На обратной дороге сердце заныло. Бедную клячу чуть не загнал. Ворвался в дом и опешил.
Лекарь скорчился посреди горницы, подтянув колени к животу. Вытянутая рука мелко подрагивала. Зажатый в ней скальпель Кирилловой работы часто ударялся об пол. Издали казалось, что лежит он на огромном бордовом платке, широко брошенном на струганные доски, но тяжелый запах крови не давал обмануться.
- Что… что делать говори! – Кирилл упал перед Семеном на колени.
Тонкие губы шевельнулись, выпуская гроздь розовых пузырей. Кирилл нагнулся, чтобы лучше слышать и получил сильный удар в затылок. Он кувырнулся через голову и влетел в угол избы. Сверху посыпалась всякая утварь. Удар был силен, перед глазами текли разноцветные пятна. Сквозь пелену он разглядел, как в избу входят люди. Один, два, три и еще и еще. Сразу видно военные. В коротких кавалерийских камзолах, с обнаженными палашами.
Кирилл тряхнул головой, пелена чуть рассеялась. Он сел на корточки и прислонился спиной к стене. Враги рассредоточивались молча, грамотно обходя с флангов. Двигались они странно. Коряво, как будто им неудобно было собственное тело. Так, наверное ведет себя человек в новом не разношенном костюме.
«Дураки, сами себе смертный приговор подписали. Надо было сразу убивать, а не по башке бить».
Не секунды больше не медля Кирилл прыгнул вперед вышибая на улицу сразу троих. Поднырнул под обнаженную саблю, ударил усатую рожу в висок, стремительно развернулся и раздробил кадык над бордовым, суконным воротником.
Один удар - одна смерть.
В дверном проеме замер черный зрачок пистолета. Рывок за бордовый рукав, перед Кириллом живой щит. Выстрел. Пороховая гарь заполнила комнату. Обезглавленное тело в кровавом камзоле начинает заваливаться, мертвая рука еще вершит свой смертельный замах. Сабля из мертвой руки уже в воздухе. Уже в горле стрелявшего.
Один удар - одна смерть.
Боевая ярость наполнила кузнеца до краев, и теперь он был самим воплощением смерти. Не зря он гонял это, от природы могучее тело деревенского дурачка по окрестным лесам. Не зря на заднем дворе под нескончаемые шутки Семена городил тренажеры. Не зря умилялся, глядя как из-под утончавшейся кожи, проступают броневые листы мышц.
Последний враг вывалился на крыльцо уже со сломанной шеей. Ковырнулся через перила, зацепился за поручень ремнём, и так и остался висеть с высоко задранными ногами.
Кирилл бросился к другу. В глазах лекаря еще была жизнь.
- Что делать? – Кирилл поскользнулся в вязкой жидкости. – Бинты, обезболивающее, иглу с ниткой? Говори.
- Убили меня Кирилл. Теперь уж все. Не зашить, не залечить. – Семен еле вышептывал слова вместе с розовой пеной.
- Не ври, не ври! Ты же лекарь от бога, ты эскулап, профессор. Ты самый лучший врач на земле. Спаси же себя!
- Смерть не обманешь. – Семен попытался улыбнуться. - Забавушку жаль, не долечил, хроменькая останется.
Знахарь закрыл глаза и обмяк. Тонко звякнул скальпель, скатившись с мертвых пальцев.
Кирилл взял друга за холодную руку и завыл, долго и страшно.
***
В большом директорском кресле, обтянутом черным потрескавшимся кожзамом, подтянув колени к подбородку, скукожился маленький взлохмаченный толстяк. Он нервно грыз большой палец. Три огромных монитора приковывали все его внимание.Где-то под столом, в мешанине проводов и мерцании светодиодов, тоненько тренькнул системный сигнал. Мужчина бросил грызть многострадальный палец и откинулся на спинку кресла. Экраны выдавали один и тот же ролик : домик из кубиков с алфавитом разваливался, в какой-то момент все застывало и начиналось заново. В правом нижнем углу экранов пульсировала мелкая надпись (Loading...)
Коротышка пробежал толстыми пальцами по клавиатуре и сполз с кресла.
Комната наполнилась звуками тихой, но раздражающей сирены. Под потолком затеплилась алым большая плоская лампа. Сухо клацнули замки, зашелестели ригеля, выползая из пазухов. Табличка над массивной стальной дверью сменила цвет на зеленый. Дверь эротично вздохнула вакуумными насосами и начала отворяться.
Из дверного проема шагнул обнажённый загорелый мужчина. Придерживая одной рукой на бедрах белое, махровое полотенце, другой он помогал двери распахнуться быстрее. Он был взбешон. Жёсткое волевое лицо кривилось как от боли, тонкие морщины пролегли от глаз белой паутиной.
- Мирон. Мирон, нужно срочное погружение, в другом формате, на минус девяносто от точки выхода. Я все исправлю. Мирон! - мягкий, мощный баритон, от которого у женщин немеют кончики пальцев, а мужчин стремительно снижается самооценка.
- Подожди Кирилл. Подожди. Успокойся. Давай присядем. Сейчас я накапаю коньячку, твоего любимого, армянского. Все обсудим. - Толстяк бросился к узкому медицинскому шкафу с закрашенными желтоватой эмалью стеклами. Любил Мирон старину, особенно мебель.
- Какой коньяк!? - Кирилл непонимающе провел взглядом по такой знакомой комнате, - ты же сам знаешь, затухание волны в пределах полутора часов. Если сейчас не успеем, канал схлопнется, и все сначала... Нам никто не даст денег на «все сначала». Пойми ты.
- В отличии от тебя, я все уже давно понял - прокряхтел себе под нос Мирон, борясь с непослушным замком.
- Что ты... Что ты понял? - Кирилл запрокинул лицо. От угла правого глаза, вдоль носа, через губы к подбородку пролегла тонкая блестящая полоса.- Пойми ты, там человек погиб… Погибает. Настоящий человек, не шелуха, не марионетка. В наших силах спасти его. Мы с тобой, и миллионы, таких как мы ему в подметки не годятся. Решайся!
Толстяк оставил мучить замок. Он повернулся неожиданно и резко. Куда-то делась розовая поросячесть лица, оно посерело, глаза серые и холодные уставились на Кирилла.
- Это ты не понимаешь. Наш рейтинг рухнул ниже плинтуса. Понимаешь все, "зе энд". Меценаты прекратили финансирование проекта. Финита!
- Как же так?! - Кирилл стоял ссутулившись, разглядывая свои большие загорелые руки. - У нас был высокий рейтинг, нам писали восторженные отзывы.
- Был, писали, и хуже того: платили деньги. Одни только твои зарисовки с селяночками на сеновале принесли нам существенную прибыль. Драки в кабаке вообще вышли на тотализатор. Но ты стал слишком сентиментален.
-Я? - Кирилл удивленно ткнул себя пальцем в грудь, будто не веря в собственное существование.
- Ты. И не прикидывайся идиотом. Основные деньги платят домохозяйки. Это не слезливые клуши прошлого века, им нужно действие – кровь, секс, насилие. Они смотрят подобные сериалы, а горстка интеллектуалов, которым интересна историческая или моральная подоплека, нам по боку, это капля в море.
- Но мы же с тобой люди, ты же сам понимаешь, кого мы угробили. Я тебя знаю уже десять лет, ты же не ублюдок, ты сам режиссировал весь сериал, тебя же до конца жизни совесть грызть будет.
- Хреново ты меня знаешь. У меня семья, ипотека, жена - стерва-растратчица, старший сын - дуб-дубом. Все только денег требуют. Дай, дай, дай...
- И зачем тебе такая жизнь? - Кирилл говорил устало и обреченно, - ради чего ты корячишься? Может стоит один раз сделать в жизни то, чем будешь гордится до гробовой доски?
- Все ты меня утомил. Я сам решаю, что мне в жизни надо, а чего не надо.
- А Я? А то, что мне надо?
- Не будь занудой. - толстяк презрительно скривился.
- Я сам профинансирую один выход, – в глазах Кирилла затеплилась надежда, – У меня есть деньги на счете, ты мне просто помоги, по дружбе, или я потом отработаю. А?
- Б! Твоего счета хватит, чтобы продержать временной канал минуты три четыре. Ты что-то успеешь сделать за три-четыре минуты? - Мирон успокоился, он понял, что разговор принял форму диспута и тянул время. - Тем более ты знаешь, что историю не изменить. Если лекарю положено было умереть, он умрет все равно, и ты тут ничем не поможешь.
- Почему не помогу, ведь Семен не ключевая фигура, не Наполеон и не Куинджи, не Сталин и не Булгаков. Дай ему шанс. История его отпустит. - Кирилл присел перед другом на корточки, снизу пытаясь поймать его взгляд.
- Я не хотел тебе говорить, - Мирон нехотя отстранился, - ты слишком эмоционально подошел к этому персонажу... гм ... человеку. Понимаешь, он ключевой. Я пробил вероятности его выживания. Там все очень плохо.
- Чего плохого в том, чтобы лечить людей, - Кирилл до белизны сжал кулаки,- он за всю жизнь мухи не обидел.
- Видишь ли, мой любезный друг, - голос толстяка снова стал жёстким и звенящим, - я не смог залезть слишком далеко, но одно успел понять. Твой.... - Мирон подбирал слово, – «кудесник» завязан на многие важные исторические персоны. Он лечит.... лечил всех кого не попадя. Вероятно, если он выживет, то мир не получит великих художников или полководцев, поэтов или политиков, не знаю. Глубже копать меня просто не пустили.
Кирилл молча одевался.
- Остынь, отдохни. Нам причитается премия за окончание проекта. От тех самых интеллектуалов.
Мирон хохотнул.
- Съезди куда-нибудь развлекись, попей водочки, сходи на рыбалку или охоту.
Кирилл молчал.
- Я не хотел тебе пока говорить, но уж ладно, раз пошла такая пьянка. Нам предложен новый проект. Афган, военный конфликт восьмидесятых. Там будет где развернуться твоим спецназовским способностям. Планируется сроком на год.- Толстяк заулыбался, - Запихнем тебя туда старшим лейтенантом или капитаном, будешь душманов уму-разуму учить.
Кирилл застегнул последнюю пуговицу, кинул на плече легкую спортивную сумку и зашагал к двери. Мирон стоял посреди комнаты, опустив руки и ссутулившись. Смотрел в след уходящему другу. Бывшему другу.
На пороге Кирилл обернулся и потухшим взглядом мазнул по маленькой скукоженной фигурке.
-“ Мистер Тис, мистер Тис, а что вы теперь будете делать по ночам? Что будете делать ночью, хозяин?”**
Хлопнула дверь.
Коротышка сел в кресло подпер голову кулачками и уставился в опостылевшую картинку.
- Плохо, как плохо. Хоть бы плюнул, или ударил, а так... Плохо, как плохо.
Кирилл шагал как робот. Среди столов, стульев и улыбающихся лиц. Офис жил своей маленькой жизнью, кипел маленькими страстями. Крошечная копия большого мира.
Кирилл шагал. Иногда отвечал на приветствия улыбкой или кивком головы. Этот уютный теплый мирок казался картонными декорациями, со своей глянцевой обложкой и грубо расписанным задником. Ему было душно среди фальшивого уюта и нарочитого благополучия. Душа рвалась туда, в историческое далеко, где на полу в маленькой избе осталось растерзанное тело великого кудесника и настоящего человека. И настоящего друга.
Десятки, сотни прожитых жизней мелькали в общем водовороте, центр которому - скрюченное тело, в предсмертной судороге тискающее скальпель.
Дверь распахнулась в сырую туманную ночь. Черные небоскребы, выщербленным забором, высоко поднимались в небеса. Луна, большая и мутная, светила сквозь дымку между двумя обсидиановыми монолитами огромным вселенским объективом.
Кирилл сощурил глаза, и луна послушно уменьшилась, беря его в фокус.
- Вот значит как. Значит смотрите на нас. Значит решаете за нас. Суки. А вот вам! - Кирилл выкинул вперед скрученный в дулю кулак. - А вот такую концовочку вы предвидели? Я ваши рейтинги свинцовыми пулями через себя пропускал и жиденьким супчиком через зубы сплевывал, чтобы домохозяйки не поперхнулись.
Что-то в мире изменилось, может он попытался застыть, может он попытался поставить себя на паузу, но Кирилл уже рванулся вперед.
Вперед, продавливая загустевший воздух. Вперед, туда, где на тонких ажурных спицах изящной дугой вздымался мост. Туда, где несла свои тяжёлые осенние воды Москва-река. Туда, где каждый сам себе режиссёр и в любой момент может крикнуть: « Стоп камера. Снято».
**- Рей Бредбери («Марсианские Хроники» «Июнь 2003»)
* - Стихи автора.
Сообщение отредактировал Контролер: 20:17:46 - 10.09.2012